Пути и ошибки новоначальных

[1] Свт. Феофан Затворник «Путь ко спасению», стр. 117 

Каким духом живет человек?

«Ибо все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии» (1Рим.8:14), – говорит апостол Павел и в другом месте добавляет: «Ибо все мы одним Духом крестились…, все напоены одним Духом»(1Кор.12:14).

Так говорится об истинном христианине. Рожденный водою и Духом, облекается он в образ небесного Человека, нового Адама, становится новою тварью о Христе Иисусе (2Кор.5:1-7). В нем дух жизни и все дела святы и Божественны, Духом он созидается в жилище Божие, в Церковь святую о Господе (Еф.2:21-22).

Совсем иное представляет собой человек, только вступающий в Церковь Божию. Призывающая благодать воскрыляет в нем ревность о Христе и Церкви, подвигает ум и сознание к книгам, духовным беседам, проповедям. Он много слушает, читает, думает. По ревности осваивает жизнь Церкви: молитвы, посты, богослужения, Таинства. Но при этом человек продолжает жить не только ревностью и сознанием. Он живет и тем, что составляет его основание –духом, – тем же, каким он жил до оглашения. Воскрыляемый призывающей благодатью, по духу жизни он все еще остается на первом, огласительном этапе тем же, кем был до того, как уверовал в Бога. Лишь отчасти благодать приоткрывает ему его состояние духа, но сам человек, в большинстве случаев, не отдает отчета, как и чем он подвигаем в действиях и поступках своей жизни.

Так, один живет духом самоутверждения. Много зная о церковной жизни, с ревностью убеждает всех быть православными. Себя самого слышит и чувствует исключительно в этой ревности и новых знаниях. Именно здесь у него центр жизни. А духа-то самоутверждения не слышит в себе и за собой никакого «душка» не замечает.

Другой живет духом самолюбия, и поэтому весь проникнут чувством «я христианин». Ревность обращает его ко все новым и новым книгам о православии, сознание наполняется все большими впечатлениями и знаниями о жизни святых, о духовных наставлениях. Но, движимый самолюбием, он не может и не хочет прочитанное и услышанное воплощать в свою жизнь. Оно остается предметом приятных бесед, услаждений ума все новыми знаниями, не более. Не распознавая в себе духа самолюбия, человек не может объяснить, почему далее чтения и разговоров его церковная жизнь не подвигается вперед, притом, что уже пять, а то и десять лет он читает церковную литературу.

Третий, живя духом превосходства и не подозревая о нем, подвигаясь ревностью и внешне-церковным сознанием (знаниями), во всем желает совершенства, чистоты православия, точного следования канонам и лучшим традициям Церкви, как в общественной, так и в личной жизни.

Четвертый, в духе самоугодия, православие разворачивает на обслуживание своих телесных и душевных нужд. Так, в преддверии поста, он с ревностью и со знанием дела заготовит множество продуктов, которые вполне бы заменили, а то и превысили в удовольствиях, скоромный стол. Отказавшись от общения с неверующими людьми, он окружит себя приятными верующими, но и с ними будет порой капризен и взыскателен, ибо не всякий придется ему «по вкусу».

Пятый человек живет духом праздности. Его ревность и сознание, окрыленные верою, все средства досуга поворачивают на обслуживание этого духа. Хотя телевизор, магнитофон, радио останутся в его жизни, но примут полуправославный характер. Церковные передачи будут перемежаться с обычными, вольными или даже, когда не устоит, и с развратными. Газеты, журналы, по возможности с православной тематикой, частые паломнические поездки, обилие впечатлений, театры, концерты околоцерковного содержания, восторги, восклицания о чудесах и пересуды о людях церковных будут составлять значительную часть его будней.

Духи уныния, любоначалия, празднословия, тщеславия, сребролюбия, блуда, гордости и чревоугодия… Чем-то из живет каждый из нас.

В период оглашения человек распознает порождаемые богопротивным духом действия, чувства и мысли, но почти не распознает самого духа, еще не может отделить его от себя, отождествлен с ним, поглощен им. Лишь отчасти открывается его покаянию движение духа в страсти.

Собственно сочетание с богопротивным духом, соизволение с ним, совершаемое волею, и есть страсть. По зову призывающей благодати человек плачет, скорбит, удаляется от влекущих его действий, от предметов страсти.

Печальной и нерадостной становится картина, когда в переходный период от оглашения к воцерковлению призывающая благодать сокрывается в сердце человека, уступая место его собственным трудам. Человек остается с самим собою почти один на один. Тогда богопротивные духи являют себя в характере человека с присущей им силой. И он, захваченный тем или иным духом, не отдает в этом себе отчета. За время оглашения человек не научился испытывать себя и трудиться над собой, не знает ни самоукорения, ни внимания к голосу совести, к тому же в характере не имеет чувства долга или почитания. В таком состоянии он отдается во власть духа и весь или частично живет его стихией.

Вот, например, приходской бухгалтер всех держит в своей власти. Людей сотрясает от ее безчиния. Она всех «построила» относительно себя и никто ей не указ, разве что благочинный, но и с ним сумела поставить себя так, что священники на приходе не задерживаются.

Или певчая: ничего не может поделать со своей болтливостью – между пением стихир, в паузах пускается в безчисленные разговоры о событиях своей и чужой жизни или обсуждает последние новости. Поднимаясь в нужном месте, пропевает положенное и вновь пускается в привычную ей стихию праздности.

А прихожанин, пребывая во власти разных духов, во время богослужения обдумал все события своей жизни, прошлые и предстоящие, так и не уловив содержания ни одной стихиры или тропаря.

Вот мама, поглощенная духом самоугодия, не может управиться ни с собой, ни с сыном, совсем испортив его чувственной привязанностью. Не зная, что и как надо переменить в своих отношениях с ним, продолжает вредить им обоим.

Ревностью и верою желая послужить Богу, одни берутся за дела по своим способностям (музыкальным, изобразительным, ремесленным, педагогическим и др.), не подозревая (или только временами чувствуют), что делают дела духом, противным Богу – духом превосходства и тщеславия. В основании их жизни все равно остается дух богопротивления, дух, при котором невозможно сочетание с благодатью и некуда прийти Духу Божию.

Другие, при ревности угодить Богу, исполняют свое служение от добродетельных сил души: попечительной силой ходят за больными, по чувству долга помогают сиротам, деятельной силой трудятся. Но при этом все совершают из духа самоутверждения или любоначалия (властолюбия). Этот дух временами обнаруживает себя раздражением, завистью, требованием к себе почитания и глухой или открытой яростью, когда не получает ожидаемого.

Ревность о церковном сокрывает в человеке дух, каким он все делает и живет. Поэтому даже когда сердится на других, кричит, ругается, ненавидит или, наоборот, обижается, уязвляется, он чувствует себя не только вправе так поступать, но и не видит, как можно по-другому реагировать, например, на плохое исполнение дела. Он чувствует себя ревностным попечителем церковного или иного служения, искренне преданным ему, но не может различить, из какого духа делает дело.

В послании к Филиппийцам апостола Павла есть слова: «берегитесь злых делателей» (Фил.3:2), так как они не только действуют (ревнуют, трудятся, подвергаются опасностям и лишениям пути – все по ревности), но и действуют на зло. И действование их гораздо хуже самого бездействия. – Они расстраивают благоустроенное» (свт. Иоанн Златоуст).

«Такое основание внутренней жизни (нераспознаваемое самим человеком – А.Г.), – пишет свт. Феофан Затворник, – показывает на иное некое происхождение по духу, именно, от дьявола… Они (люди) суть истые преемники духа его, духа богоборства, вражды на Бога и противления Ему явного и тайного… Эта область (таковых людей– А.Г) есть мiр, лежащий во зле (1Иоан. 5:19), преисполненный скверн (2Петр.2:20), валяющийся в похотех (2Петр.1:4), ослепленный (2Кор.4:4) и в ослеплении буйствующий и преследующий все святое и всех святых и ревнующих о святости (отсюда пересуды, сплетни, слухи в Церкви – А.Г.)… Дух ослепления и упорного буйства есть прямой дух мiра и сатаны (1Кор.2:12)».[1]

В Евангелии мы читаем такие слова: «… вы, стоя вне, станете стучать в двери и говорить: Господи! Господи! отвори нам»; но Он скажет вам в ответ: «не знаю вас, откуда вы» (Лк.13:25). Разве такого ответа ожидает человек, когда трудился на земле? Разве не ходил он на все воскресные и праздничные богослужения, не вычитывал все молитвенные правила, разве не соблюдал посты, не выполнял послушания, не служил в Церкви в каком-либо чине или звании?

Человек так много раз взывал: «Господи! Господи!», и, тем не менее, ответ Божий: «Не знаю вас». Все, что делалось, делалось внешне. Но по духу жизни человек не был с Господом, не Ему служил, не Ему угождал. Угождал либо людям и ходил в зависимости от них, им, для них и перед ними, либо угождал себе и для своего духа превосходства, любоначалия, самолюбия, праздности, празднословия делал все дела свои. В них было много обращений ко Господу, но не было отложения, отвращения от богопротивного духа. Он до глубокой старости сочетался с ним и не искал стяжать Духа Божия, дабы через то исполниться добродетелями. Человек за всю жизнь так и не узнал их вкуса, не ими и не в них совершал свои дела, свою жизнь.

Как страшно осознать все это в завершении земного пути!

На переходном этапе от оглашения к воцерковлению человеку открывается, что по духу он не принадлежит Христу, хотя внешне он продолжает ходить на богослужения, участвовать в Таинствах, поститься, читать церковные книги. Он может трудиться в храме, даже быть священником или монахом, но все подробности его жизни будут выказывать о богоборческом основании его внутреннего устроения.

Молитвы человек будет просто вычитывать, не ища при этом отношений с Богом и, тем более, не имея никаких сил и желания упражняться в богообщении. Попустит себе множество послаблений, так что и правило для него перестанет быть правилом. Сократит не только домашние молитвословия, но и богослужение начнет урезать. Под сокращение попадут сначала кафизмы, паремии, потом стихиры, каноны. Если священник и будет держать службу, то мирянин сам сократит ее для себя, поставив в правило уходить сразу после отпуста утрени, убирая для себя первый час, затем сразу после помазания, сокращая почти половину утрени. Великим постом не будет знать собственно великопостных богослужений, потому что в будничные дни он не посещает храм, да и в храмах среди седмицы часто не бывает служб. В другие многодневные посты в течение года великопостные службы в них будут опускаться за отсутствием желающих быть и служить на них.

Особые послабления внедрятся в исполнение поста. Пища, хотя и постная, будет становиться все более разнообразной и обильной, изысканной и богатой. В среду, в пятницу и в многодневные посты не будет выключаться телевизор, который наряду с компьютерными развлечениями станет обычным, повседневным атрибутом христианской жизни.

В характере человека появится все более воцаряющееся влечение доогласительного периода – к богатой, разнообразной одежде, к бытовым удобствам, комфорту, к дорогостоящим предметам: украшениям, машинам, мебели, домам.

Общение с ближними начнет носить вольный характер – шутки, праздный смех, застолья с вином и водкой, даже в монастырях, на приходах, а уж тем более в домах. Блуд, накопительство и скупость начнет овладевать человеком.

Люди, остановившиеся на этом этапе церковного развития или скатившиеся из периода воцерковления обратно в переходное состояние, будут проявлять множество скверных черт своего характера, нисколько в них не меняясь, напротив, искренне им предаваясь и воцаряя их для себя и окружающих как норму. Недаром об этом периоде в народе говорят: «Более всего бойся собрата по церкви». В близком общении в это время можно встретиться с самыми невероятными поступками и отношениями. Будут халатность и безпечность в делах, безответственность и нечувствие друг ко другу. Также можно встретиться с наговором, подлостью, двуличием, подозрительностью, завистью, соблазном. Здесь возможна какая угодно несправедливость, ссора, свара, разборка, возможны обвинение, недоверие, игнорирование, гонение. Распространение ложных слухов с правдивой уверенностью, подозрения или прямые обвинения в сектанстве только по одним слухам.

При этом все может иметь обоюдный характер, где, не уступая друг другу, безо всякой снисходительности, мира, милости и любви, люди войдут в ожесточение, непримиримость, упрямство, упорство, настойчивость, изощренность методов и способы взаимного досаждения. И все будет сопровождаться большим шумом, криками, громкими речами, воплями и резкими словами.

Апостол Павел дает обширный перечень злых дел, которыми человек может быть борим на переходном этапе от оглашения к воцерковлению: «прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, (соблазны), ереси, ненависть, убийства, пьянство, безчинство и тому подобное» (Гал.5:19-21).

Трагической особенностью этого периода является упорное несознание в себе иного духа. Труднее всего распознать в себе противное Богу устроение. А внешне человек все церковное делает неотступно, и даже, благодаря ревности, способностям и знаниям, хорошо, весьма хорошо. И храмы будут благолепно украшены, и церковное пение будет профессионально поставлено, и службы будут иметь торжественный вид. А исполнители всего этого благолепия вне богослужений будут выказывать богопротивный дух. Да и во время самих богослужений в алтаре воцарится суета и разговоры, молитвы же не будет, она останется лишь среди части мирян.

Свт. Феофан Затворник, раскрывая причину такого состояния людей, в «Толковании на послания апостола Павла к Солунянам» говорит, что люди эти слышали истину Христианскую и не поняли, в чем дело, и не приняли ее, или приняли умом, но не полюбили ее сердцем; это христиане «по имени, а не в сердце, кои равнодушны к исповедуемой им вере и не ревнуют о том, чтобы быть послушными требованиям ея... Истину видят, а сердце держат в стороне, противной истине. Потому сами в себе суть ложь, и будучи таковы, полюбят ложь». [2]

«…Немалая часть (вообще христиан – А.Г.) будет по имени только правоверными, в сердце же не будут иметь того строя, какой требуется верою, возлюбив нынешний век. Вот какая широкая ожидается область отступления. Хотя имя христианское будет слышаться повсюду, и повсюду будут видны храмы и чины церковные, но все это только видимость, внутри же отступление истинное. На этой почве народится антихрист и выростет в том же духе видимости без существа дела».[3]

И далее. «И за сие пошлет им Бог действие заблуждения (льсти), так что они будут верить лжи» (2Сол.2:11). Какое страшное наказание Божие! Злой дух льсти и заблуждения постоянно порывается завладеть всеми, омрачить и увлечь в ложь. Но Господь не попускает его, пока есть подающие надежду обращения, которые еще не совсем предались ложным путям, еще думают иногда отстать от лжи и стать на стороне истины, – не пускает, чтоб не потерпели они от него насилия внутри; ибо он может колебать и твердых, а не только слабых.

Когда же наконец они совсем опустят руки и предадутся избранному ими пагубному пути, сложатся с ним и сочетаются сердцем, а о том, чтоб отстать от него и думать перестанут, тогда Бог отнимет Свою, удерживающую злого духа льсти руку, и тот, попущенный, устремится на них, пройдет в сердце их и там начнет оказывать «действо льсти», влечь ко лжи, – и привлечет. Люди воспримут ложь всем сердцем и затем обнаружат ее вовне, пристанут видимо к антихристу…

Раскроется их злой нравственно-религиозный строй, и они созреют для суда. Ложь самообличительна, и следующие лжи сами себя обличают... Они «…не приняли в сердце с живою верою Евангельской истины, и жизни своей, своих чувств и расположений не установили по ея требованию, а напротив лежали сердцем своим, – благоволили ко всякой неправде, и к неправым мудрованиям и к неправым нравам, находили удовольствие пребывать и погрязать в сих неправостях».[4]

«Испытывайте самих себя, в вере ли вы; самих себя исследывайте» (2Кор.13:5), – говорит апостол Павел. Пребывая в этом периоде нужно приложить все силы, все старание, чтобы переломить Богоборческий дух в себе и направить себя и свою жизнь к Духу Божию. Это надо сделать в трех направлениях: во внешней жизни, в себе самом и в отношениях с Промыслом Божиим, который всегда спасительно идет к человеку.

Существо переходного периода заключается в том, чтобы распознать в себе дух мира сего и лично, своим радением, разумно, значит, пребывая в руководстве святых отцов, при содействии Церкви, ее богослужений, таинств и общения, обращать себя в отношения с Духом Божиим, церковным духом.

Переходный период, в отличие от периода или состояния воцерковления, – время, когда дух мира сего с силою владеет человеком, а последний во многом непроизвольно и безотчетно предается ему, либо, распознав его, попускает себе оставаться в нем, либо, пытаясь преодолеть его, делает это только собственным усилием, саморазумием, самонадеянностью. Или, зная содействие Духа Божия, участие благодати, но не умеет стоять в этом, скоро теряет ее и подолгу ходит опять в ином, не Божьем духе.

