Священник Анатолий Гармаев

Культура семейных отношений

 

издание второе, дополненное

Волгоград, 2003

 

 

ПО БЛАГОСЛОВЕНИЮ

митрополита Волгоградского и Камышинского

ГЕРМАНА

 

 

Сегодня почти нет семьи, которая не нуждалась бы в добром наставнике, мудром руководстве. Однако, проблемы семейные порой так сложны, что не всякому человеку удается помочь супругам. Возможно, в таком положении жизненных затруднений ко времени будет книга «Культура семейных отношений».

Если возникает чувство: «Еще немного и мы разведемся», – может быть, не нужно опираться на него. Вместо погружения в отчаянную безпросветность, имеет смысл разобраться в причинах, которые разрушают мир и лад в семье. Не с другим разобраться, а с собой, чтобы знать, что созидать и как.

Книга открывает удивительную возможность аскетические труды святых отцов, из них особенно свт.Феофана Затворника и прп.Аввы Дорофея, применить в семейном домостроительстве и иметь из этого реальную помощь и разрешение трудных супружеских узлов.

Неожиданная, очень живая и увлекающая глава «Дети» открывает детство с той стороны, которую редко видят родители в наше время.

Доверие, бережность, целомудрие супружеских отношений – без них невозможна сколь-нибудь всерьез семья. Этими добродетелями определяется ее долгожительство.

В книге указанные темы развернуты до узнаваемой ясности и зовущей глубины. Образ мужа и жены, семейного уклада, множество упражнений по преодолению неправильных настроений и расположений сердца найдет читатель в помощь своей семьи.

Второе издание значительно дополнено новыми материалами. Книга может послужить супругам на любом году их брачной жизни. 

Глава первая. ЛЮБОВЬ И ВЛЮБЛЕННОСТЬ

Венчание. Затем свадьба.

Торжественное и счастливое событие в жизни каждого человека. Потому что с одной стороны, это исходная точка большого пути, не похожего на все предыдущее движение. А с другой стороны, это – завершение прекрасной поры влюбленности и острой жажды друг друга, счастливое достижение заветного желания молодой пары.

Десятки глаз устремляются к ним. Сложные переживания рождаются в душе всякого, кто присутствует на этом торжестве: радость за молодых, что они обрели друг друга и тревога за их будущие отношения, легкость сегодняшнего праздника и предчувствие трудных ситуаций, неизбежных в каждой семье, отданность веселью и заботливое напутствие молодым, торжественность речей и сердечность участия.

Много вопросов, не высказанных, не произнесенных в тостах, будут тревожить и безпокоить людей. Каждый оставит их в своей душе, чтобы потом за долгие годы заботливого соприсутствия с вновь нареченными супругами получать на них ответы.

Один из таких вопросов социологи Москвы и Санкт-Петербурга решились задать открыто: «Зачем вы образуете семью?» Они провели опрос молодых людей, вступающих в брак, и попросили от будущих супругов очень серьезного ответа.

«Чтобы любить друг друга», «Чтобы вместе воспитывать детей» – это были стандартные ответы, дальше которых юноши и девушки, как обнаружилось, еще не успели подумать.

Но любить – что это значит? Воспитывать – кого и как?

Увы, нет специальных курсов, на которых можно было бы получать знания в таких вопросах, нет людей, которые бы готовили к этому вступающих в брак. Только родители, знакомые и близкие будут давать разовые советы, а все остальное постижение премудростей семейной жизни придется совершать по ходу дела – между работой и домом, между пеленками и магазином, через ссоры и счастливые минуты общения друг с другом.

Может быть, поэтому во время свадьбы столько заботливых напутствий в речах взрослых, знающих через личный опыт сотни трудных перекрестков в жизни семьи… Может быть, отсюда эта бережность участия, с которой подходят к молодым их бабушки и дедушки…

Подарить молодоженам сознание торжественности момента, значит, подарить им осознание высокого смысла совершаемого ими шага. Вряд ли возможно сделать это за два-три свадебных дня. Невозможно привнести в них этот смысл и в то короткое суматошное время, пока идет подготовка к венчанию и свадьбе. Более того, момент, когда молодыми принимается решение образовать семью, является той точкой во времени, после которой события начинают опережать в человеке работу осознания своих поступков.

Предугадывая наступление такого момента, родительская мудрость подталкивает взрослых к разговорам и беседам со своими детьми еще в то время, когда сами дети не представляют себя в качестве будущих отца или матери. От этой работы упреждающего сознания в основном и зависит, будет ли предшествующий свадьбе период знакомства молодых друг с другом воспринят ими правильно. Ведь от него во многом зависит высота старта супружеской жизни, пойдут ли они с первых же дней к бережному строительству деликатных отношений друг с другом, или жизнь семьи начинается для супругов с шумно-разгульного и бесшабашного увлечения подаренным счастьем. Последнее обычно сменяется чувством глубокого разочарования, которое неизбежным облаком опускается в атмосферу семьи: у одних – спустя полгода, у других — спустя месяц, а у третьих – по прошествию всего одной недели. Опускается, чтобы включить в сознание супругов работу осмысления и переоценки всех событий, произошедших со дня их первого знакомства друг с другом.

Увы, благополучно идти по жизни и при этом не обретать житейской мудрости не удастся никому. Либо она приходит через внимающее отношение к старшим, к их советам, и тогда упреждает события, либо через своевольный, гордый опыт собственных проб и ошибок, но тогда она плетется в хвосте событий, горько вздыхая и сокрушаясь.

Что же происходит с молодыми до свадьбы? Казалось бы, ничего плохого. Они влюблены и «наотмашь« отданы друг другу. Они живут ощущениями, которых раньше ни один из них не знал. Не знал их всепоглощающую силу и яркость проживания. Не подозревал, что возможно столь обостренное чувство себя, своих состояний и такая устремленность к встрече с другим.

В этой увлеченности друг другом ни один из них не отдает себе отчета в причинах своих ощущений, в истоках своих состояний. Каждый просто живет ими, не трудясь над осознанием и не выверяя себя по каким бы то ни было эталонам. Отданность своим чувствам и полная свобода в проживании себя опьяняют и уводят прочь от внешнего и внутреннего сопоставления своих ощущений с идеалами чистоты. Нет идеалов, есть я и мои ощущения!

В таких случаях все, что произойдет затем в семье между супругами, обнаружит, что в период влюбленности они не были отданы друг другу. То есть, не любили друг друга. Напротив, каждый отдавался сам себе, своим состояниям, своим чувствам, своим удовольствиям. Ожидание встречи было на самом деле предвкушением наслаждения – упоительного, томящего и страстного.

Любовь дарят, она жертвенна, потому и о любимом имеет заботу, попечение – не о своем радеет, но о том, чтобы ему, другому, полно жить. Любовь бескорыстна. Она не ищет услады и не пользуется ради этого другим.

В противоположность этому, влюбленные томятся от недостатка наслаждения, жаждут его. И в это время и тот, и другой живут в мире грез. То кажется, что другой сейчас страдает в ожидании меня, хотя и занят делами, но душою тянется ко мне. То разворачиваются в видениях нежные сцены встречи, теплой заботы и чувства неги. Не замечается при этом, что все переживания, связанные с другим человеком, у влюбленного акцентированы на самом деле на себе самом. Проживаются не действительные состояния другого человека, но свои собственные состояния. Другой человек в этих грезах всегда воспринимается как даритель радости и наслаждений. Не живущий сам по себе, не ответно любящий, не устремленный к миру, но устремленный ко мне. И в этих моих услаждениях по поводу другого заключается для меня вся прелесть встречи с ним.

Потому, чем дольше длится наша разлука, тем острее жажда встречи, богаче, образнее предвкушение и ярче, сильнее все чувства самой встречи. Короткое свидание не дает удовлетворения, и каждый раз мы расстаемся с неохотой и изнутри томящим сожалением. Не это ли происходит, когда мы очень хотим шоколадных конфет, бежим в магазин и наслаждаемся купленной шоколадкой? Но ее мало. И недонасыщенное желание остается до следующего раза, пока не разгорится вновь во всепоглощающий внутренний жар – «хочу!»

Так работает тонкий механизм встреч и расставаний. В каждой разлуке разогревается ожидание, и в каждой встрече видится желаемое, оно и приносит чувство полетности и подъема. От встречи к встрече это чувство усиливается и рождает слепую потребность в соединении своих жизненных путей. Ради чего? Этот вопрос не стоит перед молодыми. Потому что решение соединиться в браке рождено не осознанием глубокого смысла и назначения семьи, а из потребности сделать вечным «услаждение любовью».

Характерно, что среди ответов молодых на вопросы социологов был и такой: «Мы заключаем брак, потому что не можем жить друг без друга». И все. Больше никаких объяснений. И удивленные глаза – «разве этого мало?»

Мало, потому что семья – явление гораздо более серьезное, чем простое доставление друг другу наслаждений. Потому что влюбленность, переживаемая молодыми, обладает далеко не чистой природой. В ней всегда больше эгоизма, чем действительной любви к другому. Это одно из очень ярких, но, к сожалению, обманчивых состояний человека.

Игра в карты, тяга к курению, к спиртным напиткам и наркотикам, тяга к участию в жарких спорах имеет под собою ту же основу – страсть. Это состояние особой «включенности» человека в свои переживания, бурные или тихие, но всегда глубокие, увлекающие его всецело. В азартных играх собственная экзальтированность рождает в человеке обостренное чувство ситуации, а в состоянии влюбленности она же рождает слепую способность расцвечивать реальность в удивительные краски своей фантазии и воображения.

Нечто подобное испытывают и матери в своих чувствах к ребенку. Ласковое прикосновение к его головке, нежное поглаживание, поцелуи – все приносит удивительно острое чувство наслаждения. В стремлении к этим наслаждениям мать тянет к себе ребенка, а он… Он заигрался в кубики и сейчас не хочет к маме.

Сына, сынок, иди, посиди со мной.

Не хочу, – упирается он.

И тогда мама с нарастающим раздражением и досадой тянет его к себе, все еще надеясь переменить его настроение в угоду собственным желаниям. Она требует от него, чтобы сын принял ласку и ответил на нее. Где же тут любовь? Вместо любви к другому здесь эгоистическая привязанность к своим страстным чувствам. А ребенок – всего лишь предмет этих чувств и средство чувственного услаждения.

Интересно, что такая «любовь» к другому легко и просто может сменяться на бурную ненависть в ответ на отказ другого удовлетворить то или иное желание страсти. Примеров и картин этой ненависти у недавно еще «любивших» друг друга людей очень много вокруг нас: в описаниях художественной литературы, кино и театра. Такую ненависть легко погасить, стоит лишь ответить на призывы «любящего».

Любовь ли это? Может быть, в подобных случаях мы имеем дело с чем-то другим? Потому что иначе невозможно понять, как сочетается самое низкое, эгоистичное, уничтожающее другого человека чувство – ненависть – с самым высоким, утверждающим человека – любовью. Не происходит ли тонкая, трудно сознаваемая подмена одного другим – любви – влюбленностью?

Во вновь созданных семьях результаты такой «любви» обнаруживаются очень скоро. Преданные совсем недавно друг другу юноша и девушка по истечении некоторого времени после свадьбы неожиданно для себя приходят в состояние невероятной раздраженности один от другого. Механизм страстного влечения – встреч и расставаний – перестал поддерживать огонь влюбленности, и в результате из добрых супругов они превращаются во врагов, непрестанно бичующих друг друга.

Куда же девалась любовь? Никуда. Ее просто не было. Была эгоистичная любовь к самому себе, к собственным переживаниям. Теперь, когда наступило насыщение друг другом, встреч и расставаний уже больше нет, страстная зависимость от другого ушла, эта любовь к собственным переживаниям проявилась в полную меру. Любящие только себя супруги стали естественными антагонистами, ибо прийти в единодушие с другим не было их стремлением. Обслужить себя через другого – вот каковой была их первоначальная задача!

Каждый из нас может вспомнить годы своей юности и волнение: «Встречу ли я любимую? Какой она будет?» А пока не встретил, живу чувствами «нравится». Чувства эти переменчивы, приятной чередой бегут во мне и наполняют день.

Нравится актриса в кинофильме, пока я смотрю на экран, нравится образ героини прочитанного романа. Когда иду по улице, глаз невольно выхватывает из толпы отдельные лица, фигуры, и снова чувство «нравится» сладкой негой поднимается в душе. Иногда же забудусь в грезах, и образ девушки – сегодня один, завтра другой – раздразнит и окунет меня в глубокое наслаждение. Разглядывая в журналах фотографии, вдруг ловлю себя на том, что на отдельных лицах задерживаюсь и погружаюсь в особые переживания. Этот культ удовольствия, почти не сознаваемый, подготавливает во мне волну влюбленности.

И тогда, со свойственной мне одержимостью, вдруг начинаю создавать образ желаемой для меня невесты. Появляется постоянная внутренняя работа по кристаллизации этого образа. Каждое встречное лицо невольно отмечается и сопоставляется с внутренним представлением: «Такой ли моя будет? – Нет, не такой». «Нравится мне эта? – Нет, не нравится». И среди людей, окружающих меня, я строго и требовательно ищу ту, образ которой создал в своем воображении. Или в чувстве «нравится» бессознательно имею точный критерий: что по мне, что не по мне.

И нахожу иногда, что по мне. После долгих или коротких встреч и расставаний уверенно веду ее во дворец бракосочетания, затем в храм на венчание, и начинаю с этого счастливого момента свою семейную жизнь.

Если бы мне знать, что у человека есть три возможности качественно различного старта своей семейной жизни!

Один – от чувственного влечения, от услаждения плотью другого и чувственною его душой.

Другой – от встречи с душой действительной, той, которая от Бога дана, которая правдива, искренна и честна, которая может кротко, глубоко и преданно любить, знает радушие и заботу о другом. Это дружба, в которой нет никакого влечения к телу друга. Вообще вне тела складываются отношения. Достоинства души другого и собственная преданность другу соединяют двоих.

Третий старт – от благословения родительского и Божьего, данного духовником. Увы, ничего этого не зная, я отдался первому, что было во мне – влечению чувственности.

Но бывает другое. В грезах о будущей невесте не замечаю своего окружения. Они есть вокруг меня – подруги, товарищи – но не как будущие жены. И однажды…

Она принесла цветы из леса и раздавала всем, кто хотел им радоваться. Я подошел, глаза наши встретились. Каким-то новым, незнакомым движением души я почувствовал ее…

Потом все удивлялись – что я нашел в ней? Я и сам удивлялся, потому что все мои грезы были совсем о другой. То же, что открылось в этой встрече с нею, было много богаче, полнее всех моих мечтаний.

Есть в каждом человеке две глубины его Я. Одна – та, что на поверхности. Другая – та, что и ему самому почти неизвестна. Эта вторая сокровенная глубина Я отрывается в минуты особенные, когда встреча с человеком становится внутренним озарением и наполняет сердце впервые пережитым тонким движением действительного человеческого общения. Не все может быть чисто в этом вновь пробудившемся чувстве, но в нем есть сокровенная встреча, узнавание приуготовленных друг другу, в этом чувстве есть новая жизнь, которую раньше человек душою не знал.

В эти минуты внешность другого, в том числе и телесность его, его плоть, перестают иметь значение. Во что он или она одета, какое у нее или у него лицо, как воспринимают его окружающие – все это уходит в небытие перед тем, что открывается за внешностью. Глубина встречи, тончайшего чувства общности, общности двух сокровенных Я ясна только двоим. И тогда на все удивленные возгласы: «Что ты в ней нашел?» – сама собой невольно льется улыбка, улыбка человека, познавшего тайну.

«Брак, – по учению свт.Иоанна Златоуста, – есть прежде всего Таинство человеческой природы, дело Творческой Премудрости Божией, соединившей первозданных мужа и жену в плоть едину (Быт. 2, 24); в силу вложенного Богом в природу человека естественного закона, мужчина и женщина стремятся друг к другу… Где нет, следовательно, такой любви, побуждающей живую человеческую личность одного пола стремиться дополнить себя такою же личностью другого пола, там брачный союз теряет свое истинное значение, там невозможно и счастье брачной жизни. Тайна такой задушевной и самой тесной любви, которою муж любит свою жену, как свое другое «я», коренится в том, что жена силою Божиею взята от мужа, создана из ребра его».¹

Редкие люди наделены тем счастливым даром, когда при первой же встрече открывается действительно это чувство любви друг к другу. В большинстве случаев любовь нужно взрастить, и семья есть тот самый инструмент, которым возможно открыть в себе любовь, то удивительное состояние, в котором просыпается в человеке способность быть в единодушии с другим, служить ему и любить его, особое состояние, при котором другой впервые открывается в полную и действительную силу не моих наслаждений от него, а его действительного Я, его души.

Восхождение к такой любви и начинается с первых дней жизни каждой семьи в том, по словам Св. Илария Пиктавийского, «внутреннем, сердечном влечении, в самом зарождении своем трудно объяснимом».² Может быть, поэтому день свадьбы становится для молодых супругов новой, отправной точкой жизненного пути, когда начинается путь жизненного Ученичества.

Третий случай встречи двоих – не от чувственного «хочу тебя» или «хочу быть с тобой», не от душевного узнавания друг друга, а от родительского выбора или благословения духовника.

Как-то ныне покойный батюшка Тихон Пелих вышел после Литургии из алтаря, поддерживаемый алтарником, седой, кроткий, блаженно тихий, остановился в дверцах амвонной преграды, вгляделся в людей, мирно, смиренно, и поманил к себе пальцем юношу. Потом с другого конца храма призвал к себе девушку. Взял руку юноши и вложил в нее руку девицы. Вложив, благословил:

• Любите друг друга. Господь с вами.

Ни она, ни он не знали до этого друг друга. Так, виделись в храме, и только. Потрясенные, они бросились к духовнику:

• Батюшка, что нам делать?

А он их спрашивает:

• Соединил?

• Соединил.

• Благословил?

• Благословил.

• Ничем уже не помогу. Разве что от себя еще благословлю.

… Скоро молодые повенчались. Теперь это хорошая, добрая семья. Он – священник, она – матушка. Детей уже четверо.

Что же происходит, если не по благословению, а по чувственному влечению молодые нашли друг друга? После свадьбы в состоянии влюбленности супруги не видят худых проявлений характера друг друга. Увлеченные собственным счастьем, они видят в другом лишь доброе и от этого испытывают воодушевляющую сладость и полетность жизни.

Что ж, начало может быть и таким. Пусть изначально эгоистическая позиция влюбленности будет тем тестом, в которое предстоит еще положить закваску. И уже после этого тесто вскиснет, и откроется тогда начало любви. Но для этого нужно будет, чтобы задолго до того, как начнется насыщение друг другом и откроются разности характеров, привычек, представлений, молодые распознали бы в себе чувственность, услышали возможность настоящих душевных нравственных отношений и, более того, возможность духовной общности и обретение семьи как малой Церкви. В таком сознании себя и будущего семьи естественно и легко начнется тогда труд по становлению себя другим.

Пройдет время, и откроется для них иное расположение сердца, когда человек живет не своими наслаждениями, а испытывает радость за другого. Когда он слышит в нем каждый жест, каждый возглас, каждый шаг как движение его жизни. И радость приходит от того, что это движение человек видит и чувствует в другом. Тогда открывается ему иной мир, в котором преображается все – и природа, и люди. Ничто не стоит на месте. Все наполняется тончайшим дыханием жизни. Оживает каждый лист, каждая травинка. Струи света пронизывают весь мир, высвечивая его тонкой, тихо ликующей радостью. Радость дается человеку, наполняя его странной, незнакомой прежде и вдохновляющей силой. Впервые он слышит природу, людей так полно, так ясно и так близко. Впервые он любит.

В таком настроении сердца приходит понимание, что выделение одного человека из числа многих, кто нас окружает – это и большая ответственность за данного человека, и особая любовь к нему.

Что же нужно, чтобы так развивались, так складывались отношения в любой семье? Ответить на этот вопрос непросто.

Двое встретились. Почему? Сокровенность, тайна встречи – центральное основание будущего брака. Происходит она не только там, где молодые сами находят друг друга, но и там, где благословением родителей или духовника сочетаются друг с другом.

«Почему, скажи мне, – пишет свт.Иоанн Златоуст, – она (тайна брака) велика? Потому что девица, находившаяся все время внутри дома, никогда не видавшая жениха, с первого дня так привязывается и начинает любить его, как собственное тело; равно и муж ту, которой он никогда не видал, с которою никогда не разговаривал, с первого дня предпочитает всем, и друзьям, и родственникам, и самим родителям… Сознавая, что не дело человеческое, но Бог внедрил такую любовь и устроил, что и отдающие (родители) и отдаваемые делают это с радостью, Апостол Павел говорит: «Тайна сия велика есть» (Ефес.5:32). И как между детьми рожденное дитя при взгляде на родителей тотчас узнает их, еще не умея говорить, так точно жених и невеста, без всякого посредника, без чьего-либо увещания и совета, прилепляются друг к другу».³

Как важно не пройти мимо этого, услышать, почувствовать сердцем. Значит, в тишине внимания и чуткости к другому найти свою половину. Увы, всегда ли это бывает?

Не происходит ли порой, что в поисках своей невесты я твердо и самоуверенно держусь созданного мною образа и не слышу, не хочу слышать и знать тонких касаний сокровенных встреч. В иллюзии собственных представлений о ценностях я перестаю замечать ценности окружающих меня людей. В утверждении среди людей собственных взглядов на мир забываю, что мир обращен ко мне в остром желании общения со мною, но не через безудержный хохот, не через громкие и яркие разговоры, не через размахивание руками от шумного восторга, а посредством тишины истинной встречи, полной тонких, поэтому богатых и не всегда знакомых многим из нас движений подлинной жизни.

Бережная чуткость к людям и уповающее на Бога послушание Его воле: не единственный ли это путь, которым можно прийти к взаимности встречи?

Тогда брак возникает на иной основе, много больше, чем только наши представления о нем или чувственные желания другого. Тогда вера расположит человека Богу, а чуткость человеческого общения – это объективное богатство живого движения души – даст ту силу, которая действительно, без иллюзий, соединит людей. Есть ли источник более щедрый, чем этот? Не из него ли с течением времени с обретением мудрости семейной жизни приходит чувство спокойной уверенности друг в друге, душевной защищенности и глубокой гармонии в общении, которые сливаются в супругах в одухотворяющем чувстве любви друг к другу?..

Об этом единении, которое лежит в психической природе человека, говорят святые Григорий Богослов, Василий Великий, Астерий Амасийский, свт.Иоанн Златоуст. Без этого «союза любви, мира, благорасположения и внутреннего единения супругов» не может быть и брака.

Счастливы семьи, которые начинают свою супружескую жизнь с этого чувства.

Совершилось венчание, отыграна свадьба. Казалось бы, все желаемое уже в руках. Но нет. Домостроительство только начинается и та, и другая семья с сокровенным подкреплением и без него – должны будут пройти нелегкий путь созидания в себе новых привычек, новых влечений. Если этого не произойдет, мира в семье не будет.

Жажда удовольствий для себя не имеет пределов. Если во мне она не обуздана, если есть беззаботность отношения к своим поступкам или готовность в любой момент ринуться в сладко зовущую авантюру человеческих контактов, я буду причиной постоянной боли для людей, связанных со мною родством. Чувство насыщения и рождающееся отсюда чувство неудовлетворенности в постоянной и, как мне будет казаться, надоедающей обстановке семьи будет толкать меня в сторону на поиски новых общений.

«Что я могу с собой поделать? Примите меня таким, каков я есть», – эти простые, до наивности безшабашные слова прикроют и оправдают мою занятость собою, мое постоянное желание купаться в собственных ощущениях счастья, возникающих на гребне страстей. Далеко не всегда это другая женщина или другой мужчина.

Упоение общением может проходить и в компании друзей, и в пивном баре среди случайных знакомых, и за карточным столом, и за телевизором, где идет трансляция футбольного или хоккейного матча. Для жен – это и подруги, и прежние связи, и привычки проведения времени. Это и ложная «церковность», за стремительностью которой теряется важнейшая составная единения человека с его домашними – любовь к ним. Увлеченность идеей, ярким делом также нередко выводит нас за пределы человеческих отношений в семье.

Поиск удовольствий и чувство неудовлетворенности могут оставить один на один с бутылкой – и это тоже будет явный симптом занятости собой и глухой закрытости на боль и зов о помощи рядом идущих жены, мужа, детей, родителей.

С другой стороны, чувство обладания, собственничество и глубокая привязанность к другому, преломляясь через призму влечения, легко превращаются в ревность. Никто более не нужен – один он, единственный… С ним вся радость. И болью наполняется сердце, если мы видим близкого человека в общении с другими. Как может быть он с ними столь открытым, столь добрым и веселым? Тонкое чувство жалости к себе ядовитой струйкой льется в душу. И непонятно, что именно происходит, но все смешивается в груди – досада, отчаяние, раздражение и боль.

Это чувство наполняет сердце, когда мы выходим с близким человеком в общество его друзей, когда ждем его по вечерам одни в квартире, когда, проводив его в отпуск или в командировку, сами остаемся дома. Жажда по нему становится той привязанностью, которая на самом деле привязывает к себе прочной и острой веревкой эмоций и страстей. Это муки для обоих, и нет в них просвета. И жить так невозможно, но расстаться – еще хуже. Так и живем…

Ревность – это острое, сжигающее все добрые устремления к другому буйство себялюбия, собственничества. Очень сильное, эмоциональное, пронизывающее все ощущения человека чувство ревности цепляется за другого, как за единственного дарителя высшего состояния страстного наслаждения. Потерять даже малейшую частицу этого дара, увидеть, как оно уйдет другому от меня, ревнующего, – невыносимая боль. Чувство обладания, беспрекословной принадлежности только мне одному каждого дыхания, каждого движения любимого человека до боли томит и… ослепляет.

Нет радования его жизнеощущению, вместо этого идет постоянное сравнение, сопоставление и контроль: все ли отдается мне, а если не все – лучшее ли перепадает мне. В любви к себе появляется брезгливость и нелюбовь к другим, тем, кто соприкасается с ним. И тогда бросается ему действительно ощущаемое:

• Ты оскверняешь меня.

• Чем?

• Своими разговорами с людьми, своим общением с ними, своими связями с ними. Принадлежи мне, и только мне – единственное, чего я хочу.

А хочу я, оказывается, быть в собственных чувствах, которые рождаются в общении с принадлежащим мне человеком. Только и всего.

В других случаях преданность собственным ощущениям легко трансформируется во взаимные претензии, в которых отчетливо видится долг другой стороны и наивно не признаются при этом свои долги. Логика предельно простая – моих долгов нет. Я и так уже много делаю, разве этого мало?

Культ удовольствий – причина порочной влюбленности до венчания, он же – причина чувственности после. Несознаваемый нами, он пронизывает наш быт, наши отношения к вещам и к людям. Невольно в логике этого культа мы начинаем воспитывать своих детей, приуготовляя их, как это делали с нами наши родители, к встрече с теми же трудностями, с которыми мы столкнулись сейчас сами в себе. Невольность такого воспитания идет из нашего собственного детства, где была смещенность от духовных ценностей к ценностям материальным, где не было явного доминирования первого над вторым. Теперь незаметно для нас это формирует наш быт и наше отношение к детям. Удовольствие от новых игрушек, от вкусной и редкой пищи, от красивой и модной одежды, от общения с избранными сверстниками (и с брезгливым отторжением всех других), от видеокамер и компьютеров, мотоциклов и автомобилей – все для детей, все во имя детей!

Но почему все – не во имя высокого в детях, почему нередко во имя низкого? Жить ради детей – это еще не смысл жизни, потому что такое сознание себя часто бессодержательно и всегда стоит на границе с безответственностью.

Жить ради чего в детях? Поставленный так самому себе вопрос заставляет переоценить, пересмотреть многие моменты отношений с детьми и друг с другом. Поставленный так вопрос заставляет по-новому взглянуть и на самого себя, и на свое детство, чтобы понять истоки сегодняшних осложнений, возникающих между супругами.

Осознание собственного детства дает возможность лучше понять себя. Тогда начинается огромная и часто мучительная работа по освобождению от эгоизма в отношениях с близкими. Таинство Покаяния и Причастия, смирение с характером домашних, терпение их неудобного нрава составляют элементы этого труда. Тогда вновь возвращается или впервые обретается то необычное чувство другого, когда внутренним движением души я схватываю, каков он – другой. Каждое мгновение, каждый час, день, неделя перерождается в нечто иное, не похожее на вчерашнее.

И нет большей радости, нет большего спокойствия за человека, чем видеть это становление и всеучительное участие в нем Промысла Божия. Высокое чувство доверия, тонкое, полное и уравновешивающее все мое отношение к другому появляется в сердце и ведет по трудным перекресткам семейной жизни. Тогда вновь приходит и медленно, от Таинства к Таинству, от поста к посту, с годами, наполняет душу бескорыстная щедрость и отданность другому, подобная той, что была в первые дни после свадьбы, но уже ровная, уверенная и сильная. На смену быстрой переменчивости от раздражения к неестественному любвеобилию приходит мягкая душевность. С годами церковной жизни она одухотворяется и наполняет супругов чистым пламенем любви и мудрости.

Семья по мере воцерковления ищет соборности, и приходит к ней. Чувство благословленной полноты в семье приходит тогда, когда знаемые, открывающиеся тебе дарования другого составляют вместе с тобою, одну полноту, одно единое. С годами полнота эта, по мере облагодатствования супругов, по мере высвобождения из уз страстей богодарованных свойств души в каждом из них, становится все более простой, естественной и сильной. Сильной взаимной любовью, мудростью, радушием друг ко другу, и все это – совершаемые в Боге. Соборность от Бога. Она совершается Его благодатным присутствием. Зрение на дарования другого открываются Его светом. Совет в семье, как признак соборности, совершается Его миром (мирностью), Его благословением.

Почти все святые отцы Церкви важнейшим смыслом супружества полагают взаимную помощь супругов друг другу в обретении добродетелей. Семья предназначена ко спасению – и мужа, и жены. Без благодати, без участия Святого Духа спасение невозможно. Благодать же стяжается добродетелями. Добродетелями совершаются и Заповеди Божии. Без них человек внутренне остается в неведении, что хочет от него Господь в Заповедях Своих.

Как много людей, весьма просвещенных в богословии, полагают, что они живут по Заповедям Божиим. Но, не имея в своей душе добродетелей, они выполняют Заповеди Божии как некую схему, да еще и на свой лад, не подозревая, что таким выполнением невозможно угодить Богу. Они не радеют о добродетелях в своем нраве, не трудятся над ним, и поэтому своим внутренним человеком далеко отстоят от Господа. Внешне живя вполне церковно, они довольствуются собою и, сформировав навык внешнего церковного приличия, они останавливаются в своем воцерковлении, не идут дальше. Это состояние называется теплохладностью, впав в которую, они со временем начинают откатываться назад.

Важнейшею добродетелью семейной жизни является целомудрие, а уж через нее семья приходит к любви. Начало целомудрия – чистота. Начало чистоты – воздержание, а высшее состояние чистоты – непорочность и святость.

Целомудрие, по словам преп.Амвросия Оптинского, состоит в том, чтобы «соблюдать целыми все добродетели, наблюдая за собой во всех действиях, словах, делах, помыслах».⁴

«Оно, – говорит свт.Иоанн Златоуст, – состоит не только в том, чтобы воздерживаться от прелюбодеяния, но и в том, чтобы быть свободным и от прочих страстей».⁵

О чистоте просто и в самое ее существо говорит нам преп. Ефрем Сирин: «Чистота гнушается роскошью, негою, изысканным убранством одежд. Чистота – ненавистница дорогих яств, бегающая пьянства. Чистота – узда для очей, она изводит все тело из тьмы в свет. Чистота порабощает плоть, проникает взором в небесное. Чистота – родоначальница любви.

Чистота упокоевается в душах кротких и смиренных и производит Божиих человеков. Чистота расцветает, как роза, среди души и тела и наполняет весь дом благоуханием. Чистота – предшественница и собирательница Святого Духа. О любящем чистоту радуется Святой Дух и подает ему терпение… Чистота приобретает почести не только приснодевственникам, но и живущим в супружестве».⁶

Начало чистоты, как уже было сказано выше, – в воздержании. Блаженный Каллист, патриарх Константинопольский (ХIV век), говорит, что «удерживать плотские страсти и взыграния или с разумом устраняться от них можно живущим в миру».⁷ Нет сомнения в том, что среди христиан, подвизающихся в миру, есть много воздержных, которые борются с греховными возбуждениями плоти. Например, преп.Иоанн Кассиан Римлянин утверждает из опыта, что те, которые относятся к воздержным, терпят борьбу, преодолевают и побеждают своего сопротивника, но иногда и сами бывают от него уязвляемы.

Но не все просто в супружеских отношениях. И, увы, не всегда удается разделить все внутренние движения – одни направо, другие налево. Как отличить, например, чувство ревности от беспокойства за другого, когда сердце улавливает движение супруга или супруги в эгоистическое самодовольство, когда не к семье, а от семьи идет он (она), когда не состояние ближнего слышатся им или ею, а ищутся свои удовольствия. Как отличить эту боль от боли ревнивца? Как научиться понимать себя и другого?

Эти вопросы на определенном этапе становятся в семье главными. Тогда впервые начинаешь понимать, что путь к умению различать внутренние движения и действовать затем, выбирая лучшие способы помощи другому, лежит через многие бытовые ситуации, создающие условия для глубокой работы над собой. Тогда по-настоящему и начинается путь обретения мудрости. Не рассудочной, а действительно сердечной.

Самый сложный вопрос для многих: как быть с брачным ложем? «Брак у всех да будет честен и ложе непорочно»,⁸ – слышим мы в ответ. Значит ли это, что супруги, будучи венчаны, могут услаждаться друг другом как им захочется, в том числе впадая и во всякие непотребства? Будет ли Дух Святой участвовать в них только потому, что брак венчан, притом, что супруги будут заниматься блудными услаждениями таким же образом, как в только что просмотренном ими развратном фильме? Возможно, при этом разврат в кино они будут осуждать, а собственный будут оправдывать венчанием. Но по чувственным услаждениям, по характеру их соития разве есть разница между неверующими развратниками и ими, верующими? Если этой разницы нет, тогда как благодать может в них участвовать? С чем возможно ей сочетаться в душе, переполненной чувственностью и не имеющей ничего возвышающего ее над плотью?

Такое рассуждение приводит некоторых к ошибочному выводу: в семье нет спасения, а Таинство венчания по выходе из храма на том и заканчивается, ибо где же сегодня найдется семья, которая в брачном соитии будет пребывать вне чувственности? Многие так и считают: «Спасаться могут только живущие в супружестве как брат и сестра. Остальные семьи вне спасения». Этот трагический вывод был бы действителен, если бы не было Церкви, а в ней Премудрого Промысла Божия о каждом человеке.

В Церкви ради обретения человеком чистоты от чувственности Господь поставил пост и молитву. А ради возвышения души над телом в брачном соитии положил человеку заповеди нравственных отношений мужа и жены. Чтобы при этом супруги, радеющие о том и другом, не изъедались скорбью, что соитие их чувственно, простер Таинство венчания на все время их земной жизни. Так что, где бы они ни были и что бы ни делали, если они помнят друг о друге, как о супругах, имеют расположение друг ко другу, попечение и любовь, если имеют веру, чувство благословения Божьего, желание Его помощи, тогда Господь благодатью Своею незримо пребывает с ними, содействуя их благим расположениям и поступкам. Из года в год, воздерживаясь от близости в дни однодневных и многодневных постов и в церковные праздники, супруги отлагаются от чувственности и преодолевают ее. Пребывая в молитве, особенно во время великопостных богослужений, они восходят к чистоте, в которой чувственности нет. Следуя Заповедям Божиим, в чистоте от страстей, воцаряют в сердце друг ко другу заботу, нежность, любовь, и тем возвышаются над плотью. При таких стараниях веры Господь, простирая Таинство венчания на всю их жизнь до смерти, совершает брачное их ложе нескверным, т. е. не вменяет им во грех чувственность, над которой они из года в год возвышаются любовью. Сами же супруги, в своей церковной жизни трудами над обретением добродетелей и, особенно над обретением чистоты, все более приближаются к состоянию, угодному Богу. Услышать эту чистоту дается на любом году церковной жизни, а встать в нее обычно получается к двадцать пятому году супружества, от начала церковного. Поэтому в православном народе выделяли эту дату как серебряную свадьбу. Восхождение из этой чистоты к любви совершается последующие двадцать пять лет супружества. Такое угодное Богу состояние, чистое от чувственного, народ и называет золотым и отмечает как золотую свадьбу. Пятьдесят лет полагается семье, чтобы взойти в золотую чистоту отношений друг с другом.

Подготовка к браку на Руси всегда начиналась с раннего детства. Назначение материнства усваивалось девочками с каждым движением матери, в каждом моменте общения со взрослыми. Она – будущая мать. Об этом знают все – и стар и млад, и потому относятся к ней, независимо от ее возраста, согласно ее будущему назначению. Нет, при этом не теряется детство, но оно наполняется глубоким внутренним смыслом, рождающим устремленность души и сердца. Тогда в каждом сегодняшнем мгновении начинает присутствовать будущее – чистое, высокое и значимое. Одухотворяющая сила устремленности к Богу становится главным источником восхождения к человеческому.

В этой же атмосфере происходило воспитание мальчиков. Отец. Это короткое слово с годами начинает вмещать в себя очень много. Юноша, готовящийся к браку, знает об отцовстве больше, чем о своей профессии. Знает как движения своей души, как стремление своего сознания. Этому не посвящали специального курса обучения, но об этом специально и часто говорили в семье. Во многих домашних ситуациях за годы его становления это было подчеркнуто, не в нравоучении, не в нотации, но в отношении к нему как к будущему отцу.

Вероятно, поэтому в таких благовоспитывающих семьях сам момент бракосочетания воспринимается молодыми как акт особого доверия со стороны взрослых – родных и близких. Они вступают в пору зрелости, становятся на первую ступень долгого пути и поэтому клянутся оставаться верными друг другу, как бы ни сложилась жизнь, и какие бы пропасти между ними не возникали.

Через всю церемонию бракосочетания струится этот глубокий смысл совершаемого акта. Именно поэтому веселие окружающих присутствует рядом с сокровенностью единения молодых.

«Чем ближе к брачному чертогу,

Тем меньше шум и тише смех».

Чем глубже мы всматриваемся в проблемы семейных отношений, тем ярче начинает вырисовываться один факт. Основа человеческого отношения к человеку впервые возникает и действительно закрепляется именно в семье. От того, как понимают назначение семьи взрослые, зависит не только атмосфера и климат семьи, но и то, какие люди выйдут из нее в общество. Здесь, в самой маленькой ячейке общества, фокусируются и становятся предельно конкретными все нити социальных отношений. Как преломятся они – сквозь чуткую обращенность к другому человеку или через утверждение себя в мире – зависит в семье и от отношений семьи к окружающему миру.

Тончайшие и потому самые устойчивые движения души каждого, проявляющиеся как его убеждения, возникают в сокровенном общении с другим человеком. Такое общение, независимо от воли людей, происходит в семье. Основы жизненной позиции людей закладываются чаще всего здесь. Как это ни странно, но через супружеские отношения, через отношения родителей и детей, в человеке реально воплощаются ведущие идеи общества и времени. История показывает, что так было в прошлом. Действительность показывает, что так есть сейчас.

* * *

Подведем итог нашей первой беседы.

Мы узнали, что Господь из одного человека сотворил двух и тем самым вложил в их человеческую природу взаимное влечение друг ко другу. Это влечение душ, ищущих в единении любви обретения своей полноты. Исполняется оно в супружестве, которое начало и вершина его. «Великое Таинство совершается, – говорит свт. Иоанн Златоуст, – соединяются два человека, и делается из них один».

Совершается таинство любви.

Совершается таинство Малой Церкви, единой, святой, соборной, с рождением детей – апостольной.

Второй вывод состоит в том, что Господь благословляет брак ради нравственной и духовной взаимопомощи друг другу, ради преодоления чувства влюбленности и прочих страстей, ради возрастания в целомудрии, начало которой есть чистота, а начало чистоты – воздержание, вершина же чистоты – непорочность и святость.

Для совершения целомудрия и чистоты учредил Господь в Церкви пост (воздержание), молитву (богослужение, особенно великопостное), время для исполнения заповедей и простер над супругами Таинство венчания. Благословил мужу быть с женою, как Господь пребывает с Церковью, а жене с мужем – как Церковь с Господом.

Наконец, то, о чем мы будем говорить в следующих главах — разделил одного человека на два, чтобы через их физическое соединение родилось множество людей, и тем исполнилось Его благословение: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею» (Быт. 1, 28).

Дом — это место, где любят^*

«Главным центром жизни любого человека должен быть его дом. Это место, где растут дети, – растут физически, укрепляют свое здоровье и впитывают в себя все, что сделает их истинными и благородными мужчинами и женщинами. В доме, где растут дети, все их окружение и все, что происходит, влияет на них, и даже самая маленькая деталь может оказать прекрасное или вредное воздействие. Даже природа вокруг них формирует будущий характер. Все прекрасное, что видят детские глаза, отпечатывается в их чувствительных сердцах. Где бы ни воспитывался ребенок, на его характере сказываются впечатления от места, где он рос. Комнаты, в которых наши дети будут спать, играть, жить, мы должны сделать настолько красивыми, насколько позволяют средства. Дети любят картины, и если картины в доме чистые и хорошие, то чудесно на них влияют, делают их утонченнее. Но и сам дом, чистый, со вкусом убранный, с простыми украшениями и с приятным окружающим видом, оказывает безценное влияние на воспитание детей».

Самые прочные узы – это узы, которыми сердце человека связано с настоящим домом. В настоящем доме даже маленький ребенок имеет свой голос. А появление младенца влияет на весь семейный уклад. Дом, каким бы он ни был скромным, маленьким, для любого члена семьи должен быть самым дорогим местом на земле. Он должен быть наполнен такой любовью, таким счастьем, что, в каких бы краях человек потом ни странствовал, сколько бы лет ни прошло, сердце его должно все равно тянуться к родному дому. Во всех испытаниях и бедах родной дом – убежище для души…Дом – это место тепла и нежности. Говорить о доме надо с любовью… В христианском доме должна жить любовь. Он должен быть местом молитвы. Именно в молитве мы черпаем благодать, нужную нам, чтобы сделать наш дом светлым, добрым, чистым…

Жизненно важно значение среды. Мы еще не вполне понимаем, как много значит атмосфера в доме, где растут дети, для становления их характера. Самое первое место для нас, где мы учимся правде, честности, любви, – это наш дом – самое родное место для нас в мире.

За искреннее христианское отношение к семье государыня была вознаграждена горячей любовью, преданностью и предупредительностью детей. Нельзя сказать, что она не приложила к этому никаких усилий, хотя Александра Федоровна не требовала от детей любви как непременной дани.

«Домострой»^*

КАК ПРИЧАЩАТЬСЯ ТАЙНАМ БОЖЬИМ И ВЕРОВАТЬ В ВОСКРЕСЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ И СТРАШНОГО СУДА ОЖИДАТЬ И КАК ПРИКАСАТЬСЯ КО ВСЯКОЙ СВЯТЫНЕ

В тайны Божии веруй, Телу и Крови Божьей причащайся с трепетом в очищение и освящение души и тела, ради оставления грехов и для вечной жизни. Веруй в воскресение из мертвых и в вечную жизнь, поминай Страшный суд — и будет нам всем воздаяние по нашим делам.

Когда же, приготовив себя духовно, с чистой совестью их коснемся — с молитвой святой целуй Животворящий Крест и святые иконы честные, чудотворные и многоцелебные мощи. Да и после молитвы перекрестясь, целуй их, воздух в себе удержав и губами не шлепая.

А если кто достоин, дору и просфиру и все освященное нужно вкушать осторожно, с верой и с трепетом, и крошки на землю не уронить да не кусать зубами, как поступают иные; хлеб, ломая его, кусочками мелкими в рот класть, жевать, губами и ртом не чавкать; и просфиру с приправой не есть, а только воды прихлебнуть или вина церковного в кипяченую воду прибавить, а ничего иного туда не примешивать.

Прежде всякой еды просфира вкушается в церкви и дома, никогда просфиры не есть ни с кутьей, ни с кануном, ни с какою иною добавкой не есть, и на кутью просфиры не класть. А если с кем во Христе целованье творить, то, целуясь, воздух также в себе задержав, губами не чмокать. Подумай и сам: человеческой немощи, чуть заметного запаха чесночного гнушаемся, как и смрада хмельного, больного и прочего смрада, — так как же мерзок и Господу смрад наш и вонь от него — вот почему с осторожностью следует совершать все это.

Глава вторая. ТРИ УРОВНЯ ОБЩЕНИЯ

• Не получается у нас. Такое ощущение – еще немного – и разведемся…

• А что получается?

• Не знаю… Все не получается.