Период воцерковления наступает с того времени, когда человек явственно начинает опираться на действие благодати в себе, на радение ее участия в нем. Стояние в ней и в Духе Божием начинает быть главным делом человека.

Церковь – область действия Духа Святого, поэтому воцерковление есть вхождение в эту область. Во вне – это вход в действия Церкви, где благодать пребывает невидимо, в себе – это отношения с благодати в сердце человека, где он явственно начинает слышать, опираться на нее, стоять в ней, следовать ей, ею подвигаться, делать, чувствовать, думать.

Период воцерковления – это время, когда богопротивный дух продолжает свое влияние, но человек уже не с ним. Последний лично уже сочетался с Духом Божиим, но еще не может быть с Ним вполне, еще не крепок, еще не стоек, не во всех обстоятельствах может держаться Его, еще не всеми силами души и духа умеет быть с Ним.

С наступлением воцерковления человек явственно начинает слышать свое, когда-то происшедшее, крещение как новое рождение, рождение от Бога. До начала воцерковления он внутренне не знает, не ведает, что с ним произошло в крещении. Все, что он читал или слышал о крещении, содержится в его сознании, но он не знает этого опытно. Воцерковление – это время, когда прежде совершенное крещение открывается в таинстве, и с этого момента человек начинает слышать водительство Духа Божия, через Которого для него ближе и дороже становятся святые отцы Церкви, как в своих наставлениях, так и в своем житии. Написанное ими открывается по духу живо и жизненно, т.е. подвигая жить согласно отцам и подвижникам Церкви, согласно Евангелию.

В преодолении в себе духа мира сего и в удалении от разных страстей и богопротивных духов, в стоянии в Духе Божием и умении удерживаться в Нем проходят дни и годы периода воцерковления, пока человек не придет в степень истинного христианина.

В этот период «… жизнь духовная совершенно поглощает жизнь плотскую и душевную. Он прославляет Бога в душе и телеси своем (1Кор.6:20); у него все производится в духе и духом; служит он Богу и работает духом в обновлении духа (Рим.1:9; 7:6; Фил.3:3), тщанием он не ленив от того, что горит духом (Рим.12:11); ходит духом и похотей плотских не совершает (Гал.5:16); сеет в духе (Гал.6:8); исполняется духом (Еф.5:18); к слушанию истины преклоняется духом (1Петр.1:22).

Отчего так? – христианин ходит духом от того, что живет духом (Гал.5:25), что Дух Божий живет в нем (Рим.8:9; 1Кор.3:16); что он стал храмом живущаго в нем Духа Святаго, напоился Духом (1Кор.12:13; 1Кор.3:16; Еф.2:22). Сей Дух, пришедши чрез слово, разделившее душу и дух, высвободил сей последний из теснивших его душевно – плотских уз, ибо где Дух Господень, там и свобода (2Кор.3:17), и тем положи начало новой, духовно благодатной жизни (Рим.8:23). С таким обручением духа (2Кор.1:22), зреет потом потаенный сердца человек в неистлении кроткаго и молчаливаго духа (1Петр.3:4). Христианин больше и больше утверждается Духом Божиим – во внутреннем человеке; вселяется верою Христос в сердце его, в любви вкореняемое и утверждаемое (Еф.3:16): ибо прилепляйся Господу един дух есть с Господем (1Кор.6:17)». [5]

В завершение главы, подытоживая ее, приведем выдержку свт. Феофана из «Толкования на послание апостола Павла к Солунянам». Он пишет: «Два производителя нашего спасения: благодать и вера, один от лица Божия, а другой от нас. Сначала веруем, потом сподобляемся благодати Святаго Духа; но и самая вера не без благодати… В деле спасения неразлучны благодать и свобода… в спасающихся всегда действуют благодать и свобода вместе: ни свобода ничего не может сделать спасительного без благодати, ни благодать действовать во спасение без свободы… От нас желание и посильное искание, а дело всегда от благодати. Желание веры, согласие на нее, избрание ея – наше: самая же вера живая есть дело благодати…

Бог избрал вас от века, привел вас к вере, даровал благодать. Употребите же со своей стороны усилие – стоять неуклонно в порядке новой введенной у вас жизни. Свое усилие стоять есть неотложное условие спасения. Оно – главная движущая, жизненная сила христиан. Не слышателями только слова Божия будьте, но и исполнителями. Слышали, приняли; исполняйте же, чтоб все видели, что вы не именуетесь только, но и самым делом Христовы – истинные христиане. Не станете усиливаться, чтоб быть твердыми в вере, отпадете от благодати и спасения лишитесь… (Не думайте – А.Г.) , будто… начатое Богом… дело можно продолжить и довесть до конца одними собственными усилиями и трудами… Молитесь об утверждении… в вере и в доброй жизни, … испрашивая себе у Бога помощи… Усилия наши, а успех усилий от Бога… Благодать есть залог, или задаток на получение и будущего (2Кор.1:22). В полученной благодати имеется ручательство на несомненное получение утешения вечного и упования благаго».[6]

[1] Начертания христианской нравственности, М. 1998, стр. 184-185

[2] «Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Толкования посланий апостола Павла. Послания к Солунянам, к Филимону, к Евреям». Московский Сретенский монастырь. Паломник. Правило веры, 1998г., стр.332

[3] Там же, стр. 308

[4] Там же, стр. 334

[5] Свт.Феофан Затворник, Начерт. христ. нравоучения, стр.194

[6] Свт. Феофан Затворник «Толкования на послание апостола Павла к… Солунянам», стр. 339-351

Труд и подвиг переходного периода

Как действием призывающей благодати человек весь обратился к Богу, в Нем и через Него начал исполнять свою жизнь, так и в переходный период тем более надо сохранить этот строй жизни, а именно: устремленность, упование на Бога и возложение своих дел на Него. Ревность и горение веры в это время угаснут, собственный падший нрав навалится прежними, давно, казалось бы, оставленными привычками. Иной дух жизни, лежащий в основании человека, начнет довлеть явно до почти безсознательно совершаемых поступков, до слепой настойчивости и упорства в осуществлении своего, себе удобного, от себя намысленного и в себе уверенного или устойчивого.

Но нельзя оставаться в этом. Каждому, какие бы у него ни были силы, надо выкарабкиваться из падшего человека. При этом нужно помнить и точно знать: без Церкви, ее поддержки, без направляющего руководства и благодатной помощи сделать это невозможно. В то же время, чтобы не впасть в смятение, а затем в отчаяние, например, от духа превосходства (а люди, пребывающие в нем, себе в этом отчета не отдают и себя таковыми почти не осознают), который непременно желает всего намеченного достичь кратчайшим путем и сроками, нужно помнить, что этот период достаточно продолжителен. Это не пять и даже, порой, не десять лет. Умом и всепониманием его не пройдешь. Нужен конкретный, шаг за шагом, постепенно и опытно обретаемый труд над собой.

Что же делать?

Во внешней жизни нужно сохранить дела веры (это весь, по возможности, порядок церковной жизни, усвоенный в период оглашения). Но не в том дело, чтобы лишь соблюдать это порядок, а в том, чтобы внутри него обрести правильные смыслы. Значит, своим сознанием отложиться от земных целей, и верою, т.е. живым дыханием и движителем сознания, направить себя к целям небесным. Для этого нужно не просто чтение Евангелия, но сугубое выделение значимых для себя мест или, наоборот, мест неясных, трудных, чтобы обратиться к книгам толкования и через святых отцов, с собственным размышлением, продолжить труд уразумения их.

Само по себе размышление важно, но важнее приложение Евангелия к собственной жизни, дабы уразуметь, как поступать, что делать; жизни святых, через описание поступков которых уяснять таинственные смыслы Евангелия и смыслы их подвигов; истории и историческим событиям для понимания Евангельского присутствия Бога на протяжении веков. При этом два последних вида размышления необходимо возвращать к первому, т.е. к себе, к своей жизни по Евангелию.

По тому, как это трудно давалось нашим учащимся, видим, что везде в церковной жизни необходимо усилие со стороны человека, нужна культура нравственного и духовного труда, нужна среда людей, имеющих подобное же желание и устремление.

Состояние сегодняшнего человека порою столь немощно, что одними наставлениями и описаниями усилий мало чего можно сделать. Приходится устраивать специальные действия помощи, напоминающие людям о важнейших направлениях их жизни, организуют их усилия, подтягивают, ободряют, в периоды срывов помогают подняться и вновь начать ходить. И видно, что сегодняшнего человека во всем нужно учить почти с нуля.

Одних только богослужений, проповедей и огласительных занятий недостаточно. Нужна церковно-приходская и общинная жизнь, общение братьев и сестер между собою, более опытных по духу и характеру с младшими, нужны дела веры.

Преподобный Ефрем Сирин говорит в своих поучениях: «…Никто не ленись, и не бойся искушений. Крепкий пусть помогает немощным, усердный утешает малодушного, трезвенный возбуждает объятого сном, постоянный подает советы непостоянному, воздержный вразумляет безпечнаго и безчиннаго. Так единодушно поощряя друг друга, и побеждая друг за друга, постыдим сопротивнаго нашего врага, прославим нашего Бога, и возвеселим святых Ангелов и тех, которыя видят нас и слышат о нас, и послужим великим назиданием о Христе Спасителе нашем».[1]

Одно из важнейших условий внешней жизни – находить общество единодушных людей. Это и должен быть приход, а в нем постепенно обретаемая церковная община. Только тут нужно приложить немало устроительных, содержательных, нравственных и духовных усилий, начиная с настоятеля и заканчивая недавно пришедшим новоначальным. Если таких усилий в приходе нет, тогда нужно самому человеку искать людей, которые бы радели о благочестии. Людей же худых удаляться.

Св. Ефрем Сирин в другом месте говорит: «…если пребываешь в общежитии (как и на приходе – А.Г.); то не пренебрегай общежительными (приходскими) правилами. (Исполнение и х– А.Г.), соблюдаемое с чистою совестью, приятно Богу… Пребывая в общежитии ( на приходе), не уклоняйся от апостольского и законного правила. Нарушения, кажущияся малыми, не маловажный производят вред. Поэтому хорошо, и весьма хорошо, не высокомудрствовать и не подвергаться осуждению, действуя по внушению самолюбия. Вместе с единодушными братиями надобно собираться на Божию службу, на бдение, на работу, на ручные поделки, что служит величайшим признаком смиренномудрия; а подобно сему приходить и за трапезу,… и не поддаваться собственному своему изволению, что свойственно пустой надутости».[2]

К делам веры относятся: труд над Евангелием, уразумение, т.е. приложение к собственной жизни наставлений святых отцов, богослужение, участие в Таинствах, пост, молитва, послушание, милосердие, мужество, терпение, трудолюбие, несение креста. Все это нужно по возможности сохранить не только как данность внешне-церковной жизни, но как жизнь веры, которая будет совершаться, где бы человек ни был, – дома ли, в гостях ли, явно или тайно, в верующей или неверующей среде, благочестивой или неблагочестивой, при начальстве, старших или без них, во дни гонений или в мирное время, в искушениях и во время утешений.

Важной характеристикой переходного периода является перелом вредных привычек своей внешней жизни, решительное или постепенное отложение от них. Отход от зрелищ, телевизора и компьютерных игр, от нечестивых собраний, гостеваний, от пересудов и осуждений; от увлечения материальным достатком (грех не сам достаток, а увлечение им).

Перелом вредных привычек, а вместе и жизни заключается не в том только, чтобы отсечь возможную к отсечению часть, но и в том, чтобы уяснить для себя вред и гибельность того или иного образа жизни или привычки в отношении к тому, что невозможно отсечь сразу. Самое же важное заключается в том, чтобы до простоты и точности выяснить, разобраться и усвоить, что есть образ жизни, ведущий ко спасению, и далее воспитать, поддержать и возрастить в себе желание спасения.

Мы увидим, что потребность разобраться в учениях Церкви, в Евангельском Завете, в характере и строе церковной жизни была в период оглашения сильной и живой. В переходный же период многое в душе остыло, потерялось как потребность, как нужда. Человека не покидает чувство, что он все знает, достаточно начитан. Происходит то же, что у всякого окончившего общеобразовательную школу. Так, в старших классах на уроках литературы он разбирал произведения классиков. Теперь в нем осталось чувство, что он знаком с ними, а потому и возвращаться к повторному чтению нет нужды. Но так бывает, что спустя десятилетия невзначай откроет ту или иную книгу давно «пройденного» классика и обнаружит, что в школе он прошел мимо нее, не увидел, не услышал того ценного, что открылось ему теперь. Если с книгами классиков так, то тем более так с трудами святых отцов и Евангелием.

Это знакомо любому, потому что «невзначай» каждый человек непременно заново встречался с теми или иными местами из книг святых отцов или их житий. Но в переходный период одних только «невзначай» чтений для большинства из нас совсем недостаточно. Нужна привычка труда над книгою, навык потребности к уразумению, вкус жизни в разумевающем чтении и размышлении. Это нужно воспитать в себе. Без сей важнейшей способности человек надолго, а то и на всю жизнь, останется в сетях самомнения, духа превосходства или духа самодостаточности, самодовольства.

Наш опыт показал, что потребность в уразумевающем чтении и навык в ней воспитываются многими трудами. Но у человека направлять себя в этот труд и держаться в нем порой не хватает ни сил, ни вдохновения. Его забирают суета, безпечность, лень, рассеянность, увлечение внешними делами, а то и уныние, апатия, раздражение, ссоры, обиды на кого-либо, одним словом, все, что угодно, лишь бы не делать то, что ведет ко спасению. Это одна из причин, почему так много людей далее переходного периода или состояния в своих отношениях с Богом не двигаются.

Отсюда и вывод: как нужно и важно прилагать и прилагать все усилия, чтобы человеку, входящему в Церковь, создать условия и дать сопровождение более опытного и старшего по вере и возрасту для его постоянного движения в воцерковлении. Это нужно везде, как на епархиальном уровне, уровне благочиний, так и на приходах, в монастырях, и тем более в церковно-учебных заведениях. Увы, не все с этим согласны, а из числа согласных не все решаются на осуществление такого труда. Но делать это нужно и лучше делать в духе мира, в согласии и сообща.

Что делать в себе самом?

Склонить себя к христианскому характеру. Переходное состояние – это время, когда дух человека не укоренен в Боге, душа не укоренена в духе, а тело не трудится, не служит душе. Все в человеке противоположно этому порядку. В центре его жизни пребывает тело и связанная с ним чувственностью душа. Дух порабощен узами самоугодия, мира и дьявола (гордостью). Почему же при этом он продолжает быть в Церкви? По вере и благодати.

Вера у человек имеет начальный характер. Он верит Евангелию, святым отцам, Церкви и потому принимает ее порядок жизни и ходит в нем. Но характер этой веры остается самоугодным. Человек не свободен от страстей, не свободен от иных духов, которые помрачают, а порой и переворачивают до наоборот смысл и значение его пребывания в Церкви. Он обращается к Богу ради нужд тела и чувственной души. Так, просит, чтобы устроилась его работа, повысилась зарплата, состоялись бы все необходимые покупки, досталась квартира, машина, чтобы был во всем пусть скромный, но достаток, и материальная жизнь стала бы более благополучной.

Здесь может возникнуть недоумение. Неужели нельзя просить обо всем сказанном? Неужели Господь не ждет таких просьб? С другой стороны, разве Бог не откликается на наши земные нужды, разве Он не утешает нас и в материальном? Конечно же, и ждет, и откликается, и утешает. Как мать обслуживает младенца, так и Господь по всемилостивой любви Своей непременно подает по нашей младенческой вере все потребное и утешающее нас. Младенческая степень веры в том и заключается, что младенец, кроме телесного и чувственного утешения, ни в чем более не нуждается. А в самих чувственных и телесных потребностях еще не разобрался, ни в их природе, ни в причинах, откуда они исходят, ни в пользе того, чему они служат и служат ли спасению. Поэтому, оставаясь самоугодным, по нуждам чувственной души просит у Бога приятного, теплого для себя общения, удобного ему устроения отношений с ними. Человек просит за детей, ориентируясь на свои представления о них и на свои притязания к ним, просит о том, что хочет от детей (а хочет того, что сам хочет). Молится за мужа или за жену, за своих родителей, но часто с односторонним интересом, т.е. исходит от своих желаний, представлений, не всегда считаясь с ближними или не подозревая, что с ними надо считаться, либо полагая, что считается с ними, на деле же обманывает и их, и себя.

Трагедия самообмана заключается в том, что человек к этому времени немало начитан и содержание веры и церковных учений, а так же порядок и чин церковной жизни знает хорошо (может быть, даже закончил семинарию или духовную академию), но не успел еще приложить это знание к себе реальному, или не трудился над этим. Или не пришло еще время труда, а только-только наступило, и теперь, хочешь – не хочешь, нужно что-то с собой делать, иначе характер церковной жизни будет становиться дальше и дальше от святых, попросту говоря, человек будет обвыкать и обмирщаться.

Как же Церковь наставляет нас быть в это время?

В переходный период задача заключается в том, чтобы веру свою подвигнуть, склонить ко второй степени. В саму второю степень он войдет уже в период воцерковления, но здесь на переходном этапе человеку нужно положить немалый труд, чтобы склонить ее ко второй степени. В чем же она заключается? В том чтобы желать и просить у Бога исполнения заповедей и Евангельского образа жизни; не просто знать Евангелие, но желать следовать ему, жить им, исполнять его. Воцерковление в том и будет заключаться, что в этом чаянии и исполнении Евангельского характера жизни будет возрастать и укрепляться вера.

Любящий Бога обнаружит, что полюбит Евангелие. Тогда в третьей степени веры будет желать и испрашивать у Бога добродетелей. Это период и степень истинного христианина. Наконец, четвертая степень веры – желание скорбей и соразделение с Господом Его креста (не только своего) – есть степень совершенная (по Исааку Сирину, степень совершенных добродетелей).

В переходный период, как уже было сказано, весь труд заключается в том, чтобы склонить веру ко второй степени и к концу периода в нее только хотя бы войти. Здесь нужен труд над Евангелием, несмотря на то, что потребность в нем может сильно угаснуть. Человек, ограничивается внешним церковным порядком жизни, в ней устраивается так, что находит нужные себе жизнеподдерживающие радости и заботы, но не смотрит всерьез на соответствие своей жизни Евангелию. Он как бы все нужное знает и делает, считая это на сегодня достаточным.

Преодолевается такое настроение согласием. Жизнь свою нужно согласием склонять к Евангелию. Свои отношения с Богом нужно искать в соответствии жизни своей. Поэтому здесь начинается уже усилие и согласие веры, не одного только сознание. Но, увы, это усилие может не состояться. Человек месяцами и годами будет избегать, откладывать его на потом, безотчетно склоняясь им к греховным желаниям.

Почему человек избегает усилий и согласием своим не желает овладеть? В трудах святителя Игнатия Брянчанинова указана одна из причин такого состояния. Он говорит, что падшему человеку свойственно называть и чувствовать себя добрым. В этом его внутреннее самооправдание. Но так называть и чувствовать себя неправильно. «В обществе подобных людей называется добрым тот человек, который делает наименее зла, а злым тот, который делает наименее добра. В точном смысле доброго человека нет. Нет человека, который бы в падшем состоянии своем делал чистое добро, неоскверненное злом: никтоже благ, токмо един Бог (Мк.10:18), – говорит Слово Божие. Оно всех человеков, как выше сказано, признает и называет злыми (Лк.11:13). Ветхозаветные праведники именовались праведниками единственно по отношению к прочим человекам, а не по отношению к Богу. По отношению к Богу все, без исключения, падшее человечество соделалось недостойным Бога: все дела растленного падением естества соделались неблагоугодными Богу, как оскверненные неотъемлемою примесью зла».[3]

В переходный период человеку как раз более свойственно оставаться в своей падшей природе, и потому слышания себя относительно добрым (по сознанию), а в глубине души безсознательное чувствование себя вполне таковым, отлагает его от Евангелия. Оно ему для жизни, такой, какую он ведет, не нужно. И, тем не менее, так оставаться нельзя. Верою жизнь свою нужно склонять к Евангелию.

На этом этапе особенно помогают книги святых отцов и жития угодников Божиих. Читать их нужно вдумчиво, с размышлением, прилагая к своей жизни. В огласительный период все читалось залпом, помногу, с упоением. Но читать теперь, понемногу, и уже во время чтения и особенно размышления, прилагать труд исправления жизни. Этому хорошо помогут согласные на такое собеседование ближние.

 Кроме того, у каждого есть воспоминания огласительного периода, когда человек явно пережил близость Бога. Произошло это либо в событиях жизни, или во время молитвы, либо при чтении книг. Дороги эти минуты, часы утешений Божиих, это явный ответ Бога на нужды жизни, это видимое благословение Божие. Мы нередко находим утешение в этих воспоминаниях, они поддерживают наше упование на Бога, сохраняют живой нашу веру. Но не только это должно быть, не только утешению должны служить эти сокровенные отношения Бога с нами. Нужно научиться и затем всегда уметь ставить этот пережитый опыт близости Бога в свое чаяние, потребность, в сердцевину жизни в которой и через которую только и может совершаться сама жизнь.

Тогда этот уже дарованный от Бога опыт становится у нас предметом кроткого, но настойчивого во времени ожидания, стучания, сердечной сокровенной мольбы к Нему о повторении, продолжении пережитого. И сей опыт становится в центр нашего пребывания здесь на земле, нашего странствования в земной жизни. Это очень важно. К этому опыту и в него нужно направлять все усилия труда веры, из этого опыта черпать силы для трудов, этот опыт приводить в движение, чтобы труд над собой совершать согласно Богу. Тогда знание Евангелия и святых отцов, соединенные с этим опытом, наставленное духовным руководством пастыря, будут тою закваскою, от которой «вскиснет и все тесто», т.е. душа будет восходить к Богу.

Задержим свое внимание на состоянии ума, сердца и воли в переходный период, в котором человек может оказаться, не только двигаясь от оглашения к воцерковлению, но и из воцерковления, согрешая, откатиться назад. Свт. Феофан Затворник так характеризует эти три силы: «…разум заоблачен, мечтателен и отвлечен, потому что не удерживается сердцем и не правится волею; воля своенравна и безсерда от того, что не слушает разума и не смотрит на сердце; сердце неудержимо, слепо и блажно, потому что не хочет следовать указаниям разума и не отрезвляется силою воли….силы сии потеряли взаимную помощь, мало того, они приняли некоторое враждебное друг против друга направление… Оттого преобладание сердца имеет с собою слабость ума и непостоянство воли, как бы, безхарактерность; преобладающее стремление к познаниям ведет за собой ослабление деятельности или безпечность воли и нечувствие и холодность сердца; преобладание воли всегда сопровождается односторонним направлением, упорным, не внимающим никаким доводам; там душа не слушает никаких убеждений и недоступна для потрясений сердечных. Таким образом внутренний мир человека грешника исполнен самоуправства, безпорядка и разрушения… Сердце стало слепо, воля своенравна, ум обезумел».[4]

Еще раз вчитайтесь в эти слова. Свт. Феофан говорит о разъединенности трех составов души, которую человек сам не осознает, и, оставаясь в этой разъединенности, продолжает активно жить, вступать в общение и исполнять дела. Действием греха в нем потерялось Богом данное единение ума, сердца и воли. Вместо этого каждый из составов души, сам по себе поврежденный грехом, входит в отношения друг с другом самим этим грехом или поврежденным свойством. При этом увлекая их в самоценное действие, делая себя центром жизни, либо вовсе игнорируя другие составы.

Отсюда множество характеров, типов поведения и различных вариантов острых отношений друг со другом. Множество болезненных состояний, расстройств души, плохого настроения, множество видов переживаний и ситуаций, которые делаются конфликтными, неустроенными, разъединяющими. Немало из них сходятся к одному свойству человеческих поступков – чувству справедливости. Правильное разумение этого свойства и правильное обращение с ним способно восстановить богодарованную природу души. Задача переходного периода заключается в том, чтобы через это свойство увидеть действительное пагубное состояние своей души, уразуметь, что есть богодарованная ее природа и положить труд над собой от первого ко второму.

Наша беда заключается в том, что мы ищем справедливости к себе. В результате, наиболее тяжелые переживания в жизни возникают от чувства несправедливости со стороны ближних к нам. Человек слышит себя искренне желающим и делающим правду, а в ответ получает как бы непонимание, обвинение, зложелательство. Человек хочет любви, внимания, а в ответ получает, как явно чувствует, равнодушие, холодность, отвращение. Ожидает благодарности, в ответ же – подлость, подсиживание, ревность.

Как тут не возопить о несправедливости? Полагая естественным этот вопль, человек начинает бороться за справедливость. Он ее ожидает, требует от окружающих и, наконец, пытается добиться. Человек применяет множество различных действий: борьба за правду, за справедливость, наведение порядка в учреждении, в отношениях, отстаивание своих прав, восстановление внимания к себе, предупреждение, укор, угроза. Везде, где возникает ссора, распря, обида, слезы, там всегда либо с одной, либо с обеих сторон присутствует чувство несправедливости: задетого самолюбия, неосуществленных притязаний и претензий, сокрушенных ожиданий, несостоявшихся установок.

Когда ученики Христовы в порыве чувства несправедливости воскликнули: «Господи! Хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их», то Он, обратившись к ним, запретил, сказав: «Не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришел не погублять души человеческие, а спасать». (Лк.9:54-56). Сам Господь в ответ на крайнюю несправедливость предал Себя в руки врагов Своих и взошел на Крест. Он сделал это потому, что такова была воля Отца Его Небесного, чтобы Один пострадал за всех. Тем Господь положил начало нашего спасения, спасения от духа злобы, которым заражено все человечество, ради обретения духа Любви. Этим-то духом любви человек становится способен жертвовать собою, способен соразделить с Господом крест страданий и, как и Он, исполнить волю Отца Небесного. Но так может поступать только верующий человек.

 Так поступали все угодники Божии, которые «испытали поругания и побои, а так же узы и темницу; были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке; умирали от меча; скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления. Те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли» (Евр.11:36-38). Если бы они искали по отношению к себе справедливости, разве возможно было бы им жить и поступать так, как они жили и поступали? Мы видим в них тот высочайший образец любви к Богу, к людям и к себе, какой принес Господь в Своем пришествии на землю и к которому Своими страданиями на Кресте призвал каждого из нас.

Падший человек в нас будет противиться этому призыву, пытаясь отвоевать себе хотя бы малую толику справедливости, обращенную лично к нему. Господь милосерд, утешит и в этом, но все же зовет нас к осуществлению того, что исполнил Сам: «Возьми крест Свой и следуй за Мной».

Увы, человеку, пребывающему на этапе переходного периода, это невозможно услышать и почти невозможно осуществить. Все в нем обращено к себе, озабочено собою. Он весь или частично исполнен духа самоугодия или самолюбия, превосходства, или мира сего, или дьявола, живет ими, поглощен ими, вступает в различные и порой очень сложные, запутанные и, казалось бы, безвыходные ситуации, сильно переживает в них, сердится, обижается, исполняется ярости, злопамятства, ревности, подозрения, мстительности, отчаяния, уныния, тоски. Человек почти не слышит Евангелия, не может принять слов Господних, он, как глухой и слепой, пред призывом Божиим взять крест свой. Он либо радуется благополучной жизни и за то благодарит Бога, либо начинает страшиться возможных нестроений, неудобств, либо борется за справедливость, либо обижается и отчаивается, когда с ним обходятся несправедливо.

А нужно начать труд, чтобы самому ко всем быть справедливым. Не искать справедливости к себе и во всем быть благоразумным. Более того, во всякой несправедливости видеть Бога.

Что значит быть справедливым ко всем?

Это значит, по уму быть правдивым, по сердцу – искренним, по воле – честным. Рассмотрим подробнее.

а) По уму быть правдивым.

Правдивый, по Далю, означает: не уклоняющийся от правды, на ней основанный. Противоположно этому – лживый, т.е. основанный на лжи. Один говорит правду, другой – ложь. Есть еще один подход к этому определению. Правдивый человек не покривит душой. Противоположно этому – кривящий душой, т.е. лукавый, ходящий криво, изгибами, притворно, коварно, скрытно, злоумышленно, тайными происками. Лукавый – значит, злой, обманчивый, опасный, криводушный, двуличный. О таких говорят: «Излукавился совсем», «всех облукавил», «долукавил до конца». Источником, первым сочинителем лжи и зла был и есть дьявол, нечистый дух, который так и зовется – «лукавый». Отсюда поговорка в народе: «Вся неправда от лукавого».

Наконец, есть третий подход к этому определению. Правдивый – значит, праведно живущий, оправданный житием, правдивый на деле, во всем по Закону Божьему поступающий, безгрешник. «Творяй правду праведник есть». (1Иоанн 3:7).

Во всех случаях мы видим три правды, лежащие в основании правдивого человека.

Одна правда – правда событий, участником или свидетелем которых человек является. Человек всегда говорит то, что было и так, как оно было.

Другая правда – это правда душевного устроения человека, жизни его души, чистоты настроений, отношений, переживаний. Что имеет за душой, то и скажет, ни в чем не покривит.

Третья правда – правда Божия, правда Духа, которым человек живет. Что ни скажет такой человек, все истина, ибо она от Бога.

Отсюда – правдивый по сердцу есть искренний, правдивый по поступку (по воле) есть честный, правдивый по духу есть истинный или живущий по Истине.

Однако если мы присмотримся к каждой правде, то на деле окажется все не так все просто. Например, правда событий. Сколько мы знаем ссор, в которых обе стороны одно и то же событие описывают по-разному, а то и прямо наоборот. При этом обе стороны совершенно уверенны, что их описание события и есть самое верное. Так, мол, оно и было, а другой лжет.

Так происходит потому, что человек правдиво описал лишь ту часть события, которую заметил, на которой сосредоточил свое внимание. В результате, событие истолковывается им на свой лад, и человек поступает согласно своему истолкованию.

Есть еще немало разных вариантов и случаев жизни, когда правда событий оказывается зависимой от настроений человека, от того, чью сторону он держит, какую корысть имеет, от того, чьи интересы представляет, каких ценностей придерживается, каким мировоззрением живет. Так, одна правда у атеиста, другая у верующего, одна у буддиста, другая у мусульманина. Или одна правда у горожанина, другая у крестьянина; одна у тещи, другая у снохи; одна у бедного, другая у богатого; одна у больного, другая у здорового.

Пока дело не касается лично нас, мы можем не придавать особого значения такому многообразию правд. Но когда «коса найдет на камень», тогда безотчетно и несознаваемо мы вдруг оказываемся живым носителем одной из них, а так как наше разумение, видимое и слышимое нами, и кажется нам правдой, а у другого, стало быть, открывается неправда, ложь, то за собою мы оставляем за собою всякое право отстаивать правду.

В книге «Очерки христианской этики» протоирей Владислав Свешников как пример крайнего повреждения ума современного человека, в том числе и религиозного, приводит перечень случаев непонимания очевидностей. Будучи предвзятым, современный человек не видит очевидностей, особенно в нравственной сфере, и соответственно своему неведению. Реагирует устойчиво, самоценно.

Вот примеры очевидностей и реакций на них.

«Нравственный строй личной жизни может быть основан только на объективных принципах, которые даются лишь Божественным откровением. – Не понимают ни одного слова.

Общечеловеческие принципы нравственности – мираж. – Согласны на мираж.

Существуют объективные понятия греха и добродетели. – Осознают (если вообще осознают) только субъективные.

Грех разрушает человеческую личность. – Не видят.

Самоотверженная любовь созидает действительность. – Утверждают, что это лишь поэтические слова вне всякой реальности.

Мудрые слова от праведной мысли, а не наоборот. – Не понимают ни что такое мудрость, ни что такое праведность.

Подлинное покаяние возводит к Богу. – Говорят: ну и пусть кого-то возводит.

Современный человек – расслабленный, деградирующий, предельно искаженный и не видящий действительности. – Бешено отрицают.

Бешенство, как подсказывает само слово, – от бесов. – Весело смеются.

Смех без причины – признак дурачины. – Обижаются.

Обидчивость – признак души, страшно разъедаемой гордостью. – Обижаются еще больше.

Один из видов пристрастных отношений – кумиротворение, которое приносит обеим сторонам страшный, разрушительный вред. – Не хотят этого видеть.

Современный человек не видит очевидного и часть главного своего греха. Обжора не видит своего обжорства, обидчивый – своей обидчивости, злобный – своей злобности, самолюбивый – своего самолюбия и проч.

Чувствует ли кто свою вину перед другим, –- сказать: «прости», – и легче станет. Очевидно? Несомненно. Но так редко говорится и слышится это «прости». По нынешним временам редка и не очевидна необходимость очевидной благодарности; ненавистна очевидная радость смирения; не очевидна и не понятна современному человеку его жизнь, пребывающая в плену разнообразных очевидных пристрастий, так, что кажется даже непонятным, как может быть иначе; наконец, не очевидна очевидная необходимость поиска и обретения высшей правды».[5]

Если так глубоко повреждение современного человека, если так далеко ушел он от правды истинной, где же ему искать правду действительную? Среди людей мы ее нигде не найдем. Она есть только у Бога. И пока не придем к Его правде, будем ходить во лжи.