Подождите. «Все» – это ощущение. Оно всегда неконкретно. Оно размыто и расплывчато. И в глубине неясности, которую переживает в эти минуты человек, оно рождает чувство отчаяния, слабости и разочарования. Если отдаться этому ощущению, оно приведет человека к другому, более тяжелому чувству краха. В пустоте души исчезнет всякое желание что-то делать. Справиться с этим будет уже по-настоящему трудно. Как же быть? Как научиться с первых же мгновений останавливать этот процесс? Ответ простой. Верующему человеку нужно веровать и уповать на Бога и милость Его. К этому святитель Феофан Затворник наставляет каждого человека научиться сознавать себя и ситуацию. Это значит – конкретизировать, неясность ощущений выводить в четкое разумение происходящего в себе. Четкость разумения рождает внутреннее знание – что делать, как поступать дальше. Может при этом не хватить воли, чтобы заставить себя так поступать. Но это уже другой вопрос. Даже частичное сознание снимает состояние тягостной расплывчатости.

Поэтому очень важно не отдаваться своим ощущениям, а попытаться их понять. Ощущение – «еще немного и мы разведемся» – приходит в результате нарушения отношений между супругами. И вместо погружения в чувство отчаянной беспросветности, может быть, имеет смысл разобраться в причинах, которые разрушают атмосферу в семье. Разобраться, чтобы знать, над чем работать и что созидать.

О человеке, работающем греху и страстям, несомненно известно, что он не возвышается над внешним миром, а напротив, увлекается им, живет в нем, как бы срастворяется с ним, почему и называется внешним человеком, т. е. вне себя живущим, ушедшим из себя. Оттого покушение на ущерб или самый ущерб в одежде, доме, мебели, месте и прочее глубоко потрясают его, поражают в самое сердце.

Не возвышается он также и над внутренним своим миром, увлекается механизмом внутренних своих движений. Обыкновенно говорят: я задумался, или не помню, что со мною было; или: был вне себя от радости, убит горем, в сердцах вышел из себя; или: не опомнишься в хлопотах и заботах: то нужно, другое нужно. «Очевидно, что преданный греху не властен над внутренними движениями, а втеснен как бы в них, влечется ими. И это не на один только час, а постоянно. Ясного сознания у него быть не может. Его и нет. В гордости он никого не считает выше себя, а между тем сам себя слабо сознает».⁹

В поисках ответа, как не ссориться, начнем с самого простого – с общения.

В общении супругов немалое место занимают беседы. Умеем ли мы правильно вести их? Получается ли быть в них действительным слушателем? Этот вопрос однажды становится вопросом центральным. Каким-то шестым чувством супруги начинают улавливать, что строительство семьи будет разваливаться до тех пор, пока они не научатся слушать друг друга. Что же это такое – слушать?

Вечером, за ужином, супруги разговорились. Незаметно набрели на тему, волнующую обоих, и с каждым новым словом стали укрепляться в одном чувстве: у каждого есть, что сказать по теме разговора. С этим чувством, как само собой разумеющееся, возникло желание у него: себя донести ей; – у нее: себя донести ему. Закончилась беседа неожиданно, но привычно:

• Все. Надоело. Делай, что хочешь, думай, как хочешь. И вообще, ищи себе другую жену, – сказала она.

• Ничего, как-нибудь с тобой переживу, – ответил он. – Не тебе за меня решать.

Они расходятся в разные углы и в течение дня переживают, каждый по-своему, произошедшую ссору. Чтобы подобного не происходило в иных случаях, оба начинают соблюдать древнее правило: дослушивать другого до конца. И, тем не менее, разговор нередко заканчивается глубокой неудовлетворенностью друг другом.

Невольно возникает вопрос: почему же так происходит?

Если внимательно всмотреться в переживания любого из нас в те минуты, когда мы слушаем другого, обнаружится следующее:

• С этим я согласен, и с этим тоже. А с этим… нет.

Мне немедленно хочется возразить ей, поправить ее, но, соблюдая правило, я сдерживаю свой порыв, продолжаю слушать. Здесь я с чем-то не согласен. Не пойму, с чем. Понял. Вот с чем не согласен. И вновь острое желание прервать ее монолог:

• Чепуха все это. Ты не понимаешь сути того, что говоришь.

И стоит огромного труда унять себя, сохранить на лице благообразное выражение слушателя. Наконец, она закончила.

• Ты… все сказала?

• Все, – отвечает она и, мягко улыбаясь, с внутренней удовлетворенностью смотрит на меня и ждет.

• Ну, тогда слушай…

В едином взмахе упоения собой я разнесу вдребезги все ее неточности и неправильные, на мой взгляд, представления. Затем, разгоряченный, раскрасневшийся, я некоторое время буду бегать по комнате или уйду к себе и тихо буду переживать произошедшее. Как теплые звездочки, будут вспыхивать в памяти отдельные, почти гениальные фразы, удачные мысли, неожиданные сравнения и яркие факты, с помощью которых я утверждал в ней свое миропредставление. Невольно будет пробегать в душе и на лице ласковая и чуть застенчивая улыбка, рожденная сознанием своей одаренности или ловкости. Не всегда эта одаренность проявляется, но сегодня… так неожиданно и так блестяще…

А что с ней? С чем она осталась? С какими чувствами, в каком состоянии?

А о ней я как-то… не успел еще подумать. У меня же другая задача была. Себя донести ей. И с этой задачей я прекрасно справился. При чем же тут ее состояние?

Самое удивительное заключается в том, что в этой уверенности самоутверждения я не замечаю и не сознаю одного простого факта – рассказчик мною не был услышан.

Изначально я настраиваюсь отнюдь не на то, чтобы слушать. Как раз напротив, во мне разворачивается другое действие, противоположное слушанию. Возникает чувство – у меня тоже есть, что по теме сказать. И это не просто чувство. Внимая собеседнику, я не только не сбрасываю со счетов свои представления. Напротив, в моем сознании они предельно актуализированы, выточены, проявлены. Физически я слушаю – ухо мое ловит звук, идущий от говорящего. Но в сознании своем я сравниваю и… поэтому не слышу. Я занят другой работой.

Слушать, внимать – это одно действие. К кому оно направлено? К ближнему.

Совсем другое – свое сравнивать с тем, что мне говорят. В результате возникает с чем-то – согласие, с чем-то, наоборот, – несогласие, а что-то третье расширяет мои представления.

Нередко супруг или супруга говорит мне нечто такое, с чем я еще не встречался и в личном опыте не пережил.

Так будет во всякой семье. Уже потому, что двое, соединенные в браке, пришли из разных семей, они имеют разные обычаи и традиции, принесенные каждым из своей семьи. В этих обычаях может быть немало полезного и правильного. Разве что всегда непривычного, но и только. Больше того, каждый имеет непохожий на другого жизненный опыт, неведомый другому.

Третье – супруги разнополы и восприятие мира у них разное. В супружестве оно должно стать взаимодополняющим. Этому-то и нужно еще научиться.

Наконец, каждый супруг уникален как человек, как чадо Божие, и Господь наделил его по Своей любви дарованиями особенными, неповторимыми. В супружестве эти особенности должны проявиться и принести в семью богатство человеческого нрава, которым семья совершится в лад и полноту, обретется в соборности своей Малой Церкви.

Все это может оказаться для меня недоступным. Оно протечет через меня как вода через сито – зацепиться будет не за что. Потому что уникального в ней я не могу слышать, замечать, а часто и не желаю слышать или замечать. Ибо мое сознание занято вовсе не встречей с нею, а утверждением или подтверждением себя для себя. Я себя с нею сопоставляю и сравниваю, чтобы иметь четкое представление, с чем Я согласен, а с чем нет. Для меня важно определить свою позицию по отношению к сказанному. Для этого привычно и безотчетно включается механизм сопоставления, и складывается собственное мнение. Оно самоценно, ибо за ним всегда стоит утверждающее себя себялюбие.

В результате из сказанного целого я могу воспринять только часть. Во всем этом слышно одно – нет вкуса соборности. Нет и желания его. Нет и труда к нему.

Есть и еще одна причина неполного восприятия собеседника. Это моменты моих собственных напряжений или размышлений. Занятый самим собою, я всех ее слов не мог расслышать.

Если внимательно присмотреться к собственному состоянию в ходе всего общения с собеседником, окажется, что таких моментов переключения внимания с собеседника на себя очень много. Я слушал собеседника, но многое не услышал. Я прослушал. К сожалению, в таких случаях мне невозможно доказать, что я чего-то не услышал.

• Остановись, послушай, я ведь совсем о другом.

Но что-то упорно мешает эту остановку сделать. И лишь однажды случайно обнаружится, что мешает внутренняя установка – прежде всего себя донести другому. Даже там, где я слушатель, эта установка сохраняется как скрытый смысл моего отношения к говорящему.

Не отсюда ли энергия интонаций, давление голоса, напряжения памяти и ума, проявляющих себя в эти минуты особым, порой выдающимся образом. Действительно, в этом стремлении донести себя другому рождаются мысли, которым иной раз удивляешься сам, сравнения, поражающие своей точностью, факты, неожиданно и как бы блестяще воспроизводящиеся в памяти. Сопротивление собеседника рождает очень сложную гамму эмоций: от азарта игрока, не желающего сдавать позиций, до раздражения, досады и гнева на собеседника.

Неизвестно откуда появляется способность иронизировать, появляется и царственная снисходительность, и едкое обличение, и яд сомнения, и многое другое.

Только одного не будет во всем этом «блеске». Желания открыть обсуждаемое событие для себя ее глазами. И поэтому, сам того не сознавая, я не замечу в ней веры в то, о чем она говорит. Не замечу, что в каждой фразе она, по крайней мере, не сомневается, потому что она так видит, так чувствует, так думает. Не пойму, не уразумею, что если бы не было в ней этой уверенности в собственном видении мира, она не смогла бы говорить со мной открыто и легко. Не услышу при этом и дыхания Божьего благословения, через которое мы могли быть сейчас едино.

Такая установка на себя как основа моего общения порождает и соответствующий механизм восприятия собеседника, сопоставление с самим собой. С этого момента и начинается подмена настоящего общения общением усекающим.

Что это такое? Собеседник в своем содержании всегда несет три составляющих. Одно – то, что я слышу. Второе – то, что прозвучало, но я не услышал. Наконец, третье, самое важное – его попечение. То есть, любой говорящий, за словами, которые он произносит, имеет еще попечение – либо о том предмете, о котором он говорит, либо о людях или делах, ради которых он говорит, либо ради собственного самоутверждения, либо ради Бога, чью волю он сейчас хочет узнать и ищет. Попечение это не всегда прямо выражается в словах или обычно не всегда ясно звучит, а чаще безотчетно для говорящего присутствует прикровенно. Но именно оно и составляет центр его жизни. Там, где на уровне попечений собеседники не слышат друг друга, там и возникают наиболее сильные напряжения, противостояния, вплоть до полного обессиливания и изнеможения друг от друга или, наоборот, впадения в непроизвольную досаду, ярость и ненависть друг ко другу. В то же время, если собеседники вслушиваются в попечения друг друга и слышат их, и откликаются на них, там начинается движение к единодушию. Даже если один из собеседников это делает, единодушие уже будет обретаемо. Сколь драгоценно это качество, мы узнаем из поучений преподобного Аввы Дорофея. Он называет единодушие матерью всех добродетелей. Потому что в нем зарождается в человеке всякая забота о другом. И этою заботою он развивается, чтобы совершать Заповедь Божию о любви к ближним.

Авва Дорофей, рассказывая о себе, дает нам почти недосягаемый образец деятельного отклика на нужды и попечения ближних, чем он и трудился над выполнением заповеди о любви к ним. Вот этот рассказ. «Когда я был в общежитии, игумен сделал меня странноприимцем; а у меня незадолго перед тем была сильная болезнь. И так (бывало) вечером приходили странники и я проводил вечер с ними; потом приходили еще погонщики верблюдов, и я служил им; часто и после того, как я уходил спать, опять встречалась другая надобность, и меня будили, а между тем наставал и час бдения. Едва только я засыпал, как канонарх будил уже меня; но от труда или от болезни я был в изнеможении, я не помнил сам себя и отвечал ему сквозь сон: хорошо, господин, Бог да помянет любовь твою и да наградит тебя; ты приказал, — я приду, господин. Потом, когда он уходил, я опять засыпал и очень скорбел, что опаздывал идти в церковь. (Тогда) я упросил двух братьев, одного, чтобы он будил меня, другого, чтобы он не давал мне засыпать на бдении, и, поверьте мне, братия, я так почитал их, как бы через них совершалось мое спасение, и питал к ним великое благоговение».¹⁰ Таков деятельный отклик святых. Мы же, слушая или читая о них, обычно оставляем прочитанное за границами своей собственной жизни. У нас нет времени остановиться, задуматься над собой, сопоставить себя с прочитанным, чуть-чуть хотя бы сообразоваться с услышанным. У нас нет к этому навыка, нет вкуса. Возможно, что и сейчас, бросив слова Аввы Дорофея в заботу нашей памяти или легкого впечатления, побежим по тексту дальше. Возможно, что уже и побежали. Тогда, в повседневном общении, неправильный механизм обращения с ближними, а в данном случае слышания их остается при нас и становится нередко причиной тяжелых переживаний, больших и малых ссор. Фраза супруги, схваченная не так, как она в действительности прозвучала, а так, как я ее понял, порой рождает во мне бурю досады и раздражения. И лишь после серьезного разбирательства выясняется, что я ее понял неправильно. С другой стороны нередки ситуации, когда такое разбирательство ни к чему не приводит, а лишь усложняет общение. Тогда со временем проявляется молчаливый супруг или супруга, несущий в душе боль непонятости и незаслуженно полученного обвинения, и, одновременно боль за другого, не менее страдающего от неверного истолкования услышанных слов. Эта, с обеих сторон переживаемая боль, приносит в семью напряжение отношений и унылую атмосферу. При этом супруги будут оба молчать и носить в себе разъедающую боль. И это при том, что с одной стороны будет сострадающее ожидание и молчаливость, с другой – бесконечная раздражительность.

Но есть иное. Каждый, кто был в общении с детьми, знает об этом. Это иное присуще детям. Вот ребенок слушает интересный рассказ взрослого. Распахнутые глаза, полуоткрытый рот, устремленное лицо. Ребенок в эти минуты принимает взрослого таким, каков он есть – целиком, без какого бы то ни было сопоставления с собой.

Интересно, что взрослые тоже умеют так слушать другого. Однажды психологи поставили скрытую камеру в зрительный зал кинотеатра. Шел фильм, пользующийся особым успехом у зрителей. Зал был переполнен. Когда затем пленка была проявлена и снятые кадры появились на экране в лаборатории, исследователи увидели поразительную картину. Десятки распахнутых глаз, полуоткрытых ртов и устремленных к экрану лиц. В эти минуты ни о каком сопоставлении не могло быть и речи. Все, что происходило на экране, принималось как целое. Подобное же иногда происходит в театрах, концертных залах, картинных галереях, перед телевизором, видео, при чтении книг. Происходит иногда, потому что не каждому режиссеру, не каждому автору передачи или книги удается с первых же минут общения увлечь зрителей, слушателей и читателей настолько, что последние забывают о себе и безраздельно отдаются тому, что предлагают им с экранов, с полотен картин или со страниц книг. В эти минуты человек не замечает, где и как выключается механизм сопоставления, не замечает, потому что бывает увлечен.

Незабываемо состояние после каждого такого фильма, спектакля, передачи или книги. Что-то большое, бесконечно богатое, невыразимое словами несем мы в себе, всей душой испытывая состояние перерождения, становления себя другим. В эти минуты ни с кем разговаривать не хочется, одно только желание поглощает нас — побродить в уединении по пустым улицам, по тихим аллеям парков, посидеть в тишине комнаты. Удивительно, что порой в эти минуты с особенной силой начинаешь ощущать свою приобщенность к миру, сокровенную, благословленную Богом, глубокую связь с ним.

Мир дышит, благодатно живет. И это дыхание жизни чувствуется всею душою, каждой ячейкой сознания. В эти минуты понимаешь, что в твоей жизни произошло нечто значительное. Произошла встреча.

А в семье? Здесь состояние встречи знакомо каждой паре супругов. Когда-нибудь оно было пережито ими. Пережито не в опосредованном общении через книгу, экран или сцену, а в непосредственной беседе друг с другом. Действительное слушание рождает сокровенную тональность общения. Разговор и беседа текут не из стремления себя донести, но из душевной щедрости собеседников, глубокой расположенности их друг ко другу. Вряд ли сами они в эти минуты сознают, что с ними происходит. Напоенные чувством расположения, наполненности и востребованности друг в друге, они живут тончайшими переливами душевых движений. В эти моменты ни один из них не скажет, когда общение богаче — в молчании или в беседе. Они могут говорить на очень простые житейские темы и не в этом будет суть. Потому что суть в таких случаях заключается в истиной человечности ситуации слушания. Какая еще встреча может наполнять супругов столь же жизнеутверждающим чувством обретения целого.

Я не один. Нас двое. И мы одно. Доверительность другому и другого мне, тончайшая соединенность во взаимоподдержке и чувство полной защищенности в мире — все это становится бесценным достоянием супругов в каждой такой беседе, в каждой такой встрече.

При этом в таком общении само слушание также проходит два этапа – воспитания и осмысления. Только воспринимаются здесь не части, а целое, и потому осмысливаются не части, но целое. В этом принципиальная разница общения самоутверждающегося, рождающего атмосферу соперничества, и общения расположенного, в котором каждый утверждает другого и в котором действительно и впервые рождается сотрудничество.

Братолюбием друг ко другу любезными быть, заповедует нам Апостол Павел (Рим.12:10). Святитель Феофан Затворник раскрывает апостольские слова в трех расположениях сердца, которые необходимо обрести всякому христианину, тем более семьянину. Первое из них – «благорасположение, или ощущение удовольствия от присутствия и общения с другим. Сим чувством указывается сердечный союз. Он же есть верный и самый тонкий свидетель и признак любви истинной, полной, зрелой. Кому неприятно быть с кем, в тех и любви нет: они разъединены.

Второе – благожелание. Оно – естественный плод расположенности. Оно изъявляется участием во всем, что касается другого, сочувствием тому, принятием к сердцу, с соответственною тому радостью или болезнованием, и порывами на помощь и содействие. Благожелание обнимает все движения доброго сердца для других.

Третье – благопопечение. Истинное благожелание услаждается благом другого и порывается на помощь и содействие нуждающемуся, почему рождает из себя деятельное и заботливое попечение о благе другого».¹¹

Супружество дает неиссякаемую возможность осуществления всех трех проявлений любви друг ко другу.

Когда мы столь подробно всматриваемся в механизм человеческого общения, может возникнуть одно сомнение – не убьет ли такое исследование самую жизнь? Когда мы вступаем в общение с другим человеком, что-то очень серьезное и часто не сознаваемое происходит с нами. Оно происходит само собой, неизвестно как. Да и почти не бывает таких моментов, когда бы мы задумывались над происходящим, когда бы мы начинали искать причины наших радостных или горьких переживаний. А если кто-то предлагает задуматься, сразу возникает охлаждающее – зачем? Разве это плохо – полнота переживаний, и не эта ли полнота и есть по-настоящему жизнь? А если мы начнем разбираться в причинах наших переживаний, не возникнет ли ощущение сухости, объясненности каждого мгновения? Анализ убьет и иссушит полноту и богатство жизни. Придет скука и привязанная к ней тоска по непредсказуемому, зовущему необъяснимостью переживаний.

На первый взгляд эти доводы кажутся убедительными, но опыт жизненных наблюдений с годами рождает другое отношение. Однажды приходит разумение, что анализ бывает разный. Например, такой, который не только не выхолащивает жизнь, а, напротив, разворачивает скрытые, неизвестные до этого ее богатства. Возможно, это нельзя уже назвать словом «анализ». Это нечто другое – большее. Потому что в минуты, когда оно проживается, внутреннему взору открывается беспредельное. С этого момента я не просто верю, что жизнь в своих проявлениях бесконечно глубока. С этого момента я это знаю.

Глубина общения человека с человеком, глубина взаимопроникновения зависит от многих факторов. И, тем не менее, во всяком общении ведущим фактором остается сам человек, его готовность, его желание и умение выходить сразу на глубокое общение. Это не значит, что поднимаются трудные проблемы и высокие темы, требующие глубокого логического анализа или больших и серьезных обобщений. Разговор будет легким, пересыпанным шутками, неожиданными ассоциациями, будет искриться доброй иронией друг над другом, неожиданным смехом, мягко и незаметно переходящим в молчаливую сосредоточенность, а последнее снова будет прервано шуткой, казалось бы, разбивающей наступившую серьезность, а на деле, уводящую собеседников от разговора о чем-то третьем, логически-рассудочном, возвращающую их в непосредственность общения друг с другом.

Не уровень темы, не глубина раскрытия проблемы определяют человеческое общение. Более того, и то, и другое часто не имеют никакого значения. Есть множество семей, в которых тема разговора не поднималась выше бытовой повседневности, не выходила за рамки домашнего хозяйства, работы и бедного ассортимента развлечений, которые есть, например, в отдаленных от культурных центров селах. И, тем не менее, они знают полное и глубокое общение друг с другом.

Бытует мнение, что богатство человеческого общения зависит от эрудированности, образованности собеседников, от того, знают ли они или не знают современных художников, знакомы или нет с произведениями классики, следят или нет за ходом развития современной мысли, разбираются или нет в современной прозе или поэзии, в ведущих научных идеях и т. д.

Отсюда невольно формируется образ будущего жениха или невесты, умеющего вести беседу на высоком одухотворенном уровне, начинается поиск такого общения, рождается желание самому стать способным к таким разговорам. Отсюда появляется стремление наполнить квартиру книгами, репродукциями, журналами, музыкой, техникой и т. д.

Но… квартира может быть наполнена удивительными творениями человеческого разума, сами супруги могут быть интереснейшими собеседниками в кругу друзей, на работе, просто на улице… Только не дома. Вся эта огромная информация, которую каждый из них содержит в себе и несет окружающим людям, оказывается совершенно не нужной в общении их друг с другом.

Чего-то другого, по человечески простого, ласкового и любящего хочется дома. Не нужно блистать эрудицией, не нужно глубоко разбираться в проблемах, нужно просто побыть в щедрых лучах человеческой заботы и внимания друг к другу.

Нужно хоть один час побыть в атмосфере душевного единства, взаимоподдержки, чтобы, вдохнув эту живительную силу человечности, нести ее другим людям. Тогда рождается чувство тыла, наполняющее спокойной уверенностью каждого из супругов. Лишь испытав, человек начинает понимать, какой укрепляющей силой обладает это чувство.

Есть такое выражение: жизненное пространство. Оно может быть пустым или наполненным. Его нельзя наполнить информацией, оно наполняется только теплом человеческого участия. Обрести в семье душевное единство, значит, прийти к заполненности жизненного пространства таким теплом. Эту-то нравственную душевную наполненность Господь благословляет, напояет Своим присутствием, придает ей дыхание тайны, делает непостижимым и внерациональным. С чего же начинается движение к этому душевному общению? Начинается с умения слушать другого.

Можно выделить три уровня общения; информативный, человеческий и причинный – три уровня слышания.

Там, где присутствует стремление донести себя другому, люди неизбежно впадают в информативное общение. В этом случае собеседник, обладавший своей индивидуальностью, как человек исчезает. Он становится для меня, грубо говоря, либо источником, либо приемником информации. В обоих случаях во мне работает потребительский смысл. В первом мною стяжается информация, во втором – его расположенность ко мне и уважение.

Совсем иное на человеческом уровне общения. Здесь центральным, на чем сосредотачивается мое внимание, является состояние души собеседника.

…Она пришла с работы молчаливая, подавленная каким-то трудным, мучительным переживанием.

• Что-то случилось?

• Да так…

Около часа она молчала. Переоделась, наскоро приготовила ужин, позвала всех к столу. Тягостно тянулось время. Дети притихли, проглотив свои порции, убежали в комнату.

• Что-то на работе?

Она стала говорить. Со слезами в голосе, прыгая от фразы к фразе, путая мысли и не умея подобрать нужные слова. Странно, но в эти минуты не возникало требования к ней – говорить связно. Логичность и законченность речи были не важны. Волновало другое – ее переживания произошедшего. Не рассудком это улавливалось, но собственным расположением души. Тогда начинало слышаться каждое движение ее внутреннего состояния, сопровождающее ту или иную фразу, те или иные слова. И в ответ рождалось сострадающее участие, щедро наполнявшее каждое слово теплом и лаской сопереживания. Успокаивала ее именно эта одушевленность слов, а не сами слова. Только нам двоим в эти мгновения было понятно, насколько схваченное, уловленное нами движение человечности было больше, богаче и насыщеннее, чем все сказанное с обеих сторон.

Подобное же происходит с матерью, когда она склоняется к колыбели, где плачет и мечется ребенок, еще не умеющий говорить, но к чему-то зовущий свою мать. В сердечном напряжении, с мучительной тоской по чему-то, спящему в себе, мать приникает к ребенку и вдруг начинает понимать, всей собою знать, чувствовать, о чем он ее просит. Если вы ее спросите, как она поняла, она смущенно пожмет плечами или ответит прямо:

• Сердце подсказало…

Это не уклонение от ответа и не аллегория. Это правда. Без сомнения, это трудно уразуметь там, где нет личного опыта такого переживания. Но многие матери это знают.

Быть в таком состоянии открытости на человеческое переживание – это и значит быть действительно слышащим другого. Тогда чуткость и внимание становятся естественными качествами супругов. Никакими другими способами, кроме как научиться слышать другого, воспитать их в себе нельзя.

Не себя нести другому, но другого услышать. Тогда не будет пропущена радость другого, а каждое движение горя и отчаяния будет замечено.

Годы совместной жизни приводят супругов к третьему уровню общения – причинному. Когда в каждом сегодняшнем состоянии, переживаемом одним из них, схватывается другим вся цепь причин и следствий, приводящих к тому, что происходит в душе первого. Многогранное знание друг друга позволяет супругам по каким то незаметным постороннему взгляду штрихам определять начало негативного переживания в одном из них и, упреждая, снимать его им одним известными способами, порой странными и наивными для окружающих, но всегда безошибочными для самих супругов. Неторопливость, рожденная мудростью, всеохватным видением каждой ситуации становятся их свойством. Готовность к подстраховке без всякого специального напряжения и мягкие (полумысль, полуфраза, полунамек) способы этой страховки создают удивительную атмосферу общения их друг с другом и с окружающими людьми. Тогда каждый из них внутренним чувством улавливает в ежеминутном движении человеческих переживаний другого, ровный и спокойный поток жизненной мудрости, формировавшийся долгие годы и теперь несущий в себе опыт многих ситуаций. Чувство этого потока, движущегося в другом, рождает спокойную уверенность за него. В каждом из них соединенное с бескорыстной преданностью другому оно дает непокидающее ощущение умиротворенного соприсутствия друг в друге. Облагодатствованная глубина этого взаимослышания друг друга, так просто присутствующая в них, остается великой тайной для всех, кто живет вне их семьи.

В развитии от информативного общения к причинному уровню супружеских отношений и протекает жизнь семьи, правильно понимающей назначение своего союза.

Святитель Феофан Затворник ради таких отношений вменяет в упражнение и обретение каждым христианином целого ряда качеств, без которых и угодить Богу невозможно. Первое из них – «искреннее радушие, т. е. от сердца принимать всякого, чувствовать себя истинно осчастливленным встречею с другим, радоваться ему от души.

Второе – любезность, т. е. надо сделать так, чтобы другому с нами было хорошо, чтобы он оживал в общении с нами. Для этого нужны сговорчивость, приветливость, ласка и простота. Противный сему человек есть тяжелый. И сам тяготится, и других тяготит.

Третье – скромность. Свои преимущества скрывать, напротив, другого возвышать над собою. Противная этому – педантство, спесь, чванство.

Четвертое – кроткое миролюбие. Ни сам оскорбляйся, ни другого не оскорбляй, а умей содержать сердце свое в союзе с другими. Противны этому оскорбительность, вспыльчивость, гневливость, взыскательность, непримиримость.

Пятое – уступчивая тихость. Тихонравный не то, чтоб не любил истины, но, открывши ее, скромно уклоняется от упорной настойчивости там, где не совсем любят истину, ради ненарушения мира, в ожидании благоприятнейшего ко вразумлению случая. Противны этому вздорность, неуступчивость, спорливость, бранчивость.

Шестое – истинолюбие. Откровенно и истинно выставляй вещи так, как они есть и как убежден. Лукавая ложь, обман, хитросплетение суть дела чисто бесовские.

Седьмое – благоразумное слово. Цель взаимообращения не одно удовольствие, а, главным образом, взаимное созидание во благо. Противно этому праздное пустословие, одни только шутки да остроты.

Восьмое – хранение тайн. При взаимном общении беспрерывная происходит мена мыслей и сведений. Для сохранения мира, что узнал, не переводи другому без нужды, особенно, когда это может быть вредным. Тот, кто передает кому-либо тайну, не только не благоразумен, но и есть и бессовестный предатель».¹²

Труд над обретением истинных и глубоких отношений между супругами может спотыкаться на множество помех, центральная из которых – готовность слышать прежде всего себя, но не другого, превознесение значимости прежде всего своих общественных и профессиональных дел, но не дел другого.

Тогда порою после очередной ссоры вырываешься из дома, бросив жестко и веско:

– Хватит на сегодня. Мне некогда, – а сам переживаешь близкое к мукам совести и идущее из самих глубин души чувство собственной вины. Это чувство долго будет разрушать наступающее было состояние умиротворения в своих делах и забывчивость о нанесенной боли другому. И лишь однажды, в тщетных борениях с этим чувством, вдруг осознаешь, что именно оно и есть настоящее, истинное мое «Я», которого я не хотел слышать, но которое всегда было и есть во мне, полурастерянное и задавленное темпом моей жизни.

В погоне за результатами своих деяний я перестал слышать людей, я потерял чувство человечности и теперь не понимаю уже, зачем и для кого предназначаю сами результаты своих дел. В эти минуты становится предельно зримым самообман – самооправдание, заключенное в формуле «я живу для людей». Внутреннему взору вдруг открывается убогая абстрактность такой жизни, порожденный не чем иным, как самоутверждающимся моим «Я», т. е. «Я», которое занято утверждением себя в обществе (неважно в каком – в виде целого города или в виде малой своей группы, в Церкви или вне Церкви). А потому этому «Я» дела нет до отдельных людей, которые это самое общество составляют. Члены же семьи в сознании такого «Я» могут и вообще выпасть за пределы всякого общества. Возникает бесчеловечная позиция, которая мною не сознается и превращается во внутреннее, воспринимаемое как естественное (а значит нормальное) движение меня самого: именно через утверждение себя над каждым отдельным человеком я могу утвердиться в обществе. Что я на сегодня и делаю.

Так проходит мимо меня множество людей. В том числе супруг или супруга, мои родители, дети. Не потому мимо, что так пожелали они сами, а потому, что я их не услышал. Более того, как-то и не думал, что услышать их можно…

Но каждый раз, когда близкий человек начинает что-то мне говорить, он делает это не потому, что сработал в нем какой-то механический переключатель. Каким бы информативным ни было его сообщение, рассказывая, он что-то переживает, как-то к этому относится. Как? Слышу ли я? Более того, он заговорил об этом не вчера и не завтра, а именно сегодня. Значит, есть этому скрытые причины. Слышу ли я их?

Движение к мысли, которую он высказывает сейчас, началось не теперь, много раньше. И было и есть оно не только движение мысли, а движение самого человека, его собственное становление, отраженное в словах. Слышу ли я это живое движение каждый раз, когда вступаю в разговор?

А если слышу, вхожу ли в со-участие, в со-движение с ним? И не происходит ли в моем беге по жизни бег вдоль и мимо живого, когда в общении с близким человеком обнаруживаю и готов видеть лишь вершинку айсберга. Все остальное, что сокрыто под водою и что составляет основное содержание ледовой глыбы, скрыто и для меня, а часто мною и не подозревается.

Устремиться в слушании собеседника, в каждом моменте общения с ним, от информативного уровня к причинному однажды становится задачей первостепенной. С этого начинается работа по становлению человеческих отношений между супругами. Она подвигается желанием и вкусом благодатного присутствия Бога в семье. Если ты угождаешь Богу, будет мир на твоем сердце и чувство, что ты «долголетен будешь на земле» будет в тебе. Потеря присутствия Бога возникает всякий раз, как кто-либо из супругов расстроил другого, всякий раз, когда совесть начинает укорять и покаянием скорбеть к Богу. Напротив, присутствие Бога будет тогда, когда супруги будут смиряться перед обязанностью хранить мир в доме, смиряться перед долгом быть полноценным супругом в доме, перед необходимостью быть полноценным родителем своим детям. Все это найдет свое благодатное отражение в беседах супругов между собою. Остановимся теперь немного на внутреннем механизме беседы супругов. Рассмотрим три принципиальных различия между сопоставлением и действительным слушанием.

Первое. При сопоставлении восприятие и осмысление происходят одновременно. Услышав первую мысль, высказанную собеседником, я немедленно начинаю сопоставлять с тем, что сам по этому поводу знаю. Одновременно я продолжаю внимать дальнейшему ходу мыслей собеседника, что-то уже упуская, что-то понимая по-своему.

Второе. При сопоставлении процесс осмысления частей по внутренней работе, производимой мною, есть то же сопоставление, в котором рассудок производит членение (анализ), сравнение с уже известным мне, проверку на логичность, обоснованность и прочие формально-рассудочные операции.

При слушании процесс осмысления целого – это уже не логические операции, это уже проживание. Я выхожу из кинотеатра и долгое время живу фильмом. Нет анализа, нет соотнесения, нет рассудочного размышления. В разуме души и духа происходит во мне что-то большее, которое включает в себя и то, и другое, и третье, но не ограничивается ими. Больше того, оно даже в основе своей не просто сумма этих проявлений работы внешнего сознания, это нечто совершенно иное. Здесь и переживание, и размышление, и сокровенное предчувствие разворачивается во мне не как объект моего исследования, а как я сам. Именно поэтому проживание или начало сообразования есть изменение меня самого, есть становление меня другим. Я не просто начинаю понимать, не просто себя сознавать, я начинаю разуметь, т. е. реально и очень конкретно становлюсь другим, таким, который в жизни будет поступать уже не так, как раньше, а иначе, потому что по-прежнему поступать уже не может.

В одной колонии для несовершеннолетних преступников было проведено собеседование с подростками. Картина, которая при этом открылась, была парадоксальной. Оказалось, все колонисты знают, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Нашлись среди них и такие, которые могли не только дать определение «плохому и хорошему», но и развернуто доказать преимущество хорошего над плохим. Во время доказательства подростки увлекались, начинали говорить пристрастно и горячо. Вопрос «Почему же в реальных поступках, из-за которых вы попали в колонию, вы оказались не «хорошими», а «плохими»?» – заставал их врасплох. Они терялись, и в большинстве своем не находили что ответить.

Подобная картина открылась и в целом ряде воскресных школ и православных гимназий.

Причина чаще всего была в одном: «хорошее» не было ими прожито. Рассудочное осмысление – это они прошли. Проживания не было. А вернее, то, что было проживанием, по содержанию было как раз «плохим». Я знаю детей, которые после просмотра фильма «Трактир на Пятницкой» долго жили впечатлениями от ловкости воровства, которую показал главный герой фильма Яшка. Захваченные сильным впечатлением, дети настолько активно жили фильмом, что неоднократно попадались на «живой краже», т. е. краже прямо из кармана или сумки. Все остальные содержательные моменты фильма были ими просто не поняты. Вопрос «В чем смысл фильма?» ставил их в тупик. Вероятно, поэтому некоторые из них даже не помнили, чем фильм закончился. Один мальчик ради этого сильного для него момента фильма смотрел девять раз, каждый раз приходя в восторг от ловкости кражи.

Из сказанного легко заключить, что слушание другого человека всегда выливается в глубокое, в разуме совершающееся, проживание, которое отражается на всех поступках человека. В отличие от этого, сопоставление, при всей видимости слушания собеседника, только утверждает меня в том, что уже есть во мне. Здесь развитие вымещается самоутверждением.

Наконец, третье различие. Оно заключается в длительности осмысления. При сопоставлении осмысление частей может продолжаться час, день, неделю, иногда месяц. Воспринятое анализируется, делаются выводы и на этом ставится точка. Часто же сопоставление прекращается сразу, как только мы заканчиваем разговор с собеседником. Нам будто бы нет необходимости осмысливать то, что мы уже «осмыслили» в ходе самой беседы. Поэтому нередко мы вообще забываем содержание нашего разговора, либо сразу после завершения его, либо спустя некоторое время. А может быть иногда нам нет дела не столько до разговора, сколько до самого собеседника?

Совершенно иначе обстоит дело там, где есть слушание. Оно всегда есть переживание встречи с человеком, открывающее в нем его самого, ему и мне незнакомого. Обретающее его в новом уже потому, что это незнакомое открывается и созидается в процессе самой встречи. Чувство новизны – это по сути переживание сокровенной способности человека – творить жизнь в ходе самого общения. Это одновременно и чувство благодатного присутствия Божия, когда Господь преображает движения души человека. Человеку только нужно идти за этой переменой своего отношения к ближнему – в потепление, в примирение, в радость о нем, в желание быть с ним творчеством жизни, творчеством общения. Когда дух животворится Господом, тогда душа потепляется к ближнему. Это животворение духа нужно сохранить на всю жизнь как вечный источник открытого и развернутого, обращенного к другому общения. Сохранить не как воспоминание, но как действительное движение души и духа, во Христе творящих каждую новую встречу.

Иногда бывает, что двое после длительного тесного общения вдруг разъезжаются в разные города или просто перестают встречаться. Поссорились ли, обстоятельства ли жизни так сложились. Разное случается. Проходят месяцы, годы и… странное дело – впечатление о человеке, которого долго не видишь, меняется. Словно в озарении высвечиваются в памяти все новые и новые грани его образа. Раньше я их не только не видел, но и не подозревал их присутствие. Теперь на расстоянии вижу. Иногда перемена моего видения человека бывает столь сильной, что с какого-то времени я начинаю искать с ним встречи. Искать встречи с новым, другим для меня человеком, не с тем, с кем я поссорился год или два назад.

Подобное же, но в виде мгновенного перерождения, происходит с нами в ту минуту, когда мы слышим известие о смерти близкого нам человека. В такие моменты каждый раз заново понимаешь, что целое бесконечно, что проживание целого пределов не знает.

«Этим оканчивается обзор того, – пишет св. Феофан Затворник, — как должно держать себя христианину, как члену тела Христова, в союзе со всеми составляющими сие тело, на небе ли они, или на земле. Помнить только постоянно должно, что забота о сем союзе должна быть не ради его, а ради главной цели христианской деятельности – Богообщения в Господе Иисусе Христе; потому что и сама Святая Церковь, и как дом спасения, и как общество спасаемых, существует ради сего единого и потолику истиною является, поколику осуществляет сие единое. Как в живом теле все члены, состоя в живом союзе между собою, пребывают соединенными и с головою – и даже потому живут союзно, что соединены с головою; так в теле Христовом все христиане прочно соединены между собою бывают только тогда, когда преискренне соединены с Господом. О сем молился и Господь: да вси едино будут: якоже Ты, Отче, во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут (Ин.,17:21). Христианская любовь есть прямая дщерь христианского благочестия и другого происхождения не имеет. Не дела одни спасают, а дух, приводящий в движение все дела. Дух же христианский происходит от Бога через Господа Иисуса Христа во Святой Церкви. Все, что теперь видится в христианстве, так сцеплено между собою, как звенья одной цепи».¹³

СПОСОБ РАБОТЫ

Вот небольшой прием, который позволит многое увидеть в себе. Там, где будет действительное стремление прийти к глубокому, возможному для человека, уровню общения, он позволит снять внутренние преграды на пути его достижения.

Для начала нужно выбрать один день в неделю или определенный час в течение каждого дня, и на всем протяжении выбранного времени соблюдать следующее правило.

Выслушав слова собеседника, отвечать ему, выдержав десять секунд молчания. В это время можно произнести про себя Иисусову молитву, можно просто помолчать. Это значит, после каждой реплики человека, с которым я разговариваю, независимо от того, из десяти или из одной фразы будет состоять его речь, я могу говорить лишь тогда, когда выдержу десятисекундную паузу. Как бы мне не хотелось немедленно парировать сказанное собеседником, я остаюсь верен правилу. Даже в том случае, если мне при таких условиях придется промолчать весь разговор, потому что собеседник ни разу не замолкнет более, чем на десять секунд.

Прием этот, при всей его внешней простоте, обладает большой внутренней силой. Много бессознательного откроется. Многое станет предметом Исповеди и Покаяния. Продолжительность работы с этим приемом зависит от желания человека. Если не удается работать с ним три года, работайте год. Не удается работать год, живите с ним хотя бы полгода. А если и это не получается, тогда уж как выйдет.

Важно только помнить одно условие. Любой прием или правило теряет основную долю своей прорабатывающей силы, если он отрывается от своего содержания – главного смысла, ради чего он применяется. Десятисекундная пауза без веры в благословение и Промысел Божий и без внутреннего стремления к человеку, без желания понять его состояние души, без соучастия ему, превратится в свою противоположность – перейдет в черствое наблюдение себя и другого и установит в супружеских отношениях атмосферу безсердечия.

Не в правиле дело – в устремленности к Заповедям Божиим и в желании Его воли.

Притча о двух деревьях

Как-то упало два семени в землю. Выросли из них два дерева. Одно было с широкой кроной, мягкой и богатой листвой. Всей поверхностью каждого листа своего купалось оно в лучах солнца. Незаметно для всех наполнялось его живительной энергией и раздавалось вширь. Каждому путнику давало оно прохладу. Каждому отчаявшемуся дарило радость и красоту своего цветения. Каждому жаждущему и голодному приносило сочные плоды свои.

Другое дерево вершиной своей устремилось к солнцу. Каждым тонким листочком узкой кроны своей жадно вбирало оно льющийся свет. Тень под деревом была длинной и немощной. Редкие цветы необыкновенной и строгой красоты прятались в листве, а плоды были столь высоко, что даже птицам не удавалось подняться к ним. Гордо, в холодном мерцании сверкающей листвы своей стояло оно над землей.

Люди приходили к этим двум деревьям и дивились. Оба дерева устремлены к свету, но устремленность разная. Оба дерева дали крону, но кроны разные. Оба дерева принесли цветы и плоды, но по-разному. Почему так?

А однажды, произошло землетрясение, разверзлась гигантской трещиной земля и люди увидели корни деревьев. Ветвистые, белые, розданные вширь и вглубь, переплетенные со множеством корней трав, кустов, грибов, крепко держались в земле корни первого. Черные, черствые, вертикально уходящие в глубину прямым столбом, обнажились полностью корни второго дерева.

Поняли тогда люди, откуда разница в свойствах первого и второго деревьев.

Вздрогнула второй раз земля и сомкнулась трещина, поглотив второе дерево. Не удержалось оно.

УПРАЖНЕНИЯ ДЛЯ САМОНАБЛЮДЕНИЯ

Работа по сознанию своих состояний невозможна без испытания себя. Поэтому ниже предлагаются упражнения, которые позволяют начать такой труд. Где могут быть применены эти упражнения? Там, где явственно схвачено в себе одно из приведенных здесь состояний или настроений сердца. В этот момент важно остановиться, т. е. прекратить все внешние действия, и вслушаться в свое внутреннее состояние. Пока оно продолжается, нужно наблюдать, что происходит во мне. Тогда в поэтапном наблюдении – от вопроса к вопросу – будут подняты неосознаваемые скрытые движения страстной души. Если такое сознание себя вскроет первопричины поведения, движение страсти ослабнет. Покаянием и Исповедью изгладится совсем.

Иногда в момент переживания состояния не удается справиться с собой, остановка и наблюдение не получаются. Тогда самонаблюдение нужно сделать спустя некоторое время, по памяти, воспроизводя всю гамму переживаний пройденной ситуации.

Особенно важно дать действительный ответ на вопрос упражнения. Не бежать от вопроса к вопросу, не торопиться. Вскрывать все слои своего сознания от рассудочного уровня до уровня душевных движений.

Упражнение 1

Ближний провинился. Во мне обида – острое желание, чтобы другой признал свою вину, уговорил меня, утешил и эту мою обиду снял. Чувствую – даже не смотрит в мою сторону, чувствую даже не хочет что-то сделать в отношении меня. Начинаю метаться. Ищу, как ощутимее дать ему понять мою обиженность; надуваюсь и молчу – не помогает, пишу лютую записку и ложусь, отвернувшись к стене, тоже не помогает, вскакиваю, хватаюсь за посуду и гремлю ею, наконец, выбегаю из дома, хлопнув дверью – не могу я тут оставаться!

Вопрос 1. Почему суечусь, но не сознаю свое состояние? Почему не остановлюсь и не попытаюсь разобраться, что работает во мне?