Откуда же берутся правдивые люди? От Бога и берутся. От Него рождаются, Им воспитываются, в Нем и пребывают.

Следовательно, чтобы свой ум воспитать правдивым, его нужно выправить в содержание Закона Божьего.

Очень многое для этого дают притчи Соломона. Если следовать богослужебному церковному кругу и днями Великого Поста взять себе за правило читать, назидаться, выучивать и размышлять над притчами дня церковного, мы получим огромную пользу.

Следующая книга, выправляющая ум, – Толковая Псалтирь. Из переходного состояния к воцерковлению много будут подвигать нас толкование псалмов.

Для иллюстрации приведем две выдержки.

Притчи, гл.11. Правда непорочного уравнивает путь его, а нечестивый падает от нечестия своего. Правда прямодушных спасет их, а беззаконники будут уловлены беззаконием своим. Со смертью человека нечестивого исчезает надежда, и ожидание беззаконных погибает. Праведник спасется от беды, а вместо него попадает в нее нечестивый. Устами лицемер губит ближнего своего, но праведники прозорливостью спасаются. При благоденствии праведников веселится город, и при гибели нечестивых бывает торжество. Благословением праведных возвышается город, а устами нечестивых разрушается. Скудоумный высказывает презрение к ближнему своему, но разумный человек молчит. Праведность ведет к жизни, а стремящийся к злу стремится к смерти своей. Мерзость перед Господом – коварные сердцем, но благоугодны ему непорочные в пути. Можно поручиться, что порочный не останется ненаказанным; семя же праведных спасается. Что золотое кольцо в носу у свиньи, то женщина красивая и – безрассудная. Желание праведных есть одно добро, ожидание нечестивых – гнев. Иной сыплет щедро, и ему еще прибавляется; а другой сверх меры бережлив, и однако же беднеет. Благотворительная душа будет насыщена, и кто напояет других, тот и сам напоен будет. Кто удерживает у себя хлеб, того клянет народ; а на голове продающего – благословение. Кто стремится к добру, тот ищет благоволения; а кто ищет зла, к тому оно и приходит. Надеющийся на богатство свое упадет; а праведники, как лист, будут зеленеть. Расстроивающий дом свой получит в удел ветер, и глупый будет рабом мудрого сердцем. Плод праведника – древо жизни, и мудрый привлекает души. Так праведнику воздается на земле, тем паче, нечестивому и грешнику.

Псалом первый.

Ст.1. «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе».

Совет, т.е. желание. Ибо корень действий, совершаемых телом, есть желание сердца, как и Господь говорит, что внутри находящееся оскверняет человека (Мф.15:18). Нечестивым называется безбожник или многобожник, а грешником, хотя и верующий, но ведущий беззаконную и развратную жизнь; губитель же есть тот, который не только сам грешит, но и других развращает и заражает своею болезнью. Блажен, кто даже и мимоходом не сообщается с нечестивыми.

Ст.2. «Но в законе Господнем воля Его и в законе Его поучится день и нощь».

Он говорит: блажен не только тот, кто не участвовал ни в чем вышесказанном, но и соглашал свою волю с законом Господним, желая (только) того, и размышляя постоянно о том, что внушает закон; и согласно с этим располагать свою жизнь. Ибо таким образом и Бог узаконил через Моисея, говоря: и пусть будут слова закона этого всегда во устах твоих и будешь размышлять о нем, сидя и вставая, и ложась спать, и навяжешь на руке твоей и будет непоколебимым пред глазами твоими (ср. Втор.6:6).

Потом показывает рождающийся отсюда плод:

Ст.3. «И будет яко древо насажденное при исходищах вод, еже плод свой даст во время свое, и лист его не отпадет, и вся, елика творит, успеет».

Потому что так ведущий себя, как насажденный при потоке божественных слов и напояемый учением их, зеленеет и возрастает и приносит плод – добродетели в надлежащее время и не сбрасывает листьев, т.е. (не оставляет) смиренномудрия, которое прикрывает и сохраняет добродетели. Или под плодом разумеет духовное богатство, а листья – надежда спасения, которая облегчает чувство скорбей».

Таким образом, чтобы ум сделать правдивым, необходимо: первое, – выправить все представления ума в ясное и точное знание Закона Божьего; второе, –в силах души верою уклониться от греховных покровов и направить их на служение ближним, тем угождая Богу; третье, – духом искать Духа Божия, зело смиряться Богу, чтобы войти в дыхание славы Его.

Это все нужно делать в переходном состоянии, чтобы такими трудами войти в начало воцерковления. Иначе ум будет обнаруживать нам все признаки переходного периода. Особенно во время богослужения. Ум необлагодатствованный и верою непоставленный в силы души (разумную, сердечную и волевую), будет «улетать» от богослужения куда угодно, лишь бы не внимать словам молитвы. Это происходит потому, что сам по себе ум может «бродить» только у психически больного человека, у человека же здравомыслящего он в своих движениях отражает жизнь души и духа и пребывает едино с ними.

Чем занята душа, и каким духом человек движим, то и влагается в содержание жизни ума. Слова молитвы живо подхватываются лишь в том случае, когда они совпадают с желаниями и чаяниями человека. Поэтому содержание молитв, близких и живых для него, отражает состояние или степень его веры.

Все, что в содержании богослужебных молитв не отвечает желаниям и чаяниям человека, не только не будет восприниматься, но даже и не услышится. Настолько далеко ум будет отлагаться от них. При этом попытки насильно склонить ум (внимание ума) к богослужебному содержанию ни к чему не приведет, разве что к головной боли или даже тошноте. Выход здесь только один – действительная перемена своей жизни в характер и дух Евангелия. Покуда человек остается во нраве и духе мира сего, ему содержание стихир, тропарей и кондаков чуждо, а необходимость молиться во время богослужения, не мечтать или услаждаться различными настроениями, будет становиться все более странной. Он будет в храме, особенно в алтаре и на клиросе, заниматься чем угодно, только не молитвой.

Вот и получается по пословице: «в ком правды нет, в том и добра мало». Суть же добра – в праведной молитве. Правда молитвы и всю жизнь в правду задает. Равно и наоборот. Отсюда в народе множество емких и удивительно точных поговорок о правде: «От правды отстать – куда пристать?»; «Доброе дело правду говорить смело»; «Правда сама себя очистит»; «У Бога правда одна»; «Воля Божия и есть святая правда»; «Правда – свет разума»; «Все минется, одна правда останется»; «Без правды житье – вставши, да за вытье».

б) По сердцу быть искренним. Искренний по Далю, – чистосердечный, прямодушный, нелицемерный, прямой и усердный. В противоположность этому искренничать – быть притворно прямодушным, лицемерить под видом искренности, прямодушничать, чистосердечничать. Таким образом, искренние – это чистые сердцем. О таковых сказано – они «Бога узрят».

Нескоро еще доберется пребывающий на переходном этапе до осуществления заповедей блаженств. Что же тогда он должен делать на своей ступени? Прежде всего, разобраться с состоянием своего сердца, испытать его, чтобы сознать себя .

«Если двое богато одетых, – как описывает преп. Ефрем Сирин, – идут вместе по площади, и один, по неосторожности, споткнувшись, упал в грязь и необходимо должен бросить свою отличную одежду; то зависть побуждает его втолкнуть в грязь и ближнего, чтобы не ему одному оставаться в безобразном виде. Так и здесь, отпавшие от добродетели усиливаются запнуть и прочих, чтоб не им одним вести неприличную жизнь. Говорят они со смирением, отвечают с приятностью, чтобы послушных им, отвлекши от целомудрия, погрузить во грехи… О, какое развращенное сердце у подобных людей! … Всякий человек, попечительный о спасении ближнего, видя, что ближний поползнулся и пал, старается его поднять; а кто стоит твердо, того удерживает от падения. Но эти люди подобны опустошителям; всего приятнее им доводить до падения тех, которые стоят… А когда видят, что иный удерживается от постыдного дела, набирают кучи нелепых предлогов…», начинают придумывать разные домыслы, чтобы очернить его, унизить и представить в худом свете. [6]

В переходном периоде человек встречается с таким самим собою, каков есть. Один при этом предается влечениям и притязаниям своего сердца и распускает себя. Другой сильно скорбит о том, что открывается, мучается, но остается с тем, что в нем поднялось, не давая ему ходу в поступок, но и не уклоняясь от него в сердце. Третий трудится измыться от поднимающегося в себе. Господь на то и попускает подняться греховной тине, чтобы человек уклонился и в покаянии очистился от нее.

Так, когда хозяйка варит варенье, то от огня поднимается в нем пена. Добрая хозяйка убирает ее. Нерадивая же проморгает, и пена вновь опустится. У первой варенье хранится надолго, и будет прозрачно. У второй же вскоре замутится, а затем и скиснет.

Так и душа в переходный период может очиститься от греховных влечений, а может погрузиться в них и предаться им. Зная об этом, не должно унывать и отчаиваться от самих себя. Малодушие, немощь, ощущение своей неспособности – все временно, покуда не вступится за человека Дух Божий, и не начнется воцерковление. Тогда содействующим Духом человек снова начнет возрождаться в жизнь, но уже жизнь навстречу Богу. А пока…

 «Приидите ко мне на помощь, как друзья, и оплачьте меня, как мертвеца, или сжальтесь надо мною, как над живым или полуумершим». – Так начинается покаянный плач преподобного Ефрема Сирина, открывающий и нам наше состояние. – «Излейте на меня милосердие свое, как на пленника, и приложите о мне (молитвенное и участливое) старание, как о покрытом загнившими язвами. Ныне еще много во мне нечистых помыслов, зависти, зложелательства, самолюбия, чревоугодия, злонравия, отвращения к нищете, укоризненности к бедным. Сам в себе я ничто, а считаю себя за нечто, принадлежу к числу худых людей, а домогаюсь приобрести себе славу святости, живу во грехах, а хочу, чтобы почитали меня праведным. Сам лжец, а на лжецов досадую; оскверняюсь мыслию, а произношу приговор на блудников; осуждаю воров, а делаю обиды бедным; воздвигаю суд на злоречивых, а сам безчестен; кажусь чистым, тогда как весь нечист; в Церкви становлюсь на первом месте, не быв достойным (по состоянию сердца своего) даже и последнего; требую себе чести, когда должен нести безчестие; собираю приветствия, когда заслуживаю оплевания; вижу церковных и принимаю величавый вид; смотрю на неверующих и делаюсь высокомерным; перед женщинами хочу казаться любезным, перед богатыми – благочестивым, перед посторонними – надменным, перед домашними – глубокомысленным и благоразумным, перед родственниками – славным. С благочестивыми веду себя как мудрейший, а неразумных презираю, если я оскорблен – мщу за это; если не оказана мне честь, отвращаюсь с ненавистью; если требуют от меня справедливого, вхожу в тяжбу; а кто говорит мне правду, того почитаю врагами; обличаемый изъявляю свое негодование; не видя себе лести, гневаюсь; не хочу трудиться, а если кто не служит мне, сержусь на него; не хочу прийти на помощь, а если кто мне не оказывает услуг, злословлю его, как гордеца; в нуждах не знаю брата, а если здоров он, обращаюсь к нему; больных не терплю, а сам, будучи болен, хочу, чтоб меня любили; высших пренебрегаю, а при свидании с ними лицемерю; заочно пересуживаю, а в лицо льщу.

Не стану говорить о тех мыслях, какие у меня на уме, и чем я затрудняюсь касательно законов, Пророков, Евангелия, Апостолов, церковных учителей, проповедников, священнослужителей, чтецов, экономов, епископов. Не буду описывать ежедневно придумываемых мыслей, забот о суетности, нерадения в молитве, усердия к пересудам. Если рассказывает кто басни, мне приятно, а если заговорит о воздержании, скучно. Не постою на месте, если читает кто Божественное Писание, а кто проводит время в совопросничестве и спорах, тех слушаю с услаждением. Не буду описывать притворной лести, только бы не будили меня на молитву, хождение в церковь по одному заведенному порядку, умышленных замедлений, пустословия в церковных собраниях, попечений о столе, пересудов в самом святилище, лености во время молитв, псалмопений, совершаемых только для вида, выискивания встреч, корыстных переговоров, лицемерных бесед с благочестивыми женщинами, непрестанных восклицаний, презрения к нуждающимся, неуплаты взятого взаем, гнева на не оказавших хорошей услуги, переиначивания обещаний, вынуждения у друзей милости, как чего-то должного, ненасытности в принятии даров, участия в чужих проступках, ухищрений, не служащих ни к чему полезному, ласкательств для получения большего, разногласий, просьб, пустых припоминаний, пагубного соперничества, безполезных сопротивлений, непристойных свиданий».

Все или почти все указанное преподобным, происходит в жизни сердца каждого человека. Симон волхв принес деньги, чтобы за плату получить Дух Святой. «Но Петр сказал ему: Серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги. Нет тебе в сем части и жребия; ибо сердце твое неправо пред Богом. Итак, покайся в сем грехе твоем и молись Богу: может быть, отпустится тебе помысл сердца Твоего. Ибо вижу тебя исполненного горькой желчи и в узах неправды» (Деян.8:20-23).

Правда, в переходном состоянии человек может быть достаточно равнодушен к себе и к своему спасению. Так что перечень грехов, данный преп. Ефремом Сириным, он, возможно, и не осилит, заскучает и пропустит мимо, многое, оставив без внимания; либо прочитает для сведения или по любопытству, мало что относя к себе; либо, распознав что-то, отметит то в своем сознании, но до сердца ничто не дойдет; либо, если что-то дойдет до сердца, то неглубоко его тронет.

И, тем не менее, в этом оставаться невозможно.

Нужно что-то делать. Что же?

1. Всегда испытывать свое сердце на сосложение с помыслами, чтобы научиться не допускать их. «Не множество помыслов, – говорит преподобный, – вместе одобряемых, должны мы принимать в рассмотрение и подвергать исследованию, но то решение, по которому имеющий помыслы признал что-либо приятным ему. А когда слышим: «У вас же и волосы на голове все сочтены» (Мф.10:30), – то волосы на голове суть помыслы, и слова есть ум, в котором заключена сила мышления. Бог соизволение на прелюбодеяние признал прелюбодеянием, и вожделение жены – самим делом, и грех – убийством, ибо говорит, что всяк гневайся на брата своего всуе, повинен есть суду» (Мф.5:22).
2. Преподобный ставит в необходимость познавать душу и дух. Приводит слова Екклесиаста: «Вся суетство и произволение духа» (Еккл.1:14), объясняя, что под «суетством» разумеется естество, то есть естественные силы человека, дарованные ему Богом, а под «произволением» – дела противоестественные, то есть грехи. «Апостол людей, поступающих естественно, назвал душевными, а поступающих противоестественно – плотскими; духовные же суть те, которые и естество преобразуют в духе». Из этих слов мы можем сделать для себя следующее заключение. Плотские – это пребывающие в переходном состоянии; прибегающие к содействию благодати и начинающие познавать свое естество – есть воцерковляющиеся; а в духе или Духом Святым преображающиеся в естестве суть уже истинные христиане.

Чем же человек, будучи еще плотским, может откликнуться навстречу Богу в своем спасении? «Следованием слову Божию, – говорит преподобный, – чтобы через то старание человека слово Божие доходило до разделения души и духа» (Евр.4:12). Всевает слово Сам Господь, но следовать ему нужно уже человеку. Нужно сохранить в своем сердце всякое слово Божие, которое вошло в него, неожиданно ли, как озарение; или путем размышления, как вода, пропитывающая песок; или наставлением, как гвоздь, входящий в дерево; урок за уроком (в уроках жизни). Все такие слова нужно научиться удерживать как начало новой жизни, и далее себя склонить, и сердце, и волю, к их исполнению. «Ибо делатель Бог знает и природу, и произволение, и силы каждого, и всевает Слово Свое, и требует дел по мере сил наших».[7]

Этот труд преподобный сравнивает с трудом земледельца, который, подхватив добротные семена, сеет их на всякой почве, и каждый, по своей земледельческой опытности, различает и силу почвы, а согласно силе и ввергает в нее соответствующие семена. Таким образом, человеку нужно уклоняться от противоестественного духа, и всем своим естеством склоняться к исполнению слова Божия. И это есть труд переходного периода. Тогда Господь «сверхъестественно и несравненно превосходит человека, проникает в душу и дух» его, высвобождая его естество (период воцерковления) и преобразуя его дух в водительство Духа Святаго (состояние истинного христианина).

3. Желающему чистоты сердца (искренности) нужно научиться раскрывать ближним свою вину, признаваться в грехах. Это почти то же, что и шесть действий, подводящих нас к добродетели самоукорения.