Вопрос 2. Моя обида, – что это? Мудрое желание, чтобы он сам (а) увидел (а) причиненную мне боль или это требование, предъявляемое к нему (ней), а, значит, раздражение, нарастающая неприязнь, отторжение и желание закрыться от общения с ним (ней)? Требование, притязание, или попечение о нем? Если последнее – то где смирение, где мудрое, а, значит, спокойное наблюдение ситуации и готовность прийти к нему на помощь? Возможно, даже при том, что он виноват. Где желание «носить бремена друг друга»?

Вопрос 3. Я все больше закрываюсь или все больше готов (а) помочь ему? Погружаюсь в свои состояния или верою что и Господь попускает для моего упражнения это обстоятельство, открываюсь навстречу к нему? Верю Богу, доверяю ближнему или только себя люблю?

Контрольный вопрос. Действительно ли я задаю себе эти вопросы или просто читаю текст?

Упражнение 2

Вижу плохие действия ближнего. Во мне разворачивается движение глубокого осуждения.

Вопрос себе. Почему не движение милосердия?

Контрольный вопрос. Читая задание упражнения, вспомнил ли я состояние, о котором говорится или прочел о нем, как читаю в художественной литературе о настроениях героев?

Упражнение 3

Осознаю: ору.

Вопрос себе. Зачем ору?

Контрольный вопрос. Отвечаю ли я на эти вопросы или только вчитываюсь в них?

О ЧТЕНИИ

Есть два способа чтения. Первый способ – книга читается подряд, без перерывов. Узнается что-то новое, а что-то, давно известное, подтверждается. Какие-то отдельные части книги наталкивают на размышления, другие не замечаются. В конечном счете, поглощается определенный объем информации. С этой информацией мысленно еще в процессе чтения я делаю самое разное; анализирую, разбиваю на части, сравниваю и сопоставляю с разными другими теориями и представлениями, с собственными, в том числе. Что-то я тут же принимаю, даже восхищаюсь, что-то отметаю, против отдельных частей у меня возникает раздражение, а в ряде мест это раздражение может перерасти даже и в неприязнь к самому автору. В дальнейшем с воспринятой таким образом, т. е. положительно и отрицательно, информацией происходит также разное. Я ее могу запросто передать другим, могу обменяться ею, могу утвердиться с помощью этой информации – в своей семье, в кругу друзей и сотрудников по работе. Разве не приятно видеть их полуоткрытые рты и слушающие лица? Не ради ли такого удовольствия от произведенного мною эффекта я так много читаю и так много слушаю других. Либо по содержанию, с которым не согласен, пройдусь пренебрежением. Воспринятая таким образом информация, схвачена больше моей памятью, чем мною самим, она отторгнута от меня и содержится во мне лишь как знание, но не как опыт. Потому я и могу обращаться с этим знанием так, как мне хочется.

«Невозможно заслужить дар истинного знания, – говорит авва Нестерой, – тому, кто с намерением приобресть людскую похвалу, занимается чтением. Ибо кто побежден этою страстью, тот необходимо будет связан и другими страстями».¹⁴

В другом случае, в прочитанном я с чем-то согласен. Прочитанное утверждает меня. Чувство уверенности и утвержденности рождается и усиливается во время чтения. Я на этом стою, это мое кредо, мое основание – это звучит во мне твердо. Невольно вспоминаются слова Максима Горького: «Человек – это звучит гордо». Или слова святителя Феофана Затворника: «Ты говоришь – я христианин, и успокаиваешься на этом. Вот первая лесть, которая отлагает тебя от заботы об укоренении в себе истинного христианства». В результате такого чтения, человек начинает надмеваться сам в себе воспринятым знанием. «В таком чтении, – говорит святитель Игнатий Брянчанинов, – будешь наполняться мыслями, неисполнимыми самым делом, возбуждающими бесплодную деятельность только в воображении и желании; дела благочестия, приличествующие твоему образу жизни, будут ускользать из рук твоих».¹⁵ При таком чтении будешь наполняться знанием, которое надмевает и не будешь обретать знания, которое просвещает. «Потому, – говорит авва Нестерой, – со всею осторожностью избегай, чтобы у тебя чрез упражнение в чтении, вместо света знания… не произошли качества, ведущие к погибели, от суетной гордости».¹⁶

Другой способ чтения связан с внутренним проживанием прочитанного, с сообразованием себя с ним, не рациональным осмыслением только, а сообразованием. Тогда в процессе чтения все больше начинает присутствовать момент общения с автором, а само чтение становится уже встречей с ним. Как это понимать?

Книжное слово есть всего лишь застывший символ, в котором отображается опыт жизни автора или движение воспринятого им мира. Так например, мы читаем: «становится». Чтобы понять это слово, нужно развернуть или начать разворачивать в себе – слушателе то движение, которое символизировано этим словом. Для одних людей это будет движение, сделанное человеком, встающим с пола на табурет: становится на табурет. Для других это будет изменение качества, например, цвет солнца – становится из желтого красным. Для третьих слово это развернет движение развития и изменения – становится человеком, либо в смысле перемены, был плохой, стал лучше, либо в смысле и чувстве гордости за него или за себя, возвеличивания над собой или возвеличивания над людьми.

Слово, которое не рождает в слушателе движения, будет не ясно ему. С другой стороны, движение, которое под действием слова разворачивается в человеке, может иметь разный характер.

Когда мы читаем книгу или слушаем речь, в нас возникает движение двоякого рода – либо как движение отдельного от меня предмета, либо как движение меня самого. Слово «преобразование», отнесенное к человеку, в первом случае, развернется во мне в виде представления о преобразовании человека или отобразит действительно совершившееся во мне преобразование меня самого. Во втором случае слово «преобразование» превратится для меня в действительное мое изменение. В первом случае произойдет информативное понимание слова. Во втором – его проживание, сообразование с ним. В первом случае будет информативное или рациональное чтение, во втором – встреча.

Если же человек выбирает последнее – встречу, тогда чтение для него становится напряженной жизнью. Нет, это не проживание жизни тех, о ком он читает, это не вовлеченность в сюжетное движение, предлагаемое книгой, и не сорадование героям, не соучастие, в них, что сплошь и рядом происходит при чтении художественной литературы. Это другое: в человеке рождается собственное движение к перемене, движение самой души человека в преображение согласно прочитанному. Читаемое в книге является всего лишь толчком к действительному преобразованию, изменению. В таких случаях им переживается не со-радость победе, о которой написано в книге, а радость открытия себя, обретения в себе того, о чем он прочитал. Не сопереживание горю и мукам героев, а потрясение, отнесенное к действительности собственных поступков и своих отношений с людьми, которые произошли или происходят в данное время в его настоящей жизни. Происходящее в книге связанно с жизненным опытом героев или автора книги. Происходящее в человеке, читающем книгу, связано только с ним самим. Это его собственная жизнь начинает биться рядом с сюжетным движением или рядом с содержанием. При таком чтении-проживании, чтении-встрече, чтении-сообразовании читать залпом невозможно. Если читать залпом и много, очень скоро обнаруживается, что проживание себя превращается в сопереживание описанным в книге ситуациям или содержанию. А это значит, что чтение-преображение перешло в информативное чтение и потеряло свой настоящий смысл. Поэтому чтение-встреча всегда непродолжительно и прочитываются при этом небольшие объемы, но, благодаря сообразованию с прочитанным, достигается сокровенная глубина и затрагиваются тончайшие уровни человеческого сознания.

Совсем иное происходит в сопереживании, когда мы можем прочесть за один день книгу в триста-четыреста страниц. С упоением, забыв об окружающих, пройти вместе с героями книги или с автором множество ситуаций: взлетов, падений, множество ярких и важных мыслей, и, в конечном итоге, достичь благополучного конца. Отложив книгу, долгое время после этого мы будем испытывать состояние удовлетворения от пережитой напряженности жизни. Увы, жизни не своей, а чужой. Своя при этом часто остается без каких-либо изменений. Только что испытав потрясение от лживого поступка одного из героев книги, или в церковной книге вычитав наставления, которые меня тронули, я могу тут же встретиться с близким мне человеком и солгать ему, не почувствовав ни малейшего смущения.

Как часто мы наблюдаем людей, плачущих во время просмотра фильма. Но закончился фильм, люди принялись за свои обычные дела, а душевности, сочувствия окружающим и близким не прибавилось. Да и не могло прибавиться. Потому что во время фильма происходит в человеке, в его эмоциях сопереживание героям, но не деятельное сострадание им. Сострадание может быть пережито лишь в реальной ситуации, не в фильме, и лишь с реальными людьми, как действительный отклик на боль другого. Правда, оно может возникнуть и во время фильма. Произойдет это в тот момент, когда события, происходящие на экране, всколыхнут в человеке его собственную ситуацию жизни и, отключаясь от фильма, он заживет ею.

Кто-то заплакал во время концерта симфонической музыки.

• Что с тобой?

• Да так, вспомнила…

Кто-то, прочитав едва ли треть книги, оставил ее в сторону и ринулся завершать приостановленную работу или начал практически исполнять прочитанное в книге.

• Ты дочитал?

• Не мешайте. Главное сейчас здесь.

Включить движение преображения в самом человеке – в этом и заключается великое назначение всякой встречи, будь то книга, фильм, или просто другой человек.

Поэтому любое чтение может происходить двумя способами – как чтение и как встреча. Если читатель выберет последнее, тогда и данную книгу нужно будет читать не спеша. Действительное преображение, изменение или сообразование требует времени.

«Знание способа, – говорит авва Нестерой, – бывает двоякое: первое практическое, т. е. деятельное, которое относится к исправлению нравов и очищению от пороков, второе теоретическое, которое состоит в созерцании и познании сокровеннейших истин. Кто желает достигнуть последнего, тому необходимо со всем усердием и силою сначала приобресть деятельное знание. Ибо эта практика и без теории может быть приобретена, а созерцательное без практического знания вовсе не может быть приобретено».¹⁷ Здесь речь идет о созерцательном, которое есть действительная правда или та реальность идеи (логоса), которая от Бога вложена в предметы и явления и может быть созерцаема очищенным духом или разумом человека. Поэтому при чтении настоящей книги ради упражнения или первого практического действия мы рекомендуем минимальный промежуток между чтением отдельных глав – одну неделю.

Возможно ли выдержать такой ритм? Возможно, если условие, поставленное здесь, принять как еще один способ работы над собой.

Интересен один факт. Там, где происходит постоянная работа над сознанием своих поступков, человек однажды начинает замечать, что чтение книг, то есть поглощение информации, сокращается и, в конечном итоге, наступает период, когда книги не открываются совсем. Богатейший материал для сознания себя начинает приносить ему повседневная жизнь. С этого времени с человеком происходит нечто удивительное. Не с помощью учебников, книг, теоретических монографий, но сам, через внутреннее открытие, через совершающееся в себе озарение, он начинает постигать скрытые смыслы происходящих вокруг явлений. Неожиданно для него приоткрывается значения многих слов. По-иному начинает он видеть поступки людей. Многие законы физики, химии, математики и биологии, которые воспринимались им раньше абстрактно, т. е. вне реальных жизненных процессов, вдруг наполняются конкретным содержанием – он начинает видеть их проявления в окружающем его мире. То же начинает происходить и с церковным знанием. Знание абстрактное становится действительным знанием, т. е. знанием живым.

Проходит время, и постепенно начинает возвращаться к человеку потребность в книгах. Но удивительно, чтение для него теперь включает и процесс преображения, его собственного развития. Раньше содержание книги захватывало его целиком, и полностью увлекало, уводило в другие миры, в другие судьбы, в другое время, в мечтательное рассуждение, в воображение. Теперь оно не только не уводит его из реальной жизненной ситуации, но, напротив, обостряет, усиливает восприятие действительно происходящего в нем, с ним и вокруг него, актуализирует то, что воспринимается им еще смутно, заставляет более быстрыми темпами пройти процесс сознания той или другой собственной ситуации. В итоге, чтение становится тонким и ненавязчивым помощником жизненного преобразования человека.

Тогда внутренней потребностью, влекущей к книге, становится для него не сам сюжет книги, не сами знания, содержащиеся в ней, и, тем более, не фабула описанных событий, но тот толчок смысловой, разумной или нравственной переоценки себя, которую получает он из нее для собственного дальнейшего движения. Без этого толчка он чувствует, что происходит вращение на месте. Тогда иной раз достаточно прочесть две страницы текста, чтобы это запустило интенсивный процесс осмысления-сообразования. Дело не в том, чтобы прочесть немедленно всю книгу, дело в том, чтобы не потерять при этом чувство собственного преображения.

Так, говоря о том, как надо читать Евангелие, святитель Игнатий Брянчанинов называет его «книгой жизни«, и говорит, что «Надо читать ее жизнию. Научайся из Евангелия вере, что Господь, исцеливший больных, исцелит и тебя, если ты будешь прилежно умолять Его о исцелении твоем: «На кого воззрю, токмо на кроткого и молчаливого и трепещущего словес Моих» (Ис.66:2), – говорит Господь. Таков будь относительно Евангелия и присутствующего в нем Господа. Для того, кто не решается на самоотвержение, закрыто Евангелие: он читает букву; но слово жизни, как Дух, остается для него непроницаемою завесою. Что пользы, когда человек смотрит (на книгу) телесными очами, общими у него с животными, а ничего не видит очами души – умом и сердцем? И ныне многие ежедневно читают Евангелие, и вместе, никогда не читали его, вовсе не знают его. «Дондеже свет имате, – Евангелие, в котором сокровен Христос – веруйте во свет, да сынове света – Христа – будете» (Ин. 12, 36)».¹⁸

А, говоря о чтении святых отцов, святитель пишет: «Отныне поступи в общение с ними. Нет ближе знакомства, нет теснее связи, как связь единством мыслей, единством чувствований, единством цели. Сначала более занимайся чтением святых отцов. Когда же они научат тебя читать Евангелие: тогда уже преимущественно читай Евангелие. Многие, отвергшие безумно, кичливо святых отцов, приступившие непосредственно, с слепою дерзостью с нечистым умом и сердцем к Евангелию, впали в гибельное заблуждение. Их отвергло Евангелие: оно допускает к себе одних смиренных».¹⁹

«Итак, – говорит авва Нестерой, – занимаясь чтением с прилежанием, какое, думаю, вы имеете со всем усердием, спешите сначала вполне приобресть деятельное, т. е. нравственное познание. Ибо без этого нельзя приобресть теоретической чистоты, которую только те, которые не от слов других учителей, а от добрых своих дел усовершились, после многих употребленных трудов уже как бы в награду приобретают. Ибо приобретающие разумение не размышлением о законе, а от плодов дел, с псаломописцем воспевают: от заповедей твоих разумех (Пс. 118, 104). Итак, прежде всего старайтесь наложить на свои уста совершенное молчание, чтобы от суетного возношения не сделалось безполезным усердие в чтении. Это есть первый шаг к деятельной науке (жизни)».²⁰

Здесь мы подошли еще к одному тонкому моменту, который связан со способностью человека отождествляться с привлекательной для него идеей. Например, идея добра, идея помощи людям, идея служения своему народу и всему человечеству. Идеи эти многогранны, значительны по содержанию и несут в себе глубокие, всепроникающие смыслы. Постижение этой глубины и многогранности может захватить человека, увлечь переживаниями открытий, дать ощущение проникновения в суть явлений и при всем этом увести его от действительного становления в себе доброты к людям. Человек будет много читать, знакомиться с интересными людьми, будет много говорить и рассказывать сам, горячо и страстно защищать главные постулаты идеи и не замечать того, что происходит в нем самом, из какого основания, из какого духа он все это делает, не замечать и того, что происходит в его собственной семье, в каком состоянии, в какой нужде и в ожидании какой заботы находятся близкие ему люди. Он может ринуться в служение идеи помогать другим, всем вокруг, оставив на произвол судьбы мать, сестру, жену или мужа, своих детей. Но и в помощи другим людям он будет до тех пор, пока горит в нем идея, не духом своим он будет любить, а идеей будет гореть. Равно помощь эта будет в тех событиях и в той форме, какие он устроил. Придут другие события или переменится форма его отношений с нуждающимися и он почувствует безсилие, малодушие. Идея в этих событиях и в этой форме жить не будет, а быть с людьми от души или по любви он, оказывается, не может.

Такой человек по содержанию идеи может знать все, более того, иметь в своей библиотеке все книги, какие только можно достать, купить, приобрести по близкому к ней содержанию. Но стоит начать с этим человеком тесное общение, как с какого-то момента в разговоре почувствуется тонкая жесткость обращения, твердость и незыблемость формулировок, внутренняя устойчивость его самоощущения, граничащая с самоуверенностью.

Тогда возникает вопрос: Куда же девалось все обретенное знание, знание, из которого должно вытекать совсем другое?

Никуда не девалось. Оно стало знанием рассудочным, логическим, информативным. Человек знает все, но в действиях своих сам не есть это знание. К сожалению, мы часто идем по пути расширения знаний, но расширение сознания не происходит.

Сознание – это разумение себя, сообразованного со знанием. Или, грубо говоря, это знание, которое превратилось в поступок.

Такое превращение возможно только через опытное проживание знаний. Одного обретения любой суммы информации здесь, увы, недостаточно и поэтому, расширение сознания человека это всегда его личное преображение, т. е. действительное движение, действительное становление его другим. Не в речах, но в поступках.

«Спеши, – говорит авва Нестерой, – лучше к выполнению прочитанных знаний, нежели к научению ими других. Ибо от этого учительства происходит гибельное тщеславие», т. е. необоснованное отождествление знания с собою, будто бы ты уже и есть это знание. Это прелесть рационально-эмоционального впечатления.

Отсюда чтение всякой книги неизбежно и для многих бессознательно предваряется вопросом: «Ради чего я прикасаюсь к ней?« В зависимости от решения этого вопроса и выбирается один из способов чтения – сопереживание фабуле книги или проживание себя, т. е. встреча еще и с собой.

«Домострой».

КАК ВСЕЮ ДУШОЮ ГОСПОДА ВОЗЛЮБИТЬ И БЛИЗКОГО СВОЕГО, СТРАХ БОЖИЙ ИМЕТЬ И ПОМНИТЬ О СМЕРТНОМ ЧАСЕ

Так возлюби же Господа Бога твоего всею душою своей и со всею твердостью духа своего, и стремись делами своими всеми, привычками, нравом угодить Богу. При том возлюби близких твоих, по образу Божию созданных, то есть всякого христианина. Страх Божий всегда носи в своем сердце и любовь нелицемерную и помни о смерти. Всегда соблюдай волю Божию и живи по заповедям его.

Сказал Господь: «На чем тебя застану, по тому и сужу», – так что всякому христианину следует быть готовым к встрече с Господом – жить добрыми делами, в покаянии и чистоте, всегда исповедовавшись, постоянно ожидая смертного часа.

Еще о том же. Возлюбишь Господа от всей души – страх Его да будет в сердце твоем. Будь и праведен, и справедлив, и живи в смирении; очи долу опуская, ум к небесам простирай, в молитве к Богу и в слове к людям приветлив будь; опечаленного утешь, в бедах будь терпелив, со всяким будь обходителен, щедр и милостив, нищелюбив и странноприимен, скорби о грехах и радуйся в Боге, не будь алчен к пьянству и жаден к обжорству, будь кроток, тих, молчалив, друзей возлюби, а не злато, будь неспесив, боязлив пред царем, готовым исполнить волю его, в ответах вежлив; и чаще молись, благоразумный старатель Бога, не осуждай никого, защитник обездоленных, нелицемерен, – чадо Евангелия, сына воскресения, наследник вечной жизни во Христе Иисусе, Господе нашем, ему же слава во веки.

Глава третья. БЕРЕЖНОСТЬ

Давно стало привычным полагать, что в семье люди знают друг о друге все. Во всяком случае, много больше, чем кто-либо со стороны. Однако, если внимательно приглядеться, обнаружится немало супругов, которые о внутренней жизни друг друга наслышаны, может быть, чуть больше, чем о жизни сотрудников по работе. В этом «чуть больше» содержится дополнительная информация преимущественно о внешних действиях другого – где был, с кем встречался, что делал дома и вне дома. Но настроение, внутреннее состояние близкого человека, душевное отношение к происходящему оказывается нередко малоизвестным. Даже, порой, о друге или подруге мы знаем больше, чем о собственном муже или жене. Почему так? Почему именно в близком нам человеке мы видим меньше привлекательного, больше привычного, больше обычного, чем особенного? Хотя в период влюбленности и начального периода супружеской жизни все было как раз наоборот. Что же происходит с человеком, когда он переходит от нежной преданности другому к восприятию обыденности другого, а затем к раздражительности, иногда грубой неприязни и даже ненависти к нему?

В первые дни, недели после свадьбы, пожалуй, нет большей радости, чем общение друг с другом. Но со временем восторг проходит, начинаются будни, и в них однажды кто-то из супругов натыкается на колкую насмешку другого.

Все было, как и день назад. Искренне пересказывала свои впечатления или переживания какого-то эпизода жизни. И вдруг – в ответ насмешливая фраза. Она не сразу замечается, потому что не ждешь ее, потому что не веришь в насмешливое настроение другого. А он повторяет насмешку и тогда каким-то внутренним чувством улавливается смысл его слов. Растерянность на мгновение врывается в душу, но тут же сминается ответной улыбкой.

• Нет, ты послушай. Это действительно было и я действительно это так чувствую.

Другой слушает, а потом в конце бросает небрежно:

• Да ну, чепуха все это. Глупые фантазии. Ты лучше почитай, что об этом в книжке написано.

Только теперь, после этих суровых слов, приходит понимание, что рассказанное не принято, не услышано и отвергнуто. В разное время переживается при этом разное. Неожиданное сомнение в себе, глубокая растерянность, обида и боль, либо желание повторить рассказ, настоять на своем, убедить, доказать. А иной раз просто опускаются руки и возникает тупое отчаяние, глубокое чувство одиночества и тоски. Тогда страшным движением поднимается со дна души опустошающее чувство безнадежности, желание прекратить общение, развестись и освободиться от необходимости быть рядом.

Болезнь общения начинает развиваться задолго до наступления такого момента. С какого-то времени супруги начинают все больше и больше закрываться каждый в себе, и все меньше посвящают друг друга в тайны своих переживаний. Крутится быт, чередуются магазин, работа, посещение храма, дом, приходят друзья, сами ходят в гости, бегут между ними какие-то слова, фразы, простые или напряженные, требующие немедленного ответа, или остающиеся безответными… А рядом с этим в душе появляется и растет пустота, и скука, и обреченность.

Если же внимательно присмотреться ко всему происходящему и к тому, что уже было в жизни семьи, обнаружатся те моменты, с которых началось действие разрушения. Именно началось, потому что был же период светлый, легкий и наполненный внутренней жизнью. Было откровенное общение. Окрыляющее, рождающее уверенность в себе и в другом, пронизанное атмосферой созидания, взаимопомощи и глубокой симпатии друг другу. Было до тех пор, пока не родилось однажды в ком-то из супругов пренебрежительное, угнетающее отношение к другому. Тот, к кому направлено оно, легко его улавливает и всегда приходит в состояние слабого или сильного смятения. Каждому человеку задолго до заключения брака пришлось пережить это состояние в своей жизни не один раз. Но от других…

Происходит это, когда однажды, например, в кругу друзей начинаешь о чем-то рассказывать. Говорится легко, свободно, уверенно. И вдруг видишь на чьих-то губах ироничную улыбку, кто-то склонился к другому и что-то с усмешкой шепнул ему на ухо, третий стал отвлекаться…

Как будто холодком пахнуло, и где-то в груди засуетился гаснущий огонек. Стали теряться слова, пошли на нет интонации. Изо всех сил пытаешься удержать нить рассказа, дать живые струйки в голосе, но реплика одного из слушателей, словно ножом, отсекает все, и тогда сконфуженный, сворачивая фразы на бормотание, заканчиваешь свой монолог, а потом не знаешь, что делать с собой, куда девать руки и куда деваться самому.

В таких событиях открывается глубокая зависимость от мнения окружающих людей. Человек сочетается с духом мира и чаяния этого духа принимает за свои чаяния, переживает по поводу их. В таком случае опыт каждого неудачного общения рождает осторожность при следующих встречах с незнакомыми людьми, при входе в новую компанию, в чужую квартиру. Волнение за себя, боязнь опрофаниться перемыкают человека от радушного расположения к людям к озабоченности собою, своим имиджем, чувством собственной состоятельности. В отдельных случаях человек становится замкнутым. Он глубоко переживает свою, однажды обнаруженную, несостоятельность в умении вести разговор. Убегая от людей, он всей душою в мечтах и грезах тянется к ним. Но каждый раз, едва начинается беседа, он привычно сворачивается, умолкает и, не знает, безмолвствуя, как выйти из этого и что делать с собой. В наиболее трудных случаях эти переживания ведут к неврозам, головным болям, к скованности и неуклюжести внешних движений, эмоциональной сухости и душевной закрытости человека.

Такая ранимость и уязвимость человека могут происходить по двум причинам – слабости духа, такого легко погасить, отодвинуть, и вторая причина – самолюбие, которое, если его задеть, уязвляется.

В тоже время, в состоянии влюбленности все страхи и зажимы исчезают, как туман. Жизненность свободно и с силой льется навстречу другому, услаждается собственной влюбленностью, дарит жизнь и жертвует собою в порывах искренней любви, не боится мнений людей. Напротив, перешагивая через мнения, прямо радуется любимому, прямо радуется всякому встречному и порой так заразительно, с такой живостью и властью, что люди вдруг тают, растепляются и, сбросив собственные латы приличия и оглядки на себя, открываются навстречу ответной радостью, великодушием и весельем. Словно разрывается паутина, сдерживающая бутон, и цветок раскрывается легко и свободно.

В этом состоянии сразу после свадьбы влюбленные находятся все дни своего медового месяца и какое-то время после. А затем… Затем появляется низводящее угнетающее отношение одного из супругов. Оно скоро восстанавливает в другом прошлый опыт его неудач в проявлении себя. Приходит страх, что в другом возникнет осуждение и неприязнь. Появляется сдержанность эмоциональная, словесная, поведенческая. Или восстанавливается прежний дух самоутверждения. Появляется ответная властность, дерзость, наезд или – «себя в обиду не дам», «за словом в карман не полезу». После некоторого числа столкновений общение становится привычным и все реже выходит за границы каких-то устоявшихся тем и уже проверенных действий. Оно принимает черты приноровленности друг к другу. Фразы становятся краткими и больше по делу. Эмоциональное состояние склоняется больше к сосредоточенности на себе – своих делах, своих чувствах, чаще бывает озабоченным, чем просветленным. Даже появляются иногда минуты, когда супруги начинают чувствовать себя по отношению друг к другу так, как чувствуют себя люди в транспорте. Если прислушаться к лексикону, то можно обнаружить четкую тенденцию к обеднению словарного запаса.

Такой период почти в каждой вновь образующейся семье возникает неизбежно. Возникает он как временный, как состояние перехода от одних отношений к другим, как расплавление прежнего, поверхностного, и движение к действительно глубокому, пронизывающему все бытовые ситуации, взаимодополняющему общению. Продолжительность этого периода у каждой пары – своя, она всегда зависит от самих супругов, от их готовности созидать семью, от того, насколько терпеливы они к негативным проявлениям друг друга, знают или не ведают об ожидающих их трудностях, умеют или еще не научились эти трудности преодолевать.

Как важно в это трудное время не потерять, не растратить в мелких ссорах, взаимовдохновляющую устремленность друг к другу. Необходимо направить удивительную силу симпатии к другому на поддержание в себе способности правильно понимать происходящее, укрепиться в чистоте отношения, научиться сознавать и отлагать в себе все разрушительные движения.

Они начинаются после того, как зацепишься за слова или тон другого, или за его несогласие или неумение, хуже того – нежелание что-либо делать. Но в действии «зацепишься» есть два момента. Одни – за что зацепишься, другой – чем зацепишься. И то, и другое требует от супругов ему сообразного с ним обращения. С предметом, за который зацепился, обращение одно, а с тем, чем зацепился, обращение другое. Так, сохраняя любовь, расположение, язвительное или укоряющее слово, например, можно уточнить, обидный или наезжающий тон можно не заметить, с несогласием разобраться одною только рассудительностью, нежелание можно потерпеть, упросить, убедить, или же вымолить ближнего из его нежелания.

Много труднее обращение с тем, чем мы цепляемся друг за друга. Здесь может быть и задетое самолюбие, и чувство несправедливости, и уязвленная самонадеянность, и праздная безответственность, и простая лень, и беспечность, и гордость, и упрямство. Все это уже приживлено к душе настолько, что человек не отдает себе в этом отчета, просто живет им. К этому он имеет наработанные и не сознаваемые механизмы самозащиты, внутренней обороны – такие, как самооправдание, самоуверенность, своенравие, при котором свой нрав милее, своя правда дороже, свой способ жизни привычнее, да и не замечаешь всего этого за собой – в другом это проще увидеть, а вот в себе…

С обретением церковной жизни человек начинает труд покаяния. Многое меняется в нем, но черты его безнравия, которые коренятся глубоко в душе, изъять из его характера долго не удается ни ему самому, ни супругу. Это может длиться и пять, и десять лет, и больше.

Привычка к низводящему или угнетающему отношению друг ко другу – одно из первых препятствий на пути созидания настоящего общения в семье. Форм низведения очень много. Каждый может обнаружить в себе целый арсенал этих средств наступления, которые используются им в беседе с другим человеком. Человек не замечает за собой этих реакций. Просто в эти минуты он всем собою проявляет низведение другого.

Играет на губах усмешка, либо губы сложились в недоверчивую складку, или презрительно отвисли в уголках. Идет разговор, но потускнел уже взгляд, глаза начали искать развлечений: то в видах за окном, то в картине на стене, то руки потянулись за газетой или книгой и человек, слушая и кивая головой, одновременно стал просматривать текст. На лице появилось выражение скуки или иронии, отрешенность, брезгливость. В уме мелькнула едкая фраза, критикующий комментарий, и то, и другое сразу же было брошено собеседнику. Родилось забавное состояние насмешничества. Сами собой приходят слова, бьющие по другому. Если он смущается или начинает сердиться, чувство забавы усиливается, укрепляется внутренняя уверенность в своем превосходстве, шутки становятся все более ранящими и обидными, а состояние озорной веселости усиливается. В других случаях появляется прямая озлобленность, а желание прекратить монолог другого смешивается с нарастающим раздражением. Бросаются слова-предупреждения: «Глупость все это. Разве все это интересно?» Идут настойчивые попытки сменить тему, дважды, трижды произносятся слова, начинающие рассказ про другое. В конце концов, а в отдельных случаях и вовсе без таких предварительных попыток остановить собеседника, бросаются прямые фразы, цель которых – грубо обрезать и поставить супруга или супругу на «свое место».

Пожалуй, самое печальное заключается в том, что все эти внешние проявления низведения другого – не просто игра. Даже чувство забавы, легкой шутливости становится не безобидным, если это другого ранит, доставляет ему неловкость и боль, потому что в каждом таком эпизоде общения происходит разрушение двойное.

Первое работает в том, кто говорит. Вряд ли можно что-либо рассказывать и при этом не иметь внутренней веры, что вас будут слушать. В супружеских отношениях вера в другого напояет жизнью нечто большее. Здесь ожидается не только настроение слушания, но и поддержка, забота со стороны другого. Нет страха в общении только потому, что один доверяет другому, и поэтому говорит свои ошибки и свои неправильные представления, целиком полагаясь на бережность того, кто слушает. Не будут обрезаны колкими словами ошибочные мысли, но разобраны и совместно осмыслены. Чистота человеческих отношений всегда предполагает эту глубокую, сокровенную доверительность друг к другу. Где же, если не в супружеских отношениях, можно обрести ее?

Может быть, именно поэтому искреннее расположение к другому не знает в себе требований или притязаний к слушателю быть бережным. Вместо этого человек живет в чувстве глубокой веры в другого и потому просто не ожидает, не подозревает и не думает о возможности какого бы то ни было подвоха со стороны супруга или супруги. Это чистое отношение, которое одно может быть уже фундаментом любого здания семьи. Оно то и разрушается в каждом эпизоде низведения. Смущение, растерянность – это лишь поверхностные переживания процессов, происходящих в глубине души. Эти процессы накапливаются и могут долго не выходить в пласт проявленной, видимой реакции. Ни эмоционально, ни тем более рассудочно человек не может уловить эти первые трещинки в собственном отношении к другому. Пройдет время и по какому-то пустячному поводу он развернется в неуправляемом взрыве, наговорит много ненужных слов и совершит нелепые и никому не нужные действия. А потом, обессилев, почувствует пустоту, разрушенность всех надежд – чувство неверия.

«Муж да будет к жене своей ненадменен, не горд, но милосерд, щедр, желающий нравиться только жене своей, – говорят нам апостольские постановления» (1, 3). Святитель Иоанн Златоуст говорит: «видя себя любимою, жена бывает дружелюбна, а, встречая повиновение, муж бывает кроток. (Потому) любить есть дело мужей, а уступать – дело жен. Если каждый будет исполнять свой долг, то все будет крепко».²¹ И святой Григорий Богослов (IV век) в письме к жене градоправителя Олимпиаде пишет: «Его (мужа своего) одного люби, ему одному весели сердце, и тем более, чем нежнейшую к тебе (он) питает любовь; под узами единодушия сохраняй неразрывную привязанность. Родившись женщиною, не присвояй себе важности, свойственной мужчине, не величайся родом, не надмевайся ни одеждами, ни мудростью. Твоя мудрость – покоряться законам супружества, потому что узел брака все делает общим у жены с мужем.

Когда муж раздражен, уступи ему, а когда утомлен, помоги нежными словами и добрыми советами.

Сколько бы ни была ты раздражена, никогда не укоряй супруга в понесенном ущербе, потому что сам он лучшее для тебя приобретение.

Когда муж скорбит, поскорби с ним и ты несколько (сетование друзей служит приятным врачевством в печали), но вскоре потом, приняв светлое лицо, рассей грустные его мысли, потому что сетующему мужу самая надежная пристань – жена».²²

Какая же вера в добрую душу другого должна быть в человеке, чтобы в условиях постоянного, большого или малого низведения со стороны мужа или жены сохранить внутреннюю уравновешенность и не испытывать минут отчаяния. Далеко не каждый несет в себе такую глубину чувства. А тот, кто не несет, как раз он-то и обращается к своему жизненному спутнику за поддержкой. В нем ищет он опору, которая позволила бы сохранить в себе полноту этого чувства, дающего уверенность и твердость чувства себя в жизни.

Уничижение бьет по самому главному и самому тонкому в человеке, попадает в самые сокровенные переживания в нем, почему и причиняет ему самую глубокую боль. Оно не обязательно будет в едких словах. Уничижение, небрежение, равнодушие – все они есть разновидности одной и той же причины – самолюбия. Оно есть дух, который владеет нами в наших основаниях. А проявляется он в душе различными чувствами, действиями воли и настроениями ума. По уму это могут быть разные колкости, шутки, забавы; могут быть установки – «жена, да молчит», «Ты муж, ты и одевай меня, украшай меня»; могут быть напраслины – «что еще от тебя ожидать»; несправедливости – «пока первая не попросишь прощения, не жди от меня ничего»; укорения – «откуда ты такой на мою голову взялся»; непросвещенность, неразумие, необразованность – «откуда мне было знать, что тебе это надо, а я не так понял, а меня никто не учил, а это мы не проходили».

По поступкам это может быть стояние на своем, делание так, как самому или самой хочется, делание на зло, не обращение внимания, не перемена в образе жизни, в распорядке дня, подчинение себе домашних, распущенность, разнузданность или, наоборот, стерильное благочестие – стояние на молитве, даже если в доме все плачут и ревут, пост во что бы то ни стало, борьба с пьянством всенощными бдениями, молитвенными стояниями, подливанием тайком крещенской воды в пищу и всякими изощренностями в подборе молитв, акафистов, псалмов, не подозревая, что мужу нужно простое тепло, внимание, своим послушанием поддержка его мужского достоинства; и наоборот, требование послушания, стучание по столу, драки, чтобы сделать жену кроткою, послушною, не подозревая, что требуется ей всего-навсего сердечное участие, ласка, малые проявления любви, нежность.

По чувствам дух самолюбия может проявляться в эмоциональной дебильности, замкнутости, хмурого или всегда ровного настроения, неколебимости в чувствах, отношениях, некоторой нравственной дебильности, либо в эмоциональной подвижности, восторженности, экзальтированности, быстрой смене настроения, продолжительностью впадения в разные эмоциональные состояния.

Во всем этом будет присутствовать дух увлеченности, занятости собою и уже потому уничижения ближнего. Постепенно тонко и незаметно для супругов внедряется оно, уничижение, в жизнь семьи. Незаметно, потому что в каждом повышении голоса любого из них явственно присутствует чувство, что именно им отстаивается истина. Другой не прав! Я чувствую, всем собою ощущаю ошибочность его действий. Как же возможно пройти мимо? Непременно нужно об этом сказать.

Так возникают ежедневные, по крошечным поводам, недовольства друг другом. Но нет недовольства, которое в основе своей не было бы низведением. Проявленное в отношении к другому, оно действует так, как действуют капли, бесконечно падающие с потолка на темя человека. Эта чудовищная пытка, придуманная в древних тюрьмах, мало чем отличается от того, что при подобном отношении может происходить между супругами. Если под действием капель разрушается человеческая психика, под действием низводящих фраз, интонаций, жестов и действий разрушаются вера и доверие друг к другу.

Второе разрушение происходит в том, кто уничижает. Явное низведение выражается через слово. Каждое сказанное человеком слово не проходит для него безследно, потому что нет слов, за которыми не скрывалось бы состояние человека, его отношение к предмету, о котором он говорит. Даже формальное выступление по бумажке на каком-нибудь собрании есть проживание уже присутствующего равнодушия, а вовсе не пустое проведение времени. Мы говорим: «Бессмысленно пролетело время», — и не замечаем при этом, что время без смысла не проходит. Оно всегда работает либо за человеческое в человеке, либо против человеческого в нем. И действительно, пролежав в постели лишние два-три часа, некоторые из нас на самом деле занимались культивированием в себе лени, проведя вечер в шумной попойке, мы разрушали в себе ценности духовные и утверждали возможность думать и действовать, пошло и легко, а, значит, безответственно обходиться с людьми и праздно смотреть на жизнь, или, простояв на Богослужении, не слыша его содержания, не просто маялись, но упражнялись в беспечности и рассеянности и т. д. Каждое человеческое проявление всегда ложится либо в преобразование и развитие, либо в падение. Промежуточных состояний не бывает.

Низводящее отношение к другому несет в себе двойное действие. С одной стороны, своим внешним проявлением – усмешкой, рассеянным выражением лица, невниманием, обидными замечаниями – оно бьет по ближнему, а с другой – тем внутренним настроением, которое переживается в эти минуты самим насмешником, или самим безчувственным, самолюбивым человеком, разрушает в нем отношение бережности к другому, разрушает тонкое, сокровенное чувство действительно любящего.

Блаженная Моника – мать блаженного Августина (V век), – имела мужа жестокого, развратного и своенравного. Когда подруги с удивлением спрашивали ее, как она достигает мира в семье, она им отвечала: «Когда я вижу, что муж мой сердит, только в душе молюсь Богу, чтобы возвратилась тишина в его сердце. И его вспыльчивость проходит сама собой, и я всегда спокойна. Подражайте мне, любезные подруги, и будете так же спокойны».²³

«Добродетельная, благочестивая и разумная жена скорее всех может образовать мужа и настроить его благочестиво, – говорит свт. Иоанн Златоуст. – Ни друзей, ни учителей, ни начальников не послушает он так, как свою супругу. Когда она увещевает и дает советы, это увещание доставляет ему и некоторое удовольствие, потому что он очень любит эту советницу. И можно указать много случаев, когда суровые и неукротимые мужья были смягчены таким образом. Жена участвует с мужем во всем, и в трапезе, и в рождении и воспитании детей, и в делах его, и интересах, и в весьма многом другом; она во всем ему предана и соединена с ним подобно тому, как тело с головою. И если она будет разумна, хозяйственна и старательна, если не будет злоязычна, злонравна, сварлива, расточительна, не будет искать суетных украшений и нарядов, но вместо этого будет искать скромности, целомудрия, доброты и кротости, единодушия и семейного согласия, то всех превзойдет во влиянии на мужа, и поступая так сама, и мужа своего сделает еще благонравнее и любезнее к себе».²⁴

Муж жену должен считать «первой, важнейшей и искреннейшей помощницей и советницей во всех своих делах… должен заботиться об умственном и нравственном совершенствовании жены, снисходительно и терпеливо недоброе очищая, доброе же насаждая. Неисправимое же в теле или нраве должен сносить великодушно и благочестно (не теряя к ней уважения). Но уж никак не позволять себе развратить ее своим небрежением и вольностью. Муж – убийца, если смиренная, кроткая и благочестивая жена становится у него рассеянною, своенравною, Бога не боящеюся».²⁵

«Мужья, – пишет Апостол Павел, – любите своих жен и не будьте к ним суровы (Кол. 3, 19), обращайтесь благоразумно с женами, как с немощнейшим сосудом, оказывая им честь, как сонаследницам благодатной жизни» (1 Петр.3:7). Эти слова апостольские можно было бы заключить в нашей сегодняшней беседе в одно простое для нас наставление – быть бережными к женам. Но и женам быть бережными к мужьям. Что же оно означает – быть бережным?

Глубокими истоками чувство бережности связано с верой в другого и есть одно из главных проявлений любви. Иногда в представлениях людей оно предстает как боязнь прикосновения к хрупкому. На самом же деле ничего общего ни с какой боязнью, ни с каким страхом за другого оно не имеет. Боязнь и страх рождаются неуверенностью за устойчивость, например, тонкой вазы, к которой мы прикасаемся. Получается, что мы наперед предполагаем возможность ее разрушения и потому оберегаемся от резких движений с ней. В отношении к человеку боязнь и страх за него есть то же самое недоверие к нему.

Бережность же, напротив, происходит из глубокой веры в Бога, а вера в Бога рождает веру в человека и потому в такой бережности нет опасливости. Вместо нее в человеке разворачивается всегда поддержка другого, вдохновляющее одаривание своим вниманием, чуткостью и теплом. Это «всегда» черпает силы в Боге и отсюда же – не боязнь прикосновения, а наоборот, глубокое вхождение в происходящее в другом, нежное, любящее обращение в со-страдании, в со-радости, в сотрудничестве, в со-любви. Боязнь и страх рождают пассивность. Бережность активна. В Боге она не имеет страха. Первые ведут к осторожности, вторая – к взаимо-обращению. Бережность оказывает честь другому, как сонаследнику благодатной жизни.

Возможно ли жить одновременно настроением бережности, любви, и настроением уничижения другого? Увы, сколько бы ни приходилось пробовать, но соединить эти два полюса не удается никому. А там, где присутствует одно, всегда и неизбежно разрушается другое.

Порой можно услышать странное мнение, будто в обидном для мужа или жены насмешничестве друг над другом проявляется особая форма супружеской любви. Если же это мнение исходит от самих супругов, невольно рождается тревога за них.

Действительно, человечество несет в себе бесчисленное множество способов извлечения наслаждений для себя, начиная с приготовления деликатесного блюда и заканчивая разными видами самоистязания. В отношениях супругов всякое истязающее общение, приносящее чувство удовольствия и наслаждения одному из них или одновременно обоим, ведет к деградации того и другого. Происходит очень тонкая подмена общения. Одухотворяющее, развивающее обоих общение переходит в самоуслаждение страстное, иногда до азартности острое чувство удовольствия. Остроумие, шутливость пронизываются отвратительным чувством нравящихся ощущений. Глубина этих состояний такова, что человек пропитывается ими насквозь и уже не видит себя, не замечает отрицательной реакции окружающих, а напротив, именно в присутствии гостей, друзей и товарищей с особенной сладостью разыгрывает эти низводящие сцены. Что при этом чувствуют окружающие, его не волнует. Он весь поглощен словесным истязанием другого.

Бережность к другому не допускает в адрес любого из супругов обижающих слов ни наедине, ни в присутствии посторонних людей. Более того, даже в мыслях возникающие клички, обзывательства, проклинающие и ругающие слова, движением души немедленно пресекаются. В состоянии чистой любви все это просто не приходит к человеку.

Но семья и любовь далеко не одно и тоже. Не всегда семья – это уже любовь. Поэтому работа над чистотой мыслей и слов становится первейшей необходимостью на пути движения к настоящей любви. Работа эта вне бережности невозможна.

В особенно трудные минуты жизни появляется невольное желание пойти к кому-либо и рассказать о своей несчастной судьбе. Расскажешь, и легче становится. Только при этом не сознается одно. В обретении легкости состояния немалую роль играет чувство удовлетворенности по поводу того, что об истинном виновнике наших трудных отношений знает теперь еще кто-то. Так перед судом совести находится и втайне утверждается сторонний свидетель. После каждого такого рассказа о своих несчастьях, где в отчетливых красках расписаны негативные стороны жены или мужа, появляется чувство постоянного присутствия во всех перипетиях семейной жизни незримых свидетелей, которые знают теперь уже все. В сочувствующей поддержке каждого такого невольного свидетеля человек обретает для себя успокоение, тонкую возмещенность за несчастную свою долю.