Первое действие – когда обличают, услышь обличение, более того, переспроси, правильно ли ты услышал. Ибо лукавство человека столь тонко, что нередко нам говорят одно, а мы совсем другое слышим. Второе – согласиться с обличением, прими, что оно – правда, т.е. признай его для себя. Третье действие – признать вслух свою вину. Четвертое – попроси прощения у ближнего. Пятое – покайся Богу. Шестое – впредь никогда так плохо не поступай.

«Потому спешу, – говорит преподобный, – описать вам деяния свои, ибо если не скажу правды, то себе сделаю обиду. Многие из стыда тайные недуги свои делают неисцелимыми, но напоследок скорбят, что не открыли их. А я не скрою стыда своего. Ибо лучше подвергнуться нареканию и жить, нежели стыдиться и жалким образом умереть от глада. И полезнее поболеть и остаться живым, нежели успокоиться на краткое время и впоследствии впасть в неисцелимую болезнь». [8]

Наконец, четвертое: нужно постоянно взывать ко всем ближним о молитве за себя. «Не напрасно, – говорит преподобный, – входил я в исследование о своих грехах. Как врачам сказываю вам, чем стражду, чтоб вы молитвою своею приготовили пластырь для врачевания язвы. Посему, если поспешите, то знаю Божие человеколюбие. В Евангелии многие избавили многих молитвами. О Спасителе же нужно ли что и говорить? Он и невозможное сделал возможным; искупил души, которые могли доставлять утешение другим, но, по причине преступления, не в состоянии были освободить себя самих. В чем можете помочь мне, как те помогали, помогите. Ибо знаю, что и невозможное будет дозволено вам, и будет даровано из моря Его благодати. Сделает же сие, умилостивленный вами. Ваше дело, святые, молиться за грешников; дело же Самого Бога – помиловать безнадежных, и сопричислить их к стаду Своему». [9]

Из нашего богатого училищного опыта можно сказать, как порой трудно бывает человеку переступить через себя и попросить помолиться за себя. За других, за близких, за родных он просит, а за себя… Найдутся невесть откуда взявшиеся доводы, и глупые, и смешные, и даже нелепые, но их будет довольно, чтобы замкнуть человеку уста. Но без этого преодоления и сокрушения себя не очистится сердце и не станет простым, не будет искренним. Справедливый же есть тот, кто по сердцу искренний. Нужно об этом помнить и любить себя настолько, чтобы сердце приготовить Богу.

в) По воле быть честным. В словаре Даля «честный» означает неуклонный по совести и долгу, надежный в слове, кому во всем можно доверять, добросовестный, благородный. Происходит от слова «честь», что означает внутреннее нравственное достоинство человека, благородство души и чистую совесть. Так, о человеке говорят «человек чести», а о поступке – «честный поступок». В прошлые века на Руси «понятие чести включало для мужчин – отсутствие оснований для оскорблений и умение ответить за незаслуженные поношения; для девушек – чистоту, для женщин – верность. Для всех – взаимопомощь в беде и выполнение взятых на себя обязательств при любых обстоятельствах. Незыблемый принцип – выручить, не покинуть в беде. Трусость покрыла бы вечным стыдом, и никто бы не захотел делить совместной жизни с подобным товарищем».[10]

Богатый образ честного человека и чувства чести открывают нам бытовавшие прежде в народе выражения: «Он это честно сделал, благородно, добросовестно, правдиво»; «Даю честное слово»; «Честное дело не таится»; «Его честно принимали и провожали, с почестями, почетно, вежливо»; «Честный отказ лучше затяжки»; «Была и честь, да не умел ее снесть»; «Дадут дураку честь, так и не знает, где и сесть»; «Жить живи, да честь знай: чужого века не заедай»; «Пора гостям и честь знать»; «Честь головою оберегают»; «Честь дворянин не покинет, хоть головушка погинет»; «Честь чести и на слово верит»; «Знал бы ты честь, посовестился бы».

По мере оскудения веры нравственное значение этих слов начинает все более подменяться в обществе ложным, мнимым. Честолюбие все более начинает входить в основу. Значение чести и чувства чести приобретает условный, светский характер, выходит на внешнюю оценку и начинает иметь двойственную природу. С одной стороны, акцент на благородство смещается с внутреннего на внешнее, с совестливости на внешний вид, манеры и видимые отношения. С другой стороны, под показною видимостью начинает сокрываться притворное внутреннее – гордость, тщеславие, человекоугодие. Отсюда появляются и все более утверждаются ложные, внешние представления о чести: «Честь моя этим обижена»; «Честь моя требует крови»; «В чести, что в шерсти – тепло»; «Надета честь – можно и скинуть»; «Я имел честь явиться начальнику»; «Честь честью, а дело делом»; «Хлеб-соль есть, да не про вашу честь».

Общество все больше начинает утверждаться на честолюбии, т.е. искательстве и создании внешней чести, уважения, почета, почестей. Появляются честолюбивые люди, страстные к чинам, отличиям, славе, ищущие похвалы и живущие видимым одобрением окружающих. При потере этого одобрения они начинают сильно страдать до обид, уныния, перемены настроения, истерик, мстительности. Не о честных поступках радеют уже эти люди, а о своей ложной чести, не подозревая, что истинная честь связана с нравственным и безкорыстным началом в человеке, более того, с его верой.

В то же время в ответ на такое поведение все большее число людей начинает пользоваться честолюбивой и самолюбивой потребностью другого – подыгрывают ей, льстят, умасливают, заласкивают, захваливают и ловко используют результаты ради своих целей и корыстных интересов. Более того, на сегодня почти не стало людей, которые были бы свободны от этой потребности и сами бы не пользовались ею в отношениях с ближними.

В то же время, удивительный для нашего времени, простой и ясный образ честного в поступках человека раскрывает нам Священное Писание. Евангелие требует от нас не искать себе чести, но воздавать ее прежде Богу. «Ему (Господу) честь и держава вечная» (1Тим.6:14). Господь «принял от Бога Отца честь и славу …: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (2Петр.1:17). Затем священноначалию: «начальствующим пресвитерам должно оказывать сугубую честь» (1Тим.5:17). Потом «слава и честь и мир всякому, делающему доброе» (Рим.2:10) и Бог «воздаст каждому по делам его: тем, которые постоянством в добром деле ищут славы, чести и безсмертия – жизнь вечную» (Рим.2:7). Самому же себе не искать славы, ибо «всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк.14:11). «Будьте единомысленны между собою; не высокомудрствуйте, но последуйте смиренным; не мечтайте о себе». (Рим.12:16). И даже, если «кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою» (Мк.10:43).

Далее Священное писание всякому христианину поставляет в обязанность хранить себя в чистой совести и не лукавить в душе своей, «чтобы каждый из вас умел соблюдать свой сосуд в святости и чести» (1Фес.4:4), «дабы испытанная вера ваша оказалась … к похвале и чести и славе в явление Иисуса Христа» (1Петр.1:7). Потому епископы и дьяконы «должны быть честны» (1Тим.3:8); «честен да будет и брак ваш» (Евр.13:4); в семьях живите с женами, «оказывая им честь» (1Петр.3:7), а «жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу» (Еф.5:22); детей содержите «в послушании со всякою честностью» (1Тим.3:4); «что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте» (Фил.4:8).

И далее апостол Павел добавляет: «Чему вы научились, что приняли и слышали и видели во мне, то исполняйте, – и Бог мира будет с вами» (Фил.4:8-9). Наученный Духом Святым апостол поставляет себя в добрый пример, говоря: «Молитесь о нас. Ибо мы уверены, что имеем добрую совесть, потому что во всем желаем вести себя честно» (Евр.13:18). И в другом месте: «Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом» (Рим.9:1), «посему и сам подвизаюсь всегда иметь непорочную совесть пред Богом и людьми» (Деян.24:16).

Ко всему сказанному дополним картину образа честного христианина, раскрываемого Евангелием. Желающие жить и поступать честно призываются и обязываются к следующему.

1. «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лк.6:31).
2. «Чтобы вы ни в чем не поступали с братом своим противозаконно и корыстолюбиво: потому что Господь – мститель за все это, как и прежде мы говорили вам и свидетельствовали». (1Фес.4:6).
3. «Надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести». (Рим.13:5). Памятуя, что «верный в малом и во многом верен». (Лк.16:10).
4. «Умоляем же вас, братия, … усердно стараться о том, чтобы жить тихо, делать свое дело и работать своими собственными руками, … чтобы вы поступали благоприлично перед внешними и ни в чем не нуждались» (1Фес.4:10-12).
5. Нужно при этом «провождать добродетельную жизнь между язычниками, дабы они за то, за что злословят вас, как злодеев, увидя добрые дела ваши, прославили Бога в день посещения» (1Петр.2:12).

И вновь, еще и еще раз апостол, возвращается к себе, на своем примере, раскрывая образ честных поступков.

«Я весьма возрадовался в Господе, что вы уже вновь начали заботиться о мне, вы и прежде заботились, но вам не благоприятствовали обстоятельства. Говорю это не потому, что нуждаюсь, ибо я научился быть довольным тем, что у меня есть. Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всем, насыщаться и терпеть голод, быть и в обилии и в недостатке. Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе». (Фил.4:10-13).

Здесь дан удивительный образ христианской справедливости, при которой скорби и любые обстоятельства уже потому только справедливы, что они от Господа. А если что не получается в устроении дел, тому и тем, кто не может устроить, находит оправдание из любви к ним. Это делать невозможно для людей, пребывающих в состоянии переходного периода.

«Посему, … не прибегая к хитрости и не искажая слова Божия, а открывая истину, представляем себя совести всякого человека пред Богом» (2Кор.4:1-2). «Богу же мы открыты; надеюсь, что открыты и вашим совестям» (2Кор.5:11).

«Мы никого не обидели, никому не повредили, ни от кого не искали корысти» (2Кор.7:2). «Ибо мы стараемся о добром не только пред Господом, но и пред людьми» (2Кор.8:21).

Но при этом: «так мы говорим, угождая не человекам, но Богу, испытующему сердца наши» (1Фес.2:4).

И, завершая эту пространную выборку из Священного Писания, приведем еще одно слово апостола, в котором, как в капле чистой воды, заключились все три проявления справедливости:

«Цель же (сего) увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры» (1Тим.1:5).

То есть справедливый человек есть тот, кто по сердцу искренний – от чистого сердца, по воле честный – от доброй совести; по уму правдивый – по правде веры.

Оглядываясь на себя и испытуя себя, мы увидим, что далеко не таковы в своей жизни, но больше и чаще поступаем так, как плачет о себе самом преподобный Ефрем Сирин, обличая свои нечестные по отношению к Богу поступки.

«Хотя сам себя обличаю, однакож, пребываю во грехах, и, исповедуя грехи, не престаю грешить… Принеся покаяние, опять грешу. (И тем) противоречу своему покаянию; … как раб греха, и не хотя делаю злое, и как вписанный в военную службу, подчиняюсь греху; хотя и не в состоянии, однако ж плачу ему оброк по навыку, царствующему в уме моем… Ненавижу грех, но пребываю в страсти; отказываюсь от беззакония, но – нехотя покоряюсь удовольствию. Поработил я природу свою греху, и он, купив мое произволение, производит для меня необходимость. Рекою льются на меня страсти; потому что соединил я ум свой с плотью…

Павел о подобном мне грешнике сказал, что он плотян. (Рим.7:14)… Между природою и грехом посредствуют навыки, и страсти суть нечто данное грехом и принятое природою; употребление сего есть подчинение души, а смущение ума – рабство. Ибо грех, находясь во плоти, властвует над умом и овладевает душою, подчиняя ее с помощью плоти. Грех употребляет плоть вместо управителя; через нее так же обременяет и самую душу… Не могу ни бежать, ни помочь себе, потому что заживо я мертв; смотрю глазами, но слеп; из человека стал псом; и, будучи разумным, веду себя как безсловесное…

…Если поможет мне Господь, то желаю освободиться от жалкого, страстного расположения, и если помилует меня, готов принять на себя обет послушания Ему. …Если излиет Он на меня благость Свою, то спасусь; уверен же, что сие возможно Ему, и не отчаяваюсь в спасении своем. Знаю, что множество щедрот Его препобедит множество грехов моих…

Умоляю вас, братья, приложить старание свое о сем деле… Хочу оказаться пред вами неотступным другом (Лк.11:8), чтоб, встав с постели, помолились вы за меня Богу…

Молитесь обо мне, как о друге; и знаю, что старание ваше убедит Господа, потому что Сам Он желает перемениться в расположении ко мне, но ожидает плода от вашего ко мне расположения…

(Есть много разности в грехах и надо различать их, чтобы не погубить себя – А.Г.).

Если кто… сделал худого с ведением, но… грешит не с тем, чтоб вовлечь кого в грех, то скоро приводит Судию в жалось. Судия знает совесть каждого и берет во внимание не только число, но и качество грехов. Исав места покаяния не обреете (Евр.12:7), потому что… согрешил… с ведением, …и родителей огорчил и Бога не устыдился. И Иуда предатель не нашел места покаянию, потому что… из пренебрежения к Богу предал Праведного…

Хам, умысливший подвергнуть отца осмеянию, отвержен; а Давид, сделавший грех… с ведением, разрешен. Соумышленники Кореевы пожжены, хотя вовсе ничего не говорили и не делали… Но целый опять сонм покланявшихся тельцу, по вразумлении, освободил Бог от казни. Отвержен и Саул, соизволивший помыслами на идолослужение; а Манассия, покаявшийся в идолослужении, принят… И в Евангелии Симон, поступивший неблагочестиво при ведении своего заблуждения, несомненно, признается достойным прощения… (А Сапфире с мужем) не дано времени к оправданию, без сомнения… за то, что коснели в каком-нибудь тайном пренебрежении. Итак, великая есть разность, братия; много разности в самом ведении греха, но есть также разность в самой силе решимости на грех. Разсмотри поступок, и узнаешь различие; обрати внимание на соизволение и увидишь основание правды. Разсмотри время действия и скажешь, что наказание… справедливо (потому что благовременно).

Подлежим суду и за праздное слово. А что такое праздное слово? – Обещание веры, не исполненное на деле. Человек верует и исповедует Христа, но остается праздным, не делая того, что повелел Христос. И… когда человек исповедуется и не исправляется, когда говорит, что кается и снова грешит. И худой отзыв о другом есть праздное слово… И кто от себя сложил ложь, тот предается празднословию.

Поэтому прошу подать руку мне, лежащему на земле. Ибо хочу встать, но не могу, бремя греха тяготит меня; хочу встать, но земная привычка удерживает меня,…(расслабленного волею и к честной жизни неспособного). Молюсь, желая освобождения и, постясь, остаюсь в узах. Имею доброе произволение, но препятствует мне какое-то принуждение. Я братолюбив, но из стыда; страннолюбив, но не по правде; благочестив, если взгревают во мне благочестие (сам хранить его не могу); благодетельствую, когда сам домогаюсь себе любви; ко врагам я не строг, но и не сострадателен;…к обвинению равнодушен, но и не защищаю обвиняемого; трудолюбив я для славы, а не когда требуют от меня труда».[11]

Столь пространную выдержку из трудов преподобного Ефрема Сирина мы взяли с одной целью - увидеть, как все сознание, настроения сердца и поступки праведника располагаются навстречу Богу. Все в человеке начинает быть о Господе. Тогда как падшем человеке все присутствует, живет ради него самого.

Этот поворот себя к Богу, этот перелом себя навстречу Господу, эту перемену мыслей, чувств и действий от самоугодия, себя- и самолюбия к угождению Богу и надобно совершить в переходный период. При этом совершить собственным усилием, своим согласием, своею волею, совершить от себя. Во время оглашения все совершала благодать Божия. Теперь же это нужно делать самому и делать не мечтательно, не во время чтения книг, а опытно, во времени и событиях жизни. И не в порыве увлечения или воодушевления на короткое время, а в постоянстве и ежедневным делании, может быть, многими годами, много большими, чем время оглашения. И делать все не от самоуверенности или самонадеянности, но при постоянной вере, а значит, при постоянной надежде на Бога, уповании на Него. При этом должно быть настойчивое испрашивание и искание помощи Божией, так как без Господа, не Ему и не за Ним следуя, невозможно будет сделаться ни по-настоящему правдивым (ибо вся правда у Него), ни искренним (что есть чистота сердца знает только Он), ни честным (честным-то нужно быть по отношению к Нему, а иначе зачем наша вера).