Меняется ли при этом отношение к другому? Меняется. Так, например, человек становится более терпим к отрицательным проявлениям другого. Но эти отрицательные проявления теперь, после рассказа о них кому-то третьему, становятся для него самого отчетливо-выпуклыми и от одного такого рассказа к другому постепенно затмевают собою все остальные качества жизненного спутника. Рядом с ложной терпимостью и как бы смирением появляется слепота ко всему, что есть светлого в жене или муже. В этом предательстве третьему лицу поступков жены или мужа человек получает самоудовлетворяющую компенсацию за как бы несостоявшуюся у него жизнь. С этим не нужно путать рассказ на Исповеди или в духовной беседе духовнику, где приносится покаяние за свои грехи или испрашивается Евангельски правильное поведение и сердечное расположение в ответ на те или иные поступки мужа или жены. Правда и здесь человек нередко занят не покаянием в своих грехах, а облегчением себя, оправданием и утешением через рассказанные духовнику грехи другого.

В выявлении негативности другого и в обретении самоудовлетворенной терпимости к ней начинает проявляться уже ложный смысл семейных отношений. Воистину, человек сам себе создает все, от чего получает и страдания, и радость.

Если же в человеке живет бережность, она рождает в нем движение созидания, а не разрушения отношений. Она оберегает человека от всех мысленных и произносимых вслух утверждений плохого в другом. Она не судит ближнего. Незримым движением она улавливает всю разрушительную силу постоянного акцента на плохом в супруге и в сокрушении заставляет воспринимать в этом акценте скрытое самооправдание. И потому кается в нем. В самооправдании вектор усилий ради перемены направляется уже не к себе, а к другому. Но последнее и есть начало всех, больших и малых ссор, которые в виде шаткого здания будут теперь громоздиться на таком фундаменте. В таком случае, оберегая человека от губительных последствий, бережность останавливает в нем малейшие следы желаний поделиться своими несчастьями с третьим лицом. Бережность, будучи проявлением любви, сама рождает долготерпение.

Вместо осуждения к человеку приходит способность прощать другому его отрицательные качества. Чувство прощения есть одновременно и душевная щедрость. И разве не в этом состоянии человек способен действительно и искренне помочь другому. Не нужно думать о том, какие слова говорить при этом – слова придут сами. Не нужно метаться, искать что делать. Правильно и точно направленное действие в состоянии душевной заботы, мудрой любви к другому приходит само.

Бережность переводит акцент размышлений с заботы о себе на заботу о другом. Тогда состояние и жизненные переживания другого естественно оказываются в центре внимания одного из супругов. Чуткость к другому становится постоянным свойством и рождает внутреннюю неторопливость, умудренность всех движений помощи. Исчезает суета и перемена настроений. Жизнь семьи вливается в благодатное русло Церкви, обретая свойственную ей неспешность и внутреннюю умиротворенность.

Бережность к другому оберегает человека от любого сравнения, сопоставления жены или мужа с другими мужьями и женами. Разве изменится ситуация от того, что в другой семье муж или жена лучше?

Ситуация не изменится, но начнет активно меняться наше отношение к супругу (или супруге). Эта перемена чаще всего бывает связана с разрушением, а не с созиданием. Что, кроме отчаяния или гордости, может родиться в результате такого сравнения? Усиливаются взаимные претензии, рождается дополнительный набор требований, которые делают невыносимыми и без того напряженные отношения.

Последствия сравнений с другими остановить обычно не удается. Всего на мгновение возникло сопоставляющее отношение, но успело вспыхнуть чувство проигрыша перед тем, кто является обладателем понравившейся нам половины. На секунду стало горько и обидно за себя. И одновременно с этим тонкой змейкой поползла в душу слабая неприязнь к своему спутнику жизни. Где, в чем затем проявится это легкое, едва заметно отвращение к другому, не ведает никто. Лишь когда обидное слово в раздражении будет брошено ему, когда накопленная досада вдруг выльется в злобный крик, станет понятно, когда было посеяно и во что проросло зерно сопоставления.

Предупреждая все эти моменты неприязни к другому, отторжения его, бережность оберегает человека от гибельного посева. Проще не сеять, чем потом пытаться уничтожать буйные всходы. Правда, проще, – для человека любящего. А там, где нет любви, человеку почему-то кажется более легким, наперед посекать то, чего в другом нет еще и в помине. «Счастлив муж доброй жены, и число дней его – сугубое. Жена добродетельная радует своего мужа и лета его исполнит миром; добрая жена – счастливая доля: она дается в удел боящимся Господа; с нею у богатого и бедного – сердце довольное и лицо во всякое время веселое» (Сир. 26:1—4).

Еще одно свойство бережности – оберегать человека от упреков в адрес другого.

• Ты же говоришь, хорошо то, хорошо это. Почему же не делаешь? Так прежде в своем глазу бревно вытащи, а потом указывай на мои соринки. Как можно?! У самой (у самого) сотни недостатков, так она (он) мне еще указывать будет…

Движение возмущения. Тогда в негодующем бичевании оно рождает ворчливость тихую или бурную. В другом случае неостановимо льется многочисленное выговаривание по всем поводам сразу. И невозможно остановить этот поток недовольств, пока не иссякнет чувство досады и раздражения, из которого он рождается.

Попрекать другого его недостатками – значит допускать в себе тонкое, разрушительное движение души. Бережность к другому в зародыше искореняет это низкое человеческое свойство. И взамен наполняет душевные переживания человека мягким теплом. Это тепло струится в каждой клеточке его тела, наполняет вибрацией доброты его голос, взгляд, выражение лица. Оно преображает человека в его внешности, в поведении, внутренней жизни.

Самым, пожалуй, удивительным свойством бережности является бережное отношение к явным и кажущимся недостаткам другого. Идут годы и к супругам однажды приходит понимание, что какие-то свойства, к которым относились они с отрицанием, на самом деле были свойствами необходимыми. Он, другой, знал об этом и умел этим свойством в нужных моментах пользоваться. А мне, непонимающему глубокий смысл происходящего и не верящему в возможность такого смысла, это свойство кажется абсурдом, фантазией, слабостью или пережитком. И только чувство бережности не позволяет наброситься на другого с активным изживанием неугодного мне свойства.

С годами бережность наполняется удивительно тонкой прозорливостью и с первых же проявлений начинает улавливать характер тех или иных свойств другого человека. Щадящее отношение начинает присутствовать рядом с мудростью принимаемых решений, произносимых слов и допускаемых в себе душевных движений.

Именно бережность рождает в человеке способность создавать условия для развития другого человека, но не требовать от него угодных нам немедленных перемен.

Бережность не знает требований взаимности. Она бережна односторонне. В этом ее центральный смысл, ее безкорыстие. Проявление любого притязания, претензии, а тем более требования: «Относись ко мне бережно!» – немедленно начинает разрушать само состояние бережности. Начинается навязчивое наблюдение – бережен или нет, – ожидание и острое желание, чтобы был непременно бережен, наконец, досада, что не проявляет этого нужного и должного в супружеской жизни свойства, а рядом с досадой обида за себя, жалость к себе. Увы, скандал в таких случаях неизбежен. «Ты не бережен (или не бережна) ко мне!» – это основной постулат, на котором будет построена ссора, взлелеянная в укромных уголках требующей души.

Давно известно – щедрость не требует ответной щедрости. Действительно, какая же это щедрость, если она ждет компенсации.

В бережности к другому заключается источник той силы, которая питает человеческое терпение и мудрую смиренность перед жизненными ситуациями. Она оберегает человека от поспешных решений и суетливых действий, якобы призванных в короткие сроки вразумить другого. Она наперед научает пониманию, что суета и поспешность лишь осложняют отношения, приводят супругов к взаимной конфронтации и очень мешают действительному становлению и развитию отношений. Она позволяет, избегая требований, приходить к согласию. Научает иными темпами мерить время и не зависеть от суетливости окружающего мира, но, напротив, в мир суетящийся вносить умудренное спокойствие.

Бережность к другому – это и есть одновременно бережное отношение к себе. В глубине движения, которое рождается в душе человека, это одно и тоже. Но есть здесь одна удивительная тонкость. Невозможно прийти к бережности, если начать проявление бережности с себя. Такое оберегание так и останется в пределах одного человека.

Бережность к другому подобно солнцу, от которого непрерывно льется в окружающий мир жизненное тепло. В этих лучах легко и хорошо каждому, кто попадает в их поток. Начинают проявляться самые тонкие свойства людей, часто спрятанные от грубых реакций окружающего мира. Щедро поддержанные бережным отношением к ним, они раскрываются иногда с такой силой, о которой до этого не подозревают и сами их обладатели.

Тончайшее душевное свойство человека – бережность – наполняет тем же теплом и того, кто излучает этот невидимый свет. В нем снимаются зажимы внешние и внутренние, появляется чувство обретенности себя и сокровенное деятельное знание главного в человеке – закона сердечности.

«Будьте все единомысленны, сострадательны, братолюбивы, милосерды, дружелюбны, смиренномудры; не воздавайте злом за зло, или ругательством за ругательство; напротив, благословляйте, зная, что вы к тому призваны, чтобы наследовать благословение. Ибо, кто любит жизнь и хочет видеть добрые дни, тот удерживай язык свой от зла и уста свои от лукавых речей, уклоняйся от зла и делай добро, ищи мира и стремись к нему» (1Пет.3:8-11).

Опережающая одновременность бережности, веры, любви к человеку – так парадоксально звучит закон сердечности. Основное в нем – опережение. Из бережности отношения к другому прежде, чем к себе, рождается подобное же отношение к себе. Но не наоборот. В этом центральный смысл закона, бережности.

Из книги «Шесть сотниц» о. Петра Серегина

О вере, надежде и любви

в наших взаимоотношениях

Если Законом Божиим нам заповедана любовь к ближнему для того, чтобы мы на этих простейших отношениях познали блаженное свойство этого чувства и научились любить невидимого и всесовершенного Бога для того, чтобы наследовать жизнь вечную, то, несомненно, то же можно сказать и о других, меньших добродетелях – вере и надежде.

Когда к нам кто-нибудь из ближних обращается с доверчивостью, мы охотно открываем ему сокровищницу сердца нашего, ибо его доверчивость говорит о его чистоте и отсутствии лукавства.

Когда же к нам относятся недоверчиво, подозрительно, мы тоже становимся настороженными, и к такому человеку не можем иметь простой сердечности и доверия, ибо его подозрительность дает плохую характеристику его сердцу, так как из своего сердца человек выносит лукавое, а не доброе.

То же самое можно сказать о надежде. Если к нам обращается человек с полной надеждой получить просимое, разве не охотнее мы исполняем такие просьбы, да и можно ли отказать, если исполнение просьбы в пределах наших возможностей? Если кто-нибудь просит без надежды на нашу отзывчивость, сердце наше не располагается к таком просителю. И если исполняем эти просьбы, то в силу закона, по слову Божию: «просящему у тебя дай».

Наблюдая жизнь, можно вполне убедиться в том, что, как и любовь, в наших взаимоотношениях нам необходимы вера и надежда. Будучи между нами, эти добродетели взаимно нас облагораживают (если они направлены к славе Божией) и приближают к состоянию чад (детей) Божиих.

Кроме того, что вера, надежда и любовь благотворны и крайне необходимы в наших взаимоотношениях, то обстоятельство, что мы, грешные, охотнее раскрываем свои сердца тем, которые обращаются к нам с верой, надеждой и любовью, не тем ли более милосердие Святейшего Бога откроется нам, если мы к Нему будем обращаться с верой, надеждой и любовью – на всю глубину нашего сердца.

И еще отрадная истина отсюда светит нам: душа наша сотворена по образу и подобию Божию…

О глубина премудрости и благости Божией! Как же проста и естественна для нас возможность быть чадами Божиими, и как мы жалки и несчастны, если осквернили и оскверняем себя и устраняемся от этого великого усыновления…

Во всяком случае, вера, надежда и любовь, относимые к нашим ближним, благотворно действуют на них, духовно облагораживают нас и воспитывают к наследованию Царствия Божия. Так глубок, свят, истинен и спасителен Закон Божий; истинно, это – закон вечной жизни.

СПОСОБ РАБОТЫ

Предлагаемый ниже способ может показаться необычным, но только на первый взгляд. В жизни современных супругов столь много черствости и равнодушия, что и желающий от них избавиться, порой не знает, какое упражнение применить, чтобы хотя бы расшевелить свое сердце.

Если вы никогда не говорили супругу или супруге приведенные ниже слова, или говорили когда-то, а теперь давно уже не говорите, тогда начните мысленно повторять эту фразу: «Я люблю тебя, (имя супруга или супруги). Я люблю тебя». Повторять везде и всюду, каждую свободную минуту. Повторять особенно в те моменты, когда начинает едва теплиться или едва подниматься волна досадного отторжения другого, волна раздражения на него, неприязни к нему. Говорите и тогда, когда действительное чувство любви наполняет вас. Особенно же в те минуты, когда близкого человека нет рядом. Когда идете по улице, по коридору, едете в транспорте – везде и всюду.

Над этим приемом можно посмеяться. Но лишь душевные невежды смеются над тем, что на первый взгляд кажется глупым. Если это действительно глупость, тогда в адрес человека, высказывающего ее, рождается сострадание и прощение, но никак не смех. Если же под кажущейся простотой скрывается глубокий смысл, и этот смысл насмешник не сразу схватывает в силу отсутствия в себе подобного опыта, тогда чувство сострадания рождает в свой адрес он сам.

Если взять в ежедневное правило этот прием, нужно помнить ряд предостережений.

Первое, не нужно желать обрести таким образом любовь. Важно просто жить содержанием произносимого слова – люблю. Оно означает определенное расположение сердца. Значит, констатируя в себе такое расположение, нужно быть в нем. Быть ровно настолько, насколько получается, но не желать получить спустя какое-то время такое состояние в новой его полноте. Желание рождает ожидание. И то и другое работают на подсознательном уровне и ведут человека к невольному просматриванию своих чувств: уже люблю или еще нет, уже пришла любовь или еще нет.

К чему приведет такое подсознательное ожидание? Если придет некое состояние «любви», оно будет переживаться как радость. Человек начинает в таких случаях пребывать в счастливом состоянии, которое есть ни что иное, как экзальтация. Экзальтированное состояние длится недолго. Будни обладают способностью такое состояние разбивать вдребезги. Тогда человек впадает в глубокое отчаяние: «Ничего не получится, ничего не выйдет, у меня нет дара, мне не дано, нам не судьба и т. д.» Это закон маятника. Насколько отклонится он в одну сторону, настолько же уйдет он и в другую. При этом сам человек запускает движение только в одну сторону. В сторону противоположную маятник пойдет уже сам. Чем сильнее будет ожидание любви, тем ярче, острее будет переживаться даже малое ее присутствие. Энергия этой радости позволит маятнику сильно отклониться в одну сторону. Экзальтированное, т. е. обеспеченное силой ожидания, отклонение маятника, имеет предел, как имеет предел сама интенсивность ожидания или желания. Значит, наступит время, когда эта сила иссякнет и маятник пойдет обратно – настроение человека начнет падать. Увы, падение это почти не поддается контролю. Стоит огромного труда, чтобы остановить такое движение.

Можно уходить от разрушающих падений. Но для этого нужно отказаться от состояний сверхрадости и, снимая главную причину, порождающую закон маятника, приложить все усилия к тому, чтобы избавиться от ожиданий.

Второе. Не нужно заставлять себя прийти в состояние «люблю» при произнесении формулы. Если внимательно пронаблюдать в себе, зачем я заставляю себя активно проживать то, о чем говорю, обнаружится, что работает здесь то же самое желание получить результат. Если это есть, закон маятника начнет непременно работать.

В действительности же при произнесении указанных слов человек испытывает не больше того, что испытывается. Ровная безэмоциональность или тонкая душевность – все имеет место. Нужно ли размышлять над словами? Конечно. Для этого они и вспоминаются и приводятся в движение.

Третье. Настораживать может только одно – холодное равнодушие, идущее фоном при произнесении слов, даже иногда злоба. Ненависть. Не нужно прекращать произнесения. Но очень важно в этом случае начать одновременное наблюдение над собой – почему идут эти помехи, откуда они идут? Если остановить произнесение слов, тогда можно не справиться с собою и состояние злобы разовьется в полную силу. Произнесение слов позволяет выразить негативные эмоции. Просто снять их трудно, выражать всегда легче. Кроме того, если место негативной эмоции ничем не заполнить, она может очень скоро вернуться обратно. При этом сила ее проявления часто оказывается большей, чем в первом случае.

Когда открываются худые настроения, для верующего человека естественно каяться Богу за них, просить у Него прощения там же и тогда же, как только эти настроения появляются в человеке.

Может возникнуть вопрос – «Возможно ли столь простым приемом, как механическое повторение одной фразы, прийти к сохранению и углублению столь богатого и сложного состояния, как любовь?»

С помощью только механического приема невозможно. Задача приема представляется проще: дать сознанию действительный инструмент для ограждения его от стереотипов негативного отношения к другому. При этом функция названных слов далеко не так проста, как кажется на первый взгляд.

Дело в том, что предлагаемый способ отнюдь не сводится к элементарному повторению фразы. На самом деле это рождение движения в сознании человека. Человеческий мозг ни на одну минуту не бывает спокоен. Мысли, отрывки фраз, воспоминания, образы возникают в нем спонтанно и неуправляемо. Лишь появление цели собирает этот поток хаотической жизни в глубинное русло и направляет к одному.

Произнесение фразы обладает отчасти подобным эффектом. Главная же сила ее в том, что она рождает в душе человека движение, которое со временем начинает совпадать по сути своей с содержанием произносимой фразы. Искренняя скорбь совести к Богу за отсутствие любви, покаяние от себя согрешающего привлекает вселюбящую и милосердную благодать Божию. Незримо и совсем неявно она поддержит искренне произносимые слова. Человек же услышит содержательный резонанс, который расширяясь, начинает охватывать все более тонкие и глубокие слои сознания человека, пока звучание слов не сольется с ним в единое целое. С этого времени слова становятся ненужными, т. к. человек каждым дыханием своим уже есть сами эти слова, живое их воплощение. В эту минуту к человеку приходит открытие, что любое слово и правило поведения есть всегда исходящий из души символ реального человеческого поведения.

Работа с фразой проходит обычно три ступени.

Первая ступень – почти механическое произнесение с размышлением, что означают эти слова.

На второй ступени произнесение слов рождает скорбь совести к Богу, покаяние и отсюда уже душевное движение, согласное со словами, и на третьей – искренне сердечное произнесение и чувство.

Продолжительность работы со словами иногда – годы. Если кого-то удивляют такие сроки, пусть спросит людей уже поживших, как долго они шли к сердечному общению. Тогда сроки перестанут удивлять.

Притча о сотрудничестве

Как-то одного человека спросили, что такое сотрудничество? И добавили: «Особенно непонятно сотрудничество в общении, в беседе. Что это?»

Человек задумался, а потом сказал следующее:

«Представьте себе двух сеятелей. Шли они с разных сторон к полю. Каждый нес лукошко семян.

Встретились они на одном поле. И начали сеять. Один бросит одно семечко, другой тут же рядом свое воткнет. Так, горячась и подстегивая друг друга, засеяли они все поле своими семенами. Вскоре появились всходы. Да без заботливых рук стали слабеть и засыхать. Скоро и вовсе остались единицы – чахлые, тонкие – едва жизнь теплится.

По другим дорогам шли два других человека. На перекрестке встретились, поклонились друг другу. Затем один из них пошарил по карманам и, смеясь глазами, достал крохотное семечко. Другой тут же смекнул и пошел искать место, куда бы посадить. Вскопал землю, взрыхлил. Первый посадил семечко и полил.

Вскоре взошел росток. Стали они его лелеять, растить. Росток стал превращаться в маленькое деревце. Деревце в большое дерево. Красивое и сильное. А два бывших спутника стали навсегда большими друзьями.

Сеятели вышли в одно поле соперниками. Путники же изначально были сотрудниками. В этом разница вторых от первых».

УПРАЖНЕНИЯ ДЛЯ САМОНАБЛЮДЕНИЯ

Упражнение 4

Вопрос 1. Совершил поступок. Боюсь признаться.

— Боюсь чего?

— Не хочу причинять себе неприятностей?

— Боюсь неприятного разговора?

— Не сказать или солгать проще?

— Почему боязнь, но не раскаяние?

Контрольный вопрос: Действительно ли я задаю себе эти вопросы или просто читаю их по тексту?

Упражнение 5

Иду домой, настроение плохое. Дома встречает другой. Что-то не нравится в нем, раздражает. Скоро понимаю – раздражение вызывает его хорошее настроение. Он и не скрывает своего настроения. Досадно. Дальше – больше. Начинают раздражать отдельные слова, фразы, интонация. Появляется желание досадить в ответ, выбить его из благостного состояния. Придираюсь, едко и больно задеваю. Как бы побольнее задеть? Понимаю, что плохо поступаю, но ничего не могу с этим поделать. Наконец, зацепил (а). Он взвился. Начинается ссора. Меня несет. Ничего не могу с собой сделать. Выхлестывает. Расходимся в разные углы. Досада, но спокойная, ровная. Иногда, очень редко, чувство вины.

Вопрос 1. Хорошее настроение раздражает. Чего же я хочу от другого?

Ласки? – Раздражение усилится.

Любви? – Восприму как сюсюканье.

Внимания, подыгрывания моему настроению? – Может быть. И все-таки – чего же?

Вопрос 2. Почему не останавливаю свою досаду в первые минуты ее проявления?

Вопрос 3. Почему отдаюсь ей, но не начинаю в себе работу вспять происходящему. Почему не сокрушаюсь перед Богом, не обращаюсь к Нему в покаянной молитве: «Господи, прости меня. Помилуй меня». Почему не ищу в себе добрых чувств, но отдаюсь худым? «Мир и добро тебе, мой дорогой человек. Мир и добро!» Почему не прибегаю к беспрерывному повторению молитвы или этих слов, снимающих такое настроение? Почему утверждаюсь и остаюсь в досаде?

Контрольный вопрос: Совершаю ли я работу по упражнению, отвечаю ли на вопросы или просто прочитываю их из интереса? Если не совершаю работы, почему?

Упражнение 6

Трудно. На душе плохо. Чувство горечи и тоски.

Вопрос 1. Могу ли я в этом состоянии к кому-нибудь пойти с вопросом?

Вопрос 2. Мое желание разобраться самому или наедине с книгой, но не с другим человеком — что это?

Вопрос 3. И все же, могу ли я пойти к кому-нибудь со своими вопросами? К жене (мужу), к духовнику? Нет? Почему?

Контрольный вопрос: Читая задание, вспомнил ли я состояние, о котором говорится или прочел о нем, как в художественной книге читаю о настроениях героев?

ВОПЛОЩЕНИЕ ИДЕИ

Чтение книг, подобных той, что читатель держит сейчас в руках, может не дать никаких результатов, либо привести к осложнению супружеских отношений, если не будут соблюдены правила обращения с прочитанным.

Первое – правило бережного отношения и неторопливого осмысления прочитанного.

Нередко прочитанное, как опыт другого человека, дает что-то новое, ранее мною не пережитое. Оно входит в меня как облако ощущений, образов, мыслей. Что-то схвачено ярко и отчетливо, что-то запомнилось смутно, а что-то бродит во мне в виде глубоких непроявленных ощущений, вызревая и ожидая своего часа. Эти сложные переживания, многие из которых могут вообще мною не сознаваться, создают сокровенную ткань человеческого преображения. Будет ли она соткана из тончайших движений душевных переживаний или превратится в грубую мешковину из толстых и крепко скрученных ниток, зависит теперь от меня самого.

В первые часы и дни после книги нередко возникает желание поделиться прочитанным с близким человеком, с друзьями, с товарищами. Рассказывая им содержание той или иной главы, я могу передать, прежде всего, то, что схвачено ярко. Это всегда части целого. Когда я о них рассказываю, они закрепляются во мне, становятся более зримыми и отчетливыми. При этом всегда включается моя собственная фантазия и воображение. Рождаются новые ассоциации, мысли, между ними образуются смысловые связи. Я в это время чувствую настроение полноты и цельности того, что сам рассказываю. А к концу рассказа появляется новое ощущение. Только теперь я понял и начал разбираться по-настоящему в том, что день или два назад прочитал. В состоянии радости и полноты ощущений себя — открывателя я не замечаю, как становлюсь слепым. Потому что на самом деле понято лишь то, что создано в процессе рассказа мною самим. А содержимое этой книги в отдельных случаях может оказаться прямо противоположным по смыслу и значению. Увы, я этого знать не буду. Оставаясь в иллюзии глубокого понимания прочитанного, я забуду об одном факте – в моем рассказе я использовал лишь части целого. Поэтому целое книги и целое моего рассказа – это разные целые.

Именно этим объясняется возможность возврата к книге, спустя некоторое время. Повторное чтение начинает открывать в ней новые смыслы, иные значения.

Более того, есть в столь поспешном пересказе и другая отрицательная сторона. Проговариваются, прежде всего, ярко запечатленные образы и мысли. Но в пылу рассказа забываются и полностью стираются в сознании все неясные и мало проявленные чувства и слова. Тогда как именно последние и призваны в человеке задавать главную, самую необходимую работу – сознание прочитанного, т. е. усвоение в свое мировоззрение и сообразование. Тончайшие движения душевных переживаний, которые вызревают затем в человеческие поступки, происходят, прежде всего, в сфере неясных ощущений.

Здесь центр внутренней борьбы преодоления греховных чувствований и смыслов в чувства очищенные и смыслы ясные. Здесь возникает наибольшее напряжение разумных сил души, чтобы обрести истину, здесь напрягается воля, чтобы сочетаться с волей Божией, здесь сердце ищет благодатных чувствований и чистоты в том, что сообразуется с прочитанным. Не прочитанное переживает в себе, но себя сообразует с ним. Из этой области неясного по мере опыта жизни вызревает ясный и простой образ поступков, согласных с волей Бога.

«В греховном сознании, – говорит святитель Феофан Затворник, – многие истины содержатся в уме, как нечто чуждое, туда положенное совне, но не сорастворившееся с самою природою ума. Оттого далее, даже и после полного их изучения, значение их все еще перебивается сомнениями и недоумениями, нерешительностью, готовою всем колебаться, как стебель от легкого дыхания ветра». Преподобный Макарий Египетский прибавляет: «Если Бог и дарует им хотя несколько почувствовать то, о чем они говорят, то они, конечно, узнают, что истина и дело не походят на их рассказ, но весьма – много различествуют от него».²⁶ Поэтому минует время и не скоро придет к человеку озаренное разумение действительных смыслов тех слов и фраз, которые вроде бы схвачены были точно.

Как важно искреннею верою и жаждою истины сохранить эту неясность, эти полутона и оттенки мыслей, эмоциональных ощущений и интуитивных предчувствий в молчании до тех пор, пока все не прояснится опытом. Как важно не потерять их, не выхлестнуть их в самозабвенном рассказе, в желании поделиться, передать другому. Увы, передать далеко не то, что прочитано. И уж тем более не то, что стало моим или стало мною.

Может быть, поэтому при серьезном чтении люди стремятся уходить от разговоров на темы прочитанного, либо присутствуют в кругу друзей в качестве слушателей, но не говорящих по данной теме. Может быть, поэтому и святые отцы настойчиво советуют больше молчать о прочитанном или услышанном. «Надобно тебе, – говорит авва Нестерой, – постановления и наставления принимать внимательным сердцем, и как бы с немыми устами; и прилежно сохраняя в своей груди, спеши лучше к выполнению их, нежели к научению других».²⁷

Прочитанному нужно дать время войти в человека. Отсюда и первое правило – бережности к прочитанному. Правило второе – бережности к ближнему. Чтобы раскрыть содержание этого закона попробуем развернуть представление о том, как любая идея воплощается в реальность, т. е. перестает быть идеей, становится действительностью.

Через чтение книг происходит встреча каждого из нас с миром идей. Идеи межличностных отношений – это образы человеческих поступков, присущих, как мы думаем, идеальным людям. Зовущая сила идеи – это сила стремления подражать внутреннему и внешнему облику чистого человека, быть таким, как он, созидать себя по его образу и подобию. Встреча с таким человеком в реальной жизни рождает в нас удивительный источник устремленности, вдохновения и озаренной работы над собой. Рядом с ним мы становимся другими, даже порой не задаваясь специальной задачей переделки себя, не замечая, как и когда мы это делаем. В нас живет лишь постоянное желание делать все так же прекрасно, как делает он. Видеть в ближнем зовущий свет и питаться силой этого зова – свойство всякого человека, данное ему Богом. Оттого и тянемся мы к людям, несущим в себе красивое, тянемся к идеям, к Евангелию, в которых сконцентрирован, как в живом символе, облик подобного рода людей.

Способность эта вложена Богом в душу человека как потребность уподобления своему Творцу, приближения к Нему по нраву. Совершается это уподобление в Таинствах Церкви, где душа, жаждущая Евангельского образа поступков, получает этот образ в непосредственном общении со Христом. Удовлетворение этой потребности уподобиться нраву Христа человек получает также в общении с ближними. В них и через них он слышит чувством живой образ деятельной добродетели.

Понять внутреннее движение человека, рождающее красоту его поступков, помогает нам непосредственное общение с ним. Душевная чуткость, внимательность, проявленные нами, позволяют увидеть, почувствовать в нем многое, но не все. А если такого человека рядом нет. Есть только прочитанные в книге идеи? И есть наш живой отклик на нее. В этом случае она, обладая порой большой окрыляющей силой, требует от нас и больший и более долгий труд уразумения. Идею, символ нужно раскрыть, а, значит, наполнить реальным движением жизни.

Процесс наполнения идеи реальным движением жизни в отличие от встречи с живым человеком проходит обычно в три ступени.

Первая ступень – встреча с идеей. Это состояние радости, внутренней наполненности и вдохновения, отчетливое ощущение правды знания – так должно быть. Оно приходит, потому что человек отождествляется с идеей. Признанная им, она начинает задавать тон всем его размышлениям и, главное, становится той центральной призмой, через которую он начинает воспринимать мир и себя в мире.

В жизнь семьи в разное время приходит множество разных идей: сбор макулатуры для обмена на книги, покупка или изготовление каких-либо вещей домашнего обихода (начиная от мебели, заканчивая кухонными приборами), новые способы воспитания детей, новый порядок питания, новый режим дня, новый характер отношений между супругами и т. д.

Одни идеи связаны с приобретением или изменением вещей и предметов обихода. Другие связаны с перестройкой физиологического режима самого человека. Наконец, третьи – это идеи, в основу которых положено нравственное и духовное развитие человека. Мы будем говорить здесь только о третьей группе идей.²⁸

У человека грешного, в Церкви начального идеями, увы, нередко происходит следующее. Я воспринял идею. Увлечен ею, живу чистым (так я думаю) стремлением воплотить ее в реальность. Теперь я отчетливо вижу поступки окружающих меня людей. Каждое неправильное с их стороны и несогласное с идеей действие рождает во мне немедленное желание поправить человека. Первое время бережно, а затем все более настойчиво, резко, наконец, категорично, я начинаю требовать от людей определенного поведения.

Сам я целиком и полностью следую идее, поступаю так, как она диктует. Подробно, точно, с пунктуальностью до последней запятой, исполняю предписанное… и все более жестко обращаюсь с близкими – как могут они не следовать ей с такой же устремленностью, с какой следую ей я? Если же близкие согласны с идеей и признали ее, но в исполнении допускают небрежность или забывчивость, я начинаю нервничать, раздражатся, досадовать или особенно резко поправлять.

• Ты же читал (а)! Ты же знаешь! Разве ты забыл (а), что сказал по этому поводу (называется тот или иной авторитет)? Почему же делаешь все наоборот? Как смеешь ты так поступать?!

Возмущение всякий раз возникает естественно, льется спонтанно.

В ином случае, отождествленный с идеей, я предаюсь ей целиком и полностью, забывая об окружающем мире и об окружающих меня близких людях. Но этой внутренней требовательностью к себе я невольно, одним присутствием своим задаю ситуацию жесткого требования к другим, потому что в таких случаях не я к ним, а они ко мне вынуждены как-то приспосабливаться.

С другой стороны, я становлюсь очень словоохотливым. О своей идее я говорю везде и всюду, проповедую каждому встречному. А иногда начинаю указывать людям, где они поступают не так и советовать, как нужно поступать. Сколько таких действий мы совершаем, когда начинается наше воцерковление.

С флагом идеи я иду в наступление на человеческое невежество в церковных вопросах. И в этом наступлении вижу центральный смысл всего моего служения не просто идее, но даже Самому Богу.

Но во всех этих многообразных формах проявления моей «идейной преданности» нет главного. Моего собственного воплощения в идею. То есть реального воплощения идеи в мое собственное «я». Есть отождествление, но нет исполнения на деле. Причина такого положения одна: я просматриваю сквозь призму идеи поведение прежде всего окружающих меня людей, но не самого себя. И пока есть рожденное таким действием требование к другим, не может быть никакого нравственного становления в себе. Нравственное развитие возможно лишь в том случае, когда этическое правило направленно от начала и до конца на самого себя. Пока этого не произошло, идея остается в форме символа. Она не может стать внутренним движением человека.

Лишь с того момента, когда человек поворачивает действие ее в себя и только в себя, начинается движение по второй ступени. Здесь человек не требует проявления доброго отношения к себе, он сам устремлен к проявлению такого отношения к другим, независимо от того, как относятся к нему окружающие.

Вся действительная сложность становления в себе доброты и любви к близкому человеку заключается именно в последнем – в необходимости быть добрым – на зло, любящим – на гнев. При этом не требовать ни внутренне, ни внешне, чтобы другой прекратил гневаться на меня и по всем правилам работы над собой стал проявлять противоположное гневу состояние. К сожалению, в острых ситуациях семейных неурядиц нередко возникает желание ответить другому его же средством, либо упрекнуть и укорить его в несоблюдении этических законов. Проявление такого желания означает падение и возврат на первую ступень проживания идеи. То есть на ступень, где нет преображения, где происходит только разрушение.

Каждую минуту в жизни человека происходит либо созидание, либо разрушение нравственных основ. Любая эмоция есть либо первое, либо второе. Поэтому так важно пронаблюдать свои отношения с любой нравственной идеей, свои отношения с Евангелием и учением святых отцов.

Можно многие годы активно занимать позицию первой ступени, провозглашая принципы добра и любви, и не замечать в себе проявлений нетерпимости к близкому человеку, отсутствие бережности к нему, завышенную требовательность, душевную черствость, безсердечие, потребность судить и рядить о нем и т. п. Именно поэтому рассматриваемое правило отчетливо утверждает одно — бережность к другому, особенно там, где нравственная идея становится основой моей жизненной позиции. Не требование к другому, завышенное с позиций идеи, а бережность к нему. При этом – предельная требовательность к самому себе, внимательная и чуткая требовательность к себе. «Да будет украшением вашим … сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом» (1Петр, 3,4).

Выход на третью ступень проживания начинается с того момента, когда идея становится плотью и кровью самого человека. С этого времени идея как символ исчезает из его сознания. Она растворяется в самом человеке и присутствует в нем в виде естества, зовущего подчинить себе все его поведение, в виде личного, ему присущего способа отношения к людям. Человек не отдает себе отчета, почему он так поступает, но по-другому поступить у него уже не получается.

Когда мы садимся за стол, и начинаем есть из тарелок, используя вилки, ножи и ложки, мы не сознаем своей «культурной продвинутости» по отношению к другим животным, которые едят без всякой посуды. Мы садимся и едим. Если же нам предложат поесть прямо с пола, без ложек, из общей тарелки, мы почувствуем внутреннее возмущение и отстранение от такого способа поведения. Произойдет это только потому, что идея пользоваться посудой стала плотью и кровью нас самих. Когда-то, может быть в детстве, она была для нас всего лишь правилом культурного, значит, высокого, красивого поведения. Но тогда она была еще идеей.

Из книги «Шесть сотниц» о. Петра Серегина

О жизни сердца

«От сердца бо исходят помышления злая, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, татьбы… хулы» (Мф.15:19) «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей» (Пс.50:12).

Из создавшейся «настроенности» нашего сердца возникают и наши отдельные поступки (как бусы, нанизываясь на нить). Причем эта настроенность может быть как кратковременной, так и более глубокой и длительной. К «глубокой настроенности» относятся и наши страсти, которые из-за долговременной привычки мы считаем своим «я» и (или) не считаем за грехи, или уже не в силах и не пытаемся бороться с ними.

Чем же создается наша «настроенность»? Только нашей доброй волей.

Мы по собственному желанию избираем и собираем «сокровища» нашего сердца и ими живем, почитая их источником жизни. И, называя Бога в молитве «Сокровищем благих и жизни Подателем», уже лжем, ибо живем не Богом, а тварным и игрой страстей наших.

Если отдельные наши поступки, как грехи и добродетели, наказуемы и награждаемы, все же они являются только характеристикой нашего сердца (отдельные наши поступки обнаруживают глубокие и давние страсти). А в деле нашего внутреннего устройства мы всегда должны иметь целью глубокое внутреннее исправление нашего сердца. Поэтому некто сказал о «Добротолюбии», что это «не система спасения, а указатель средств для борьбы со страстями».

Мы часто жалуемся на неблагоприятную обстановку нашей жизни, жалуемся на то, что люди нас обижают, унижают, притесняют, недооценивают и т. д. Но все это только потому, что нет в нас терпения, кротости, смирения. Если всегда удовлетворять наши страсти, то они будут неудовлетворимы и неукротимы. А свобода от страстей дает нам покой и радость в Боге, независимо ни от каких тварных сокровищ мира.

«Ищите же прежде Царства Божия (в сердце вашем) и правды Его (оправдания, очищения от страстей), и это все приложится вам» к Царствию Божию, как неотъемлемое его свойство (Мф. 6, 33). Ибо какое может быть недостаточество жизни и радости там, где будет присутствовать Бог Животворящий, Всеблаженный?

Итак, большинство наших горестей и трудностей есть горькие плоды страстей нашего сердца. А время всегда благоприятно, и каждый день может быть днем нашего спасения от греха и страдания.

«Домострой»

КАК ПОЧИТАТЬ ОТЦОВ СВОИХ ДУХОВНЫХ И ПОВИНОВАТЬСЯ ИМ ВО ВСЕМ

Следует знать и то, как почитать детям духовных своих отцов. Приискать отца духовного доброго, боголюбивого и благоразумного, рассудительного и твердого в вере, который подаст пример, а не потаковщика, пьяницу, не сребролюбца, не гневливого. Такого следует почитать и слушаться его во всем, и каяться перед ним со слезами, грехи свои исповедуя без стыда и без страха, а наставления его исполнять и епитимьи соблюдать по грехам своим.

Призывать же его к себе в дом часто, да и к нему приходить на исповедь по всей совести, поученьям его с признательностью внимать, и подчиняться ему во всем, и почитать его, и бить челом ему низко: он учитель наш и наставник. И пребыть перед ним со страхом и признательностью, к нему ходить и давать ему подношения от своих плодов и трудов по возможности. Советуйтесь с ним почаще о житии полезном, чтоб удержаться от всяких от всяких грехов.

Как мужу наставлять и любить жену свою и детей и слуг, как жене слушаться мужа; обо всем советуйтесь с ним всякий день. Исповедоваться же в грехах своих следует перед отцом духовным и открывать грехи свои все, и покоряться ему во всем: ибо заботятся они о наших душах и ответ дадут за нас в день Страшного суда; и не следует ни бранить их, ни

осуждать, ни укорять.

Глава четвертая. ДЕТИ

Зачем они в семье – дети? Сколько их должно быть? Как к ним относиться? Социологи обнаружили, что немало взрослых эти вопросы решают сегодня через призму собственных интересов. Существует взрослая жизнь с ее собственными заботами, увлечениями, задачами и целями и существуют дети и связанные с ними совсем иные задачи, цели и заботы. И то, и другое для сегодняшних родителей далеко не всегда совместимые вещи. Поэтому вопрос о том, сколько должно быть детей, в конечном счете решается чисто практически – намучились с первым ребенком или насмотрелись, наслушались, как мучаются другие, и пришли к единодушному мнению: с нас довольно.

Вопрос, заданный социологами: «Как вы относитесь к детям?» – поставил многих людей в тупик. Оказывается, мало кому приходит в голову сознать для себя собственное отношение к своим настоящим или будущим детям. «Как относиться к тому или другому поступку ребенка?» – об этом задается множество вопросов учителям в школе, пишутся письма в журнал «Семья и школа». Но как относиться не к поведению детей, а к самим детям? Таких вопросов нередко вовсе не возникает.

• Как отношусь? Люблю его. Бывает, нашкодит – накажу.

Или другой ответ:

• Намучилась я. Иногда после какой-нибудь проделки, думаешь, уж лучше бы его совсем не было. А потом проходит боль и клянешь себя за такие мысли. Как бы я без него…

Но быть может, не только к любви или нелюбви сводится наше отношение к детям? В конечном счете, оттого, как мы к ним относимся, зависит и характер нашего общения с ними, способ реагирования на те или иные их слова и поступки, наше эмоциональное состояние, которое во многом определяется нашими взаимоотношениями с детьми.

Здесь и встает основной вопрос, с которого начался наш разговор, – «Зачем дети в семье?»

Мальчишка оседлал палку и мчится на воображаемом коне через поляну. Грациозный наклон, поворот, прыжок через кочку, призывное лошадиное ржание.

• Тпрр-р-р… Стой! Стой!

Но лошадь взвивается в небо и, почти опрокидывая седока, гарцует секунду на задних ногах. Еще прыжок, еще и, усмиренная, она ровным шагом тяжело идет обратно.

• Мама! Она теперь слушается меня!

• Хорошо, сынок, пусть слушается.

А мальчишка, кажется, и не заметил, что мама отмахнулась от него или растерялась и не смогла найтись, что сказать в ответ. Он снова поглощен своей палкой-лошадью и мчится дальше, опять к лесу.

Удивительно разные эти дети. Но в том, как умеют они входить в мир, как умеют встречаться с ним – они одинаковы. Они гениальны. Детской простоте и естественности можно позавидовать. А можно начать учиться у них.

…«Человек в футляре» – так его называли все, кто знал. Занимался он наукой, считался хорошим ученым, у которого остро не хватало времени и, возможно, поэтому бежал шумных встреч, долгих общений с людьми.

Но прошло пять лет, и знакомые перестали узнавать его. Озорной, готовый на неожиданные каламбуры, раскованный в общении, он в считанные минуты мог привести любого человека в счастливое состояние. Ничего похожего на прежнюю замкнутость, угрюмость и необщительность в нем не было и в помине.

Разгадка оказалось простой. У него родился сын. С самозабвением уходил он раньше в свою научную работу. С тем же самозабвением он ушел в общение с ребенком. За пять лет с него слетели все зажимы и страхи, которые держали его в стороне от общения с людьми. А то, что открылось теперь, удивляло всех родных и близких, да и его самого тоже.

Увидев учеников Своих, возбраняющих детям подходить к Нему, «Иисус вознегодовал и сказал им: пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него. И, обняв их, возложил руки на них и благословил их» (Мк.10: 14-16).

Эти слова Христовы ставят каждого человека перед фактом особых свойств детской души, которые люди, взрослея, теряют. В то же время без восстановления их в себе, оказывается, невозможно войти в Царство Небесное.

Значит, просто любить детей – мало. Стать их учениками – вот задача. Тогда начнет открываться в детях то, что не замечалось раньше, то, что до этого ускользало от внимания, не сознавалось или не признавалось за детьми, но составляло на самом деле тайну каждого ребенка. Это четыре свойства, присущих детям.

Первое из них – непосредственность отношения к миру.

Дети убежали в лес или просто на улицу. Они могут находиться там бесконечно долго и при этом быть постоянно активными.

Взрослые так не умеют. Если взрослым разрешить выйти в лес, с условием не углубляться в него больше, чем на пятьдесят метров и не дать им в руки ни корзин для грибов и ягод, ни предметов игр, ни книг, они, спустя некоторое время, начнут скучать. Мир, с его огромными возможностями встреч, оказывается для взрослого закрытым, однообразным и скучным. Лишь там, где взрослый войдет в него со своими задачами, со своими целями, он наполнится для него каким-то содержанием. Вне этого содержания окружающее пространство для него чаще всего кажется пустым. Т. е., взрослый потерял способность встречаться с окружающим миром так, как он, мир, есть. Непосредственность общения с миром исчезла. Заменилась опосредованностью.

Ушла способность видеть в мире природы премудрость Божию, жить ею, нескончаемо открывать ее для себя, чувствовать красоту, непрекращающееся богатство в явлениях природы, совершающихся буквально под ногами, и через то благоговейно радоваться Божественному устроению каждого растения, насекомого, камней и воды.

Увы, со временем с ребенком происходит то же, поскольку любой ребенок рано или поздно становится взрослым. Место непосредственной встречи с миром начинает занимать встреча предназначенная. Взрослеющие дети уже не просто идут в лес, они идут в него «за чем-то». Они не просто встречаются с человеком, а встречаются с ним «для чего-то». В отношениях с миром появляется рационализм. Поведение загоняется в коридор жестко определенной цели и уже редко выходит из него.

…Мама, нагруженная продуктами, бежит к остановке автобуса. Нужно успеть. Дома ждут ее муж, дети и множество домашних забот. Автобус подходит к остановке, а ей нужно еще бежать.

Вокруг шепчет листвой весна. Девчушка с букетиком ярко-желтой мать-и-мачехи бежит к маме, играет на траве белоснежная болонка, забавно прыгают воробьи рядом с хлебным магазином, отнимая крошки у голубей. Но ничего этого мама не видит. Автобус – единственное, что занимает все ее внимание. Вот, наконец, и двери. Она залезает в салон, садится на свободное место, и, счастливая, улыбается соседке:

• Думала, не успею, не добегу.

Теперь, когда цель достигнута, можно расслабиться, оглянуться по сторонам. Увы, ненадолго. Скоро уже нужная остановка. Пора сходить и бежать дальше.

Вся жизнь взрослого человека составлена из подобного рода «бега к автобусу». Лишь на короткое время наступит для него передышка, в те минуты, когда цель достигнута, а затем снова будет найдена новая, и начнется привычный бег к ней.

К сожалению, в этих нескончаемых спринтерских рывках мы пробегаем зачастую мимо живых людей, мимо родных и близких, мимо детей своих. На общение с ними у нас просто не остается времени.

«Пустите детей приходить ко Мне». Но сегодняшних детей не просто нужно пустить. Их ко Христу нужно привести. И в этом одно из важнейших назначений семьи. Как же запыхавшаяся и погруженная во множество забот и хлопот мама приведет своего ребенка ко Христу, когда она сама не находит достаточного времени, чтобы самой побыть с Богом без суеты не столько внутренней, сколько хотя бы внешней?

Принимать мир – это значит находить не свое, нам нужное в мире, а видеть то, что есть в нем в действительности и что всегда выходит далеко за пределы наших узких целей.

Этому дети хотят научить нас каждый раз, когда теребят своими вопросами, зовут включиться с ними в игру, тянут к удивительным открытиям, которые они совершили в этом «обычном» мире.

Удивительно то, что взрослый, обучая детей и встречаясь с их «непонятливостью», очень скоро (буквально в течение получаса) приходит в негодование. Дети же годами стучатся к своим родителям и, несмотря на их тугую непонятливость, каждый раз идут к ним с зовущими счастливыми глазами и с увлекающим за собой настроением. Поистине, нужна детская щедрость души, чтобы не ожесточиться, не прийти в состояние досады от бесплодного, порой, общения с мамами и папами.

Необычное всегда рядом. Оно приходит к нам через детскую непосредственность встречи с миром, через свободу от привычных установок, от всезнания, от занятости собственными заботами. Мы слушаем детей и удивляемся их способности так неожиданно видеть мир. А дети предлагают нам прекратить удивление и пойти за ними. Потому что только стоящему на своем – то есть взрослом (а с позиции детей – узком) представлении о мире – все другое, выходящее за рамки устойчивого и известного, будет действительно неожиданным. Для детей же неожиданного в окружающем мире нет. Напротив, они ожидают, всем своим существом предчувствуют и знают многогранность мира, его переменчивость и пластичность. Мир для них — живое движение. Сами они – не вне движения мира, а в нем – столь же пластичные, переменчивые и многогранные. Недаром люди пожилые, побывав в общении с молодежью, чувствуют себя помолодевшими. Любое непредвзятое общение с малыми детьми словно выводит взрослого из его глухого и закрытого состояния. (К сожалению, здесь есть одна трудность. До тех пор, пока взрослый не раскроет в себе этой свободы, ему невозможно показать, что его сегодняшнее состояние действительно закрытое и глухое).

Отказ от общения с детьми – это отказ от подлинной собственной глубины. В поиске новых способностей мы нередко ищем обучающие группы, специальные курсы, призванные разбудить в нас эти способности. И пока мы бегаем за мифическим счастьем, настоящее счастье скучает без нас и без своего дела – обучением своих родителей непосредственности встреч с миром.

• Мама! А лошадка теперь меня слушается!

• Хорошо, сынок, пусть слушается…

Свойство второе – особенность детского нрава.

Есть много взрослых, похожих друг на друга. Детей похожих нет. Пресловутое – все дети рождаются «tabula rasa» (лат. «чистая доска») – давно уже потеряло свою объективность. В одной и той же среде дети не растут одинаковыми. Они растут разными. Более того, чем ребенок меньше, тем более он особенный. Детей можно сделать похожими, массивным «воспитывающим» воздействием, но, в таком случае, мы навсегда потеряем в них их индивидуальное, особенное.

Знание этого открывается родителям как великая тайна каждого отдельного ребенка. После долгих усилий, призванных сформировать в сыне или в дочери желаемые родителями качества, они приходят к открытию, что поступали каждый раз вопреки природе ребенка. Они не видели или не хотели видеть тех особенностей детского восприятия, характера, темперамента, детского отношения к окружающим явлениям, которые присущи не всем вообще детям, а именно данному ребенку и которые не укладывались в русло выбранного родителями воспитывающего действия.

Сколько трагедий разыгрывается в семьях из-за того, что закон особенности каждого ребенка родителями игнорируется. Вместо него включается в действие диктующее воспитание, в котором взрослые исходят только из своих представлений, из своих образов желаемого. Увы, зачастую эти представления не имеют никакого отношения к их собственному ребенку, потому что это образы должного поведения детей вообще, образы сборные, освобожденные от особенного, Богом ему данного, приведенные к общепринятому стандарту, причем иногда принятому не в целом обществе, а в конкретном социальном окружении родителей.

Нет ничего удивительного в том, что движимые обобщенными представлениями родители не подозревают, что в ребенке есть нечто, что нужно еще разглядеть, почувствовать, открыть для себя. Им не приходит в голову, что именно это нечто составляет главную суть ребенка и от того, насколько будет оно понято, зависит, дадут ли взрослые возможность проявиться в ребенке индивидуальности или заглушат и сломают в нем эти драгоценные его свойства.

• Мама, я куклу дала Кате. У нее такой нет.

• Но и у тебя теперь нет куклы. Машину отдала Мише, скакалку – Наде. Скоро ты и меня кому-нибудь отдашь.

• Разве бывает, чтобы у кого-то не было мамы?!

Вслушайтесь в эту последнюю фразу ребенка. Она не просто сказана. Сколько тонких смыслов скрыто в ней. Смыслов реальных, действительно и серьезно переживаемых детским сердцем. Услышит ли все это мама, заполненная досадой по поводу безвозвратно отданной куклы?

В детях не все так просто. Не просто еще и потому, что индивидуальные их свойства далеко не все бывают положительными. И тем внимательнее должно быть наблюдение взрослых, тем более чутким должно быть их сердце, чтобы разглядеть худые особенности в ребенке и правильно повести себя по отношению к нему. Повести себя, исходя из его свойств, а не из своих представлений или представлений какого-нибудь учебника.

Обобщенное знание, содержащееся в учебниках и книгах по воспитанию, часто используется нами для того, чтобы все богатство частного свести к одному общему.

Не так совершается общение святых с детьми. Вот старец Серафим Саровский сначала спрятался от людей в траве, но услышав детские голоса, зовущие его, «не выдержал, не устоял перед детским зовом, и над высокими стеблями лесной травы показалась его голова. Он положил палец к губам, и умильно поглядывал на детей, как бы упрашивая их не выдавать его старшим. Затем он протоптал к ним дорожку через всю траву, опустился на землю и поманил детей к себе. И маленькая девочка Лиза первая бросилась к нему на шею, прильнув нежным личиком к его плечу. И каждого из детей, окруживших его, он прижимал к своей худенькой груди. Потом Лиза скажет своей старшей сестренке: «Ведь отец Серафим только кажется старичком, а на самом деле он такое же дитя, как ты да я, не правда ли, Надя?».²⁹

Святитель Тихон Задонский, бывало, скажет детям:

• Дети, где Бог наш?

Они единогласно и громко скажут:

• Бог наш на небеси и на земли!

• Вот хорошо, дети, – скажет им святитель и погладит рукою всех по головке, даст по копейке и белого хлеба по куску.

При этом он обращал внимание на их склонности и расположения, добрые склонности старался укреплять, а худые искоренять. Случалось, что одному он даст больше, другому меньше; получивший мало, случалось, начинал гневаться на Святителя, завидовать товарищу, а иногда бывало и то, что такой начинал силою отнимать у другого лишнее против него. Начинались ссоры, слезы, а иногда и драки. Тогда Святитель старался пристыдить виновных, пробудить в них раскаяние и расположить к братолюбию и вот, иные друг другу в ноги кланялись и лобызались.³⁰

Вглядываясь, вслушиваясь в эти рассказы из жизни святых, как важно нам уразуметь, что правильное, открытое отношение к детям ведет взрослых к чувству реальности. Вне такого отношения мы часто находимся в собственных установках, представлениях, в своих фантазиях. В согласии с ними мы действуем и в согласии с ними ожидаем каких-то результатов. Но результаты получаются другие, мы начинаем нервничать, сердиться и требовать. Ухудшаются отношения, а дети не меняются. Бегут месяцы, годы. Опускаются бессильно руки, и мы отдаемся ходу событий. То есть отдаемся тому, что есть в самом ребенке. Тогда и открывается особенное в нем. С этого времени поступки наши становятся все более и более мудрыми. Значит, появляется действие, согласное с реальностью.

Так приходит мудрость жизни. Мудрость, в которой взрослому открываются глубокие смыслы происходящего в мире. Никакое чтение книг, никакое общение с людьми не способно передать человеку то, что дает ему жизненный опыт. Обретением его становится весь путь самоуверенных проб и упрямых ошибок, пока идут бесчисленные попытки повернуть движение жизни в свое русло. Но жизнь не сворачивается. Жизнь постигается. Когда приходит разумение этого, в самих родителях открывается сокровенное чувство особенности другого. Уже с высоты жизненного опыта открывается, как грубо и жестоко гнали они и в себе свое особенное, как не хотели слышать его, как попирали его в угоду временным целям. В тишине сердца медленно приходит озарение, меняя в родителях отношение к себе, к людям и к своим детям.

Как много наломано дров родителями, которые начали путь собственного воцерковления и повели, силою потащили за собою детей. Не научившись перед этим слышать ребенка, тем более подростка, не умея обращаться с его особенным чувством жизни, не различая в нем, где его худое, где доброе, не улавливая меру его благоговения перед святыней, перед Церковью и Богом, вообще не подозревая, что вера в детях проявляется в благоговении, а мера веры оценивается временем, в течение которого ребенок способен сохранять благоговейное настроение.

Свойство третье – опережение рассудка детскою преданностью и заботой.

В детских поступках чуткость и внимание к другому и искреннее обращение от всей души и всем сердцем обычно опережают информативное общение с ним. Дело и слово ребенка не расходятся, он весь присутствует в тех словах, которые произносит. Но при этом не сами слова имеют силу действия, а то чувство, которое облекается в эти слова, то движение души, которое совершает ребенок.

Удивительно, в ситуациях острых, опасных для жизни и у взрослых людей размышления над собственными поступками исчезают. Вместо них происходит спонтанное, интуитивное действие. Если человек полностью отдается ему, он перестает испытывать страх за себя. Наоборот, появляется предельная отданность другому, готовность к бесконечному самопожертвованию. Резко обостряется чувство ситуации. Движения становятся лаконичными, четкими и верными. Опережение человеческого проявляется в таких случаях в полную силу. Это точное и действительное знание происходящего, безошибочность поступков и самопожертвование ради другого.

Так действуют матери, преданные своим детям. Так поступают люди в минуты опасности, так ведет себя добрый, душевно открытый и сострадающий другим человек, так живут дети. Сострадание другому, со–радость с ним опережают действия и подчиняют своей логике человеческие поступки. Другой, с его нуждой, с его настроением, с его желаниями и мечтой становится целью заботы. Действия вне этой заботы о другом исчезают совсем, просто перестают существовать.

Сердечная обращенность к матери и отцу дает ребенку удивительное свойство, которое позволяет ему уберечься от суждений посторонних людей. Неважно, как будут относиться к его родителям посторонние – он принимает и знает их, родителей, лучшими в мире. Это неискаженное, доброе и преданное восприятие. Это верность своим родителям. Такой же верностью своему ребенку живут все любящие родители.

Действие закона опережения универсально. Оно проявляется во всех ситуациях, от безобидных до смертельно опасных, проявляется одинаково – в безконечной отданности другому. Действие этого закона не позволяет раздумывать над тем, например, хороший или плохой человек тонет. Тонет человек – и все остальное уже не важно. В любви друг к другу закон рождает невосприимчивое состояние влюбленных к любым насмешкам и замечаниям в адрес любимого. Он же проявляется в удивительном свойстве любящих – бережности.

Если взрослые значительную часть жизни относятся друг к другу вне этого закона, дети, особенно маленькие, ни на одно мгновение от него не отходят.

Какой предмет в школе детям нравится более всего? Тот, за которым стоит полюбившийся им учитель. Как отнесутся дети к словам, сказанным тем или иным взрослым? Так, как относятся они к этому взрослому. Если человека они не принимают, не будут приняты и слова его, какими бы правильными они ни были.

Неосознанно следуя этому закону, дети очень чутко воспринимают отношение к себе со стороны сверстников и взрослых. Более того, они улавливают то действительное движение, которое происходит в душе другого.

Взрослый недоволен ребенком, но пытается скрыть свое состояние и подойти ласково. Сложные чувства испытывает он в эти минуты. Столь же сложную гамму состояний переживет и ребенок. Разной будет его реакция. Один закапризничает, другой молча примет, третий щедро откроется навстречу взрослому, помогая ему справиться с собою.

Если же взрослый не скрывает своего недовольства – досады и раздражения – состояние детей становится все более сложным. С одной стороны, это растерянность и недоумение. В момент, когда действие совершалось, ребенок не знал о его недозволенности. Теперь он поставлен перед фактом обвинения. Взрослому очень понятно состояние недоумения и даже возмущения, когда его просят пройти в отделение милиции и объявляют, что он нарушил закон. Нарушая, он не знал, что совершаемые им действия караются законом. Теперь его ставят перед фактом обвинения и показывают нужную статью в законодательстве.

Ребенок стараниями своих родителей в этой ситуации оказывается порой по несколько раз в день. Это ситуация неожиданной вины. Ребенок не успевает ее сознавать, как уже принимает ее или вынужден принять.

С другой стороны он переживает боль низведения, когда взрослый не просто указывает на проступок и объясняет, что в нем плохо, а, не успев объяснить, уже досадует и раздражается. В эти минуты отец или мать находятся в состоянии отторжения уже не поступка, а самого ребенка, который этот поступок совершил. Это отторжение и улавливает ребенок. Если у взрослого раздражение и крик со стороны третьего лица задевает самолюбие, то у ребенка отторгающее действие души родителей – это, прежде всего, разрыв, нарушение общения с ними. Здесь не столько боль задетого самолюбия, сколько боль нарушенного общения, единодушия.

Неудивительно, что в классах, где работают учителя, не любящие детей, сами дети становятся черствыми и жестокими по отношению друг к другу и к окружающим. В семьях, где нет радушного отношения к детям, вырастают эгоистичные, душевно сухие люди. В каждом таком случае нарушается прежде всего человечность общения между взрослым и ребенком. Дети очень по-разному реагируют на это нарушение. Одни озлобляются, другие начинают проявлять истеричность, третьи становятся просто неуправляемыми – молча могут делать свое, четвертые замыкаются. У всех таких детей проявляются свои тайны, которые могут быть доверены посторонним людям, но не родителям и учителям.

Причиной любого нарушения или искажения общения является нарушение закона опережения. Значит, какие-то другие интересы в родителях начинают доминировать над сердечной преданностью своему ребенку. Человеческое в общении, увы, не опережает.

Дети в семье – это чуткий барометр, указывающий родителям на малейшее нарушение этого закона. Показания этого барометра нужно научиться слышать. Если этого не произойдет, настоящего общения в семье не будет. Для детей это обернется ситуациями горьких переживаний, полной или частичной потерей единодушия с родителями. Для взрослых это выльется в медленное угасание в них свойств душевности и сердечности. Однако свято место пусто не бывает. Вместо этих свойств будут прорастать другие. У одних проявляется нервозность и вспыльчивость, у других – равнодушие ко всему, что происходит вокруг и отданность своим удовольствиям, у третьих — ожесточение на себя и на свою судьбу.

Жизнь может вести человека к умудренности, а может привести к тупому отчаянию, раздраженности на весь мир и на всех людей в нем. По какому из этих путей пойдет человек, зависит от него самого. Если же он выбирает путь первый, тогда лучшими и самыми большими учителями для него будут собственные дети.

• Родится ребенок, у вас все будет по-другому. Не торопитесь отчаиваться, – советуют старшие.

И действительно, склоняясь над колыбелью своего первенца, родители забывают недовольство друг другом. С одной стороны, действительно некогда ссорится, с другой, – вступает в действие закон опережения. И все, что раньше могло раздражать, теперь, в лучах душевного тепла к ребенку и друг к другу, растворяется.

Нужно иметь каменное сердце и узкое самоутвержденное сознание, чтобы с рождением ребенка прийти в семье к обострению отношений. Если же это происходит, родителям необходимо сделать срочную остановку и оглядеться. Пусть судией для них в этом случае станет сам новорожденный. Второе – пусть прислушаются к голосу совести. Третье – пусть прислушаются к голосу веры.

Рождение первого ребенка всегда связано с состоянием частой и глубокой растерянности. Что делать с ним, когда он, не прерываясь, плачет несколько часов подряд, как быть, если не принимает соску, куда кидаться и что делать, если заболел?

Уход за вторым и особенно за третьим ребенком во многом упрощается. Не потому, что родители меньше заняты им, а потому что исчезает суетливость и метание из одной крайности в другую. Появляется опыт, то есть то знание жизненных ситуаций, которое позволяет без рассудочных взвешиваний «за» и «против» поступать правильно. Обретение этой мудрости всегда связано с утончением внимания и чуткости к ребенку. Последнее позволяет родителям улавливать очень слабые и незаметные постороннему взгляду перемены в настроении и в физиологическом состоянии ребенка. Теперь они уже могут упреждать многое, о чем раньше ребенку приходилось объявлять через плач и крик.

Однако самые удивительные перемены происходят со способностью взрослых к тонкому, душевному общению. С рождением каждого нового ребенка всегда открывается целый пласт в общении с ним. С изумлением родители начинают разуметь, что ребенок несет в себе мир огромный, неизмеримый взрослым сознанием. Вхождение в этот мир приносит ни с чем не сравнимую радость открытий и озарения. Приносит уже потому, что способ действия в этом мире совершенно иной. Это не рассудочное наблюдение, не логический анализ, не эксперимент. Это душевное взаимопроникновение, при котором взрослый перестает быть внешним исполнителем действия, он всею душою становится самим действием. Движение и взрослый сливаются. Особым свидетельством этого слияния становится неизвестная раннее внутренняя свобода и связанная с нею простота и естественность движений. Чувство свободы – можно так об этом сказать.

Не всем будет понятно, о чем здесь идет речь, но многим мамам, у которых трое или больше детей это понятно. Вне опыта ухода за детьми нельзя прийти к этой тонкости общения. В силу этого чуткое женское сердце всегда подсказывает ей не ограничивать семью одним или двумя детьми. Минимум – трое.

Лишь отданность рассудочной рациональности, да жизнь в самоугодии могут привести женщину к сердечной глухоте и она не услышит тонкого зова своего сердца. Тогда будет придумано и найдено множество оправданий ограничению рождения детей. Эти оправдания будут весомы, житейски понятны и беспрекословны. Лишь одного в них не будет. Следования закону опережения того, что дано Богом – человеческого в человеке. Все человеческое будет спать.

Там, где закон опережения становится жизненным законом мужчины и женщины, вопрос о количестве детей не обсуждается. Рождение детей становится для супругов высшей радостью, потому что связанно с открытием для себя одновременно двух миров – мира детской души и мира собственного. И то и другое в Боге безпредельны. Соприкосновение со вторым ребенком приоткрывает знание об этом как близкое эхо не проявленных в себе возможностей. Общение с третьим ребенком делает это знание о беспредельности миров явственным.

Неудивительно, что третьи дети вырастают всегда душевно более тонкими, чем старшие. В этом заслуга родителей. Это они обрели душевную утонченность и передали ее ребенку.

В сказках всех народов третий ребенок в дополнение ко всему еще и умница. И этому есть действительная причина. Пока старшего ругают – младший мотает на ус. Он проживает опыт ошибочных поступков не через собственные действия, а через действия старших братьев и сестер, естественно, что его собственные поступки при этом оказываются более умными. Окруженный одновременно многими старшими (родителями, братьями, сестрами, дедушками и бабушками), он получает больший опыт подчиненного поведения. Это происходит в тех семьях, где младший знает свое место, всеми старшими от него требуется почитание и послушание. Не так, как в современных семьях, где младший становится царьком и своими хотениями, при активной поддержке бабушек и дедушек, заставляет всех крутиться вокруг себя. Напротив, он слушается всех и чтит каждого. Сложные отношения подчинения формируют в нем и сметливость, и чуткость, и умение подойти к человеку. Правда, при всей желательности этих свойств рождается опасение трансформации их в хитрость и утонченный рационализм. Чувство такой опасности выводит родителей к новой глубине мудрости, которая формирует в них готовность к поступкам, не позволяющим младшим детям развиваться эгоистами.

Именно третьи дети дают возможность родителям уразуметь глубину закона опережения. Интересно, что с постижением этой глубины меняется и внешнее поведение взрослых. Они становятся уравновешенными, спокойными, появляется простота и внутренняя содержательность в словах и действиях.

Эти глубокие перемены связаны в немалой степени и с переоценкой ценностей, которая непременно происходит с рождением каждого нового ребенка. Первое время с болью, а затем просто и свободно родители начинают отказываться от увеселительных мероприятий, от престижных покупок лишней мебели, дорогой аппаратуры, от беспрерывного бега за модной и стоящей большие деньги одеждой, ограничивается посещение музеев, театров, кино для себя и появляется все большее вхождение в мир Церкви и народной культуры вместе с детьми и для них. Одновременно с этим умножается область детского труда и ответственности.

При этом у взрослых не возникает сожаления или чувства утраты только лишь потому, что место обесцененных ценностей занимают ценности другие.

Мы привычно говорим, что духовные ценности выше материальных. Однако, что кроется за духовностью, мы не всегда понимаем. Но и само искусство черпает свою силу из духовности, то есть из сокровенных глубин общения человека с Богом.

Открытие мира духовного происходит там, где закон опережения, свойственный детям, становится от Бога поставленным законом и для их родителей. Тогда открывается смысл многого, что происходит вокруг. А знание тонких смыслов жизненных явлений, вытекающих из чувства Промыслов Божиих о человеке, дает ту неспешность и тишину поступков и действий, которые всегда свойственны мудрости.

Свойство четвертое – цельность отношения к миру.

Все, что происходит в сознании человека, выявляется и в его отношении к миру. Использование одного и того же предмета, например, книги, зависит от человеческого отношения к ней. Собственно само использование – это и есть то или иное отношение к данной книге. Один берет ее как предмет чтения, другой как тяжесть, которой нужно придавить склеиваемые поверхности, третий как оружие защиты и нападения, четвертый как бумагу для разжигания костра, пятый как источник обогащения и т. д. Одна и та же книга, но как по-разному с ней обходятся люди. По-разному, значит, каждый в согласии со своим отношением к ней.

Если внимательно присмотреться к человеку, окажется, что нет поведения, которое по сути своей не было бы тем или иным отношением. Я беру кусочек мела и начинаю писать на доске. Элементарное действие, но оно есть мое отношение к этому кусочку мела как к инструменту письма. Не появись во мне такого отношения, я бы не взял в руки мел или взял бы его для другого действия. Мое внутреннее представление о меле как о средстве письма, есть неявное отношение к нему. Мое действие – взял мел и стал писать – есть все то же отношение, только уже явное, вылившееся в поступок.

Что-то в человеке остается как неявное отношение – мысли, ожидания, нереализованные желания, впечатления. Но многое переходит и во вторую фазу — явного отношения, когда мы видим человеческие поступки, действия. В человеческом поведении нет ничего, что не прошло бы внутренней неявной фазы отношения. Недаром тонкие психологи по внешнему поведению человека очень точно судят о внутреннем его содержании. Все проявляется в явном виде, ничего не остается тайным, нужно только уметь читать.

Если попробовать выделить все отношения человека в четыре группы, получится следующее. Отношение к себе – физическому и духовному, второе – отношение к миру, к предметам, к вещам, третье – к людям, и четвертое – к Богу.

Первое проявляется в заботе о своем теле, о своем здоровье, о своем эмоциональном состоянии. Это увлечение физкультурой – утренние зарядки, бег трусцой, питание по определенной диете, водные процедуры, бани и т. д. Иное – отношение к духовной стороне жизни. Многие люди до сих пор под этим подразумевают отношение к книгам, театрам, кино, картинам и концертным залам, к собственным занятиям различными ремеслами и художественными промыслами. Но лишь с обретением веры в Бога человеку открывается собственно духовный мир – отношение человека с Богом, совершающиеся во Святом Духе, в действии Его благодати.

Второе – отношение к миру – формируется в процессе обучения в школе, институте, в собственных исследованиях и поисках, в наблюдениях, в повседневном общении с предметным и вещественным миром. Здесь мы знакомимся с устроением Богом сотворенного мира, нам открывается премудрость Божия в глубине устроения отчасти постижимого нами мира.

Третье – отношение к людям. Формируется оно частично через беседы дома и в школе, частично через чтение художественных книг, а, в основном, в непосредственном опыте встреч и общения с людьми сначала в семье, потом за ее пределами. В этом общении значительное место занимает наш падший человек. Он увлекает общение в механизмы самоугодия, самоутверждения, тщеславия, надмения, взаимных притязаний, претензий, взаимного услаждения телесностью, чувственностью друг друга.

В то же время богодарованная природа человека открывается в чувстве долга, жертвенности, в искренности, правде, честности, в чувстве совести, в попечении, заботе о другом, в почитании, любви, то есть во всяком дарении другому жизни.

Четвертое – отношения с Богом. Вера в Него, общение с Ним, упование на Него, обращение к Его помощи и заступничеству, жажда святости и чистоты ради Него, угождение Ему в исполнении Его воли, покаяние ради восстановления мира и единения с Ним, любовь к Нему.

Особенностью детей, в отличие от взрослых, является цельное отношение к миру, людям, к себе и к Богу. Оно не распадается на четыре отношения, как это происходит у взрослых. В каждый миг в жизни ребенка в нем одновременно проявляются все четыре отношения. Предметы окружающего мира им одушевляются, освящаются верою и пропускаются через собственное восприятие. Ребенок так же относится к предметам, как относится к самому себе, потому что и то и другое для него есть стороны одного и того же явления – его со-присутствия в живом Богодарованном мире.

Это легко увидеть, если быть чутким в общении с детьми. Да и любой взрослый может вспомнить свои детские впечатления. Не памятью вспомнить, а всем собою заново пережить на какое-то мгновение состояние детства. Это происходит особенно сильно при встрече с предметами детства или с местами, где проведены юные годы.

Какая-то перемена происходит в душе, и на минуту начинаешь воспринимать окружающее так, как воспринималось оно в детские годы. Словно врывается в сознание порыв иной жизни. Все оживает вокруг – песок, деревья, дома, воздух, все наполняется тончайшими вибрациями жизни, мира и радости. Рождается странное для взрослого ощущение душевной родственности всех окружающих предметов. Потом, по мере воцерковления, оно освящается благоговейным чувством благости Божией, в которой устроен весь мир, чувством благолепия во всех предметах и явлениях природы и одновременно благодарности Богу за возможность прикоснуться к Его премудрости в мире. Тогда с удивительной отчетливостью проступает восприятие настроения атмосферы, времени года, времени суток. Единение с миром становится неожиданно сильным. И от этого невольно приходит изумление – глубокое и тихое. Так вот чем, оказывается, было богато детство.

Иногда это цельное отношение к миру испытывают и взрослые. С кем-то это происходит во время отпуска. Человек оставляет в городе свои повседневные заботы, бросается в лес и отдается природе. С другими – в период влюбленности, с третьими – по завершению значимой и большой работы. С четвертыми – после Богослужения. Состояние это приходит всегда неожиданно и потом заставить себя пережить его вновь не удается. Лишь в общении с детьми оно, однажды уловленное, может становиться частым, пока не перестроится все взрослое сознание и взрослый человек не обретет этой удивительной способности детей – цельно воспринимать мир и себя в мире.

До такого перерождения, духовные ценности отождествляются взрослым с миром идей. Идеи он ищет и находит в книгах, картинах или музыкальных творениях, в устроении Церкви, в ее богословии. Именно идея вдохновляет и приковывает его к произведению искусства и к жизни Церкви. Это и есть то единственное высшее, что способен пережить человек, потерявший живую веру и цельность отношения к миру и к себе. Напротив, обретение цельности выводит его на иной уровень отношения ко всему, что создано человечеством. В каждом отдельном творении для него оживает все движение жизни, заключенное в символический язык произведения.

Символ оживает в самом человеке и переживается им как собственное движение. Отсюда такая глубина со-переживания и такое проникновение в смысл созданного другим. Происходящее на полотне или в музыке, в книге или в кино, в научном творении или в архитектурном произведении, происходит одновременно и в нем, становится его опытом жизни, его мудростью, его глубиной.

С другой стороны, через созданное руками человека ему открывается смысл не только самих творений, но и смысл и глубина Богом созданного мира. В этом центральное отличие действительного восприятия-сопереживания от восприятия рассудочного, воспринимающего лишь идею, заложенную в данной картине или книге.

Рассудком понимающий идею не обязан поступать в согласии с нею. Постигающий смысл сердцем и духом, вести себя наперекор постигнутому уже не может. Смысл происходящего в мире становится смыслом его собственного движения. От Бога поставленный высшим творением Им сотворенного мира, он не может сознавать себя вне целого и вести себя наперекор ему. Он слышит мир и начинает слышать Богом освящаемое свое бытие в мире. В обретении этого освященного бытия и заключается тайна обретения смиренномудрия. Опережение Богодарованного или освященного человеческого в человеке становится основой отношения к себе, людям, к Богу и ко всему, что создано Им.

Встреча с реальным миром становится для человека бесконечным постижением скрытых в нем смыслов или божественных логосов. Оттого в этих встречах вновь начинается жизнь. Все проявления мира дают начало для внутренних, всегда тихих, сокровенных озарений. Через всю жизнь идет постижение мира и его, Богом положенных, тайн.

Процесс этот невозможен вне общения с людьми, и тем более, вне общения с Богом, потому что восприятие каждого индивидуально, а значит ограничено. Через эту объективную индивидуальность или ограниченность каждого приходит к нам объективная, т. е. действительная многовариантность мира. Каждый предмет и явление природы несет в себе множество свойств. Воспринять всю их полноту один человек не может. Помехой ему будет его собственная индивидуальность. Она способна воспринять лишь резонансные ей качества и признаки существующего в этом мире. Другая индивидуальность может принять другие качества.

Это простое, но глубокое по смыслу свойство мира знакомо хорошо детям, но очень странным и нелепым может показаться взрослым. Лишь с приходом к цельному отношению к миру оно перестает вызывать сомнения. Тогда становится понятной детская тяга к проникновенному, содержательно насыщенному, т. е. взаимо обогащающему общению.

Для них каждое открытое общение со взрослым – встреча со всей глубиной сопереживания и проникновения в мир взрослых, через которых для них открывается мир вообще. Удивительная скорость детского восприятия и преображения, которая поражает всех исследователей, связана с этой способностью детей в общении с другим человеком, цельно воспринимать мир. Запечатлевающие возможности при этом возрастают в несколько десятков раз. Кто из взрослых не знает, что яркие впечатления жизни запоминаются без всяких усилий.

Душе свойственно все, что было ее жизнью, хранить не только как память о жизни, но как всегда продолжающуюся жизнь. Не отображение жизни, но сама жизнь свойственна живой душе. Такая жизнь не во времени происходит, но существует всегда, т. е. ныне и присно. Дети в таком восприятии мира находятся постоянно.

К такому восприятию дети зовут всех взрослых. Без нравоучений, без лишних слов, в конкретном действии, без устали показывая, как можно относиться к миру:

• Мама, посмотри, какое лето мокрое – все окошки водой забрызгало.

О кукле:

• А мы возьмем с собой Машу? Она будет сидеть у тети Клавы за шкафом и тихо слушать. А потом мы ее заберем обратно.

• Папа, ты почему маме сказал: «До свидания»? Ты ей скажи: «Пойдем с нами».

Дети делают все, чтобы быть понятыми, но взаимопроникающее общение возможно лишь в одном случае — если родители захотят их услышать. Тогда в устремлении разумения начнется работа души, которая перестроит сознание взрослого. Произойдет это незаметно. С какого-то момента отец и мать начнут чувствовать себя необыкновенно свободно и легко. Многие заботы, из тех, что раньше тяготили, навевали скуку и тоску, станут выполняться как бы сами собой. Насыщенность дня будет вести уже не к усталости, а к удовлетворенному состоянию цельно прожитого дня.

Изменится самочувствие в сторону уравновешенности. Полностью уйдут нервозные проявления там, они где были. Выровняются все физиологические реакции организма. В том, что произойдут такие изменения, нет ничего удивительного. Цельность отношения к миру, к людям и к себе есть по глубокой сути своей гармония – то высокое состояние, к которому стремится каждый, и немалыми помощниками в этом стремлении оказываются наши дети.

Как же относиться к ним?

Чтобы воспитать детей в христианском звании, немало нужно приложить усилий, с одной стороны обуздывающих худое в них, с другой – поддерживающих и развивающих доброе. Святитель Тихон Задонский упреждает: «Что с молоду научится, того и в следующем житии держаться будет. Когда в добре и страхе Господнем воспитан будет, таково и житие будет провождать. Но как человек есть к злу склонен, то удобно всякому злу с молоду научается… Сей пример научает тебе детей своих добре воспитывать и в страсе Господни и наказании содержать».³¹

Увы, эти слова Святителя современный родитель воспринимает чаще всего сразу к действию, не подозревая, что действительное воспитание в страхе Господнем совершается не в дисциплинарных действиях только по отношению к детям, но прежде всего в любви к ним. А это значит, в способности слышать и чувствовать все свойства и всю глубину детской жизни и идти не наперекор ей, подозревая или видя в ней сплошное зло и непослушание, а следуя добру, заложенному в свойствах и характере детской души. «Юные бо люди более научаются от дел, нежели от слов и наказания… Потому сугубое горе отцам, которые не токмо не научают детей добра, но соблазнами своими подают повод ко всякому злу! Таковые отцы не телеса, но души христианские убивают».³²

Стать добрым отцом и добрым родителем, добрым не в пожеланиях только и призывах, а в действительных свойствах своей родительской души – в этом задача. И задача для сегодняшних родителей наитруднейшая. Поэтому прежде, чем говорить об отложении в детях зла, мы стали говорить о том, как услышать в детях добро, чтобы от него началось все дело христианского воспитания детей. Как же в таком случае начинать относиться к детям? И это прежде, чем начнется отношение к худому в них.

Наверное, также, как мы относимся к растениям, которые сажаем на клумбах. Мы наблюдаем, как появляются всходы, как наливаются бутоны и распускаются затем цветы. Мы любуемся их красотой и никому из нас не приходит в голову брать ножницы и резать лепестки, чтобы сделать из простого цветка махровый. Мы не хватаем краску и не начинаем поливать цветок, чтобы неугодный нам цвет перекрасить в другой, приятный нашему глазу. Но мы очень много прилагаем усилий, чтобы взрыхлить почву, удобрить ее, вовремя и в меру полить, в заморозки прикрыть растения пленкой, в жару притенить. Мы создаем условия. Но ни в мыслях, ни в действиях не прикасаемся к тому, что растет и распускается по законам Богоданной природы. Напротив, предельная бережность к добрым особенностям каждого цветка. Даже невзрачные цветы несут в себе какие-то свойства, за которые мы выделяем их среди прочих и по-своему любим их.

В этом смысле дети не отличаются от растений. Отличается, к сожалению, наше отношение к ним. В ребенке мы видим пустой сосуд, который нужно наполнить содержанием. Или личную собственность, с которой обращаемся, как хотим. В то же время в едва появившихся проростках растений мы предвидим будущий цветок, который доставит нам радость и, в ожидании этого цветка, мы заняты лишь уходом за побегом, но не заполнением его нам угодным содержанием. В результате по проростку растения мы верим — цветок будет. А по поводу ребенка – нет, мол, «еще неизвестно, будет ли из него толк». Мы не верим в его по образу Божию созданную природу. В результате, все наши хлопоты вокруг ребенка все больше смещаются от распознаний в нем доброго и создания условий для него к торопливому наполнению нам угодным содержанием. Появляется требование, сложное чувство, сотканное из множества ожиданий: чтобы делал, как говорят, становился таким, каким родители хотят; ответно любил, был благодарен, был благочестив, добронравен… И все это прежде, чем мы услышим в нем собственную способность к благочестию и добронравию.

Требование рождает цепь действий, призванных обеспечить ожидаемое. Из года в год отбираются методом проб и ошибок наиболее эффективные. Занятые столь трудной работой, родители перестают замечать, что давно уже держат в руках ножницы и краску и с самозабвением режут и красят сначала листья, а потом и лепестки удивительного растения, так и не узнав его настоящего цвета. Правда, в самом цветке ничего удивительного они не находят. Им больше нравится то, что получается в результате их личной обработки ножницами и красками.

Но если в каждом проростке уже есть взрослое дерево, также и в каждом ребенке уже есть человек, более того, уже есть образ Божий. Знает, правда, об этом только вера, да любовь. Если веры нет, то и нечем узнать, что есть Бог, но тем более, нечем узнать, что в каждом человеке, а равно и в ребенке, есть образ Божий. Если ты в Бога веришь, а в образ Божий, в Его творение не веришь, то тщетна твоя вера, не зря же Господь говорит нам: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин.13:35). Если среди цветов нет похожих одного на другой, также и среди детей нет одинаковых. Как важно понять эти два небольших постулата, чтобы начался поиск, что человеческого, т. е. Богом данного, несет в себе каждый ребенок и в чем заключается особенность любого из них.

Когда семена прорастают, мы ежедневно подходим к грядке и подолгу сидим над побегами, наблюдая каждый. Но такое же наблюдение тем более необходимо в общении с детьми. Без этого тонкого любящего наблюдения, без устремления разуметь особенное в них, мы никогда не сможем прийти к правильным отношениям с ними.

Итак, живое наблюдение откроет нам четыре свойства, присущие детям, но потерянные нами, взрослыми: непосредственность восприятия мира, особенность характера, нрава, следование закону опережения и цельность встречи с людьми и миром.

Каждое из этих свойств не поддается никакому описанию и не передаваемо в рассказе. Как нельзя написать учебник любви, так невозможно пытаться создать методику, обучающую этим четырем свойствам. Обретение их приходит в непосредственных встречах, в личных контактах с теми, кто несет в себе эти свойства – с детьми. Так, в минутах взаимопроникающего общения взрослый улавливает сокровенное движение любого из них. Дети в этом общении ничего не объясняют. Как великие мастера воспитания, они создают атмосферу действия, вводят в нее, и плечом к плечу, в едином устремлении, в одном дыхании ведут к событию. А когда получается, заливаются счастливым смехом, обладающим воодушевляющей и вдохновляющей силой, и, окрыляя своей поддержкой, не давая себе отдыха, рождают новую ситуацию и опять ведут. Они не дают опомниться, предлагая десятки вариантов, неожиданных образов, сбивающих с привычных установок действий. Тот, кто пробовал отдаться без оглядки этой стихии детского руководительства, знает, какие глубины открываются в этом, казалось бы, обычном и примелькавшемся нам мире. Но однажды, всерьез и по-настоящему испытав эту глубину, навсегда заражаются жаждой всего, что открывается в ней. Тогда уже без всяких сомнений признаёшь свое ученичество и без остатка отдаешься нелегкой школе обретения жизненной мудрости, идущей через детей.

Создать условия преображения детей – это и значит отчасти пойти к ним в ученики. В непосредственности общения с ними, цельности встречи и сердечной, опережающей заботе о них – одна из возможностей обрести собственную свободу родительской души. Встреча двух особенных миров неизбежно рождает движение преображения. Это следствие вытекает из закона опережения или фактически есть второй закон человеческого общения.

СПОСОБ РАБОТЫ

Посчитайте, сколько времени в течение дня, недели и месяца вы проводите в полном составе семьи, т. е. когда вся семья в сборе. В этом времени выделите часы:

а) когда вы все заняты одним делом;

б) когда одно дело вы выполняете все, но поэтапно (одно делает мама, другое – папа, третье и четвертое – сын и дочь);

в) когда вы все дома, но каждый занят своим делом (совместный просмотр телевизора внесите в пункт «в», а вот обсуждение фильма или передачи – в пункт «а»).

Теперь осталось рассчитать соотношение времени и картина семейного общения предстанет в наглядном виде. Тревогу должна вызвать низкая доля, приходящаяся на время «а».

Чтобы действительно поправить положение в семье, необходимо перестроить весь распорядок дня и содержательно пересмотреть все дела, которыми заняты взрослые. Для того чтобы открыться для другого, необходимо оказаться с ним в одних делах. В ином случае другого вовлечь в свои дела, но в основном, самому войти в дела другого.

Самое легкое – это разделить все в доме на обязанности: женские, мужские и детские. Разделенность в делах незаметно вносит в атмосферу семьи человеческую размежеванность. Принципиальность в разделении дел одновременно несет и жесткость, и сухость, и черствость в общении.

В то же время, взаимное участие в делах друг друга приводит к тому, что вся семья постоянно занята бытом, а дел становится все больше и больше. Нужна золотая середина – и дела нужно разделить и взаимную помощь друг другу сохранить.

К разделенности дел можно прийти спустя многие годы совместной жизни. Внутренняя логика развития отношений сама приведет к выделению дел, закрепленных за тем или другим членом семьи. Это не будет внешним закреплением по примеру окружающих или по требованию или капризу одного из супругов. Это образуется как результат многих совместных действий, в которых многократно будут меняться роли, бережно определяться склонности и формироваться способности каждого из супругов.

В начинающей семье совместное исполнение домашних дел – центральная необходимость.

Весь способ работы в этом направлении заключается в том, чтобы несколько дней в неделю – от двух до четырех – поставить себе в необходимость подключаться к любым делам, которые выполняет другой, неважно, взрослый или ребенок.

В одном случае это будет мимолетная помощь – перенести с места на место кастрюли, поднять упавший предмет, включиться в поиск потерянного предмета, принести недостающие предметы обеденного стола, подать или достать с полки книгу, выключить магнитофон, включить лампу и т. д. В других случаях это будет помощь более ощутимая – вытереть помытую посуду, прополоскать и отжать белье, сходить в магазин за продуктами, подмести опилки после столярных работ и т. д. В третьих, – дело другого полностью взять на себя, дав возможность другому заняться более привлекательным для него или более нужным ему занятием.

Во всех случаях в вас будет жить щедрая отдача себя другому. Без досады на другого, без раздражения от того, что необходимо заставлять себя быть щедрым, без сожаления о том занятии, которое приходится оставлять ради помощи другому, без обиды на свою судьбу, без ущемленности и сокрушений по поводу черствости своего сердца и обделенности теми способностями, которые дают человеку душевную щедрость.

Не сразу и не в каждом случае удастся быть свободным от таких переживаний. Потребуется действительное усилие воли, чтобы заставить себя отказаться от дела, которое в данный момент более привлекательно, которое может даже казаться более необходимым для самой семьи. Но дело не в этой дальней необходимости, которая, конечно же, должна быть исполнена когда-то. Дело в том моментном проявлении взаимности, человечной обращенности, чуткости и внимательности, которые дают супругам (и той, и другой стороне одновременно) столь необходимое чувство – чувство заботы.

В каждой отдельной семье это чувство может присутствовать на одном из трех уровней: механическом, душевном и сердечном.

Если в человеке нет душевного или сердечного уровня заботы, обрести их, минуя механический уровень, нельзя. Поэтому механический уровень для него неизбежен.