Переходное время – это время отложения в себе власти падшего человека, то есть привычек, привязанностей, смыслов, ценностей, которыми он жил до обретения Бога, до того, как уверовал. Но теперь, при переходе к воцерковлению это все начнет возвращаться, будет с силою забирать его не только в прежнее, но, порою, и в хуже прежнего, когда человек будет удивляться самому себе, себя не будет узнавать. Одновременно с этим он будет терять потребность какого-либо труда над собой. Тем более будет непонятно, как он смог взять в руки настоящую книгу и даже добраться до этой страницы. Пусть эти слова не оскорбят читателя, но трезвенным рассуждением увидит он через них серьезную опасность переходного периода и глубину падшего человека, в которой многие из нас пребывают.

Выйти из него, падшего, и войти в период воцерковления – значит, опереться живою и деятельною верою на содействующую благодать Божию и, благодаря ей, с постоянством подвигать себя в церковный порядок и характер жизни.

Благодатью и воцерковляется человек, но в отличие от периода оглашения, где одна только благодать и носила его на руках своих, в период воцерковления он сам, собственным деланием, входит в отношения с нею, и уже не одна благодать и не человек сам от себя, но вместе они совершают воцерковление, т.е. вход в церковный порядок и характер жизни.

Для того-то и нужно в переходный период самому человеку найтись в себе, где же он сам в своих отношениях к Богу, Церкви и Евангелию. А сделать это вне труда, полагаемого от себя, невозможно. Поэтому переходный период для людей безпечных и ленивых бывает так труден а для кого-то и вообще становится последним периодом их веры, дальше которого они не продвигаются уже до конца жизни.

[1] [1] Святой Ефрем Сирин. Творения. т.1. Издательский отдел Московской Патриархии, 1993 г., стр.80.

[2] Там же, стр.253.

[3]Святитель Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты. т.2 «Правило веры», Православное издательство, М., 1993 г., стр.367

[4]Свт. Феофан Затворник. Начертание христианской нравственности», стр.196, 197

[5] Протоирей Владислав Свешников. «Очерки христианской этики» Паломник, М. 2000 г, стр.115-117

[6] Святой Ефрем Сирин. Творения. т.1, стр.255-257

[7] Там же, стр.173

[8] Там же, стр.185

[9] Там же, стр.186

[10] М.М. Громыко "Мир русской деревни" Мол.гвардия, 1991г

[11] Святой Ефрем Сирин. Творения, т.1, стр. 175-186

Искушения

Оглашению и переходному периоду свойственны характерные искушения. Не распознавая, человек отдается им присутствием духа, сполна живет в них, всецело доверяя себе. В меру своего характера, сильного или слабого, подлого или честного, он ввергается в действия, дела и события, не отдавая отчета ни тому, что делает, ни тому, от кого делает, ни тем более тому, как делает. Во время искушений и без того сумрачные начальные представления о добре и зле, о церковном и нецерковном, перепутываются, и даже помрачаются еще более, ум ослепляется и трудится только в пользу искушения, сердце ввергается в неуправляемые переживания, а воля начинает действовать вопреки даже и здравому смыслу. Иногда дело доходит до крайностей: человека несет, и никто не в силах его остановить. Пока своего не сделает, не остановится.

Причина искушений – его собственный нрав и дух при начальности веры. В оглашаемом совершаются две жизни. Одна происходит от самого себя, другая совершается действием призывающей благодати. Призывающей благодатью оживает в человеке вера во Иисуса Христа, ею открывается потребность в Церкви, в богослужениях, Таинствах, церковных учениях, обычаях, в порядке и характере церковной жизни. Но состояние веры пока таково, что человек живет по ней пока еще во внешних обстоятельствах, действиях и событиях.

В то же время многое в жизни, на что он откликается, что его задевает, берет за живое, происходит не по действию благодати, а самого себя. В этих действиях он весь прежний. Какой-либо серьезной перемены в нем не произошло. Характер его отношений, способ действий, ведущие навыки и умения, свойственные ему настроения, – все осталось прежним. Перемены в характере и особенно в духе еще предстоят далеко впереди. А пока всем тем, что в нем принадлежит падшему человеку, он и впадает в искушения. И так как в человеке самого себя неизмеримо много, то искушениям несть числа.

Мы остановимся на некоторых из них, особенно явных. Одни впадают в одни искушения, другие в иные. Почти нет людей, которые прошли бы это время совсем без искушений.

Есть искушения в отношении к самому себе, есть в отношениях к Богу. Рассмотрим первые из них – к самому себе.

1. Бездеятельное чтение, или увлечение чтением. Вера возгревает ревность к чтению, но, прочитав что-либо, человек идет в жизнь тем же духом, каким всегда живет. Благодаря содержанию читаемого меняется его сознание, его мировоззрение. Верою и ревностью человек весь погружается в чтение, так что оно становится для него жизнью. Но рядом с этой жизнью продолжается жизнь вне чтения, где человек остается самим собою, живущим тем и в том духе, в каком всегда пребывает. В этот период своей жизни такие люди все, что прочитали и запомнили, пускают в угоду собственной страсти, пользуются прочитанным по своим нуждам и интересам.

Один тщеславится в безконечных пересказах случаев из жизни  святых; другой самоутверждается различными наставлениями, извлеченными из трудов святых отцов; третий тихо гордится собою, как знающий то, чего не знают другие; четвертый в открытую чванится и гнушается всеми, как недостойными; пятый, находя утешение в чтении, многие часы проводит за книгою, забросив дела и ближних; шестой мечтает о себе; седьмой предается оглашению всех без разбора, не задумываясь, нуждаются ли они, готовы ли к этому или нет, сам при этом не отдавая отчета, теми ли средствами он оглашает ближних, либо есть какие-то другие.

Искушением в этом увлечении является бездеятельный характер человека, который не прилагает прочитанного к себе. Он лишь наполняется знаниями, но пользуется ими так же, как привык в жизни всегда делать. При этом долгое время, часто годы, он не подозревает, что прочитанное чаще всего имеет иное назначение и должно иметь другое приложение, чем это делает он. Это  всуе совершаемое чтение.

Переживаемое чувство жизни при таком чтении имеет двойственный характер. С одной стороны, это чувство обновления, в котором отражается действительно совершающееся изменение человека. А с другой – ложное отождествление себя с читаемым, как бы осуществление прочитанного. Возникает восхищение содержанием, притязание на его осуществление, а с тем и безсознательное восхищение собою.

Так, иной дух перехватывает содержание читаемого в свою пользу. Человек же, живя этим духом, не умеет различать его, тем более, отлагаться от него. Потому и читаемое берется так, как берется.

С наступлением переходного периода прочитанное содержание создает в сознании человека иллюзию уже известного или знакомого ему знания. Возвращаться к нему уже как бы словно нет нужды. Это чувство гнушения почти равносильно Евангельскому слову: «Из Назарета может ли быть что доброе» (Ин.1:46) или «Пророк не имеет чести в своем отечестве» (Ин.4:44). То Есть заранее отлагаясь от того, что уже как бы известно, человек в результате испытывает сильную лень от одной только мысли вернуться к когда-то прочитанному, ощущая явное чувство ненадобности этого. «Все это уже пройдено, – считает он, – и уже не поможет», – или: «Да и нет нужды читать».

Дух, которым человек живет, не направлен на жизнь в  Церкви по ее духу. Поэтому человек не может ни воспринять в чтении, ни, тем более, исполнять на деле тех наставлений, которые прямо ведут к стяжанию Духа Святаго. Он пропускает их мимо своего внимания. Либо, если и схватывает умом, делает это вовсе не для перемены себя в нраве и в духе. Но даже, если человек и направляет свое усилие на изменение себя, то вовсе не в духе Церкви, ибо, в конечном итоге, для того, чтобы прийти к Богу, необходимо отложиться от духа, которым он живет.

 Дух, владеющий человеком, сам против себя этого делать не будет. Человек должен восстать против духа, пленяющего его и лежащего в основании его чтений и дальнейших жизненных поступков.

Это совершается в покаянии и в служении Церкви, т.е. в деятельном, опытном послушании слову святых отцов, и в молитве.

2. Эмоциональные экзальтации. Это перенос  жизни в чувственные переживания. Человек живет настроениями сердца. Сердечные впечатления – центр, от которого он совершает большею часть жизни. Один легок на восторг, другой на обиду, третий на уныние, и через настроения или впечатления смотрит на все последующие события.

Яркий пример такой экзальтации – влюбленность, которая захватывает человека с головой. Все перед ней теряет свое значение, свою цену: работа, близкие, обещания, обязанности, все в жизни становится второстепенным. А в том, в кого человек влюбился, видится и чувством воспринимается лишь  то, что является предметом влюбленности. Любое движение тела и голоса доставляет сердцу усладу. Человек живет чувством услаждения, дорожит им и ради него готов на любые жертвы: долга, чести, времени, средств. Да и в любимом, кроме этого, ничего более не видит.

Отсюда бывают глубокие разочарования и потрясения. Когда влюбленность угасает, взору человека открываются другие свойства и черты характера возлюбленного, о которых он и не подозревал.

По всем признакам чувство носит глубоко эгоистический характер, т.к. другой человек  является всего лишь средством приятных переживаний. Для грешника оно так жизненно ценно само по себе.

С обретением веры характер человека в период оглашения и последующий за ним переходный период остается прежним. Только его настроения и впечатления либо дополняются теперь предметами и содержанием веры, либо окрашиваются ею. Так, для одних восторгом и эмоциональной экзальтацией становятся чудеса и освященные предметы. Кроме чуда человек уже ничего в жизни не видит и не ценит. А чтобы окружить себя чудесами, начинает находить их в любых, самых будничных событиях. Будто ради него одного произошли перемены в погоде, раньше времени распустились яблони, появилась радуга на небе, произошли масштабные события на предприятии, в районе, городе, в стране.

Все теперь вокруг человек связывает с собою. Находит чудесные явления, подтверждающие его новое мироощущение, и еще более разжигается в экзальтированных восторгах: над куполами храмов зрит Матерь Божию, в скальных выступах – ангелов, от икон ощущает особое благоухание или видит оживший лик святого. В этом настроении человек собирает освященные предметы – просфоры, масло, воду, землю с могил, камни со святых мест, несмотря на то, что все уже складывается в одну общую кучу, покрывается пылью, плесневеет и портится.

Для других предметом обожания становится священник. Перед ним нужно непременно благоговеть, особенно если тот хорошо говорит проповедь, красиво служит, поет, изысканно одевается, молод и приятен. У кого-то, напротив, сердце возжигается сединой священника. У кого-то подобное впечатление производят признаки его аскетизма или юродства, – непритязательность, в том числе и в одежде, неопрятные волосы, специфический запах. В их глазах священник становится особым молитвенником с явными духовными дарованиями и чудотворениями.

Кто-то ищет экзальтированных переживаний в выборе храма (благодатный-неблагодатный) или места внутри храма. Иной живет впечатлениями непрекращающихся паломнических поездок, а кто-то – архиерейскими, патриаршими благословениями или причастием из их рук.

Во всех подобных случаях человек в своих переживаниях веры смещен в чувственные движения и впечатления. Еще не подозревает о трезвенности, хотя наверняка немало читал о ней, не распознает Промысла Божия, в действительности не  ищет Божьей воли, не ведает о благодатных сокровенного сердца переживаниях. Человек весь живет внешним, хотя по чувству кажется, что живет особым внутренним подъемом. Он явно слышит новизну и неповторимость своей жизни, не подозревая, что дух гордости или тщеславия, а проще самопрельщения, воцарился в его чувственно-эмоциональной душе и собирает свои удовольствия даже внутри действий веры.

Что этот дух владеет человеком, можно увидеть через события, в которых восторженность вдруг оборачивается обидой, унынием, раздражением или даже ненавистью. Это происходит, когда желаемое не состоялось или не получилось. В стремительных натурах такие перемены настроения на дню могут совершаться по несколько раз и иметь порой весьма крайний характер. Так, например, за разлитое масло, полученное от святых мощей, человек может возненавидеть ближнего, или люто обидеться на священника, который не отвечает взаимностью, либо прийти в растерянность, в некое замешательство и даже в колебание веры от ожидаемого, но не состоявшегося события или чуда. Кому-то из этих людей бывает свойственна истеричность и неврастения, кому-то – каприз, скорая обидчивость, ранимость. Особенно слышен этот дух в отношениях с теми людьми, которых человек почувствовал инородными для себя. Различные несоответствия ожидаемому или желаемому в таких людях может вызвать презрение или гнушение, или категоричное отношение, крайнюю оценку, суждение без всякого разбора, по одному лишь впечатлению или чувству. И отсюда тоже быстрые смены настроения, порою, до прямо противоположного, перемена отношения к человеку, к событиям или предметам. Какой-нибудь принесенный слух о человеке сразу меняет о нем мнение на негативное.

Несколько возвышенная жизнь в предметах и событиях веры в таких людях соседствует с различными проявлениями их эмоционального характера, которые остались прежними. Они ничуть не изменились, а иногда даже и усугубились. О необходимости работы над ними человек еще не подозревает. Он знает, много читал о работе над собой, но во-первых, он в книгах и в жизни еще не этим живет, во-вторых, он не слышит живой нужды в том, в-третьих, если что-то уже и пробовал, на деле обнаружил в себе скудость сил, расслабленную волю и нерешительный дух. Возможно, что человек видит в себе такие свойства характера  и по порыву веры каялся и кается в них, но не знает, как трудиться, чтобы перемениться. Либо малый труд принял за достаточный и теперь растерялся: «Я ведь уже делал, а изменилось совсем немного (или: теперь ничего не меняется). Почему так?».

Что же происходит?

Если человек привык жить в страстной эмоциональности, она делается центром его жизни. Такому человеку очень трудно в себе самом переместиться в иные действия души и духа. Тем более, он не может отделить себя от внешних событий и предметов, весь в них и весь зависим от них. При таком характере один живет внешними событиями, и его собственные впечатления идут за их ходом. Другой получает от внешних событий какое-либо впечатление и, оставляя событие, живет полученным впечатлением, например, обидой или радостью, возмущением или утешением и в своих внутренних переживаниях весь поглощен их развитием в себе.

«Механизм внутренней и внешней жизни, – говорит свт. Феофан, – поминутно порывается вовлечь… в себя, как в вихрь или пучину какую…  Ум весь подтягивается к этим настроениям и обслуживает их – мечтами, планами, воображением или, если человек сконцентрирован на внутренних переживаниях, тогда подбрасывает все новые и новые мысли, детали случившегося события или, наоборот, навязывает одну и ту же мысль и через нее человек еще сильнее закручивается в свои чувства».[1]

В этом состоянии человек не прилагает к себе наставления о бодрствовании и трезвении. Он может читать о них, но либо не понимает, что это такое, либо не имеет желания или сил делать согласно прочитанному. Такое состояние, как говорит святитель Феофан, бывает  либо «у грешников, потерявших благодать», либо «у неверных, не принявших благодати». И называется оно сном. «Грешник живет в самозабвении», «заключен во внутренней своей тьме самоневедения».

«Сознание благодатно живущего во Христе совсем не то»… Душа извлекается из механизмов внутренней и внешней жизни и возвышается над ее течениями. Человек «под действием благодати обращается (взором) на… существенные отношения (жизни). За тем уже внимательный к себе не сходит с сей высоты духа». Отсюда он «сознает и видит… (все) ясно, как страж какой». Такой человек обрел себя. Далее святитель пишет: «Напряжение пребывать в себе есть подвиг трезвения или бодрствования, самый важный и начальный в духовной жизни».[2]

Восстание к этому подвигу и есть задача переходного периода, овладение им – задача периода воцерковления, а стояние в нем характеризует уже истинного христианина.

Время каждого периода для каждого человека свое. Одни до конца жизни могут остаться на каком-либо из них. Другие ревностью и решимостью так управят себя в труд угождения Богу, что из года в год будут иметь видимые плоды. Третьим дается такой духовный руководитель, благодаря которому человек пойдет кратчайшею и верною дорогою. Четвертых сама благодать Божия подхватит и возведет сразу на ту или иную высоту.

3. Эмоциональная глухота, черствость противоположна эмоциональной экзальтации. Ее еще называют эмоциональной тупостью, дебелостью, нечувствием. За ними скрывается нравственная дебелость. Верою человек оживает к Богу, к Церкви, а к событиям жизни, к ближним он остается в привычном ему характере. В человеке совершаются две жизни, новая – в вере, прежняя – в свойственном и удобном образе отношений ко всему. Он привык к себе, подсознательно любит себя и ничего делать с собой не собирается. При этом ценит все свои отношения с Богом, церковные действия, внимателен к ним, придирчиво аккуратен в них, даже строг к себе и к окружающим. Но опытно еще не знает второй заповеди о любви к ближним как к самому себе. Он еще не слышит, что любовь к себе в истинном духе и разуме есть естественное следствие любви к Богу, и поэтому не противоречит любви к другому человеку. Более того, в Евангельской заповеди «мерилом любви к ближнему поставлена любовь человека к самому себе. Но человек утерял дух правильной любви к себе. Мало кто из людей любит себя по-настоящему, как храм Духа Святого».[3]

Не зная этого внутренним, а вернее не узнавая этого в своем благодатном опыте, человек остается в любви к себе падшему и держится как бы за себя, боясь отпустить. Будучи замкнутым, он предпочитает одиночество, не подозревая, что этим удерживает в себе холодное, черствое, сухое сердце. Будучи нечутким, он упорно остается таким, не обращая внимания на страдания ближних от его равнодушия. Человек не отдает себе отчета, что при этом укрепляет в себе жестокое сердце. Будучи малоподвижным на ответное добро, медлительным на нужды ближних, он, в то же время, остается бережным к своей собственной жизни, к своим навыкам, привычкам и мало когда им отказывает. Не ведает, что при этом отлагает от себя всякую возможность живой молитвы к Богу.