На этом уровне проявление заботы идет от рассудка, от идеи, в том числе и у верующего человека. Идея зовет идти по этому пути, раскрывает необходимые для этого действия и человек выполняет их, несмотря на то, что душой тянется в тот или иной момент совсем к другим делам. На этом уровне, в отличие от двух остальных, необходимо усилие воли и регулярность исполнения нужного действия. Ситуаций, когда приходится перебарывая себя, идти помогать, оказывается множество. А зовущей силой идеи надолго может не хватить. И в скором времени человек начинает реагировать на просьбу о помощи все с большим «скрипом». Появляются отказы, пробегает мысль: «Завтра уж непременно сделаю, а сегодня пока позанимаюсь своим» и т. д. В этих случаях в работу над собой нужно внести жесткую регулярность. Выбирается один день недели, в течение которого присутствует строгая отданность семье. Ничто личное для меня не имеет в этот день значения. Но и в остальные дни эта отданность не снимается. Она присутствует всегда. Но не с такой обязательностью, какая есть в выбранный день. Затем число таких дней в неделе увеличивается до двух-трех и т. д., пока человек не выходит на второй уровень заботы.

Здесь волевое усилие не нужно. Чуткость и внимание становятся естественными свойствами человека, а сила душевной заботы о другом такова, что без всяких сомнений, без колебаний делается выбор в сторону помощи. Вернее будет сказать, что на этом уровне сомнений, колебаний и самой ситуации выбора просто не бывает. Человек не знает в себе этих состояний. Поэтому и нет необходимости прилагать волевое усилие. Здесь появляется особый сокровенный вид воли – готовность к действию или живой отклик на нужду. Иногда о человеке, обладающем таким свойством, говорят: легок на подъем.

На третьем уровне – сердечном – нужда предугадывается, предузнается раньше, чем другой о ней объявит или как-то покажет ее. Здесь не нужно специально прислушиваться к состоянию и потребностям другого. Здесь другой без дополнительных усилий всегда находится в поле чуткого внимания. Это сердечное соприсутствие позволяет знать, чувствовать другого всегда – в любых обстоятельствах, в любое время.

Потребность в помощи может быть разной. Явная потребность выражается в словесной просьбе: «Помоги мне сделать». Неявная потребность может выражаться в словах в виде желаний: «Мне хочется…», как мечта: «Я думаю, если будет…», как случайно оброненная мысль: «Бывает, наверное…», но может быть, и зачастую так оно и получается, потребность никак не выражается в слове. Эту потребность нужно уловить в человеке, понять по его состоянию, взгляду, выражению лица, по движениям, по поступкам.

На первом уровне заботы – механическом – доступна реакция на явную словесную просьбу. А неявная словесная просьба требует от человека дополнительного и специального внимания, волевого усилия, чтобы ее не пропустить.

На втором уровне легко читаются неявные словесные просьбы и относительно легко явные бессловесные.

На третьем – слышатся не только все три вида просьб, но и некоторые из них предугадываются и удовлетворяются до того, как потребность в них у другого возникнет.

Выход на такой уровень заботы не мыслим без совместных дел в семье. К сожалению, сегодняшняя семья очень много в этом отношении потеряла. Исчезли совместные молитвы, совместный труд, исчезло совместное чтение книг в часы отдыха, совместные вечерние занятия-поделки, совместное пение, приготовления к церковным праздникам, где семья разъясняла бы друг другу значение и содержание праздника. А ведь только в общем действии может возникнуть атмосфера душевного, содержательного разговора. Неудивительно, что во многих семьях сейчас исчезли домашние беседы с их сердечным настроением, исчезли обсуждения книг, фильмов, церковных праздников с их наполненностью новыми смыслами, открытиями и для детей, и для взрослых. Канули в лету семейные советы, хотя бы раз-два в неделю собиравшиеся для обсуждения дел прошедших и распределения обязанностей в делах предстоящих. На этих же советах решались вопросы распределения денежных средств по общим нуждам и каждого в отдельности. Сегодня потерялся вкус к семейному чтению святоотеческих наставлений. Сборники таких наставлений на каждый день (Пролог, например, «Книга для семейного чтения» или «Тихий разговор с совестью») изданы сегодня в изобилии, но мало кто пользуется ими для домашнего чтения, а затем обсуждения своего образа и уклада жизни, чтобы увидеть, насколько он похож на то, что прочитано или что еще предстоит ввести в свою жизнь. А без таких разговоров немыслимо и невозможно содержательное единство в семье. Вместо атмосферы окрыляющего и молитвенного вдохновения приходит в семью атмосфера рабочих будней. Мир и те же будни обесцвечиваются, а человек в такой семье, сам того не замечая, духовно деградирует. Притупляется его эмоциональность, черствеет сердце и пропитывается ленью ум.

Явное предпочтение отдается простым и привычным действиям быта, а духовное обогащение замещается совместным просмотром телепередач или раздельным чтением книг и собственных – каждый для себя – занятий. При этом не замечается и не сознается, что простых и привычных бытовых действий становится со временем все меньше, пока они не приходят к какому-то ограниченному числу, внутри которых и будет крутиться весь семейный уклад. Вместе с этим все более начинает воцаряться в семье человек телесный и связанный с ним душевный, чувственный человек. Духовное отходит, предается забвению или остается в виде самостоятельных молитв, когда каждый молится сам по себе, но в отношениях друг с другом никаких особых плодов молитвы не имеет. Отношения все более становятся тепло-хладными или остаются по-прежнему притязательными, или придирчивыми, или взаимообидными, словом, корыстными. Они не освящаются участием друг в друге, почитанием, дружбой, любовью. Они не становятся духовными, а потребность в святости, которую пытаются найти в Богослужении, Таинствах, святых мощах, иконах, крестах, не обращается друг к другу, домашние не чувствуют друг в друге святости, не благоговеют перед ней, не лелеют, не берегут и не слышат ее, не ведают, что можно обретать святость, храня чистые отношения друг со другом.

Чтобы изменить выработанный стереотип отношений в семье, нужно постепенно менять весь ее уклад, индивидуальные дела заменить делами совместными. В совместных делах свести к минимуму все, что связано с пассивным восприятием (в первую очередь телевизор) и ввести действия, в основе которых лежат отношения друг с другом.

Увы, резко поменять содержание дел в доме не удается, да и не нужно на это настраиваться. Прежде, чем произойдет полная смена дел и занятий, должна произойти серьезная смена духовных отношений в семье. Ничем не заменимую помощь в этом процессе оказывают выходы за пределы дома в составе семьи.

Воскресный выход в дом престарелых, в больницу, к детям-сиротам, детям-инвалидам, к одинокой бабушке, субботне-воскресные выезды за город, не только на дачу, хотя и это не исключено, но с паломнической целью в ближайшие монастыри или храмы, равно и выезды на природу. В этих, казалось бы, «малополезных» поездках действительно может не быть какой-то определенной цели. Но в них через встречи с новыми людьми, с незнакомыми ситуациями, с новой обстановкой, появляется множество вариантов ни на что не похожих контактов членов семьи друг с другом. Именно здесь, в этой многовариантности ситуаций с особенной быстротой развивается чувство единодушия, взаимообращения, взаимодополняемости. Оно рождается в атмосфере непрерывного открытия друг друга, удивления и восхищения друг другом. Многое, что обнаруживается в этих выездах, есть на самом деле результат жизнетворчества, того удивительного, полетного состояния, когда идет непрерывное созидание себя и ближнего, новых мыслей, настроений, ощущений. Неожиданными супруги предстают не только друг перед другом, но и перед самими собой.

В этой атмосфере простых и искренних отношений совершенно преображаются дети. А их способность заражать родителей своим восторгом, беззаботной открытостью на мир и душевной щедростью усиливается в несколько крат.

Как важно поэтому, каждый отпуск проводить не в разное время, не в раздельных разъездах по разным уголкам страны, а непременно вместе. Месяц или полмесяца, проведенные вне родного дома, в новой обстановке оставляют столь значимый след в буднях семьи, что никакой другой способ проведения времени не может с этим состязаться. Ради этого начинают собираться в разных городах летние приходские семейные лагеря. Ради этого четырежды в год принимает всех желающих православное семейное поселение «Отрада» в Волгограде: два – летом, одно в декабре, одно в дни 4, 5, 6 седмиц Великого поста. Люди приезжают семьями. Живут три седмицы в церковном трудовом укладе, ходят на занятия о семейных отношениях, о церковном воспитании детей, преодолевают трудности быта, пока еще слабо устроенного (нет средств), преодолевают себя, обретают церковный образ отношений к характеру друг друга и… порой не хотят никуда уезжать, или уезжают, чтобы в следующий сезон приехать вновь.

Обновляющая сила любого подобного рода выезда – большого или малого – позволяет быстро и без болезненной ломки менять устои отношений в семье и в будние дни. По возвращении домой остается лишь сохранить то, что возникло на выезде, не растерять чувство взаимодополняемости, когда вновь окунаемся в будничные заботы. Как важно здесь соблюдение закона опережения, закона заботы о человеке прежде, чем заботы о делах. Тогда через заботы о деле будет живо струиться забота друг о друге.

Вымолила^*

А. Макарова-Мирская

Маруся хорошо помнила тот день, когда пришла война: было ясное утро, цвели цветы в цветниках. Папа вынес ее на террасу, посадив к себе на плечо… Ее папочка, такой милый, такой любимый! Папа хотел побежать к пруду по аллее, как всегда, они уже спустились со ступенек, но мама остановила их каким-то странным голосом:

• Гриша, вернись!

Папа повернулся, и улыбка слетела с его лица. Мама стояла с газетой в руке, прислонившись к столбу террасы, лицо у нее было белое: с него точно смыли румянец, а глаза мамы смотрели, словно никого не видя, мимо папиного лица. Маруся никогда не видела маму такой и испугалась, а папа, вбежав на ступени, поставил ее на пол и спросил, быстро хватая мамину руку с газетой:

• Ну что, совершилось? Война?!

• Да, — сказала мама беззвучно, — война… Мы в нашей глуши ничего не знаем… Папа пишет тебе… вот — письмо!

• Глупенькая! — отец обнял маму. — Ну, что же! Стоит пугаться!

• Не утешай, я ведь понимаю: не сегодня-завтра тебя возьмут.

• Ну и подеремся! — бодро вскинул голову папа. — Не горюй прежде времени.

Они говорили, взявшись за руки и забыв о ребенке, а Маруся слушала, не понимая. И только одно слово «война» врезалось в ее сердце, томя его непонятным ужасом.

Ночью она проснулась в слезах: ей приснилось чудовище, огромное, косматое, ужасное, и, прячась на груди старушки-няни, девочка в ужасе шептала:

• Война, нянечка… война… у нее страшные глаза и огромные руки… Она поймала папу… она утащила его…

• Ангелы с тобой, — целовала ее няня, крестя белый лобик. Война святая: на супостатов пойдет отец твой. Папочка твой пойдет гнать врагов с земли нашей. Слыхала, в церкви-то молятся, всегда христолюбивым воинством называют наших!

Они простились торопливо. Мама выплакала все слезы дома, а теперь лишь смотрела, не отрываясь, на папу. Только тогда, когда зажглись звезды, и папа, в последний раз поцеловав их, ушел в вагон, мама обняла дочку и зарыдала так отчаянно, как никогда не плакала при папе.

Они поселились в городе, в старом доме у дедушки. Дедушка был доктором и работал в больнице.

Мама теперь мало играла с Марусей, она все шила для раненых и писала папе письма. Часто, когда дедушка бывал в больнице, она говорила с няней о папе, а няня усердно молилась перед образами в детской, падая на колени, о спасении раба Божия Григория, поминая и другие, незнакомые Марусе имена.

Иногда няня брала девочку в церковь, где было много икон.

• Они тебя, голубонька, услышат, только помолись за папочку.

Непоколебимая вера была слышна в ее голосе, и эта вера передалась ребенку, пробуждая нежность к добрым, любящим святым. Складывая руки, Маруся говорила им:

• Верните папу, когда он прогонит злых, я так по нему соскучилась… Послушайте меня.

Она ждала до того ужасного дня, когда принесли телеграмму. Маруся любила телеграммы: они всегда приходили от папы, и мама преображалась, получая их: начинала обнимать ее и радоваться. В этот день, услышав звонок, Маруся полетела за телеграммой впереди няни. Мама схватила ее радостно, распечатала и вдруг зашаталась, схватилась за стул и упала на него.

• «Гриша тяжело ранен под Галичем. Приезжайте немедленно».

В шестилетнем сердце Маруси вспыхнул ужас.

• Неужели он умрет? Мама недавно говорила, что умер раненый в том большом доме, на площади; туда привозили раненых с войны.

Девочка кинулась к няне без плача с помертвевшим личиком.

• Няня, няня! Пойдем скорее туда: молиться святым за папочку.

Она билась, трепетала, тянула няню, и ужас горел в ее больших светлых глазах.

Дедушка едва успокоил ее и уложил в постельку совсем обессиленную.

Маруся проснулась поздним вечером, она была точно разбитая. В тишине до нее долетел мягкий, печальный голос деда:

• Только они, няня, она — права, только святые могут помочь!.. Такая тяжелая рана!.. а все мне наказание за то, что слишком, за заботами жизни, холоден я к Господу… особенно с тех пор, как умерла моя бедная Катя… Забыл молиться, стараясь горе свое заглушить работой… Повезите ее завтра в церковь; пусть молится за отца, пусть просит. Нужно, чтобы Маруся молилась, у меня нет сил.

Сильный мужчина закрыл лицо руками, слезы капали сквозь его пальцы. С трудом поднявшись в кроватке, Маруся сказала, борясь со слабостью:

• Я помолюсь, дедушка. Они послушают, я помолюсь.

В церкви было тихо, закончилась будничная служба, и ясно звучал голос священника, певшего молебен. Маруся стояла на коленях, она старалась слушать молитвы, но они точно улетали от нее, а в уме складывались одни слова горячей просьбы:

• Спаси папу… Спаси папу… Спаси папу, Боже наш, чтобы он не умер, мой папочка, мой милый!.. Прогоните войну, пусть папа вернется… Хорошие, милые святые, послушайте!

• Помолилась? — спросил ее дома дедушка, страдающий и осунувшийся.

• Помолилась, — отвечала она радостно, — он будет живой и приедет к нам. Святые меня послушают, они — добрые! Только няня говорит, что они не могут закончить войну; один Бог знает, когда она кончится. Няня говорит, что Бог разгневался на злых и наказывает их, и я не смею больше просить Его, чтобы Он убрал войну. Я буду просить только прогнать злых. Пожалуйста, не хворай, дедушка, папа вернется.

Снег выпал в старом саду, а от папы все не было вестей, хотя все знали, что он лежит в N лазарете, мама ухаживает за ним; знали, что ему ампутировали руку. Маруся часто писала туда письма, уверяя папу, что святые ему помогут.

Вечером она сидела у дедушки на коленях и слушала, как он говорил с няней о прошлом. Дедушка только что поправился от болезни, во время которой Маруся с няней ухаживали за ним. Они удивились звонку в дверь.

Вслед за горничной доктор сам пошел посмотреть. И вдруг Маруся услыхала знакомые голоса, увидела милое мамино лицо и похудевшее лицо папы, живого папы. Она, вскрикнув, кинулась к ним, крича дедушке:

• Видишь, дедушка, я говорила: «Святые помогут, услышат»!..

Обнимая дочку уцелевшей рукой, отец прошептал, целуя милое взволнованное личико:

• Услышали! Завтра мы все вместе помолимся им; войне я отдал только руку, но ты не горюй, крошка, зато святые сохранили для тебя папу. Надо же было что-нибудь отдать для Родины, другие отдают жизнь и папина бы пошла в общую жертву, да ты вымолила ее у святых.

Из книги «Шесть сотниц» о. Петра Серегина

О наших взаимоотношениях

Все мы одинаковые люди, ибо все суть образ и подобие Божие, но и все мы разные люди, ибо живем в разное время и каждый имеет особые условия воспитания; каждый имеет свободную волю, каждый по-своему пользуется этой свободной волей во всей сложности наших взаимоотношений, – и всегда действует Премудрый и Всеблагий и Всеобъемлющий Промысл Божий. Как употребляет свою волю каждый из окружающих меня людей – не мое дело; каждому дана свободная воля, каждый по-своему строит свою личную жизнь и каждый сам за себя несет ответственность перед Богом Жизнодавцем. Это их дело, каждый перед своим Господином стоит или падает.

Как они ко мне относятся? Несомненно так, как благоволит Бог, ибо только Он управляет миром по Своему Всемогуществу и благости, их отношение ко мне складывается по воле Божией, ибо есть воля Божия для меня, для моего подкрепления, вразумления и испытания.

Как мне к ним относиться? Вот это уж мое дело. Если их отношение ко мне суть временное явление, созданное Промыслом Божиим, то они сами для меня – только образ и подобие Божие. Как мне к ним относиться? Только любить, несмотря ни на что. Вообще я не могу не любить, ибо без любви нет жизни. А я хочу жить; что же мне любить, как не живой образ Божий? Образ моего Жизнодавца, от Которого я получил и жизнь, и дыхание, и все.

Все это так просто, если рассуждать без страстного ослабления ума (т. е. без воздействия на ум страстей моего сердца).

А если относящееся ко мне отношение людей есть воля Божия для подкрепления, вразумления и испытания моего, значит я должен увидеть, уразуметь в них волю Божию. В каждом отдельном случае знать, как относиться к тому или другому отношению, обстоятельству.

Несомненно, что воля Божия для нас суть благая и совершенная. Надо всегда разуметь и знать, чего от нас ожидает Господь в каждом отдельном случае, в каждую минуту времени. Постараться уразуметь, чего Он от нас ожидает: или терпения в испытании, или послушания во вразумлении, или дарует ободрение и подкрепление на подвиг.

Таким образом жизнь наша будет протекать для Бога, а Он для нас будет всем: подкреплением, жизнью, любовью и радостью вечной.

Корень растения не может извлечь из почвы себе питания, если не растворит ближайшие к нему крупинки (частички) земли выделенной из себя кислотой (как и желудок принятую пищу растворяет соком).

Мы же всегда должны пользоваться данной нам Богом мудростью для того, чтобы все окружающее нас и встречающееся нам было полезно для нас, для нашей вечной блаженной жизни. Мудрость строителя заключается в том, что он всякий ближайший строительный материал сможет использовать для строительства.

Притча о бережности

Пришло лето. Лесная поляна преобразилась. Множество цветочных стрелок потянулось к солнцу и заволновалось под мягкими порывами ветра. Вот где-то начал раскрываться первый цветок. Приподнялись зеленые лепестки-чашечки, и из-под них выглянуло белоснежное одеяние.

• Смотрите, какой беленький! Смотрите, какой розовенький! – раздалось вокруг, и обидный смех покатился по поляне вперемежку с обсуждающим шепотом.

Цветок немедленно закрылся и замолчал.

На следующий день, забыв вчерашнее, он снова потянулся к солнцу, приподнимая зеленые лепестки бутона. И снова смех, громче вчерашнего покатился по поляне.

Цветок захлопнулся, в испуге и смущении накинул на себя сдерживающий хомутик, чтобы ненароком не открылась сама собою чашечка.

Шло время. Много других цветов начинали также открываться, но быстро захлопывались, надевая на себя хомутики сразу по нескольку и, пережив боль, включались в общий ход насмешек над каждым новым цветком, набиравшимся смелости показать миру свои главные лепестки.

Но однажды, необычное волнение началось на дальнем краю поляны. Там какой-то цветок стал раскрываться, несмотря на смех и едкие шутки со стороны соседей.

• Смотрите, какой беленький! Смотрите, какой розовенький! – шумела поляна.

Но цветок продолжал раскрываться. Расправлялись белоснежные лепестки, струился в воздухе тонкий аромат.

И чем больше разворачивался цветок, тем тише становились смех и крики вокруг. Удивленные и зачарованные красотой, представшей их взорам, замолкали закрытые бутоны.

А цветок открылся совсем. И, покачиваясь, улыбался соседям. Было столько приветливости в этой белоснежной улыбке, столько любви к миру, что невольно ближайшие бутоны стали осторожно сбрасывать с себя хомутики и, с оглядкой друг на друга, открывать свои зеленые лепестки.

Изумленная поляна замолчала. А потом десятки и сотни бутонов последовали примеру первых, сбросили хомутики, зажимающие их лепестки, и стали раскрываться.

Удивительное цветение волной пошло по поляне. Словно солнце разделилось надвое и вторая часть его опустилась на землю.

Поляна ожила. Закружился над ней рой насекомых. Запели птицы и звери стали выходить из лесной чащобы, чтобы взглянуть на чудо. И цветы доброй улыбкой встречали каждого, кто шел или летел к ним.

УПРАЖНЕНИЯ ДЛЯ САМОНАБЛЮДЕНИЯ

Упражнение 7

Ощущение: осуждаю другого. Вопрос себе: Почему не поиск светлых качеств в другом?

Упражнение 8

Часто дома занят (а) своими делами, своими мыслями, своими занятиями. Чем живут, что делают и что переживают в это время домашние, не знаю. Радуюсь и внутренне благодарен (благодарна) им, что не мешают.

Вопрос I. Неужели такая замкнутость в себе и разрыв отношений могут быть чем-то оправданы?

Вопрос 2. Если нет, почему же я замыкаюсь? Необходимость полного углубления в работу, в свои занятия заставляют это делать? А разве в другое время я не нахожусь преимущественно в этом же состоянии погруженности в себя?

Вопрос 3. Или мне трудно быть с ними и с собой одновременно? Трудно – почему? Чего не хватает?

Вопрос 4. Может быть, душевной щедрости?

Вопрос 5. А может быть, большего – любви?

Упражнение 9

К близкому мне человеку возникло глубокое душевное чувство сострадания, желание обнять, приласкать, сказать добрые и хорошие слова.

Вопрос I. Почему же я не даю этим чувствам вылиться в действие? Почему оставляю эти переживания в себе и затем постепенно переключаюсь на другое – чаще всего, на что-то свое?

Вопрос 2. Непроявленность чувства – что это? Почему в себе я это чувство допускаю, а во вне, адресованное другому, оно не выходит?

Вопрос 3. Это чувство, возникающее во мне, – зачем оно? Чтобы пожить в этой сладостности самому (самой) или окунуть в тепло этого чувства другого?

Вопрос 4. Почему же до другого дело не доходит?

Вопрос 5. Если я знаю за собой эту замкнутость в себе и для себя, почему же не прикладываю усилий, чтобы дарованное мне чувство душевной щедрости непременно нашло своего адресата? Почему не заставляю себя прийти к другому, но легко и просто остаюсь в себе?

Вопрос 6. Почему я не развиваю в себе душевную щедрость через ее проявление в поступке, в действительном отношении к другому? Я не хочу быть щедрым? В чем же дело?

Вопрос 7. Почему об этом не каюсь, не скорблю Богу? Совесть же понуждает меня, почему ее не слушаюсь?

«Домострой»

КАК В ЦЕРКВИ БОЖИИ И В МОНАСТЫРИ ПРИХОДИТЬ С ДАРАМИ

А в церкви Божьи всегда приходить с верою, не во гневе и без зависти, без всякой вражды, но всегда со смиренною мудростью, кротко и в чистоте телесной, и с подношением: со свечой и с просвирой, с фимиамом и с ладаном, с кануном и с кутьей, и с милостыней, – и за здравие, и за упокой, и к праздникам также по монастырям пойдешь – также с милостыней и с подношением.

Когда принесешь к алтарю свой дар, вспомни евангельское слово: «Если что-то имеет брат твой против тебя, оставь тогда дар твой пред алтарем, и пойди помирись прежде с братом своим», – и только тогда принеси свой дар Богу от праведного добра своего: от неправедного стяжания неприемлемо дарение.

Сказано было к богатым: «Лучше не грабить, чем милостыню давать от неправедно добытого». Полученное неправедно верни обиженному тобою – это достойней милостыни, Богу же приятен дар от праведного прибытка, от добрых дел.

Глава пятая. ПОДВОДНЫЕ КАМНИ ТРЕБОВАНИЯ

Любовь не знает раздражения. Но вряд ли найдется супружеская пара, которая могла бы сказать о себе то же самое. Раздражение знакомо каждому человеку и, пожалуй, более всего оно проявляется именно в супружеских отношениях. Действительно, на работе мы сдерживаемся, на улице стесняемся, в гостях скрываем, а дома… дома распускаемся.

Стоит, однако, затрещать входному звонку, как мы немедленно преображаемся и с милой улыбкой идем встречать гостей. Следы бушевавшего раздражения остаются лишь в небольшой дрожи голоса, да румянце на щеках.

Может быть, поэтому хотя в каждой семье знают, что бури у них – частое явление, вместе с тем думают, что в семьях окружающих царит благополучие.

Однажды психологи предложили незнакомым людям сесть в общий круг и, вооружившись мужеством, рассказать друг другу о трудностях в семье. Результат разговора поразил всех – трудности оказались одинаковыми. А наиболее частым явлением, разрушающим отношения в семье, оказалось раздражение.

Еще поднимаясь по лестнице, я был занят одной мыслью – вынесено или не вынесено сыном ведро с мусором. Вчера был серьезный разговор. Договорились твердо и навсегда – ведро выносит сын.

Открываю дверь, вхожу в комнату. Навстречу бросается он.

• Наконец-то! Знаешь, что было сегодня в школе?

Но меня не интересует сейчас, что было в школе. Меня интересует, прежде всего, вынесено или нет мусорное ведро. Глаз невольно косится в угол. Там стоит ведро, полное бумаги, сухих цветов и картона.

Словно что-то обрывается в душе. Досада, неприязнь, раздражение – все смешивается в одно. Наверное, очень сильно изменилось мое лицо, если сын так торопливо бросился к ведру.

• Я забыл, я сейчас вынесу.

Но уже никакие оправдания не могут изменить мое настроение.

В другой раз мы договариваемся в семье, что посуду убираем сразу, как только заканчиваем есть. Вечером возвращаюсь с работы, и обнаруживаю стол, полный грязной посуды. Нет, я ни слова не скажу ни жене, ни дочери. Молча сгребу чашки и тарелки, отнесу на кухню и начну мыть. Только в каждом движении моем будет очень много старания. Посуда от этого будет грохотать, мытье будет шумным. Потому что должны, должны, должны они услышать и понять, понять, понять, что посуду нужно убирать сразу.

После этого я долго еще не смогу улыбаться, потому что в душе вместо приветливости будут тщательно скрываемые досада и раздражение.

Замечено, что раздражение зачастую связано с неожиданностью. Неожидаемая ложь супруга или супруги, неожидаемое упрямство, неисполнительность, настойчивость, ирония, насмешки, исходящие от другого, разворачивают в нас эту негативную эмоцию.

Раздражение рождается в адрес того, что мне неприятно, мною не принимается, не признается, что не согласуется с собственными представлениями о добром и положительном.

Раздражает самоутверждение другого. Малейшая интонация самоутверждения или упрямства, идущая от другого, резко обостряет раздраженное состояние.

Где же, в каких глубинах души рождается эта негативная эмоция? Что есть ее причина и где скрываются возможности управления ею?

Первая ссора возникла неожиданно. Начали вместе жарить картошку. Она закрыла сковороду крышкой, он заметил ей, что картошка будет поджаристей, если жарить без крышки.

• Но тогда она высохнет.

• Не успеет. Ты сделай сильный огонь и она поджарится.

• Знаешь, я сделаю так, как я знаю, а ты как-нибудь в другой раз сделаешь по-своему.

• А что ты вдруг обиделась?

• Никто ни на кого не обижался.

• Он некоторое время молчал, а потом сказал:

• Взяла бы да сняла крышку. Тогда ничего не произошло бы.

• Знаешь, что… Иди-ка ты со своей картошкой!..

Она швырнула нож на стол и убежала в комнату. Слезы душили, обида комом горьким и сладостным одновременно, с болью подкатила к горлу.

Потом, наплакавшись, они помирились. Но с этого дня ссоры стали вспыхивать с непредсказуемой частотой. Поводы были случайными, но атмосфера противостояния разверзалась каждый раз остро и сильно. Иногда ему или ей удавалось сдержаться, не ответить – стоило это всегда большого труда.

Желание настоять на своем было настолько сильным, что возникало агрессивное движение – уколоть другого, ранить словом до душевной боли. Все действия сливались в одну задачу – привести другого к покорности и беспрекословному послушанию. Чувство собственной правоты становилось предельно сильным. Возникало бунтующее недоумение – все предлагаемое настолько неоспоримо, настолько правильно, что противодействовать этому может лишь человеческое упрямство. Движением души это упрямство узнавалось в другом и немедленно рождало приступ раздражения. Досада, что другой не может так ясно увидеть истинность мною сказанного, смешивалась с желанием подавить человеческую непокорность другого и возбуждала нарастающую неприязнь к нему. На высоте этой неприязни оставалось одно – либо броситься на другого, либо швырнуть все и уйти.

Каждое ответное слово только взвинчивало атмосферу. Все, даже ласковость и улыбка воспринимались, как желание другого настоять на своем. В этом состоянии ссоры усмирить другого могла лишь одна фраза, обладающая преображающим действием:

• Ты прав (или права), прости меня.

Чтобы произнести ее, требовалось огромное усилие над собой. Знать свою правоту и соглашаться, что прав другой, просить у него прощения и через это утверждать его правоту – для этого нужно быть или очень волевым или действительно любящим человеком. Можно быть еще смиренным или кротким.

Наверное, нет семьи, которая не встречалась бы в себе с чем-то, что составляет падшего человека в нас и через что возникают в отношениях друг с другом различные напряжения. Правда, если мы не преодолели в себе греховность, нам в минуты напряжений видится, что другой не прав, что другой плохо поступает, что так, как он делает, нельзя, что я не могу позволить при мне или со мной так поступать. Нам и невдомек, что грешит в эту минуту не только другой, но и я грешу. Более того, возможно, грешу более, чем он.

Обычно первое, с чем молодые встречаются в себе вскоре после венчания – это чувство собственности: «Ты мой муж (или – ты моя жена). Отныне ты – часть меня. Такая же часть, как рука или тело мое. Так же назначен (а) к послушанию и единогласию как и все части моей собственной души. Во всех частях собственной души своей я – одно, почему же ты, как собственная моя часть не заодно со мною? Должен (должна), обязан (обязана) быть заодно. Слушайся, повинуйся – ты собственность моя». При такой позиции не избежать напряжений, обид и ссор. Не скоро увидится, что это позиция себялюбца. Еще дольше будет закрыто сердцу, что Господь призвал нас в семью ради нашего собственного служения ближнему. Не только он, но мы прежде всего будем держать отчет перед Богом, привели ли вторую половину к Нему или погубили ее. «Господи, вот я и вот – жена моя (или вот – муж мой), которого Ты мне дал. Терпением, которое Ты мне давал, я преодолевал уязвляемое себялюбие свое. Смирением, которому Ты меня учил, я за всем, что было с нами, искал и находил волю Твою. Ревностью о благословениях Твоих я следовал заповедям Твоим. Мир, который Ты нам дарил, я сохранил. Благодать, которою Ты нас животворил, я жил».

Чтобы так прийти к Богу и искренне произнести эти слова, нужно иметь живую и искреннюю веру. Ею благословения Божии будут ценимы больше, чем себялюбие. Благословение жить мирно, благословение служить ближнему будет дороже себялюбия. Тогда потерпишь ближнего, позволишь ему делать так, как он хочет. Тогда присмотришься к нему, увидишь, постараешься понять, почему он так делает. Может быть это даже и лучше, чем знаешь ты.

В отношениях с ближним можно иметь радение о себе, чтобы свое исполнить, можно радеть о деле, тогда мирно обсудить, как лучше; можно радеть о самом ближнем, чтобы он оставался в настроении, которое спасительно для него; можно радеть о Боге, чтобы самому оставаться в благодатном присутствии Бога в сердце и Им и о Нем радеть о ближнем.

Не скоро и не сразу супруги начинают различать все эти четыре возможности. Могут знать о них, но не будут опытно различать их. Там же, где наступает это различение, супруги начитают обучаться пребыванию в нужном настроении.

Если же себялюбие не преодолевается, оно будет порождать все новые ссоры.

Увы, в механизме ссоры всегда есть один рубеж, после которого раздражение разворачивается неуправляемо. До этого рубежа никто из супругов не задевает личности другого. Разговор может идти о картошке, о стирке, о видеофильмах, о Церкви. Может даже возникнуть спор. Включится в работу вся память, вся логика, будут призваны на помощь виртуозность мышления и возвышенность эмоций, но раздражения не будет. Оно появится в то мгновение, когда один из супругов почувствует «слепое» упрямство, надмение или самоутверждение другого. Неважно, так ли оно будет на самом деле или нет. Он почувствовал – и этого достаточно. Рубеж смят. С этой минуты в человеке действует уже не движение беседы или спора – разворачивается движение противоборства. Личность одного начинает борьбу с личностью другого. Возникает желание уже не убедить, а покорить, подавить в другом его упрямую настойчивость. В несогласии другого будет видеться теперь непокорность, в стремлении объясниться – навязчивость, в переходе на другую тему – обидное пренебрежение, в шутке – гордость и самоуверенность, в молчании – игнорирование. Каждое действие другого будет восприниматься как проявление личности, не желающей ни с кем считаться. А что может более оскорбить самолюбие человека, чем открытое игнорирование другим его мнения, его представлений. Супруги, сами того не сознавая, начинают наезжать друг на друга.

В простой беседе иные взгляды другого не имеют противостояния. В ссоре каждое слово другого воспринимается как его самоутверждение. Это оскорбляет, обижает, возмущает. Таково ли на деле отношение другого или нет, не имеет уже значения. Таковым оно воспринимается. В таком случае остановить ссору может лишь одно – изменение восприятия. Кто-то должен первым изменить свое восприятие, тогда изменится восприятие другого. Для этого не нужны слова, необходимо действие.

• Ты права, прости меня.

Лишь спустя несколько дней можно будет вернуться к острой теме и уже не в атмосфере ссоры, а в атмосфере беседы разобраться, как же лучше – с крышкой или без крышки жарить картошку, руками или машинкой отжимать белье, так или по-иному воспитывать детей.

Других способов остановить ссору нет. Кто-то из супругов непременно должен произнести добрую фразу. Обычно это делает тот из них, в ком больше любви, в ком больше душевной щедрости, кто более устремлен к другому и занят поэтому утверждением другого, а не себя, любит ближнего и много меньше любит свои предложения или взгляды. Тем более это возможно там, где одного из супругов подвигает к мирным отношениям вера во Христа. Живые отношения с Богом, молитвенное чувство благословленных и в данную минуту благословляемых Богом отношений с ближним, благодатный мир и благорасположение на сердце – любое из них теряется в тот же час, как только человек входит в ожесточенную настойчивость на своем. И наоборот — смирение перед волей Бога, попускающей ближнему оставаться в его самоутверждении или упрямстве, любовь к ближнему, в которой совершается по вере заповедь Божия о любви – любое из перечисленных настроений хранит и удерживает в верующем сердечную потребность мира с ближним.

При этом не будет утверждаться заведомая неправда. Только сроки согласия с истиной будут на некоторое время отодвинуты. Ссора потому и возникает, что каждый из супругов, нарушая логику развития, требует от другого согласиться с его предложением немедленно. При этом игнорируется необходимость жизненного опыта, в результате которого человек сам приходит к подобным же представлениям. Вне собственного опыта принять предложения возможно лишь там, где есть глубокое доверие к ближнему. В супружеских отношениях такое доверие проявляется не всегда. Тогда и остается один выход – не торопить другого, чтобы он сам мог убедиться в справедливости предложенного. Помощь и забота становятся тогда центральными движениями супруга, первым произнесшего добрую фразу:

• Ты прав, прости меня.

Пройдет немало времени, прежде чем супруги научатся не доводить отношения до кульминации ссоры. Придет умение улавливать самое начало разрушения – раздражение. Чутко схватывать момент, когда переходится рубеж и беседа, разговор становятся противоборством. Иногда мы применяем лукавый прием, когда начинаем требовать от другого научиться сдерживаться, не входить в раздражение и этим не провоцировать в нас раздраженное состояние. Увы, такое требование немедленно превращается в масло для огня.

• Что ты вдруг обиделась? Прекрати раздражаться. Ты знаешь, что раздражение разрушает отношения. Зачем допускаешь его?

Ни одна из этих фраз не способна помочь другому справиться с раздражением. Напротив, раздражение будет лишь усилено.

Любая из этих фраз несет в себе логику борьбы с другим и будет порождать лишь контрвспышку уязвленного самолюбия. Помочь другому справиться с раздражением возможно лишь одним способом – иссушить раздражение в себе.

Раздражение – это эмоция. Эмоции же не возникают сами по себе. Они есть следствие. Например, известие о смерти, утрата близкого человека переживаются как горе; достижение результата, обретение желаемого переживается как радость; бездеятельность рождает скуку; сознание одиночества при желании иметь друзей рождает тоску, отчаяние.

Раздражение появляется там, где в человеке есть требование. Человеку не безразлично, как вести себя – какие слова говорить, какие совершать поступки. В родительской семье он усвоил нормы поведения, запечатлел образ жизни, обрел собственные взгляды. Далее, читая книги, общаясь с людьми, фантазируя и размышляя, он строит в своем сознании образ человека, наделенного привлекательными и важными для него свойствами. Таким ему самому хочется быть. Этому образу он подражает, этот образ считает идеальным, истинным, правильным или просто наиболее адекватным сегодняшней действительности. Этот образ – норма, с которой он сравнивает свое поведение и поведение других людей.

Наличие такого образа невольно рождает желание видеть его в конкретных поступках, словах и представлениях окружающих. Хочется видеть собственную жену ласковой и заботливой, мужа непьющим и некурящим, детей умными и послушными. Желание рождает ожидание и потребность увидеть реализацию образа. Поднимаясь по лестнице, я надеюсь найти мусорное ведро пустым, обеденный стол чистым от посуды, жену, меня встречающей, сына и дочь сидящими за домашними заданиями. Захожу в квартиру и обнаруживаю ведро, полное мусора, заваленный посудой стол, занятую своими делами жену, сидящих перед телевизором детей. С этой минуты с эмоцией, разверзающейся во мне, я уже не могу справиться.

Моя потребность найти образ реализованным неудовлетворена. Эмоцией неудовлетворения и является все, что я начинаю переживать в это время.

Не всякое ожидание рождает раздражение. Только то, в котором появляется требование к другому. Требование быть таким, как я хочу. В этом случае ожидание становится личностно оснащенным. Я уже не просто носитель определенных образов поведения людей вообще, но активный преобразователь всех родных и близких по образу и подобию моих представлений. В этой активности преобразования и лежит начало требования, которое и выражается в разного вида наездах на ближних. Извне преобразующая деятельность заставляет меня вмешиваться во все, что происходит в семье. При этом я воспринимаю себя единственным и полноправным и часто самонадеянным творцом мира, ограниченного моей квартирой. Бог сотворил небо и землю, я сотворю свой дом. С этим неосознанным стремлением я и начинаю созидать отношения в семье, не подозревая, что за этим стоит дух превосходства. Грешному человеку свойственно не сознавать себя. В нем отсутствует разумение того, что ему доступно сознание лишь некоторой небольшой части окружающего мира, но не весь мир. В нем есть знания, ревность и дух. В цельном христианине все три не разнятся между собою, но составляют единое целое. Что человек знает, о том он и ревнует в своей реальной, практической жизни и движим в этом Духом Божиим. Грешник же не отдает себе отчета, чем и как он живет. У него центром жизни является область собственных представлений или знаний о мире. Ими он живет, об их умножении радеет или ревнует, их и предлагает всем вокруг. Собственные представления или знания – для него это и есть жизнь. При этом дух, которым он живет есть дух превосходства. Поэтому и ревность его вся направлена на внедрение своих знаний в сознание других людей, не разбираясь, надо им это или не надо. Сам человек духа своего может не распознавать. Он увлекается ревностью и живет своими представлениями. Так начинающий воцерковляться супруг вновь обретенными знаниями-представлениями о вере, как кастрюлей, накрывает всех своих домашних. Сегодня он носится с одной книгой подмышкой, завтра – с другой. Сегодня вещает из одного источника, завтра – из другого. В мирском варианте – это постоянная занятость новостями. Одни он ловит из телевизора, другие вытягивает из газет, третьи из сплетен, последние он собирает на работе, среди друзей. Поэтому он не может жить без телевизора, без газет, без друзей или подруг. Что из того, что человек с таким нравом стал верующим и уже десять лет как ходит в храм? Привычки и манеры жизни остались те же. В храм, возможно, он ходит для того, чтобы иметь утешение, или удовлетворить потребность непритязательной веры, или состояться в новом церковном служении, или занять место в церковной иерархии, или иметь приличный для нашего времени прибыток, или мало ли еще для чего. О том, что обретение веры должно иметь отношение ко внутреннему его переустроению, он не задумывается.

Другой центром своей жизни видит ревность практического служения, чтобы все знания воплотить в жизнь. Он весь горит в своей ревности. Сам старается жить и служить так, как узнал (из книг, из проповедей, из лекций, из фильмов), и ближних своих теперь ввергает в эту новую жизнь. Он не отдает себе отчета, что в своей ревности движим тем же духом превосходства, как и первый. Выдает себя этот дух превосходства соответствующими настроениями и поступками. То досада, что другие не делают так, как он ревнует, то раздражение на них. В зависимости от особенностей характера, он может тихо надуваться в себе недовольством или тут же вмешиваться, чтобы исправить или запретить, а может сразу раздражаться, приходить в негодование и ропот. Он за всем и за всеми бдит, он все замечает, от него не укроется ни одна мелочь. В беседах он постоянно кого-нибудь осуждает. В себе самом он искренне живет своей ревностью, в ней доволен и видит себя превосходным, и в своих поступках оправданным, через нее чувствует не только возможность, но и право иметь описанные выше настроения и поступки. Оправданием такого поведения ему служат знания. Ведь он все лучшее и самое правильное несет ближним. Одно только невдомек ему, что дух, которым он делает все это, противен Богу.

Неведомо, сколько пройдет времени, прежде чем не прочитанные строки, не настоящая книга, а само покаяние откроет ему правду худого внутреннего устроения. Тогда только начнется действительное его преображение, которое будет совершаться не в познании только и не только в ревности его, но и в духе. Пока же не придет необходимое покаяние, супруг, оставаясь в том, в чем есть, неожиданно для себя будет натыкаться на подобное же поведение со стороны другого. Увы, проходит немало времени, прежде чем придет разумение происходящего. А до этого ссоры и раздраженные состояния будут неестественными, но спутниками семейных отношений.

• Что же делать?

• Снять требование.

• Разве это возможно? Ведь тогда все остановится в доме или покатится неизвестно куда.

• А вы попробуйте.

Женщина ушла, недоумевая и досадуя по поводу странного совета, но на всякий случай решила все же испытать счастье. Спустя месяц она с удивлением обнаружила, что в доме все осталось по-прежнему и, похоже, не собиралось куда-либо катиться. Изменилась только она сама. Стала спокойнее, появилась не свойственная ранее уравновешенность. Раздраженное состояние все больше стало заменяться терпением и улыбчивостью.

• Я поняла. Контрнаступлением – выговорами, криком, ворчанием – ничего не сделаешь. Только обостришь отношения. Даже хуже – у окружающих появляется ко мне настороженность, и даже боязнь, как бы опять не сделать против меня что-нибудь недозволенное. Только недозволенное мною, сами-то себе они все позволяют. Пока я есть, все и держится на моем крике, а как нет меня, так все делается, как им нравится. Разве это верно? Чувствую я, что-то другое должно быть.

Прошли годы, прежде чем через ее понимание оно, «другое», пришло в семью. Пришло одновременно с любовью. Любовь же пришла вместе с верой.

Если присмотреться к собственной раздраженности, обнаружится главная характеристика этого состояния – отвержение другого.

Другой в том качестве, в каком мы его застали, не просто не принимается, – к нему рождается неприязнь. Нам не нравится только некоторое качество или свойство в другом, а неприязненное отношение рождается к самому человеку. В эту минуту он весь видится нами негативно. Неприятное нам качество в нашем восприятии выпирает с такой силой, что заслоняет все остальные свойства человека. В стремлении уничтожить в нем негатив мы на самом деле устремляемся к уничтожению самого человека. Отсюда острое желание причинить ему боль – чтобы знал, как впредь поступать, унизить его — чтобы навсегда запомнил. С уст срываются бранные слова, оскорбления, насмешки. В душе переживается язвительность. Такое состояние закономерно – любая негативная эмоция будь то раздражение, досада, злоба, гнев, ненависть есть в основе своей низведение другого человека.

А любовь утверждает другого. Поднимает, возносит любимого в своем восприятии. Если она встречается с негативом другого – прощает. В этом удивительное, ни с чем не сравнимое, свойство любви. В этом ее сокровенная тайна.

Влюбленность бывает слепой. Она может не замечать отрицательных проявлений другого, окрашивает восприятие любимого в розовые тона.

Любовь слепой не бывает. Напротив, именно отрицательное в другом, безнравственное, ложное в нем она видит отчетливо. Болью сердца, состраданием ему, печалью за другого, скорбью это особое сердечное видение открывается в человеке с приходом любви. В своем определении негативного, нечеловеческого в человеке она безошибочна. Как тонкий слух улавливает малейшую фальшь в звучании музыкального инструмента, так и сердечное зрение выявляет всякое проявление безнравственности в другом. Отношение к безнравственному может быть разным, в зависимости от характера любящего – терпеливым, снисходительным, строгим, нетерпимым. Но всегда это – отвержение безнравственного ради Божьего образа в человеке. Любовь видит, слышит, чувствует, любит Божье в человеке, образ Божий в нем. Но вместе с тем и всего человека любит, какой бы он ни был. В этом кажущемся противоречии непередаваемая тайна любви. Человек слышит себя любимым не в каких-то особых качествах своих, но чувствует, что он весь любим таким, каков он есть. Потому и способен он принять от любящего какое-либо попечение о тех или иных свойствах своего нрава. Равно и согласиться на строгое отсечение в нем и неприятие худых сторон его характера.

Мы увидим, что любящий относится к другому всегда деятельно, всегда активно. Это движение заботы, пронизанное стремлением помочь другому увидеть негатив и справиться с ним. Человек окутывает любимого волной доброты, душевного тепла. В эти минуты пробуждается удивительная виртуозность действий, благодаря которой ситуация в несколько минут поворачивается множеством граней. Сердечная проникновенность, тонкий юмор, неожиданность и удалость поступков – всё это может присутствовать. Устоять против этого невозможно. Может быть, именно поэтому любовь не знает поражений. А может быть еще и потому, что умеет она мудро терпеть и ждать. Она видит, что в одно мгновение сознание не перестроится, и нужны месяцы, а, может быть, годы проб и ошибок, прежде чем придет к другому разумение правды.

Есть принципиальная разница между негативными эмоциями и эмоциями любви. Первые рождаются неудовлетворенностью требования к другому, вторые – движением заботы о другом. Поэтому первые отторгают другого, вторые привлекают его к себе. Первые по сути своей есть низведение другого, вторые – утверждение его. Если любишь, значит, даришь жизнь. Первые всегда смешаны с досадой, вторые никогда не теряют ласковости к другому. Первые нередко рождают чувство бессилия, вторые всегда пронизаны верой в другого. Первые отнимают силы у другого, вторые придают силы, чтобы жить.

Справиться в себе с требованием к другому непросто. Только любовь способна одним движением изгнать это стремление, когда хочется волевым путем изменить другого. Если же этого нет, остается одно – научиться не требовать и научиться прощать.

Случаев проявления требования безчисленное множество. Они очень индивидуальны и в каждой семье всегда особенные.

Один из супругов уронил чашку. Чашка разбилась. Другому жаль её, и на фоне этой эмоции рождается требование бережно относиться к посуде. Это требование не обращено к посуде вообще, оно всегда имеет в виду уже разбитую чашку. Возникает парадоксальное состояние – бережность требуется по отношению к тому, чего уже нет смысла беречь. Однако, сам человек этой парадоксальности не сознает. Он весь поглощен раздражением и досадой. Первое рождено в нем неудовлетворенностью требования, второе – парадоксальностью переживаний.

Любящий же простит, потому что увидит не разбитую чашку, а состояние другого. Вряд ли найдется человек, который будет равнодушен к разбитому, тем более, если это произошло случайно. Разве этих переживаний другого не достаточно, чтобы в будущем быть аккуратнее?

Это один случай. Случай второй. Супруги опаздывают. Один из них замешкался в сборах. Другой сидит или стоит в двери и нервничает. Внутренне он там, где они скоро должны быть. Его желание быть вовремя не удовлетворяется. Должны быть в семь часов, прибудут на десять минут позже, на двадцать, на тридцать. Внимание невольно сосредотачивается на времени, убегающем и оставляющем все меньше и меньше шансов на минимальное опоздание. Возникает ощущение сжимающегося времени, которое резко обостряет состояние ожидания. Появляется раздражение и острое желание подхлестнуть другого. При этом ожидающий не заметит, что в качестве подхлестывания воспользуется одним из способов низведения другого, которое наносит боль, задевает его достоинство. И то, и другое противоестественно. Состояние раздражения уже есть низведение, а испытывающий раздражение не отдает отчета в том, что делает.

Любящий же одновременно присутствует и там, где они должны быть и поэтому чувствует ситуацию опоздания, и здесь, где другой не успевает или не хочет успевать. Он не будет сидеть или стоять у двери, не будет ворчать, ругаться. Он будет помогать. В первом случае, когда другой не успевает, будет помогать в сборах. Во втором – когда другой не хочет успеть, поможет осознать опоздание, на расстоянии почувствовать боль и волнение других, кто вынужден их ждать. Любящий в сердечной заботе устремляется не к ситуации опоздания, а к человеку, который опаздывает, и к людям, которые ждут, в одновременной заботе, не противопоставляя одних другому. В этом его отличие от требующего. Отсюда его свобода от ситуации и забота о ближнем. Отсюда его одновременные шутливость и настойчивость, его строгость и жизнеутверждение, его бережность и требовательность, находчивость и строгость.

Случай третий. Супруги обсуждают ситуацию. Как поступить? Предлагают разное. Никак не придут к согласию. Несогласие другого начинает раздражать. Разговор из обсуждения быстро перерастает во взаимное обвинение. Припоминаются друг другу их прошлые грехи, ими каждый пытается как можно круче обвинить другого и заставить замолчать. Несколько раз они пытаются вернуться к нерешенной ситуации, но вновь сбиваются на обвинение друг друга. Более того, само возвращение от прошлых грехов к настоящему каждый пытается использовать как лишнее подтверждение неправды другого.

• Ты тогда поступила неправильно и сейчас, посмотри, что ты делаешь.

• А ты на себя посмотри. Помнишь, два месяца назад…

Состояние требования неуправляемо до тех пор, пока человек не сознает того, что делает. Стремление прийти к взаимному согласию полностью вытесняется стремлением привести другого в согласие с собой. Отсюда черпается та безудержная энергия, которая раздувает малейшее отчуждение до вселенского скандала. Требование, чтобы непременно другой согласился со мной, ослепляет. Человек перестает видеть ситуацию и нередко в угоду победе любой ценой начинает придумывать случаи, которых не было, и аргументировать свои доводы заведомой ложью. В глубине души он ловит каждый миг собственной неправды, но в пылу борьбы уже не находит сил и времени остановиться, осознать происходящее. Даже явная правда другого в этом состоянии уже не может быть принята. Все в другом будет видеться неверным.

Любящий требовать не будет. При активном несогласии другого он примирится с тем, что предлагает другой. Там, в самой ситуации, когда предложенное другим действие будет происходить, он, другой, поймет свою ошибку. Либо в самой же ситуации любящий увидит, что не он был прав. Поэтому нет смысла препираться – опыт жизни есть лучший учитель каждого. А жизнь человеческая и есть бесконечное ученичество. Торопливость, рождающая требование, обрезает сроки и делает скудным жизненный опыт, вне которого мудрость приходит лишь в одном случае – при абсолютном доверии другому, прошедшему этот опыт. Активное несогласие другого противоположно состоянию доверия и поэтому нет смысла настаивать на своем. Любящий видит это и поэтому мудро отходит в сторону, чтобы не препятствовать движению обретения жизненного опыта. Но в самой ситуации он не просто будет наблюдателем, а в постоянной обращенности к другому станет его верным помощником.

Случай четвертый. Ожидание, что другой должен выполнять цепь определенных обязанностей. Должен ходить в магазин, должен готовить пищу, должен стирать пеленки, должен мыть полы, должен много зарабатывать или много работать, должен любить, уважать, одаривать подарками или нежностью и т. д.

Неудовлетворенность в этом требовании приводит к самым острым конфликтам, к состоянию отчаяния, безнадежности, желанию расторгнуть брак, освободиться от неугодного другого. Впрочем, не столько неугодность другого испытывается при этом, сколько его нелюбовь или бесчеловечность, которые видятся в проявлениях несоответствия должному. Логика до нелепости простая – не делает должного, значит не любит.

Но любящий не знает по отношению к другому состояния «должен». Должен кому? Мне? Какая же тогда это любовь, если с ней смешалась корысть. Любовь характеризуется щедростью, она сама дает и никогда себе не требует ни должного, ни случайного.

Но и слепой любовь не бывает. Движением сердца она видит в другом эгоизм – нелюбовь. Она знает, что это несовершенство и болезнь другого. Он, другой, не прошел в своей жизни ступеней, на которых человек освобождается от эгоизма. Эти ступени ему еще предстоит пройти. И задача любящего – окружить его заботой на этом пути, собственным примером позвать к другому образу отношений и вовремя показать, каким он – другой образ отношений – может быть. Эта труднейшая задача супружеской жизни. В ней смысл семьи, в ней смысл жизненного пути, который люди проходят в качестве мужа, жены, родителей.

Семья, в которой пришли к пониманию этого смысла, не распадется. Ситуации требования со временем будут все увереннее замещаться симпатией, нежностью, приятием друг друга, умением прощать, терпеливо относиться к недостаткам другого, готовностью видеть временность этих недостатков, глубокой верой в другого. Все реже и реже будут приходить к ним негативные эмоции, пока не растворятся в океане тепла, заботы и спокойствия за другого.

В этом движении будет много нелегких минут. Но все прекрасное всегда трудно.

Добавим к этому еще и следующее. Если с любовью сочетается вера, тогда появляется упование на Бога, наблюдение Его Промысла, ожидание и испрашивание Его благословения. Это обращение веры к Богу отлагает в нас надеяние на себя, изгоняет в нас требование. Вера надеется на Бога. Верит в Его заботу о супруге, наблюдает Премудрость Бога в устроении вразумляющих или наставляющих событий. Верою человек утешает ближнего. В вере находит силы согласиться с явно худыми предложениями ближнего и искать мира с ним, желать лада в отношениях и держаться за них при том, что ближний своими делами может разрушать внешние условия жизни. Верующему действительно с любимым и в шалаше рай.

К этому прибавим удивительные слова Пюхтицкого духовника о. Петра (Серегина) –

«Шесть сотниц»

«Любовь для нас – источник блаженства, луч Божественного света, поток жизни и радости. Но, любя ближнего, мы не должны считать его первопричиной (источником) нашей радости. Все тварное только отражает в себе славу Божию, как зеркало – свет.

А источник силы, красоты, любви и блаженства есть Бог. Поэтому сердце наше живет, питается и блаженствует не чем-нибудь тварным, а силой и славой Божией, проникающей всю тварь. Нам дана любовь к ближнему, творению видимому, близкому, осязаемому чувствами, для того, чтобы мы познали, нашли в любви радость, блаженство и жизнь нашу. Но чувство это совершенствоваться будет не от неразумной, «слепой» привязанности нашей к предмету любви, к тварному, как источнику жизни или радости. Любовь наша, возникнув к ближнему, как образу Божию, должна усовершаться (очищаться) страхом и трепетом перед Богом, простираться к Нему, первообразу нашему, источнику нашей жизни и блаженства, давшему нам, в наше сердце, дар любви не только как залог блаженства, но для усовершенствования нашего и как залог благодати Духа Божия, всегда вопиющего в сердцах наших: Авва Отче! (Мк.14:36) …Любовь совершенствуется, возвышается через жертвы для любимого. Где уклоняются от жертв, там затухает любовь, затухает жизнь. Погаснет любовь – род человеческий прекратит свое существование. Брак без любви недопустим.

Любовь во исполнение заповеди есть любовь во исполнение воли Божией, для Бога. Поэтому она должна быть непременно саможертвенной, т. е. с отвержением в сердце желаний ветхого человека, тлеющего в похотях (культ чувству) греховной прелести (самообольщения, самообмана). А похоть суть тройственная: похоть плоти, похоть очей (к мирскому) и гордость житейская (желание себе преимущества в чести и в достоинстве на земле). Любовь в удовлетворении своей похоти, для своего удовольствия, не может служить к исполнению воли Божией, завещавшей нам: отвергнись себя в крестоношении (Мф.16:24).

Любовь нам дана (заповедана) для личного спасения и для созидания Царствия Божия, ибо только в Церкви Божией мы спасаемся. А любовь похотная, неистинная, есть самолюбие, которое растлевает нас и порабощает врагу и разрушает Царствие Божие. Поэтому за умножение беззакония, изсякнет любы многих (Мф.24:12), ибо греховно мы любим предмет до тех пор, пока он доставляет нам греховное наслаждение. Если он уже не сможет этого нам дать, то мы охладеваем к нему, или гневаемся на него. Таким образом, любовь греховная легко превращается в гнев, что отнюдь правды Божия не соделывает (Иак.1:20)».

СПОСОБ РАБОТЫ

Снять требование к другому.

Зачем нужен жених^*

Марья Николаевна умела смотреть и вдаль, и во что бы то ни стало стремилась хотя одному своему брату открыть широкую дорогу. Она знала, что для этого, прежде всего, нужно, чтобы братьев ничто не отрывало от научных занятий, а этому первым препятствием становилась бедность. Чтобы сколько-нибудь облегчить участь семьи, конечно, можно было пожертвовать младшей сестрой и выдать ее замуж за дьячка, который бы принял отцовское место, но Марья Николаевна с такою мыслью никак не могла помириться: она никем не хотела жертвовать, кроме себя самой, и нашлась, как это сделать. Энергическая девушка, пользуясь любовью и уважением купеческого дома, в который сбывала свои ковры, необыкновенно ловко и быстро просватала свою младшую красивую сестру за приказчика этого дома, молодого человека, который, по соображениям Марьи Николаевны, подавал добрые надежды, и не обманул их: сестра ее была за ним счастлива. Тогда Марья Николаевна чрез несколько же дней после сестриной свадьбы явилась к архиерейскому секретарю, поднесла ему в подарок ковер своего рукоделья и просила дать себе самой жениха, как единственной теперь незамужней дочери слепого дьякона. Секретарь посмотрел на нее, улыбнулся и, взяв ковер, довел ее просьбу до архиерея. Марья Николаевна представилась и владыке, который в свою очередь тоже на нее посмотрел и промолвил:

• Стара!

• Чего изволите? — переспросила, будто не расслышав, Марья Николаевна.

• Я говорю, что ты стара.

• Тридцать два года, владыко, — отвечала, не смущаясь, Марья Николаевна.

• Вона как! Эко стара…

• Всего тридцать два года!

• Совсем стара!

• Ну, только воля ваша, владыко, а мне жених, как вам угодно, нужен.

• Все врешь: ни на что он тебе не нужен…

• Ей-Богу, владыко, нужен.

И Марья Николаевна так основательно рассказала, зачем ей нужен жених, что архиерей стал убеждаться ее доводами и заговорил в другом роде:

• По этому судя, оно точно, он тебе по хозяйству нужен.

• По хозяйству же, владыко, по хозяйству и нужен. Явите свою милость и не откажите мне его даровать.

Архиерей был человек очень участливый и добрый.

• Гм… даровать, — заговорил он, — именно только уж надо даровать, да вот еще у меня на твое горе женихи-то все очень молоды.

• Ничего, преосвященнейший владыко, что ж, я всяким буду довольна.

• Ну-у! Вот ты какая уветливая, и молодого берешь!

• Беру-с.

• Берешь? Ну так я же тебя награжу за покорность: возьму да самого молоденького тебе и дам; вы, стар да млад, скорее поладите.

• Слушаю, владыко, я полажу.

• Умна; хорошо… очень умна. Я тебе дам женишка, и очень хорошего жениха дам; он давно у меня под замечанием, да; я его давно в усмирение наказать хотел, да; вот он своего часа и дождался. Он весьма козляковат, светского нрава любитель, поскакун, и краткие сюртуки себе нарочито для плясания завел, и камзельку с стекловидными пуговками себе приобрел. Отец протопоп видел, говорит: «аки бы звезды во мраке сияют, когда он вращается», а учение бросил, – вот я его теперь за все сразу и проучу — и за краткий сюртук, и за плясание, и за камзельку с стекловидными пуговицами, да… вот я его, скакуна, усмирю… да; я возьму его да на тебе и женю. Ему это вместо эпитимии будет!

Марья Николаевна за все эти милости владыке в ноги, а тот сейчас же вызвал из коридора, где ждали просители, молодого белокурого семинариста и говорит:

• Ты хочешь места?

• Желаю.

• Так вот можешь получать со взятием сей себе в жены, – инако не получишь.

Семинарист встряхнул кудрявою головой и отвечал согласием, а Марья Николаевна скорее один поклон архиерею, другой – жениху, дескать «спасибо, что выручил», и выкатила с женихом, который через несколько дней стал ее мужем.

Неравенство их лет было очень заметное: Марья Николаевна, как женщина, была уже на склоне, и ее иконописная красота совсем увяла, а муж ее только расцветал. Но, замечательное дело, они жили счастливо. Что Марья Николаевна никогда не жаловалась на свою долю, это было в порядке вещей: она шла замуж совсем не для того, чтобы быть счастливой, а для того, чтобы сохранить кусок хлеба отцу и дать братьям средства окончить курс, но было несколько удивительно, что и муж ее не роптал на судьбу свою… Молодой «поскакун» оценил редкие достоинства этой чудной женщины и… полюбил ее! Такова иногда бывает власть и сила прямого добра над живою душой человека.

УПРАЖНЕНИЯ ДЛЯ САМОНАБЛЮДЕНИЯ

Упражнение 10

Рассказываю о себе и себе тихо радуюсь.

Вопросы:

I. Любуюсь собой?

2. Зачем?

3. А кто во мне любуется мною?

Упражнение 11

С радостью узналось о каком-то красивом правиле быта, например, подметать пол не когда-нибудь, а непременно перед завтраком, каждый день. Начинаю делать сам (а). Спустя два дня рождается безпокойство — почему же они-то не делают? Простое внешне, но красивое по внутреннему содержанию действие – почему они идут мимо этого? Делайте, посмотрите, как я! Не делают. Говорю об этом. Удивляются красоте, но не делают.

Настаиваю – делайте. Забыли сделать. Почему, все, что ни говорится, никогда не делается? Выдаю ворчливую тираду. Сделали. Потом опять забыли. Взрываюсь, устраиваю скандал.

Вопрос 1. Давно ли ко мне пришло сознание красоты действия? Три-пять дней назад. А до этого целую жизнь разве мною делалось так? Мною пережито состояние радости от сознания красоты этого действия. Пережито ли оно ими? А если не пережито, может ли оно стать кровью и плотью каждого из них? Чего же я требую от них?

Вопрос 2. Что же я с окружающими делаю – внедряю в них новое действие или созидаю условия для того, чтобы и они пережили радость осознания? Радость осознания, а не чувство вынужденной необходимости.

Вопрос 3. Почему же каждое свое открытие я начинаю немедленно предъявлять другим? Потому что это прекрасно, наполнено глубоким смыслом и человечно? Тогда зачем же под флагом прекрасного я начинаю поступать безчеловечно? Почему же, вместо того, чтобы раскрыть глубину смысла (что, кстати, не сразу происходит и над чем придется немало поработать) я начинаю внедрять услышанное в действие?

Вопрос 4. Совершив открытие, почему я не живу глубиной исполняемого действия, но тут же хочу переложить его на других? Почему не сам (а) делаю его, а других заставляю?

Вопрос 5. Что же для меня действительная радость – исполняемое действие или факт, что это действие исполняют и мои близкие? Радость от того, что я делаю или радость от того, что они тоже делают?

Упражнение 12

Меня попросили сделать что-то. Я ответил (а):

«Хорошо, сделаю», – и отложил (а) исполнение просьбы на какое-то время.

Вопрос 1. Отложил (а) – почему? Почему не сразу сделал (а)? Привычка? Желание довести сначала то, что уже мною делается, а потом взяться за новое?

Вопрос 2. А если просьба требует от меня каких-то пятнадцати-тридцати минут, а мое дело много больше?

Вопрос 3. Отложил (а) – что это? Почему не отреагировал (а) сразу? Не потому ли, что есть глубокий навык быть прежде всего в своем, а затем уже в том, что другие просят? Не потому ли, что нужды свои более устойчивы, чем нужды других? Перестроиться с одного на другое – не означает ли перестройку с себя на другого? Где моя вера? Слышу ли я желание Господне за этим желанием ближних?

Вопрос 4. Почему же я, все понимая, усилием воли не хочу сломать навык ориентации на себя и через многократную тренировку выработать навык немедленной реакции на просьбы других?

Вопрос 5. Только навык ответа на просьбу? А почему не навык чуткого упреждения, когда я без просьб и напоминаний улавливаю нужды другого. Бывала ли во мне когда-нибудь такая чуткость? Если чуткости в моей душе совсем нет, Господи, где мне это взять?

Вопрос 6. Читая эти вопросы к кому я их обращал (а) – к себе или к ближнему? Как прочитывал (а) окончания слов – за себя или супругу (а)? Прочитывая упражнения, не накаляюсь ли я в дополнительном требовании к супруге (у), т. е. не вооружаюсь ли я? Эти упражнения – инструмент работы с собою или с ближним?

СПОСОБ РАБОТЫ И МУДРОСТЬ

Способ работы не есть мудрость. Действовать так, как требует способ работы, еще не значит поступать бережно, не значит слышать другого и тем более не значит любить.

В четком исполнении способа работы мудрость, любовь, бережность, слышание другого и доверие ему обретаются, но не приходят одновременно с исполнением. При этом обретаются не сразу. Иной раз проходят годы, прежде, чем достигается явственный результат. Поэтому способ не есть получение немедленно и в готовом виде тех или иных свойств, а есть работа – трудная, долгая и не сразу эффективная. В то же время, результат возможен, поэтому и называется это – способ работы.

Способ работы создает условия, в которых начинается интенсивный труд души по обретению мудрости. Вне способа нет условий и нет работы. Мы остаемся в том, что сегодня есть.

Когда мы видим человека, добившегося каких-то результатов, мы просим его поделиться своим опытом. Но опытом поделиться нельзя. Опыт – это жизнь и у каждого она своя. То, что обретается при этом, никак по-другому обрести нельзя, можно только прожить. Люди передают друг другу идею, образ, способ, но не опыт.

Истинная задача помощи другому в том и заключается, чтобы без лишних слов суметь создать условия для проживания, значит, для обретения опыта. Нужны условия, а не рассказ о том, что чувствует или чего достиг человек. Все великие учителя так именно и поступали и поступают. Может быть поэтому учитель обычно не виден. Он скрыт за ситуацией, которую создает своему ученику и дальше которой сам ученик ничего не видит. Да и не нужно ему видеть. Все необходимое для обретения опыта в ситуации есть. Единственное плохо. Мы часто все достижения своего опыта присваиваем только себе. Решение ситуаций действительно наше, и умудренность, обретенная при этом, тоже наша, но ситуацию создали не мы – учитель.

Так истинные воспитатели, истинные помощники всегда остаются неизвестными. В этом не столько проявление бескорыстия и щедрости, сколько проявление действительной мудрости учителя, действительного желания помочь ученику. В этом суть Учительства со стороны невидимого Бога в Его видимых Промыслах, т. е. условиях для нашего научения.

В нашем случае способ работы – всего лишь условие, которое человек задает себе сам ради проживания ситуаций и обретения через это опыта – мудрости.

Книга, которую держит в руках читатель, имеет то же значение. Она дает лишь точку зрения и этим определяет условия, в которых начинается обретение опыта. Но опыт нужно обретать самому. Прочитанное и даже принятое не есть обретенное. До обретения нужно еще немало времени, нужен сам опыт жизни.

Возможно, что чтение книги приведет к резкому обострению отношений. Этого не стоит пугаться. Освобождение от негатива всегда происходит через сознание проступка. А для этого должны быть явлены сами проступки. Не ошибается только тот, кто не делает. Но для делающего каждая ошибка есть возможность извлечения урока. Через то и учится. Знание о них не освобождает от навыка совершения плохих действий. Напротив, замечено: с обретением знаний требование к другому усиливается. Недаром древние предупреждают: самодовольство рождается многознанием.

Иллюзия чистоты и непогрешимости в отношении себя может появиться только потому, что идеи книги приняты. Вдохновленность идеями рождает полное ослепление при взгляде на свои действия, когда человек с этого времени не видит в себе худого и, напротив, обостренное зрение при взгляде на действия другого. Это и ведет к повышенной конфликтности.

В этом обострении отношений происходит ускоренное прорабатывание в каждом из супругов своих отрицательных свойств. При наступлении такого периода нужно помнить одно: быстрые решения – ложны.

Поэтому есть правило, позволяющее пережить такой период без разрушения супружеских отношений: не поддаваться отчаянию и не принимать никаких скороспелых решений. Переждать, полагая надежду и упование на Бога. Самому же – больше внимать себе. Спасая себя, невольно сделаешься условием спасения другого.

Нужно знать и о точках кризиса в семейной жизни. Почти все семьи проходят эти точки в своих отношениях. Сила кризиса может быть разной: от едва заметного напряжения отношений до крайнего разлада, противостояния и озлобления друг на друга. Может быть кризис первого, третьего, затем пятого, седьмого, десятого, двадцатого годов. При приближении этих периодов супружеской жизни худое в супругах, в одном или сразу в обоих, начинает заявлять свои разрушительные права. Дело может дойти до чувства невозможности жить дальше вместе: «Все, нет сил, развожусь». В это время происходят греховные падения супругов – в упрямство, равнодушие, измену, увлечение своими привычками, игнорирование другого, в истерики, гневливость, пьянство и др.

Необходимо помнить, что точка кризиса – явление временное. Оно длится полгода, год. Как бы ни было в этот период трудно друг от друга, не придавайте значения никаким худым словам и поступкам другого, как бы они вас ни ранили. О чем бы другой ни говорил, что бы при этом он ни делал – перетерпите все, перенесите. Пройдет кризис и ситуация в семье расслабится, наступит отрезвление обоих, снимется взаимная неприязнь, придет время покаяния, сознания себя и примирения.

Кризисы эти – попущение Божие ради узнавания в себе худого, очищения от него, ради обретения окаянства своего, смирения, ради упражнений в уповании на Бога, возложения всей надежды на Него, ради кротости, терпения, ради незлобия, умения прощать, ради упражнений в великодушии, в снисходительности друг к другу, в милосердии, ради умения сохранять почитание, расположение, внимание, радушие.

Время после кризиса всегда имеет характер утешения. При том это – период сугубого домостроительства отношений, особого и с годами всегда нового, ранее неизвестного лада между супругами. Лад этот – всегда награда от Бога за претерпение.

Увы, супруги в современных семьях, не ведая о точках кризиса, при наступлении последних все, что делается или говорится другой стороной, принимают за необратимую действительность, возводят в статус состоявшегося факта и отсюда уже не могут справиться с ответной реакцией, с собственным видением действий и толкованием событий, слов. По этой причине семьи с треском распадаются у кого через год супружества, у кого на третьем году, на пятом и т. д. Особенно жестким и тяжелым бывает кризис десятого года. Этот период нужно просто перетерпеть, не задевая друг друга, не реагируя на любые болезненные действия или слова, не обращая внимания на них, не придавая ничему значения.

Неожиданно и, зачастую, очень тихо подкрадывается кризис двадцатого года. В это время один из супругов может объявить, что уходит к другому человеку. Без скандалов, без ссор – просто поставить перед фактом. Или того хуже – молча собраться и однажды исчезнуть из дома вместе со своими вещами. Так происходит в семьях, которые после кризиса десятого года не извлекли никаких уроков и не начали труд созидания верности друг другу.

Труд над нравом – главная гарантия сохранности семьи. Вера и обретение благодатного союза – главная основа надежности семейных отношений. Все это, вместе взятое, позволяет преодолеть кризис двадцатого года с минимальным напряжением.

Во время венчания супружеская пара с венцами на головах, водимая священником, совершает три круга. «Исайе, ликуй», – поет хор, возвещая радость первого периода жизни семьи, следующего сразу за венчанием и свадьбой. Но будет и второй период, трудный, мученический и самый продолжительный. «Святии мученицы, добре страдальчествовавшие и венчавшиеся», – поет хор во время второго круга. Этот период жизни семьи может простираться до двадцать пятого года супружества, после которого наступает уже равное созидание и усовершение отношений, начинает обретаться или умножаться любовь. В сокровенной тишине, внешне почти незаметно, она начинает скреплять союз двух в единое тело, в один организм Малой Церкви, достигая своего апогея к пятидесяти годам супружества. В Церкви, предвозвещая это время, священник ведет венчающуюся пару по третьем кругу, кругу торжества Божией правды: «Слава Тебе, Христе Боже, апостолов похвало, мучеников радование, их же проповедь – Троице единосущная».

«Домострой».

КАК МУЖУ И ЖЕНЕ МОЛИТЬСЯ В ЦЕРКВИ, ПРЕБЫВАТЬ В ЧИСТОТЕ И ВСЯКОГО ЗЛА ИЗБЕГАТЬ

В церкви же на службе стоять трепетно и в тишине молиться. Дома же всегда петь повечерницу и часы. А кто прибавит церковную службу ради своего спасения, это в его воле, ибо тогда и награда больше от Бога.

А женам в церковь Божью ходить как удастся – и по желанию, и советуясь с мужем. В церкви же ей ни с кем не беседовать, молча стоять, пение слушать со вниманием и чтение святого Писания, никуда не оглядываясь, не прислоняться ни к стене, ни к столпу, и с посохом не стоять, не переступать с ноги на ногу; стоять, руки сложив на груди крестообразно, непоколебимо и твердо, телесные очи долу опустив, а сердечными – к Богу; молиться Богу со страхом и трепетом, с воздыханиями и слезами.

Не выходить из церкви до конца службы, приходить же к самому ее началу. По воскресеньям и в праздники Господни, в среду и в пятницу, в святой Великий пост и в Богородичный пребывать в чистоте. А обжорства и пьянства, и пустых бесед, непристойного смеха остерегаться всегда.

От ранней еды (и питья) и от поздней – после вечерней службы – воздерживаться, если же пить и есть, то во славу Божию и лишь в разрешенное время; малых же детей и работников кормить по усмотрению хозяев.

Следует христианину всегда держать в руках – четки, а молитву Иисусову – неустанно на устах; и в церкви и дома, и на торгу – ходишь, стоишь ли, сидишь ли, и на всяком месте, по словам пророка Давида: «На всяком месте благослови, душа моя, Господа!»

Творить же молитву так: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!» – и так говорить шестьсот раз, а седьмую сотню – Пречистой Богородице: «Владычице моя, Пресвятая Богородица, помилуй мя, грешного!» – и опять возвращаться к началу, и так говорить постоянно.

Если кто эту молитву, пользуясь ею, легко говорит, как ноздрями дышит, то после первого года войдет в него Сын Божий – Христос, после второго – войдет в него Дух Святой, а после третьего – приникнет к нему Отец, и, войдя в него, обитать в нем станет Святая Троица, поглотит молитва сердце и сердце поглотит молитву, и будет вопиять ту молитву днем и ночью, и избавится он от вражьих сетей по слову Христа Иисуса, Господа нашего — ему же слава во веки, аминь.

Молитвы и мольбы – на устах, а на сердце – умиление, и во всех твоих членах – сокрушение о грехах, слезы текут из очей, и от души – воздыхание.

Устами – Бога славить и воспевать, умом и сердцем и дыханием молить о благом, рукою креститься, а телом склоняться до земли или в пояс – и всегда поступать только так. Архиереям же и священникам рукой точно так же перекрестить христианина, просящего у них благословения.

 

Глава седьмая. САМОУТВЕРЖДЕНИЕ И ЛЮБОВЬ

После медового месяца у одних, у других после недели или дня счастливых отношений наступает в семье такой период, когда согласие между супругами куда-то исчезает. Вдруг открывается, что другой делает не то, и часто не так. Требуется поправка, возражение, а затем и настойчивость, чтобы какие-то представления одного претворились в действия и представления другого. Выясняются множество различий в привычках, во взглядах, вкусах. С этого времени атмосферу отношений начинает образовывать одно неожиданное свойство каждого из супругов – самоутверждение. Малейшее расхождение в представлениях поднимает волну острого желания настоять на своем, утвердить свое. В эти минуты бывает не до истины.

Действительно, что ее искать, когда она отчетливо видится? Разумеется, не другим, – мною.

Отказаться от своих взглядов и привычек оказывается совсем не просто. Легче, если другой их примет и будет им следовать. Возникает требование к нему: «Неужели трудно сделать так, как я предлагаю?!!» А ему действительно трудно. И тогда приходится делать выбор: или бесконечно поправлять другого, или самому отказываться от того, что привычно для меня, потому что жить в одной семье и иметь одному правостороннее, а другому – левостороннее движение невозможно.

Внимательные супруги очень скоро обнаруживают, что причиной всех противоречий является самоутверждение и скрытое за ним самолюбие. Это оно лежит в основе любого обострения, вспыхивающего на фоне разногласия. Сами разногласия закономерны, потому что супруги жили и воспитывались в разных условиях. Не закономерна конфликтность, неуступчивость и упрямая активность, с которой могут проводиться в жизнь собственные позиции, не закономерна способность и потребность наезжать на другого.

Как же убрать это утверждение себя? Как вернуть в семью доброе утверждение другого, атмосферу любящей помощи друг другу?

Начальный ответ краткий: нужно осознать в себе самоутверждение, а значит, увидеть внутреннюю причину, которая рождает это движение души.

• Кто же так точит нож? Дай, покажу.

• Я и без тебя знаю.

• Ну, не так же люди делают.

• Люди разные бывают. У нас так делали.

• Глупо, значит, делали,

• Хочешь сказать, что ты умнее?

Все. Конфликт начался. Что-то включилось в душе каждого и теперь остановка невозможна до тех пор, пока не истощатся силы или терпение у одного из них. Либо другой в сердцах не махнет на упрямство первого и не уйдет в комнату. В сердцах… Значит, досадуя, разрушая. Если не удалось настоять на своем, значит, другой отрывается от сердца и расположение к нему выбрасывается вон на какое-то время. Потом досада пройдет и тепло общения вернется. Но сейчас, в данную минуту, в душе только обиженность и отторжение.

В то же время в другой ситуации самоутверждение ведет себя совсем иным образом. Пришли гости. Найдена интересная тема. Все оживленно высказываются по ней. Уже близки к решению, но никак не могут найти последнего связующего звена в логических построениях. И вдруг озарением ко мне приходит мысль. Тема схвачена цельно и в этой цельности я вижу центральную связку. Но никак не удается высказаться. Разгоряченные спорщики плотно держат разговор в своих руках. А если сейчас кто-то из них скажет то, что подумал я? Настолько все близки к развязке! Опасность потерять приоритет начинает волновать уже всерьез. Заговорил гость напротив. Нет, не о том. Отлегло от души. Дайте же мне сказать, и не нужно будет спорить, доказывать. И тогда всем останется только удивляться моей прозорливости. И это для меня важно. Потерять почти состоявшееся признание – вот чего более всего не хочется. И поэтому так сильно бьется сердце. Наконец, удалось войти в разговор. Выслушали, на мгновение замолчали в изумлении и вновь заговорили. «Правильно, здорово, как мы не могли сразу догадаться. Так просто и так глубоко!» Мне больше ничего не нужно! Я на высоте счастливых ощущений! Я на высоте положения!

Оказаться всегда на такой высоте — вот задача. То, что испытывается при этом, — настолько сладостно и настолько приятно, что невольно рождается стремление быть всегда в этих лучах признания со стороны окружающих. Быть великим в глазах людей, быть значительным в себе самом.

Скоро мой день рождения. Я сажусь к телефону и приглашаю друзей, знакомых, родных и близких. Десять человек мало, пятьдесят — хорошо.

Их настоящее отношение ко мне в этот день не имеет значения. Каждый будет невольно поставлен в условия, когда от него потребуется быть ко мне внимательным и любящим.

Стол накрыт, я одет в праздничную одежду. Необходимая ситуация создана. Первый звонок в дверь. С этого момента начинается беспрерывное купание в лучах признания людей.

А когда гости уйдут, еще долго не будет желания заниматься уборкой. Весь тарарам в комнате будет в этот день по-особому приятен. Такое состояние может сохраняться долгое время. Порой одного дня рождения хватает на месяц, а то и на полгода уверенного и окутанного теплом самочувствия. Одно только может остаться так и не сознанным. А именно – что все страсти в этот вечер нашли во мне свое удовлетворение. Гордость довольствовалась собою, превозносилась в своих достоинствах и в своей значительности. Тщеславие таяло от внимания людей, их признательности. Чревоугодие насытилось разнообразием и изысканностью блюд. Сребролюбие-вещелюбие радовалось подаркам. Праздность натешилась обилием шуток, музыки, песен. Даже уныние нашло минутку погрустить или вспомнить с кем-нибудь в разговоре свою незавидную долю. Даже гнев нашел свою возможность раздражиться на кого-нибудь из непутевых своих ближних, сделавших во время праздника что-нибудь не там или не так. Даже блудная страсть, и та свое что-нибудь тоже нашла.

А ведь на дни рождения обычно не приглашают. Это день, когда люди приходят сами, чтобы принести свое внимание, свое участие. Чтобы разделить с виновником торжества радость, поддержать его в жизни и укрепить в уверенности – он нужен людям. А для этого нет нужды ждать приглашений. Открытое на заботу сердце приведет к нему само.

Наверное, придет в этом случае не двадцать и не пятьдесят человек. Быть может, вообще один-два…

Почему же мне мало этого? Почему больно становится, когда даже из числа приглашенных кто-то не приходит совсем? К слову сказать, в Церкви с древних времен день рождения не праздновался совсем. Праздновались именины и на них собирались, чтобы первую славу воздать святому угоднику, чья память празднуется в этот день. Самому имениннику доставалось только отражение славы святого. Родинами же в древней Церкви называли день смерти человека. Это день его нарождения в Царство Небесное, нарождения в возможность общения с ангелами, святыми угодниками, Матерью Божией и Самим Господом. В этот день радовались и печалились; и торжествовали и плакали; поздравляли друг друга и соболезновали.

Школьные годы. Боязнь и боль одиночества. И счастливое состояние, когда группа принимает, признает. Когда зовут в свой круг, в свои затеи, в свой разговор.

В юности стремление завоевать признание людей гипертрофируется в острое желание быть знаменитым. Но для этого необходимо иметь достоинства, которые ценятся людьми. Начинается поиск таких признаков и качеств. В журнальных рубриках безотчетно выбираются для ближайшего чтения рассказы о знаменитых людях. С особенным пристрастием и затаенным волнением прочитываются мельчайшие подробности их жизни. Важным становится каждая деталь, каждый эпизод. Незаметно идет одновременное сопоставление, сравнение с собой или себя с ними, оцениваются свои возможности, с надеждой ищутся в себе потенциальные возможности. Книги серии «Жизнь замечательных людей» невозможно было достать, потому что читались они как лучший учебник в обретении ценных для себя человеческих свойств. Однако при этом выбирается далеко не все, что есть в этих книгах. Прежде всего то, что принято как ценное в ближайшем окружении человека и ценное для него самого, потому что именно свои ценности формируют собственное отношение к себе, складывающееся через мнение людей.

Но почему же в поисках признаков и качеств взор устремляется к знаменитым людям, почему не к знакомым, друзьям, родным? Увы, последние еще не дали тех результатов, которые признаны сразу всей страной или целым человечеством. Значит, присущие им достоинства недостаточны, чтобы получить столь масштабное признание.

Страсть тщеславия в со-отношении стремится к предельно большому числу «со-». Еще бы, есть разница – быть принятым десятью знакомыми или населением целого города, области, страны.

Знаменитые люди дают гарантию результативности. Обретение свойств, присущих им, наверняка приведет к столь же масштабным результатам. В этом весь секрет. Через эту обращенность к знаменитостям начинается формирование притязаний. Непосредственный жизненный опыт, обучение в школе, общение со сверстниками, со старшими, общественные выступления, конкретная работа вносит свои коррективы в них. В конечном итоге, в юности формируется индивидуальный уровень притязаний. Он может быть завышен или занижен, но он есть у каждого. Там, где завышен, он рождает уверенность в себе, где занижен, переживается болезненно, как собственная несостоятельность, рождая комплекс неполноценности.

Период активного самоутверждения в обществе это и есть время острой жажды результата, обретение своего числа «со-». Такое состояние может сохраняться долго. В это время церковная молодежь охладевает к чтению житий святых. Восстает самоутверждение. Оно ищет знаменитостей мира сего. И отодвигается потребность церковного, обращающего взор сердца к Царству вечному, Царству Божию. Вместе с этим уходят в небытие святые. Начало и длительность этого периода у людей различны. Кто-то определяется уже к восемнадцати годам, а кто-то и к сорока пяти не может успокоиться.

В отличие от общественного, групповое самоутверждение не уходит так просто. Обретение признания со стороны ближайшего окружения остается неосознанным двигателем человеческого поведения на долгие годы.

Положение в группе. Как важно сохранить его, не потерять. Однако, этого мало. В каждом общении становится важным повысить свое положение. Фиксируется любой момент, когда я оказываюсь в центре всеобщего внимания.

Увы, принадлежность к Церкви и совершаемая внешняя церковная жизнь не снимает этой зависимости от людей. Она переводится на церковный круг общения, а по существу остается той же. Ибо никуда не уходит страсть тщеславия. Потому и церковный человек продолжает жить тем же желанием самоутверждения.

Самоутверждение в близком круге людей определяет коммуникативное поведение человека. Есть молчуны, которые стали такими из боязни потерять свое положение в группе. Эта ложная скромность нередко сопровождается в подростковом возрасте и в юности разными мечтами захвата всеобщего внимания дивными способностями рассказчика, анекдотиста, певца, танцора. С этими грезами человек ложится спать, с ними встает после сна. Неосуществленность мечтаний еще более зажимает его. Такие переживания, будучи нереализованными, заканчиваются, в конечном итоге, неврозом и головными болями.

Есть наоборот, говоруны, которые боятся остановиться, чтобы не начать терять своего положения в группе. Занятые собою, они не дают ни малейшей возможности проявиться кому-нибудь другому. Захватив инициативу, они цепко и активно держат ее в своих руках, иногда превращаясь в надоедливые трещотки или в заумных вещателей, которых невозможно остановить.

Чуткое внимание к своему положению в ближайшем окружении свойственно большинству людей. Потеря этого положения вызывает немедленное волнение, человек начинает предпринимать срочные восстановительные меры. Арсенал приемов, с помощью которых это делается, неописуемо богат и у каждого очень индивидуален. В полном виде он знаком только близким человеку людям, прежде всего супругам. В частичном проявлении его знают друзья, товарищи, сотрудники по работе, соседи.

Потребность в признании рождает, с одной стороны, осторожность (вспомните, как робко мы входим в незнакомый нам круг людей), а с другой – виртуозную активность в стремлении утвердить себя. От тонкого юмора до грубого нажима, крика и даже драки – все при этом имеет место.

Самоутверждение – это явление духа. Дух человека схвачен духом самоутверждения. Даже верующий человек в первые десять-двадцать лет своей церковной жизни не распознает в себе этого духа. Чтобы распознать его, нужно хотя бы частично отделиться от него, высвободиться из–под его власти. Сорастворенный с ним, весь живущий его содержанием как он может сознать или распознать его? Только отделяясь от него, обретаясь в естество собственного, от Бога данного духа, человек слышит в себе свое служение чуждому духу. Как же это возможно? Через что это может происходить? Через действие благодати, которая одна только и может высвобождать человека из уз духа самоутверждения. Как же можно сохранить в себе или привлечь к себе действие благодати? Хождением по совести и вере. Нужно быть внимательным к движениям совести – к ее укорам, ее наставлениям. Если в чем-то мы поступаем против нее, она укоряет нас. Там, где мы имеем ревность к правде человеческой, она наставляет и подвигает нас. Если мы что-то плохое уже сделали, она скорбит в нас и этою скорбью томит сердце. Все эти движения совести нужно удовлетворять, идти по ней. Не откладывать ее, не успокаивать обещаниями, не уговаривать оправданиями, но делать так, как она велит. Как бы это не было трудно. С какой бы силой нежелание самости не уклоняло бы нас от нее. Наперекор собственному нежеланию склоняться нужно к ней и следовать ее велениям.

Одновременно с этим нужно искать того, чтобы совесть и вера соединились в нас, чтобы совесть облеклась верою. Тогда ее скорбь о наших проступках и особенно действиях самоутверждения будет скорбью к Богу, а по мере соединения ее с верою скорбь эта перерастет в покаяние. По действию благодати искреннее покаяние родит слезы. Наставления совести станут подвигать нас к угождению Богу и благодать Божия будет оживлять и возрождать в нас добродетели. Так совесть и вера, а затем все больше вера и совесть будут жизнью духа, высвобождающегося действием благодати из-под уз духа самоутверждения. Более всего дух этот боится покаяния и смирения. Ими он и пожигается.

Если этого труда совести и веры не будет в человеке, дух самоутверждения властно будет править всеми его поступками. Как же это будет происходить? Вернемся опять к проявлениям самоутверждения.