Одним страстям он предается полностью, другие хладнокровно отсекает, не подозревая, что делает это духом гордости. Вполне владеет собой, оставаясь в духе самолюбия и самодостаточности. Почти не знает покаяния, а на исповеди склоняется, наблюдая себя сухим сознанием. Лишь только всемогущий Промысел Божий может событиями жизни на какое-то время потрясти и утеплить его окаменелое сердце. Но и тогда человек нескоро откликается Богу, многие годы оставаясь духовно безплодным.

Эмоциональная глухота и черствость свойственны больше мужчинам. Но в советский период появилось немало подобных женщин, имеющих к тому же активный, властный и очень деятельный характер. Это общественницы, женщины-директора учреждений, начальники управлений, главков. Такой же характер имеют немало женщин – учителей школ, преподавателей вузов.

4. Разсудочность –искушение, которым перебаливает сегодня немало людей. При этом сами люди часто не подозревают в себе такого состояния. Будучи живыми в эмоциональности, они уверены, что не принадлежат к рационалистам. Тем не менее, преобладание разсудочности проявляется в них в каждом  движении жизни.

Наиболее характерным является потребность рационально обосновать каждое духовное действие, которое они принимают в свой образ жизни. Для чего оно, в чем его польза, в каких условиях применимо, в каких нет, его смысл, значение для жизни, его состав, последовательность, время приложения... Об этих людях святитель Феофан пишет так: «Христианство полно дивных тайн и в догматах, и в жизни, а они, по настроению своему, ничего непонятного и неосязаемого терпеть не могут, то вступив в область Христову и встречая повсюду тайности, они, по миновании первого изумления от блистания силы Божией, осенявшего веру, (время призывающей благодати), пустились объяснять непостижимое, каждый, конечно, по тем началам знания, какие дотоле усвоил».[4]

В результате на одни и те же явления и предметы церковной жизни появляется множество суждений. Но беда больше не в том, что мнения различаются между собой, сколько в том, что каждый автор, исполненный ревностью о правде православной жизни, отстаивает свое до крайности, имея категоричное отношение и суждение ко всему другому, не совпадающему. Духу христианскому, церковному, свойственно искать единогласия или единого духа при разномыслии. Здесь же духом превосходства утверждается и отстаивается разногласие, так что каждый имеет свое снисходительное суждение о другом. В результате собрание христиан – мирян ли, священников или монахов – становится нередко собранием очень осторожных друг ко другу людей. Никогда не знаешь, какое суждение о тебе имеет другой. Но стоит только споткнуться, сказать что-нибудь неточное, как немедленно найдется несколько голосов, которые засмеют или разнесут сказавшего.

Дух отчуждения, взаимного превосходства может царить и между отдельными приходами. Атмосфера слухов, пересудов становится для людей лакомой стихией, жизнью, полной различных новостей, щекотливых впечатлений. В таком настроении легко вспыхивают подозрения в неправославии, в католических или иных уклонениях, в сектантстве. Подозрения быстро обрастают слухами и устойчиво держатся. Люди разсудочного склада никогда не подумают пойти, поехать, посмотреть и убедиться, так ли все обстоит, как говорят. Исполненные духа самоуверенности и самомнения, они ловят даже намек, опорочивающий другого, ловят его как живительную влагу, пропитываясь осуждением, оговором, сплетнею.

Дух, чем более крайние известия о другом слышит, тем скорее им верит, тем с большею сладостью воспринимает их и с особым неистовством передает дальше. Сколько непроверенных слухов и сплетен ходит среди верующего народа о священниках, мирянах, иерархах, развращая сердца и умы людей.

Человек разсудочного характера нескоро приходит к церковному духу.

А ведь пребывающему в духе Церкви свойственно любить другого, искать его спасения, скорбеть за другого, если тот падает, не судить его, но молиться за него Богу, если же есть подозрение на уклонение ближнего от православия, найти в себе силы и ревность посетить человека, самому убедиться, затем, если подтвердится известие или слух, искать возможность разговора, дабы поправить оступившегося. «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего» (Мф.18:15).

Но ничего подобного не сделает разсудочный человек. Ему будет довольно только одного слуха, чтобы сразу сложить свое мнение и отношение. При этом эксцентричные или мстительные натуры готовы немедленно созвать суд и учинять расправу. Способов этой расправы найдется столько, сколько характеров людей. Церковь знает много раздоров, возникающих на подобной почве, – в семьях, в приходах, в благочиниях, в епархиях. В них всегда много крика, шума, подозрения, взаимного обвинения и обличения; много обид, мести, злопамятства; подлых действий, ударов под дых, сарказма, злобы. «Отвращайтесь, – умоляет нас апостол Павел, – от этих состязаний; никакой от них пользы нет, а одни свары. Держите веру, или здравое учение, преданное вам, и старайтесь жить по вере, – вот и все; а от кривотолков удаляйтесь» (1Тим.1:19; 4:7; 2Тим.2:2; 3:14).

Есть еще одна черта, свойственная разсудочному сознанию: на все иметь свое мнение. А так как у всякого из таких свой ум  –  царь в голове, то один ни за что не соглашается уступить другому, коль скоро расходятся они в мыслях; от того каждый из них недугует «страстью к состязанием и словопрениям» (1Тим.6:4).

Разномыслие, не ведущее к единогласию и ладу, есть признак противного Богу духа. Где уж тут найти разномыслие, которому «надлежит быть… между вами, дабы открылись между вами искусные» (1Кор.11:19). Чтобы открылись искусные, надо любить искусное, т.е. совершенное, лучшее, любить как приношение Богу. Но это требует богоугождения, как ведущего основания жизни. Тогда человек будет радоваться не себе угодившему (ибо в этом есть корысть), но тому, что другие принесли угодное Ему. Он будет радоваться всякому ближнему, кто сделает лучшим или искуснейшим образом, сам также стараясь сделать или разсудить лучше, но вовсе не настаивая на своем приношении. Отсюда радость о ближнем, который сказал или сделал что-либо хорошо или лучше. И одновременно снисходительность, учительное попечение, радение из любви о выправлении ближнего, если он что-либо сделал или сказал плохо или хуже.

В подобных случаях мы увидим, что разсудочному человеку, движимому мощным духом властности, или самоуверенности, или деятельного превосходства, бывает невозможно занять наставническую позицию. Видя несовершенное исполнение, такой человек набрасывается на неумеющего, чтобы рассказать и показать, как делать правильно, после чего не только ждет, но и требует буквально на следующий день, чтобы дело было выполнено уже правильно. Если бы он был наставником, он бы стал далее научать, т.е. помогать усвоению правильного ведения дела или правильного мировоззрения. На это потребуется время, много учительных усилий, терпение, мудрость.

Разсудочный же человек, движимый страстью получить и добиться немедленного исполнения, вовсе не желает заниматься самим человеком. Он весь предан делу и от людей сейчас же или в кратчайшие сроки требует того же. Отсюда там, где он трудится, всегда возникают раздоры, или кто-нибудь плачет, или большая текучка кадров, или дело в целом поставлено, но в нем царит суровый и жестокий дух, все подтянуты и бегают на цыпочках, но никто не свободен.

Этот дух обычно воцарялся в советский период и воцаряется сейчас в различных школах, детских садах и других учреждениях и в целом по стране по причине деятельности в них людей с властным характером. Есть он и в Церкви, и церковных учреждениях по причине неофитного состояния служащих.

Разсудочному человеку более свойственны самоуправство, самочиние, гордость, непокорство, дерзость, своеволие, непослушание, отсутствие молитвы и молитвенного духа, отсутствие покаяния, ослабление веры, потеря любви и неискание ее, слепота на события промысла Божия, избегания скорбей, искушений, легкость на ложь, лукавство, подмена ценностей, склонность к подлым поступкам, перекладывание вины на другого, изворотливость, ловкость в сложной ситуации, стремление всегда выходить сухим из воды, страх наказания, боязнь потери вещей, приятных, нужных людей или денег.

С другой стороны, движимый несознаваемым в себе духом превосходства, духом гордости, разсудочный человек немало в Церкви делает из притязания: много молится, тщательно соблюдает все обычаи и правила Церкви, досконально изучает ее учения, с ревностью и строгостью блюдет все вокруг, дабы ничто и никто не нарушил чего-либо, всех наставляет, обличает, обо всем судит или хочет иметь суд, строг к себе и к другим до жестокости, накладывает на себя и всех окружающих бремена неудобоносимые. Ревность не по разуму свойственна таким людям.

Ревность, сочетающаяся с разсудком и идущая за ним, поддерживает дух самоутверждения, дух мира сего, самоугодия, и дела этого духа напояет горением и силою. Разсудком человек обращается к делам церковным, ревностью возгревается в них до самоотвержения, но при этом в нем и вне его воцаряется дух, противный Богу. Происходит это потому, что человек не разумом живет.

Одновременно с этим у разсудочного человека, особенно в переходный период, могут открыться самые неожиданные для окружающих немощи и страсти, которым он будет предаваться один или вместе с другими. Может быть накопительство, любовь к дорогим вещам, предметам быта, к машине, коттеджу, квартире; сластолюбие, обжорство, пьянство, блуд, гневливость; уныние, одиночество, безответственность, безпечность, расточительность, азарт, жестокость, насилие …

Все это будет сочетаться с внешней церковностью, и даже в отношении к отдельным церковным действиям, со строгостью к себе и другим, с казалось бы, искренним служением на какой-либо церковной ниве.

Разсудочное сознание на протяжении многих лет не воспринимает и не слышит апостольских наставлений, особенно таких, как жить не под законом, а по благодати. Апостольские слова становятся камнем преткновения: «Благодать Божия и дар по благодати одного Человека, Иисуса Христа, преизобыточествует для многих» (Рим.5:15). «Каждому же из нас дана благодать по мере дара Христова» (Еф.4:7). «Когда умножился грех, стала преизобиловать благодать… Что же скажем? Оставаться ли нам в грехе, чтобы умножилась благодать?»... Никак. «Грех не должен над вами господствовать; ибо вы не под законом, но под благодатью» (Рим.5:20; 6:1,14).

Разсудочное сознание часто заповеди Божии подменяет заповедями человеческими. Те установления Ветхого Завета, которые с приходом Спасителя потеряли свое значение и силу, делает обязательными для себя и ближних. В других случаях продолжает опираться на установки и привычки доцерковной атеистической или языческой жизни. Либо свое толкование и объяснение Евангелия, по духу расходящееся с церковным толкованием, не обращая внимания или откровенно игнорируя, приемлет для себя и для других как руководство к жизни. Делает это для того, чтобы авторитетом Евангелия подтвердить собственные «мудрования плоти».

Разсудочное сознание не слышит и не разумеет свойств Церкви, не ищет разобраться в них, не знает связи их с собою и не трудится, чтобы обрестись в них. Принадлежа  апостольской церкви, ограничивается Евангелием и святыми отцами, но плохо знает апостольские послания. После новоначальных чтений огласительного периода он более уже к ним не прикасается, а толкований и подавно не читает, к тому же в Церкви ни толкований апостолов, ни проповедей по ним, в большинстве своем, не произносится.

Церковный путь разсудочного человека – это путь волхвов, путешествующих к новорожденному Господу. Это многие годы постепенного восхождения к благодатному пребыванию с Богом, при котором очень медленно человек становится разумным и свободным. Разумным – значит, силою благодати Божией извлеченным из внутреннего механизма и вознесенным над своими действиями, как внутренними, так и внешними. Свободным – значит, вызволенным из пут страстей и «пребывающим в Господе Иисусе Христе силою Духа Святаго и наслаждающимся отрадным состоянием свободы. Грех им не обладает, (Рим.6,7-12), из мира он изъят (Иоан.15:19) и небоязненно готов говорить истины пред владыками (Мф.10:18), дьявола и всю силу вражию он попирает (Лк.10:19). Поэтому он стоит, как столп твердый, не колеблясь никакими противностями; никакие стечения обстоятельств не овладевают им; а напротив, он ими располагает по своему усмотрению…»[5]

Чтобы стать разумным нужно прийти в разум. Святитель Феофан об этом так пишет: «Предмет познаний разума есть верховное Существо – Бог, с безконечными Своими совершенствами, и Божественный – вечный порядок вещей, отражающийся как в нравственно-религиозном устройстве мира духовного, так и в сотворении и промышлении, или в устройстве тварей, и ходе происшествий и явлений природы и человечества. Все это предметы сокровенные, таинственные, и разум в истинном своем виде есть созерцатель таинств Божества, духа и мира вещественного. (Чтобы войти в это созерцание) …необходимо быть в общении с Богом и миром духовным. Без сего общения ведение духовное навсегда в духе нашем останется в виде предположений».

Далее святитель пишет: «Вместе с отпадением от Бога дух наш отпал от всего Божественного и духовного, не входит с Богом в непосредственное сношение, не видит Его, не созерцает, стал слеп для него… Вне истинного христианства, деятельно усвояемого, разум слеп, не знает духовных вещей, а только требует знания их, имеет идеи о них, но неопределенные, неясные, предположительные». Более того, вне истинного пути, разум, предоставленный самому себе, вынужден идти двумя известными способами. Первый состоит в том, чтобы двигаться от одного умозаключения к другому и тем восходить от действий к их причине – Богу, при этом приписывая Господу то, что может быть Ему свойственно, и отрицая то, что свойственным быть не может. Этот путь дает возможность проникновения в тайную область идей, но такое знание обретается «тоже не прямо, не непосредственно, следовательно, так же остается по-прежнему предположительным. При неправом его употреблении он (этот способ) может вести к опасным заблуждениям… Отчего Эпикур устранял Бога от мироправления? – Оттого что судил о Нем по своему настроению, что любил сам предаваться сладкому бездействию и покою. Отчего Ориген дошел до мысли о несовместимости вечных мучений с благостью Божией? – Оттого, что судил о Нем по своему мягкосердию и поблажливому нраву».

«О втором способе нечего почти и говорить. Он походит на баснословное похождение идей во внутреннем нашем мире. По нему сначала идеи падают в сознание, отсюда в сердце, потом они принимаются фантазиею (воображением), далее, наконец, разсудком, который и строит из них понятия, суждения и умозаключения. Очевидно, что это изображение совершенно чуждо опыта, выдумано и никем не может быть в себе сознано. Однакож, оно очень ясно показывает, что разум сам не знает, как ему познать невидимый мир, потерял истинный к тому способ и придумывает то то, то другое, и в этом смятении попадает на смешное и нелепое».

«В разуме, пребывающем в отдалении от Бога и благодати Его, знание о мире духовном, которое он достает из идей предположительных и способами неверными и ненадежными, – само предположительно, всегда почти неверно и может касаться только малой части всего (целого). Даже когда разуму дается доступ в откровение, то и тогда, хотя мнения нелепые исправляются, недостающее восполняется, но предположительность все еще остается. И тогда знает он сии предметы, как умозрение, и, пока не вкусит их самим делом, не знает, как они есть на деле. Посему очень многие истины, и между ними истины спасения, содержатся в уме, как нечто чуждое, туда положенное совне, но не сорастворившееся с самою природою ума».

И далее в своей книге святитель приводит выдержку из трудов преп. Макария Египетского. Те, кто «схватив только несколько цветов из обоих Заветов Писания, носят их на конце языка или, быв слушателями духовных мужей, тщеславятся их учением, предлагают его, как будто свое собственное, присвояя себе чуждое приобретение» («Слово о любви», гл.5).

«Те даже, кои исполняют добродетели, прилежат слову Божию, но не освободились от страстей, – и те подобны людям, ходящим ночью при свете звезд, которые суть заповеди Божии; ибо, как они еще не совершенно освободились от тьмы, то невозможно им хорошо все видеть…Они хорошо делают, что обращаются к нему ( к слову пророческому), как к светильнику, сияющему в темном месте. Но многие ходят среди ночи совершенно без света и не пользуются даже малым оным сиянием, которое есть Слово Божие. Это суть те, кои совершенно связаны цепями вещества и житейскими узами» («Слово о свободе ума», гл.27).