Стремление утвердить себя над другими принимает наиболее открытые формы в семье. Здесь человек бесконтрольно отдается своим привычкам и взглядам. Здесь исчезает та пластичность, деликатность и учтивость, которая свойственна каждому в каком-нибудь общественном месте.

Самоутверждающаяся активность в группе всегда скорректирована с ситуацией. Какие люди собрались, с каким знанием, опытом, каким весом в обществе, каким темпераментом и характером. Один и тот же человек в одной группе будет молчать, в другой – много говорить, в третьей – быть способным к агрессивным поступкам. Даже находясь в одном круге людей в разные моменты общения, он будет вести себя по-разному. Если тема разговора – его конек, он развернется во всем цвете слов и интонаций, если нет – помолчит в уголочке. Он как хитрый боец, ведущий тонкую игру, цель которой – занять высокое положение среди близких. Даже там, где встретятся двое, общение их будет носить тот же характер. В каждый новый момент кто-то из них окажется более пластичным. И это положение будет между ними постоянно меняться.

Причина столь уважительного поведения по отношению к товарищу, сотруднику, знакомому находится в зависимости от их мнения. Другой человек воспринимается не сам по себе, а как представитель какого-нибудь сообщества. Все, что он увидит, услышит, узнает, в последующем станет достоянием многих. Потеря себя в глазах одного человека равнозначна в таком случае потере себя в глазах целой группы связанных с ним людей.

• Галя видела мой позор, теперь разболтает всем, да еще кто-нибудь добавит от себя…

Несколько по-иному складываются отношения в семье. Здесь существует негласный закон тайны семейных отношений. Закон этот жестко поддерживается с обеих сторон. По возможности, супруги не допускают, чтобы другой рассказывал о внутренних отношениях кому бы то ни было, в том числе и родителям мужа или жены. В результате то, что могло бы защитить их от раздувания конфликта – страх, что об этом узнает какая-то группа людей – сводится к нулю. Все, что произойдет здесь, останется между супругами. Учтивость, деликатность друг ко другу здесь снимаются. И напротив, если муж или жена выносят сор из избы и передают внутренние события своим родителям (теще с тестем или свекрови со свекром, близким родственникам), это всегда болезненно переживается другой стороной.

В самоутверждении каждый из супругов свою точку зрения воспринимает как образец истины. Если в группе любое предложение будет сопоставлено сразу со множеством других точек зрения, и неизвестно, будет ли вообще поддержано, то в семье сопоставление сводится к минимуму, и по этой причине часто игнорируется совсем.

Вот два наблюдения, которые характерны для описания супружеских отношений. Первое. Уверенность в правоте собственной позиции в момент высказывания в семье. Второе. Активность отстаивания своих взглядов, преданность собственному эго, которая здесь выражается предельно выпукло. Эта преданность себе обладает огромной инерцией и зачастую делает супругов глухими к словам друг друга. Ситуаций, когда оба предлагают одно и то же, но не видят этого и продолжают спорить, отстаивая «свое», возникает в семье бесчисленное множество. Часть этих ситуаций в конце концов осознается. В отношении к другой, большей части, супруги так и остаются в уверенности, что предлагали разное. Хотя в действительности говорили одно и то же, только смотрят на ситуацию под разным углом зрения.

Самоутверждение принимает в условиях семьи множество особенностей. Например, вырабатывается привычка на любое предложение другого немедленно находить один или несколько иных вариантов. Нет, не услышать предложенное, не подумать над ним, а непременно найти иное, в противовес сказанному другим.

• А ты все-таки подумай над тем, что я сказала.

• Ну, может быть. Только я знаешь что подумал…

И он начнет выкладывать свой, иной вариант.

Другая форма самоутверждения проявляется в молчаливой отданности каждого своим делам и своим заботам. Собираются за ужином, перебросятся несколькими фразами и опять каждый в свой угол или в свою комнату.

Утверждение себя нередко происходит за счет низведения другого. Супруг или супруга не удовлетворяются тем, что просто высказывают свою точку зрения. Для каждого из них важно, чтобы именно его точка зрения была принята другим. Несогласие другого рождает каждый раз одни и те же переживания. Широкой волной поднимается желание «внедрить» свою точку зрения в другого. Первые несколько фраз еще сохраняют атмосферу равновесия, но с какого-то момента начинается срыв. Вместо беседы разворачивается личностное противоборство. Поиск истины уходит на второй план, а порой и совсем забывается. Желание низвести другого, задеть другого становится единственной целью. Незаметно для себя супруги скатываются к принципу – в борьбе все средства хороши. От раздраженной иронии к явным обвинениям и обзывательствам и от них к погрому – такова закономерная логика этого падения. Сколько страстной энергии будет выплеснуто в каждом таком противостоянии, как глубоко будет внедряться в душу желание уничтожения другого – об этом знают лишь сами супруги.

От одного такого конфликта к другому все более разрушается сама возможность семьи достигнуть высокого чувства – любви. Вместо этого может появиться страстная привязанность к ссорам, позволяющая удовлетворять влечение к острым переживаниям. Супруги не хотят разрывать брак, потому что боятся потерять столь странную, но ими уже принимаемую «полноту жизни». Жить так, отдаваясь до предела своей страсти, они умеют. Смогут ли жить по-другому, они не знают. Потому и держатся друг за друга, иногда даже полагая, что такие отношения и есть отношения любви.

Три вида самоутверждения – социальное (или общественное), групповое и семейное – характеризуются тончайшими переходами одного в другое.

Семья приходит к человеку много позже, чем ближнее окружение и более дальнее – социальное. Неудивительно, что первые два вида самоутверждения в человеке доминируют и определяют третий – самоутверждение в семье. Замечено, если высокие притязания в группе и в обществе удовлетворяются, человек приходит в семью с отчетливой преданностью самому себе, т. е. укорененным в себялюбии. Он уверен в каждом своем поступке и представлении. Эту уверенность придают ему успех в работе или в кругу друзей и товарищей. От них он приходит окрыленным, полным энергии и сил. Это состояние слепого, который живет своими, ему известными радостями. Он готов поделиться этими радостями с мужем или женой, готов окрылить его или ее той же полетностью. Через край его сердца она будет изливаться на домашних, иной раз обманчиво захватывая их в этот водоворот внешней жизни. Но в этом вихре жизнелюбия не будет одного – внимания к состоянию другого, к его, другого, радостям, его печалям, его взглядам и представлениям. Не к другим, но к себе направлено все движение такого человека.

• Пойдем со мной и ты увидишь мир! Не хочешь? Не можешь? Почему?..

Это «почему» долго будет висеть в воздухе, пока не начнет меняться иерархия ценностей, которую он несет в себе.

Каждый успех в социальном и групповом самоутверждении закрепляет сердечную черствость, закрывает душевную обращенность к другому. Человек может быть всеобщим любимцем, потому что умеет шутить, балагурить, петь и танцевать, играть на гитаре, легко входить в общение, быть обаятельным, ласковым, нежным, хорошо говорить, вести людей за собой. Он может быть хорошим регентом, жизнерадостным псаломщиком, широким и веселым дьяконом, ревностным священником. Но под всем этим блеском в нем будет глубокая отданность своему настроению, своим идеям, своим заботам. Ласковость, нежность и доброта будет иметь в нем подчиненное самолюбию и себялюбию значение и поэтому будут ложными. Они скорее будут иметь роль средств для достижения своих, лишь ему ведомых, целей. Но всякий, кому доведется с ним долго и близко жить, почувствует на себе мертвящую холодность его невнимания, нечуткости, недоброты, почувствует свою ненужность ему. Не угадаешь когда и почему он вдруг непроизвольно занялся собой, как бы угас… Теперь ему незачем светиться перед ближними.

Особенно сильно такой всеобщий любимец проявляется в семье. В зависимости от характера, он нередко создает просто диктаторскую напряженность и жесткость отношений. Ни одно слово против не будет им принято. Более того, на каждое замечание со стороны другого будет дан надолго запоминающийся отпор. Уверенно разделавшись с домашними, он побежит вновь в те группы, в те сообщества или церковные собрания, где с распростертыми объятиями всегда ждут своего любимца. Нередко ситуация усугубляется еще и тем, что, пользуясь своим положением, этот человек будет со всей свойственной ему силой и умением низводить каждого, кто обнаружит в нем эту влюбленность в себя, кто укажет ему на это. Тогда самоутверждение, как всегда низводящее по своей сути, проявится в нем во всей своей красе.

Возможно ли спасение от столь самолюбивого нрава? Возможно. Для такого человека семья может стать тем инструментом, с помощью которого он сможет, если сам этого захочет, избавиться от своего эгоистического поведения, рождающего погоню за успехом среди людей. Он тогда придет к человеческим ценностям — к способности сострадать, сочувствовать со–радоваться с другими. Одно «со-", являющееся частью со-отношения, перейдет в «со-» другое, рождая умение со-переживать. На этом пути он испытает много боли – отказываться от своих затей и от себя самого в угоду делам семьи будет нелегко. Но для многих лишь через эту боль возможно будет прийти к способности слышать боль окружающих и стать действительным и настоящим спутником в их жизни.

Как же возможно этот путь совершить?

Прежде всего, нужно будет научиться выслушивать и принимать обличения и укорения со стороны ближнего. Соглашаться с ними. В какой бы форме и в каком бы настроении они ни происходили. Выслушивать, значит проверять себя и убеждаться, что услышал именно то, что хотел сказать ближний. Как минимум, просто повторить слово в слово обличение, но уже от своего лица, говоря о себе. Согласиться с ним, значит признать его правду и далее вслух признаться в нем. После этого попросить прощения. Затем исправиться в поступке, т. е. сделать так, как требует или подсказывает муж или жена. Вместе с тем, здесь же совестью и верою начать сокрушение и покаяние Богу. При таком исповедании своей вины, исправлении своих поступков и покаянии человек будет идти к добродетели самоукорения. Этою добродетелью полагается в семье основание для исполнения в ней совета. Совет да любовь – слышим мы напутствие на свадьбе. Только невозможно молодым в эти торжественные для них часы услышать, что скрывается за этим словом – совет. Да и взрослые не все могут это объяснить. Лишь опыт жизни, да наставления мудрого духовника откроют им реальную глубину этого доброго пожелания.

Совет невозможен без самоукорения. Где живет самоутверждение, там нет истинного совета. Там будет уговор, согласие себялюбцев. Чтобы явилось новое качество совета, в котором начнет прорастать тайна единения семьи, необходимо уйти от самоутверждения, нужно погасить, ослабить силу этого духа. Этот труд и совершает самоукорение.

Преподобный Авва Дорофей в своих поучениях открывает нам три разных характера отношения к обличениям и оскорбительным словам, которые мы слышим от ближних.

Первый характер – ложного отношения. Когда человек к обличающим словам другого относится с мирным духом, потому что имеет дух себялюбия или превосходства. В одном случае не смущается словами мужа или жены, потому что находится после молитвы в добром расположении духа и снисходит к нему или к ней. В другом, мирно переносит обличения по причине пристрастия, и потому не обращает внимания на слова. В третьем случае находится в состоянии презрения и ни во что не ставит сказанное ему.

Второй характер – уже описанный выше, когда мы соглашаемся со словами обвинения и исправляем свое поведение. Подобным образом поступают и дети, когда родители делают им выговор, а они соглашаются с ними, искренне просят прощения, обещают больше не делать плохо и, действительно, стараются больше не огорчать родителей.

Третий характер – собственно добродетель самоукорения. Она исходит из расположения сердца, в котором человек «предварительно считает себя достойным всякой скорби» и даже там, где его оскорбляют и обвиняют напрасно, думает, что он, по-видимому, прежде того «всячески сам подал повод или делом, или словом, или видом, или опечалил другого брата и должен был пострадать за сие, или часто за иной какой-либо грех».

Неудивительно, что таким настроением сердца человек побивает в себе дух самоутверждения. Прп. Авва Дорофей говорит о старце, которого спросили: «Что главное из найденного тобою на пути (спасения)?» – отвечал: «То, чтобы во всем укорять себя». И святой Антоний сказал: «великий подвиг человека состоит в том, чтобы он пред лицем Божиим возлагал все согрешение свое на себя и ожидал бы искушения до последнего издыхания». «И везде находим мы, – заключает Авва Дорофей, – что отцы сохранив сие и возложив на Бога все, даже и самое малое, обрели покой» (Авва Дорофей. Поучения. Гл.7. О самоукорении). Таким образом, если нет самоукорения, тогда в доме воцаряется самоутверждение и живет под разными ликами.

Самоутверждение в семье может проявляться в самых разных мелочах, но оно всегда рождается стремлением добиться превосходства над другим, а через это нередко заслужить его признание. Особенно ярко проявляется оно в те моменты, когда кому-то из супругов удается убедить другого или привести его в замешательство. Наступает минутная пауза, в течение которой второй усваивает услышанное, а первый наслаждается произведенным действием. Затем, как ни в чем ни бывало, он возобновляет разговор, в котором присутствует нечто похожее на душевную расположенность к ближнему – большая раскованность, душевная удовлетворенность собою от только что пережитого успеха.

При этом тайная, иногда от избытка едва скрываемая радость за себя – характерная особенность, в которой в словоохотливой расположенности к ближнему на деле скрывается движение самоутверждения. Эта радость может возникнуть от удачной шутки или насмешки над другим, которые приводят его в смущение, и от издевательств над другим, когда последний не находит в себе сил ответить тем же.

Действие негласного закона семейной тайны – не выносить сор из избы – сильно ослабляет в этих случаях контролирующую и сдерживающую роль внешнего мира. В то же время резко обостряется стремление и в своей семье завоевать признание. Поэтому грань между скрытым желанием признания и открытым проявлением личного эгоизма становится в семье очень тонкой. Существует очень много личностных проявлений человеческого характера. Но даже там, где один из супругов занимает высокое общественное положение, а по характеру является любящим семьянином, даже и в нем борются два начала: общественная высота и отсюда чувство собственной значимости, с одной стороны, с другой – душевная расположенность к домашним и отсюда непритязательность и простота. Что уж говорить о характерах, где такой расположенности к домашним мало или ее совсем нет. В таких случаях готовность самоутверждения перейти из одного состояния в другое, из скрытого в открытое проявляется здесь, как нигде, сильно. Этим объясняются частые ссоры, недовольства и взаимные претензии, возникающие между супругами. Действительное и полное отложение самоутверждения способна совершить только любовь. Утверждение другого несовместимо с утверждением себя. Поэтому там, где присутствует первое, нет места второму.

Древние говорят: путь к любви непрост. Может быть, они имеют в виду под этим, что человеку нужно пройти через все виды самоутверждения, чтобы навсегда изжить в себе эгоистические мотивы? А может быть, они говорят о трудности движения к любви и о легкости движений самоутверждения?

Нередко с успехом в семье, в группе и социальном окружении приходит к человеку самоуверенность. Последнее, соединенное с невежеством, рождает спесь, в соединении с положением в обществе взращивает высокомерие и чванливость, в соединении с поверхностными знаниями или малым опытом жизни дает легкомыслие, в соединении с образованностью проявляет завышенное самомнение….

Если в группе и в социальном окружении человек пользуется успехом, а в семье становится источником ссор, он будет бежать отсюда, не находя здесь удовлетворения в потребности быть столь же обласканным и вознесенным, как в кругу знакомых, друзей и товарищей. Тогда каждое возвращение в группу и в социальное окружение, служебное или церковное, будет восприниматься им как отдушина. Но самоутвержденное состояние, подогреваемое будто бы чувством невезения в супружестве, через это будет только закрепляться. Таким образом, неудовлетворенность в одном с удвоенной силой будет возмещаться в другом.

Подобное же происходит там, где стремление утвердиться в группе и социальном окружении не реализуется. Все неудачи вне семьи оборачиваются тогда удвоенным самоутверждением в ней. Душевное невежество или отсутствие духовной культуры рождает в таком случае цепь бесчинств, которые устраиваются дома, приводя в страх и трепет всех родных и близких. Внешняя образованность в этих ситуациях не помогает. Напротив, она лишь развивает требование и приводит к утонченной язвительности отношений. Заметим к слову, что внешняя образованность, являясь результатом рассудочной деятельности человека, будит в нем готовность увлекаться идеями. Возникают идеи перестройки своей квартиры, воспитания детей, совершенствования своего организма и организма своих домашних и т. д. При этом позиции близких людей в расчет не принимаются. Удобно им или нет, согласны они или не согласны, тепло им с ним, увлеченным, или холодно – это его не беспокоит. В состоянии увлеченности он не способен это услышать в других. Тем более, он не готов к тому, чтобы увидеть в себе самоутверждение.

• О каком утверждении себя, – говорит он, – может идти речь, если я ради детей занят их воспитанием по новейшим методикам, ради удобства семьи преобразую квартиру?

Увы, показать ему, что удобства приходят не через удобные вещи, а через теплые, душевные отношения к близким, будет невероятно трудно. Пройдет немало времени, прежде чем придет понимание, что при любящем отношении, самые суровые квартирные условия, самое скудное жизнеобеспечение будут в десятки раз более удобными и уютными, чем жизнь во дворце с полным удовлетворением всех вещевых и пищевых потребностей, но без любви друг к другу.

Нередко в семье соединяются люди из разных по содержанию групп, из разного социального окружения, разных сословий. В этом случае групповые и социальные ценности вступают в противоречивые отношения через своих носителей – супругов. Разница в содержании дает материал для взаимодействия, а самоутверждающееся начало в каждом из них рождает атмосферу противостояния. Угар низведения может приводить к сильной конфронтации, при которой супруги начинают подтягивать к себе дополнительные силы, каждый со своей стороны: своих родителей, церковных знакомых, друзей и товарищей, наконец, детей. Желание убедить всех в собственной правоте трансформируется в стремление настоять на своем во что бы то ни стало, доказать и победить. Самоутверждение в семье превращается в основную доминанту сознания и начинает определять самоутверждение и в ближайшем окружении. Попадая в круг родных, друзей и знакомых, человек говорит о том, что стало причиной раздора в семье. Везде и всюду – мимолетных разговорах, в длительных беседах, в книгах он ищет одно: подтверждение правильности своих позиций. Происходит это неосознанно: лишь вспыхивает особое возбуждение каждый раз, когда чей-то взгляд совпадает с его собственным.

• Как точно вы сказали. Именно об этом я твержу уже целый месяц своей половине, а все без толку.

Так со стороны группового самоутверждения начинает работать механизм тонкого подкрепления самоутверждения в семье. При этом сами люди, составляющие тот или иной круг общения, могут и не подозревать какую роль играет каждое их слово, сказанное в присутствии супруга, ищущего в себе участия.

А последний, благодарный людям, или больше предвкушающий победу, возвращается в семью. Чувство собственной правоты, включенное в движение самоутверждения, рождает требование – другой должен принять «истинную» позицию. Это чувство «должен» настолько явственно, что затмевает собою все остальные чувства. Человек уже видит в другом только одно – неправильность позиции. В каждом слове, действии, поступке ему теперь чудится настойчивое упрямство другого, бестолковость другого, непонятливость, неумение и неготовность слышать, нежелание слышать, гордость, пренебрежительное отношение, бесчувственность к страданиям, наконец, нелюбовь. Появляется чувство досады, раздражения, оно сменяется гневом, затем тоской и отчаянием.

• Ничего у нас не выйдет. Он бессердечен и глух.

Все это вместе взятое в крайней своей форме однажды может привести к чувству опустошения. Тогда уже все равно, будет семья или не будет. Есть или нет ее сейчас.

• Я устала (я устал)…

Нет веры, нет потребности в покаянии, потухла молитва.

В борьбе, требовании, в стремлении самоутвердиться трудно предположить другой финал. В противостоянии силы противников иссякают. В стремлении настоять на своем, человек жаждет внести в другого свои, «правильные» представления о жизни. Отсюда все действия его носят характер давления и насилия над другим. Он убеждает, вместо того, чтобы звать; он требует, вместо того, чтобы помогать; он нервничает, вместо того, чтобы заражать своей устремленностью; он раздражается и не знает, что другого можно любить; он утверждает себя и не знает, что можно утверждать другого; он заставляет другого поступать, как нужно и не знает, что можно с ним идти рядом. Не вносить в него свои представления, а идти, взявшись за руки.

В противостоянии противостоящий не подозревает о смирении, в терпении он немощен, в жизненных трудностях не имеет упования на Бога, верует лишь настолько, чтобы понять, что делает что-то не то, но сил остановиться уже не имеет, Промысла Божия он не только не чувствует, но и не помнит даже, что такой вообще существует. Он потом пойдет каяться, он потом будет сокрушаться и молиться, он даже повернется к примирению. Но все это будет потом. А сейчас… в нем неуправляемо живет самоутверждение.

Отношения к вещам, к книгам, к искусству, к Церкви, к церковному воспитанию детей – все может лечь на ниву самоутверждения, питать самоутверждение и питаться от него. Стремление к удовлетворению своих потребностей обычно рождает активное сопоставление себя с другими – а как они удовлетворяют собственное самоутверждение? Стоит другому начать рассказ о новом приобретении, как несколько человек непременно откликнутся на его слова.

Меня данная покупка – что-то новое из посуды – может не волновать, и потому, сидя на работе, я пропускаю мимо ушей известие о ней. Но, спустя некоторое время, начинаю чувствовать внутренний интерес к увлеченному общению сотрудников. Не тема разговора привлекает, а увлеченность, с которой люди участвуют в нем. Я подхожу, слушаю и незаметно для самого себя включаюсь. Бросаю фразу, на нее отреагировали, я говорю еще. Теперь я уже не просто слушаю и не просто говорю. Я делаю это во имя собственного положения в группе. Я тоже что-то знаю и не лыком шит! Ухожу от группы с каким-то странным отношением к предмету разговора. К новой посуде я все еще равнодушен, но внутренняя удовлетворенность от разговора сделала мое отношение к ней теплым и принимающим. Так самоутверждение в группе сеет зерна новых ценностей, которые в последующем, набирая силу вытесняют предыдущие.

С какого-то времени разговоры о посуде, мебельном гарнитуре или машине рождают во мне поступки. Я захожу в магазин и, предвкушая приобретение, начинаю смотреть. Нет, намерения купить у меня нет. Просто приятно походить вдоль прилавков, посмотреть, помечтать…

Посещение магазинов дает повод для новых тем общения в семье и группе. Теперь нередко тема для разговора исходит от меня. Стремление завоевать внимание людей рождает эмоциональное, интонационное и содержательное насыщение моего рассказа. Неловко, если я начну и буду прерван своим собеседником, высказывающимся по другой теме. Поэтому я начинаю уж наверняка. К следующему этапу — острому желанию приобрести вещи – я подойду уже быстрее. С этого времени внутренняя жизнь семьи начинает преобразовываться. Будущая покупка концентрирует вокруг себя значительные силы: физические – требуется дополнительное напряжение, чтобы скопить деньги, душевные – тепло и внимание всех членов семьи все больше смещаются от людей к вещи, духовные – смысл жизни на данный промежуток времени мы все отчетливее начинаем видеть в будущем приобретении. То, что было самоутверждением в группе, в храме, на работе, незаметно становится самоутверждением в семье.

Наконец, вещь куплена. Наступает последний, самый яркий этап – демонстрация покупки родным, друзьям, знакомым. С этим этапом связано самое глубокое чувство удовлетворения. Теплом и лаской отзывается каждый комплимент. Интересно: гости хвалят вещь, а во мне разливается довольство собой, словно это я такой фарфоровый или я так тонко отделан и так отполирован, или сам я и есть новая иномарка.

Процедура демонстрации есть по глубокой сути своей групповое самоутверждение, есть реализация уз мира сего. Круг замкнулся. То, что вышло из группы, затем пришло в семью, теперь вернулось обратно. Если раньше меня заманивала в группу увлеченность от общения людей друг с другом, то теперь уже я сам стал увлекающим центром, задающим главное содержание общения. А кто-то из слушателей будет только подступать к первому этапу круга, уже пройденного мною. Так рождается другой круг – круг вовлечений. Все новые люди принимают групповые ценности и становятся их активными носителями.

При этом активно развиваются сами ценности. Каждая семья вносит свои изменения, свойственные индивидуальности супругов. Меняется качественная и количественная их оценка. А каждое индивидуальное изменение, идущее со стороны одной семьи, в атмосфере со-отношения несет свой вклад в развитие этой потребности в других семьях.

• Ивановы купили ковер за три тысячи, а наш – за две. Надо бы его продать, а новый купить.

Есть еще одна тонкость, которая играет немаловажную роль в формировании ценностей. Материальный достаток каждой семьи из года в год растет. А размеры домашнего хозяйства сейчас таковы, что с ним вполне справляются сами члены семьи. В результате отношения между семьями и между людьми складываются не в сфере деятельной помощи друг другу, а в сфере общения. Беседы, разговоры, встречи до службы, после службы, в алтаре или на клиросе, иногда и во время службы, поглощая основное время, становятся главным инструментом формирования человеческих потребностей. Тогда свою роковую роль начинает играть самоутверждение. Оно требует немедленного достижения результата – успеха в группе, поэтому сжимает сроки. Поиск смещается в сторону ценностей, достижимых в короткое время. Живое, непосредственное общение друг с другом вымещается телефоном, Интернетом, электронной почтой, обучение языку видится непременно во сне, с магнитофоном или иным ускоренным методом, отношение к человеку вытесняется отношением к его одежде, его зарплате, положению в обществе, церковной иерархии. Начинает расти ценность знакомств, связей, позволяющих в несколько крат ускорить достижение индивидуальных целей, появляется терпимость к нечестным способам обретения материальных ценностей, ибо в тайне приходит искушение самому воспользоваться тем же – ложью, махинацией, воровством даже и в церковной кассе, подлогом, пускаются в ход способы жизни, бытовавшие в доцерковный период – наговорить на друга, подставить, исказить ситуацию, выставить в невыгодном свете, собрать какую-нибудь комиссию, организовать какую-либо компанию, пустить слух и прочее.

Чего только не придумает человеческая подлость ради собственного успеха в жизни! Эти проявления человеческой натуры могут соседствовать сознаваемо или неосознанно с вполне активной внешне-церковной жизнью и с церковным служением. Больше того, они могут укореняться и закрепляться с годами церковной жизни, особенно после пяти-семи лет пребывания в Церкви, с наступлением привыкания к церковной жизни. Особенно там, где внутренние смыслы воцерковления в свое время не распознались и не утвердились.

Во всех таких случаях ценности человеческие постепенно вытесняются ценностями внешними, формальными, ценности духовные замещаются материальными. И конца этому процессу в границах данного круга отношений нет.

Во всем этом самой грустной, пожалуй, трансформацией является изменение отношения к самому человеку. Начинают цениться предприимчивость и рационализм, общительность вымещает добродетели или необязательно сопровождается ими, талантливость в производстве, в науке, технике, церковном искусстве, в способностях совершать Богослужение (красиво, чинно, ярко) поднимается выше ценностей душевных – чуткости, сердечности, внимания другому. Эрудированность богословская, образованность ценится больше, чем постоянная забота о другом. Незаметно при определении своего отношения к другому, человеческие качества начинают игнорироваться, опускаются, не берутся в расчет. Необходимость этих качеств предполагается, но не становится определяющей. Личные качества, ловкость в обхождении, умение достигать быстрых и значительных результатов и через это резко увеличивать число людей признающих, аплодирующих успеху – все это выдвигается в сознании человека на первый план и формирует его жизненную позицию.

Совсем другое проявляется в условиях, трудных для жизни – в экспедиции, в армейских ситуациях, в необжитых местах. Словесное общение здесь уходит на задний план. Центральным способом, определяющим человеческие отношения, становится деятельное взаимообращение. Тогда многие ценности цивилизованного мира отслаиваются, как сухая кора, и на первое место выступают взаимоподдержка и забота о другом. Может быть, поэтому в стремлении обрести настоящих друзей люди устремляются в горы, в тайгу, в пустыню и в море. Здесь, как нигде более, проверяются человеческие качества.

Но не менее ярко проявляется человек в Церкви и в своей семье. Люди нецерковные и живущие по соседству могут не знать об этом, но сами церковные работники и супруги хорошо это знают. Проходит время и они оказываются в ситуации выбора. От того, примут ли они Церковь и семью как инструмент для становления в себе человеческого, зависит, смогут ли противостоять обесценивающему действию самоутверждения, сохранят ли в себе силы и устремление идти в вере и любви.

Увы, поставленные самой жизнью в эту ситуацию выбора, супруги нередко оказываются неспособными выбрать подлинное добро. Возникают «ножницы». С одной стороны, групповое самоутверждение заставляет их идти по пути возвышения материальных ценностей над духовными, показывать и утверждать перед другими собственное благополучие, а с другой – с каждым годом они все острее чувствуют человеческое падение друг друга, не всегда сознавая это, больше томясь в отчаянии, тоске и душевной скуке. Кто-то склоняется к жесткому решению – развестись. Кто-то продолжает тянуть свою лямку, кляня судьбу. А кто-то, махнув на все рукой, приходит к опустошающему состоянию равнодушия.

Наконец, социальное, в том числе церковное самоутверждение. Оно отличается существенной особенностью. Любая деятельность человека, руководимого таким самоутверждением, превращается им в средство достижения успеха для себя. В силу этого, что бы человек ни делал с позиции самоутверждения, для дела спасения все тщетно, ибо отрывается от главного Смысла и наполняется смыслом формальным. Мебель изготавливается уже не для людей, а для получения зарплаты. Станки производятся не в помощь людям, а чтобы показать себя перед мастером, ремонт делается не для удобства людей, а для собственной выгоды. В богослужениях главным становится не Бог, а человеческое восхищение, собственная слава, продвижения по иерархии. Поэтому в присутствии сана или чина повыше богослужение совершается особо торжественно, а если нет никого важного, то и служится кое-как. Поэтому там, где свои цели могут быть достигнуты без высокого качества служения или работы, где удается проскочить, провести вокруг пальца, там человек не заботится о том, с молитвой или без нее будут стоять прихожане в храме, как будут жить в построенном им доме, как будут пользоваться сделанной им вещью. Сдал потребителю и с плеч долой. О людях душа болеть не будет, потому что занята заботой о себе.

Социальное самоутверждение, занимая активную позицию, превращается в карьеризм, достигая заветного положения, оно окружает себя «своими» людьми, которые преданно поддерживают положительное мнение о нем. Ради быстрого успеха в обществе или в церковном сообществе оно гонится за внешними эффектами, уходит от сути, требующей длительного осмысления, склонно к скороспелым решениям и авральным штурмам. Формальное отношение к делу становится его главной характеристикой.

Социальное самоутверждение вне группового существовать не может. Тонкий механизм взаимодействий связывает их между собой. Социальное соотношение охватывает много большее число людей, чем групповое, и поэтому доминирует над человеком, регулируя его поведение в обществе и в церкви.

Вот входит в автобус группа молодежи. На всю громкость включен магнитофон, громкий хохот, вызывающие вольности в речи – все наполнено активным низведением присутствующих пассажиров. Редко кто из них в одиночку будут вести себя так же. Здесь же присутствие группы придает уверенность. Чтобы не потерять себя в ее глазах, не спасовать перед пассажирами, каждый из них, соревнуясь друг с другом, с особенной активностью проявляет свою «смелость» – пренебрегающее отношение к людям.

Так, подкрепленный успехом в своей группе, человек может активно войти в общество, задавая в нем не свойственный обществу тон и несвойственное ему содержание. Каждый такой выход, будь то из семьи в группу или из группы в социальное окружение, церковное или нецерковное, всегда связан с активизацией индивидуального самоутверждения, которая пользуется поддержкой группы, семьи или социального окружения ради обеспечения собственных интересов. В чрезвычайных для него ситуациях оно способно пойти против ценностей и семьи, и группы, и окружения в целом, отстаивая себя и слепо отдаваясь яростной вспышке самосохранения. Это и есть состояние наглости, хамства, открытого пренебрежения мнением окружающих и давлением на них, умение пристраиваться к вышестоящим чинам, или делаться, например, правой рукой влиятельных людей.

В подобном же пренебрежении к другим, подкрепленном в групповой поддержке, в семейственности или окружении себя зависимыми людьми многие ищут для себя силы, когда выходят в общество, церковное или нецерковное, со стремлением утвердиться в нем. Нечестные приемы, явное или открытое низведение по отношению ко всем возможным и предполагаемым конкурентам — все пускается в ход. Человек при этом может и не сознавать всей безнравственности своего поведения. А в ряде случаев его действия могут оказаться даже разрешенными неформальными общественными и установившимися в обществе или в церкви негласными нормами, которые бесшумно, но очень действенно утверждаются в его рабочем и служебном окружении. Такой девальвации общественных и церковных ценностей в больших коллективах и собраниях верующих способствует активная позиция отдельных групп людей, внедряющих свою норму и ценности в социальное окружение.

Объединение в группы происходит по сходству интересов. Быстрее всего и обычно с немалым шумом находят друг друга люди с выраженным индивидуальным самоутверждением. Групповая поддержка, с одной стороны, резко усиливает позиции каждого из них, придавая уверенность и энергию давления, а с другой – закрепляет ведущее положение самой вновь формирующейся группы. Если высказанные вслух нормы и ценности самоутверждения не получают немедленного отпора, они становятся неформальными нормами и ценности всего коллектива или всего собрания верующих, боязливых или осторожных, согласных с крикливым меньшинством.

Так изнутри, при молчаливой пассивности большинства, производится в коллективе и церковном собрании подмена одних ценностей другими, одного духа другим духом. В случае активности людей, занятых утверждением себя, ценности с годами неизбежно будут замещаться все более бездуховными, т. е. внешне благородными, добродетельными или церковными при внутреннем отсутствии благородного, добродетельного или же церковного духа. Эта девальвация ценностей, в свою очередь, будет стимулировать более уверенные действия группового или индивидуального самоутверждения. В результате, при формальном следовании общепринятым представлениям о нравственности в коллективе и в церковном собрании может утверждаться безнравственная и бездуховная атмосфера конкуренции и борьбы.

Самоутверждение – это необязательно шум, напор, крикливость, хамство или наглость. Самоутверждение, в зависимости от характера человека и силы его духа, может быть и тихим, незаметным для других. Оно может принимать форму самосохранения. В этом случае человек остается при своих ценностях и взглядах, ничем себя не проявляя. Таким он будет в общественном и церковном собрании. В группе близких ему людей он будет посмелее и уже не всегда отсидится молча, где-то и скажет свое, а где-то начнет и настаивать. В семье же такой человек может вести себя по-разному. Один так же, как и в обществе, тихо будет делать свое. Возможно, и выслушает, а то и согласится с доводами другого, но приступит к делу и сделает все равно по-своему. Другой, напротив, насколько он тих за порогом дома, настолько же он громок, настойчив и непреклонен в своей семье: всегда настоит на своем. Тем или иным способом, но добьется, чтобы все было по нему. Третий занимает середину между первым и вторым, и поэтому утверждает свое мягко, уговорами, лаской, пользуясь слабыми свойствами характера другого, так что последний и не придает значения этим способам обхождения с ним самоутверждающегося супруга.

Так обстоит дело там, где сознательно или безсознательно человек живет самоутверждением.

Моя бабушка^*

Бабушка моя, как я ее помню, была очень богомольна: целые ночи без сна, стоя на коленках, она маливалась Богу и делала это она всегда в потемках, в спальне или в зале, где только не было людей. Когда зимой на полу стоять было холодно, бабушка становилась молиться на лежанку и забывая, где она и что она, полагая поклоны, незаметно приближалась все ближе и ближе к краю лежанки и, наконец, падала на пол. И случалось это с ней не раз. Мы, как несмысленные дети, бывало, засмеемся, восклицая: «ну, бабушка наша опять полетела!» — А бабушка, как ни в чем не бывало, влезет опять на лежанку и опять станет на молитву. Иногда, сделав один поклон, она засыпала на поклоне и в таком положении храпела так, что ее было слышно в других комнатах. Так продолжалось несколько минут. Потом она опять скоро пробуждалась и опять принималась молиться и класть земные поклоны.

Были дни, когда к ней приходили ея родныя сестры, тоже старушки, одна — из села Репнаго, а другая — городская. Те жили очень бедно, а родитель мой жил в довольстве, и бабушка моя по жизни своей была много счастливее их… Бабушка принимала своих сестер с особой лаской и гостеприимством и заставляла меня тогда по вечерам читать акафист Спасителю и Божией Матери, а сами старушки становились все на колени, молясь Богу, и со слезами на глазах вслух произносили за мной: «радуйся, Невесто неневестная!» или «Иисусе, Сыне Божий, помилуй нас!» После этого оне меня заставляли читать, что я и делал с великим удовольствием, помянник, что в Псалтири, который начинается так: «Помяни, Господи Иисусе Христе Боже наш, милости и щедроты Твоя, от века сущия, ихже ради вочеловечился еси и распятие и смерть спасения ради право в Тя верующих претерпети изволил еси», и т. д. Все это сопровождалось земными поклонами. Затем шли моления за Царя и за всех, «иже во власти суть», и оканчивалось: «подаждь, Господи, оставление грехов всем прежде отшедшим в вере и надежде воскресения отцем и братиям и сотвори им вечную память».

После этих молитв, если зимой бывало еще рано ужинать, заставляли они меня читать киевский патерик, или Четьи-Минеи, или что-либо из Библии — Бытия, Иова, Товита, или про Иосифа. Я читал, а семейство наше все безмолвно слушало и нередко отирало набегавшия и катившиеся по щекам слезы. Прискорбно нам тогда бывало, когда старший брат мой, Феодор, приходил из конторы и начинал читать литературныя произведения светских писателей — Загоскина, Марлинского, Полеваго, Пушкина и др., к чему он имел особенное пристрастие. Маменька моя любила его чтение, и он, бывало, с улыбкой на устах скажет нам:

Ну, отцы, убирайтесь-ка в другую комнату. А нет — так милости прошу к нашему шалашу послушать и нас, грешных.

И случалось, что мы сидели и слушали, и улыбались при чтении каких-нибудь смешных повестей; хохотали же, обыкновенно, всякий раз, как брат читал Гоголя. Бабушка послушает и закончит тем, что скажет:

Бознать, что за галиматья! И слушать-то нечего. То ли дело Священное Писание: там, как в зеркале, видишь свои немощи и поплачешь о своем окаянстве. А это что? Слова нет о вечности… Зубы только скалить! Эх, вы дураки, дураки!.. Не читай, Федюшка, эти балье, читай более Священное Писание, оно более тебя умудрит и просветит ум твой, чем эти умники-то своими писаньями: время только тратят понапрасну. Умница писала, дураки читают, а полоумные слушают, да зубы скалят… Полно вам! Идите-ка молиться Богу да ложиться спать, чем празднословить.

Часто бабушка, угощая меня чем-нибудь, говорила мне:

Смотри, Федя, умру — поминай меня!

Я всегда ей обещался. И все наши с ней посиделки она всегда заканчивала словами:

Смотри, не забудь, а то и помянуть-то некому будет: я на энтих краснобаев-то уже и не надеюсь.

«Домострой».

КАК ВОСПИТАТЬ СВОИХ ДЕТЕЙ В ПОУЧЕНИЯХ РАЗНЫХ И В СТРАХЕ БОЖЬЕМ

А пошлет Бог кому детей, сыновей и дочерей, то заботиться отцу и матери о чадах своих; обеспечить их и воспитать в доброй науке: учить страху Божию и вежливости, и всякому порядку.

А со временем, по детям смотря и по возрасту, учить их рукоделию, отец – сыновей, а мать – дочерей, кто чего достоин, какие кому Бог способности даст.

Любить и хранить их, но и страхом спасать, наказывая и поучая, а не то, разобравшись, и поколотить. Наказывай детей в юности — упокоят тебя в старости твоей.

И хранить, и блюсти чистоту телесную и от всякого греха отцам чад своих как зеницу ока и как свою душу. Если же дети согрешают по отцовскому или материнскому небрежению, о таковых грехах и ответ им держать в день Страшного суда.

Так что если дети, лишенные наставлений отца и матери, в чем согрешат или зло сотворят, то и отцу и матери с детьми их от Бога грех, а от людей укор и насмешка, дому убыток, а себе самим скорбь, от судей же позор и пеня.

Если же у богобоязненных родителей, рассудительных и разумных, дети воспитаны в страхе Божьем и в добром наставлении, и научены всякому знанию и порядку, и ремеслу, и рукоделию, – такие дети вместе с родителями своими Богом будут помилованы, священниками благословлены и добрыми людьми похвалены, а вырастут – добрые люди с радостью и благодарностью женят сыновей своих на их дочерях или, по Божьей милости и подбирая по возрасту, своих дочерей за сыновей их выдадут замуж.

Если же из таковых какое дитя и возьмет Бог после покаяния и с причащением, тем самым родители приносят Богу непорочную жертву, и как вселятся такие дети в чертоги вечные, то имеют дерзновение у Бога просить милости и прощение грехов также и для своих родителей.

КАК ВОСПИТАТЬ ДОЧЕРЕЙ И С ПРИДАНЫМ ЗАМУЖ ВЫДАТЬ

Если дочь у кого родится, благоразумный отец, который торговлей кормится – в городе ли торгует или за морем, – или в деревне пашет, такой от всякой прибыли откладывает на дочь (и в деревне также): или животинку растят ей с приплодом, или из доли ее, что там Бог пошлет, купит полотна и холстов, и куски ткани, и убрусы, и рубашка – все эти годы ей в особый сундук кладут или в короб и платье, и уборы, и мониста, и утварь церковную, и посуду оловянную и медную и деревянную, добавляя всегда понемножку, каждый год, как сказано, а не все вдруг, себе в убыток.

И всего, даст Бог, будет полно. Так дочь растет, страху Божью и знаниям учится, а приданое ей все прибывает. Только лишь замуж сговорят — отец и мать могут уже не печалиться: дал Бог, всего у них вволю, в веселии и в радости пир у них будет.

Если же отец и мать незапасливы, для дочери своей, по сказанному здесь, ничего не приготовили, и доли ей никакой не выделили, лишь станут замуж ее отдавать – тотчас же кинутся и покупать все, так что скорая свадьба у всех на виду.

И отец и мать впадут в печаль от свадьбы такой, ведь купить все сразу – дорого. Если же по Божьей воле дочь преставится, то поминают ее приданым, по душе ее сорокоуст, и милостыню раздают. А если есть и другие дочери, таким же образом заботиться и о них.

КАК ДЕТЕЙ УЧИТЬ И СТРАХОМ СПАСАТЬ

Наказывай сына своего в юности его, и упокоит тебя в старости твоей, и придаст красоты душе твоей. И не жалей, младенца бия: если жезлом накажешь его, не умрет, но здоровее будет, ибо ты, казня его тело, душу его избавляешь от смерти.

Если дочь у тебя, и на нее направь свою строгость, тем сохранишь ее от телесных бед: не посрамишь лица своего, если в послушании дочери ходят, и не твоя вина, если по глупости нарушит она свое девство. И станет известно знакомым твоим в насмешку, и тогда посрамят тебя перед людьми. Ибо если выдать дочь свою безпорочной – словно великое дело совершишь, в любом обществе будешь гордиться, никогда не страдая из-за нее.

Любя же сына своего, учащай ему раны — и потом не нахвалишься им. Наказывай сына своего с юности и порадуешься за него в зрелости его, и среди недоброжелателей сможешь им похвалиться, и позавидуют тебе враги твои.

Воспитай детей в запретах и найдешь в них покой и благоволение. Понапрасну не смейся, играя с ним: в малом послабишь – в большом пострадаешь скорбя, и в будущем словно занозы вгонишь в душу свою. Так не дай ему воли в юности, но пройдись по ребрам его, пока он растет, и тогда, возмужав, не провинится перед тобой и не станет тебе досадой и болезнью души, и разорением дома, погибелью имущества, и укором соседей, и насмешкой врагов, и пеней властей, и злою досадой.

Если воспитаешь детей своих в страхе Божьем в поучении и наставлении, и до возмужания их сохранишь в целомудрии и в чистоте телесной, законным браком их сочетаешь, благословив, и обеспечишь всем, и станут наследниками имения твоего, и дома, и всего твоего прибытка, который имеешь, то упокоят они тебя в твоей старости, а после смерти вечную память отслужат по родителям своим, да и сами благословенны пребудут вовеки, и великую награду получат от Бога в сей жизни и в будущей, если живут они по заповедям Господним.

Василия Кесарийского поучение юношам. Следует оберегать душеную чистоту и телесное безстрастие, имея походку кроткую, голос тихий, слово благочинно, пищу и питье не острые; при старших – молчание, перед мудрейшими – послушание, знатным – повиновение, к равным себе и к младшим – искреннюю любовь; нечестивых, плотских, любострастных людей избегать, поменьше говорить да побольше смекать, не дерзить словами, не засиживаться в беседах, не безчинствовать смехом, стыдливостью украшаться, с распутными бабами не водиться, опустив очи долу, душу возносить горе, избегать прекословия, не стремиться к высокому сану, и ничего не желать, кроме чести от всех.

Если же кто из вас сможет другим помочь, тот и от Господа сподобится награды и вечных благ наслаждения.