«Из сего видно, – заключает святитель Феофан, – что разум в истинном его виде и во всей красоте является только в духе истинных христиан. У тех, кто запутаны в грехи или не радят о чистоте сердца, но принимают Слово Божие, теоретическое познание может близко подходить к ведению истинного разума, но сие знание лежит не в уме их, а, как бы, на уме, как пыль, готовая тотчас слететь.

Что касается до ума, незнающего Божественного Писания, то в нем неизбежны неполнота познания духовных вещей, неверность, а главное – предположительность. И это еще при добром направлении, то есть, когда человек, не предаваясь порочным страстям, ревностно занимается такими вещами и благонамеренно хочет распознать их. Коль же скоро он при том невнимателен к важнейшим истинам, не старается их разъяснить и узнать, и предан страстям, то можно сказать, что он совсем не имеет разумного ведения, хотя мнится иметь его. Несколько мыслей наскоро схваченных, заученных, принятых по слуху, – вот и все у некоторых. У большей же части (святитель пишет о людях своего, ХYIII, века) качествуют неведение или сомнение и презорство (высокомерие, надменность, кичливость, презрение правил, обычаев, ослушание, самодурство. – В.Даль). У таких истинно запустение во внутреннейшем святилище нашего духа, мрак и тьма густая и непроницаемая.

Все вышесказаное касалось познания мира невидимого и вещей духовных. Познание мира видимого и вещей чувственных совсем другое дело. Тут действуют другие способности и с другими приемами. Смешивать то и другое не должно. От этого бывает великое зло. Иной, узнавши кое-что из видимого, говорит: знаю! И на том останавливается, не заботясь о главном. И другие высоко его ценят и ставят учителем во всем, а он все говорит им о стороннем, а главного и сам не знает».[6]

5. Поврежденная совесть повреждена страстями.

В таком состоянии она все меньше становится гласом Божиим в человеке и все больше обслуживает тот или иной богопротивный дух. Искушение поврежденной совести проявляется либо в ее активном давлении на человека изнутри, либо в угасании ее движений, так, что человек остается без какого-либо внутреннего руководителя.

Известны три действия или функции совести: как законодателя, как судьи и как воздаятеля. Во всех трех проявлениях она вступает в отношения с разсудком, чувствами (эмоциональностью) и волей. Так как последние три у человека-грешника расстроены, то, соответственно, и совесть, пользующаяся ими кА своим средством, а нередко и опирающаяся на них, становится через них же поврежденной. Так, в действиях ума, совесть может слышать неправду, но не будет восставать против нее. Выразит небольшое безпокойство и скоро утихнет, оставив человеку говорить так, как он говорит.

В других случаях сочетается с неправдой и будет подвигать человека действовать от воспринятой лжи как от правды. Это часто происходит, когда человек внимает слухам и сплетням. При этом повышенная чувствительность к ним, обычное оживление и некоторая жадность, с которой человек слушает их, поддерживаются помраченной совестью. Более того, она может подвигнуть человека непременно разнести ложный слух повсюду, чтобы «уберечь, спасти» других от «заблуждений» насчет данного человека (о котором составился неприязненный слух), или данного дела, учреждения, прихода.

Также поврежденная совесть может толкнуть к более активным и решительным действиям: запрещению, общественному суду или даже расправе без суда и следствия. При этом человек в совести своей будет себя чувствовать совершенно правым и даже убежденным, что по-другому поступить не мог. Сколько по этому механизму происходит конфликтов, раздоров, сколько возбуждается общественных процессов, созывается различных комиссий и собраний. После того, как обнаружится напраслина, несправедливое и неправильное обвинение или подозрение, поврежденная совесть не найдет в себе сил признаться вслух в своей ошибке, повиниться, попросить прощения. Человек может месяцами пытаясь склонить себя на справедливое примирение, но сделает это как бы невзначай, мимоходом, или обставит, по возможности все, безболезненно для своего самолюбия, либо со временем просто остынет в своем намерении и оставит все, не извиняясь и не примиряясь с ближним.

Совесть, поврежденная эгоизмом, сильно опирается на чувства и эмоции. Тогда человек доверяет своим впечатлениям куда более, чем кому-либо. Исходя из них, строит свои отношения с людьми. Трудно соглашаясь с тем, что впечатление было ложным. Или, согласившись, тут же находит оправдание сложившемуся впечатлению. В итоге выйдет, что другой сам дал повод к таковому ложному впечатлению. А совесть выведет человека «сухим из воды». Во всяком случае, для самого себя.

Следуя за расстроенной и развращенной волей, совесть может мириться или настаивать на греховных безнравственных привычках. Или она даже восстает на привычные или малоудобные действия, обстоятельства. Это очень характерно для современных подростков. Так, попадая летом к нам, на трудовое поселение, часть из них сильно возмущается необходимостью труда. Другие возбраняются на пост в среду и пятницу. Третьих выводит из себя обязательность молитвенного правила, пусть даже и краткого. С чувством правой совести они порой открыто требуют дать им право жить свободно от труда, поста и молитвы. На вопрос: «Как же они собираются жить в православном поселении?» был короткий ответ: «Так, как хочется».

С подобным же отношением приходится встречаться и среди части взрослых людей, мам и пап, приезжающих к нам на летнее семейное поселение. – «Как это так, я заплатила свои деньги, приехала в отпуск и теперь должна еще трудиться на обустройство лагеря?!». Порою бывает, что человека переубедить так и не удается. С раздражением, ворохом мнительных подозрений, с набором различных обвинений он уезжает домой и долго еще разносит нелепые слухи.

Будучи законодателем, совесть формирует свое отношение ко всем предметам и явлениям. Так, обычаи и правила Церкви совестью, повязанной страстями, могут перетолковываться в угоду сердцу, и человек считает себя правым под любыми предлогами освобождаться от них полностью или частично. «…Под предлогом сохранения здоровья, удаляются от поста и воздержания, а под предлогом поддержания благосостояния семейного и нужд, отказываются от благотворения; в виде праведного возмездия берут рост (должникам включают счетчик – А.Г.); отстаивая честь, выходят на прямой конфликт и проч.». Если подобные искажения имеют долговременный характер, то они, в конечном счете, глубоко повреждают и даже запрещают совесть, «на место ее ставится превратное правило. Оттого считают скупость – бережливостью, расточительность – щедростью, гнев  – чувством благородного негодования, потворство – снисходительностью, жестокость – ревностью по правде, лесть  –  гибкостью характера, хитрость – благоразумием, гордость – чувством достоинства. Если человек эти правила примет за решительное законодательство совести, и удовлетворение им станет считать правым делом и добродетелью, тогда жизнь и поступки не по ним станет осуждать не только языком, но и чувством совести». [7]

Будучи судьей, превратная совесть совершенно теряет свое начальное, Богом положенное ей назначение и, по словам святителя Феофана, искажается в три противных наклонения. Она начинает суд переводить с себя на других, занимается самооправданием и упирается в несознательности.

По первому наклонению она становится судительницей всех вокруг. Ей до всего есть дело. Она не может спокойно пройти мимо ближнего, непременно что-нибудь подметит. От нее достается и родителям, и детям, и супругам. Не знают как угодить ей сотрудники по работе, сослужители по Церкви. Не оставит она без замечания, а то и выговора, и прихожан.

При этом «в осуждении других суд обыкновенно бывает скор, мгновенен, тогда как над самим собою он медлен, отсрочивается, а следовало бы делать наоборот. Суд о других бывает неумолимо строг, тогда как суд о себе всегда прикрывается снисходительностью». Как строго подчиненный судит о делах начальствующих, мирянин о священниках, светский или новоначальный о духовных. Как часто происходит и наоборот. Без труда и без желания разобраться, самому узнать, проверить.

Второе наклонение – самооправдание – есть общий грех почти каждого, особенно умножившийся в наше время. Человек может искренне каяться на исповеди, но не пройдет и часа, как в отношениях с ближними он будет ловко выгораживать себя. С быстротой ЭВМ он найдет причины, подвигнувшие его поступить так или иначе. Единственную причину – собственную вину – он будет обходить всеми способами.

В третьем наклонении – упорной несознательности – человек будет избегать малейшей необходимости взглянуть на себя, разобраться с собой, увидеть вину в себе, признать  свою ошибку. Будут использоваться самые разные извороты, лишь бы не меняться в привычных поступках, не трогать уже сложившегося характера, не безпокоить внутреннюю уравновешенность. Это наклонение совести особенно выражено у людей с сильно развитым эгоизмом.

Будучи мздовоздаятелем, поврежденная совесть за совершенные проступки либо не наказывает никак, либо изводит человека в самоедстве.

В первом случае «сознание своей виновности большею частью остается в мысли, не тревожа сердца, и человек часто говорит: «Виноват, ну что ж такого?» – и остается холодным зрителем своих грехов, нередко немалых. Недавнее преступление безпокоит еще сильно, а по времени оно превращается в простое напоминание; место преступления также встревоживает сильно, а вдали от него мы покойны». Во втором случае нападает на совесть неудержимый страх. Человек боится смерти, боится мытарств и частного суда, ужасается уготованной, как будто ему, геенне огненной.

Памятование о смерти, мытарствах и частном суде является необходимым настроением сердца. Но, будучи правильным по устроению, оно не подавляет человека, не угнетает, но, напротив, подвигает ревность к богоугодной жизни.

В другом случае страх нагрешить не дает человеку что-либо делать. Человек во всем начинает быть осторожным, назойливо предупредительным, до щепетильности мелочным. До болезненности и крайнего упрямства остается со своими страхами, не желая преодолевать их, переступать через них, хотя при этом будет просить о помощи, искать наставления, как быть.

В третьем случае за малейшую провинность человек будет «изъедать» себя, не находя оправдания ни в примирении с ближним, ни в беседе с духовником, ни в Таинстве покаяния или причастия. Происходит это с людьми, склонными к сильной акцентуации на себе. Это крайняя озабоченность собою, глубокое самоугодие, которое пленяет совесть, извращает ее, паразитирует на ней.

«Итак, – заключает святитель, – совесть в греховном состоянии, по законодательству, по суду и воздаянию, то сама собою неверна, то намеренно искажается ради страстей. От этого одни свободно предаются всему разливу страстей и греховной жизни, ибо, когда совесть улажена со страстями, кто вразумит? Другие живут в холодной безпечности ни худо, ни добро. У тех и у других деятельность извращена, и она пробудет такою до пробуждения совести. Иные при этом возвращаются к жизни истинной, другие, напротив, с пробуждением совести предаются отчаянию и допивают горькую чашу беззаконий, чтоб потом испивать до дна и чашу гнева Божия».[8]

Не такой пребывает совесть у человека, восстанавливающегося в благодатном общении с Богом – в Таинстве причастия, в воздержании и молитве. Сама благодать Таинства, как помазание, учит всякого, как должно поступать (ср. 1Иоан.2:27). Имей только об этом к ней обращение. И всякого, кто искренне прибегает к ней  в молитве и воздержании, руководит на всех путях жизни, тайно или явно. Тогда появляется в человеке «жажда Слова Божия, от которого обратившийся грешник не отстает, а ищет или слышать, или читать его, впивает его, питается им и все черпаемое из него превращает во глубине сердца в правила и начала и тем освящает свою совесть».[9] К этому человек прибавляет восстановление или заново устроение своей церковной жизни. Он начинает исследовать волю Божию, входить в ее содержание, глубину, чтобы следовать ей, жить по ней.

Воля Божия открывается человеку уже в который раз прежде всего в Священном Писании и трудах Святых отцов, затем в правилах, обычаях, распорядках и чинопоследованиях Церкви, затем в наставлениях и благословениях духовного наставника, крестных и кровных родителей (если последние не противятся Богу), потом в требованиях и пожеланиях старших по чину (званию) и возрасту, наконец, в событиях жизни и в действующем в них Промысле Божием. Когда же человек переживает на себе нападения со стороны развратной воли, он подавляет их в тот же час, «ибо определено ходить в воле Божией без саможаления, со всякими пожертвованиями, среди всяких озлоблений, и внутренних и внешних».[10]

При таком выправлении церковной жизни в переходный период и особенно в период воцерковления совесть, как законодатель, совершенно усваивается воле Божией, и закон Божий воцаряется в ней как ее собственный, так что у истинных христиан она уже не нуждается в постоянном прибегании к внешнему источнику закона. Она носит его уже внутри.

Как судия совесть стоит на страже богоугождения. Всякое действие греха, которое нечаянно может случиться с человеком, рождает в нем сильное и глубокое покаяние. Суд здесь всегда обращен на себя и «совершается без укрывательства, без ложного снисхождения, со всею подробностью и полнотой, касаясь не только слов и дел, но и намерений и мыслей. Избирается и сторонний судия (духовник или опытный старец, которому открывают все), который и решает дело, и которого решение принимается как решение Божие. Здесь не встретится грубого самооправдания и несознательности, ибо жизнь почти вся проводится в самоосуждении и чувствах покаяния. Такие расположения приводят мир в душу, не возмущаемый никакими здешними неприятностями, ибо виновный чувствует себя достойным всяких казней».[11]

Как воздаятель, совесть, исполненная благодати, малейшее греховное движение пресекает немедленным сокрушением. Если и приходят мучения совести, они имеют совсем иной оттенок, чем у не обращенного. «Они отрадно-умиленны, не ожесточают, не сожигают. Сокрушение духа всегда оканчивается отрадным успокоением в Боге. В этом состоянии (святые) получали непреодолимое воодушевление на дела Богоугодные. Апостол Павел дороже всего почитал свидетельство своей совести и ради его шел на все скорби. Это и есть радость о Дусе Святе, или сила, по которой можно непрестанно радоваться. Плоды такого состояния  совести суть: прежде дерзновение пред Богом, потом – живая, сильная и скорая деятельность, далее – свобода духа или неутомимость, непрестаемость труда, непреодолимость препятствиями, наконец, воля сливается с совестью и прекращается всякое внутри возстание».[12]

6. Своеволие или самоволие

В словаре В. Даля значения этих слов таковы: «произвол, самоуправство, всякое действие по необузданной воле своей, наперекор власти, порядку или закону. Делать что-либо не спросясь, в свою голову, что захотелось».

Святые отцы под этими словами подразумевают волю человека, направленную на себя. Желание и жажда Бога с грехопадением превратились в желание и жажду себе угождения. Любовь к Богу сменилась самолюбием (эгоизмом).

Воля имеет два действия – желание и стремление, которые обращены к чему-либо недостающему. Когда в движении воли человек получает или обретает то, чего не доставало, желание его воли удовлетворяется.

Прежде человеку недоставало общения с Богом. Даже пребывая с Ним, человек не насыщался, но всегда оставался в желании продолжения общения и пребывания. В самолюбии же человек обратился к себе, телесному и душевному, а через то стал испытывать недостаток вещественного (для своего тела) и чувственного (для души).

Желания и стремления человека из духовно-нравственных сделались телесно-чувственными. Возгнездившееся в духе самолюбие направило волю на желание и обретение вещей телесных и чувственных. Воля сделалась страстной и стала порождать зло. Но по природе желание зла не свойственно воле. Она его и не желает, но делает, потому что обольщается страстью и зло принимает за добро. Человек стоит во зле, полагая, что стоит в добре, в самообольщении не подозревая этого. В то же время истинное добро, то есть Самого Бога, и все, что от Бога, по тому же страстному самообольщению он принимает за зло или за несвойственное себе и отвращается от него. Так же и человек  внешне церковный, встречаясь с проявлениями и поступками, сделанными в Духе Божием, на дух их не принимает, гнушается ими, отвращается от них. Не узнает в них истинного христианства. Или, если точнее, то духом богопротивным как раз безсознательно узнает Дух Божий и потому возбраняется на Него: один раздражением, другой гнушением, небрежением, превосходством, третий подозрением, отвержением, яростью, ненавистью. Так и церковная среда может изгонять  из себя верных чад Божиих.

Воля, схваченная самолюбием, делается своевольною, становится страстною. Новые настроения, новые желания и устремления, несвойственные воле, появляются в ней. Она начинает желать, хотеть того, что противно Богу, потому сама становится страстью. Основания, начала страстей – в духе, но совершаются, воплощаются они волей. Она, повлеченная самолюбием, склоняется к предметам и действиям, по природе ей не свойственным. Теперь же воля склоняется к ним, ищет их, желает, живет ими как чем-то как будто природным ей. Хочет возвышения над всеми и над собой вчерашнею, тем и поглощается гордостью и едино с духом становится ею. Пред людьми стремится быть краше, тянется к вещам, одеждам, манерам и, поглощаясь тщеславием, становится им.           

 Воля иным образом теперь обращается с предметами и событиями. По природе, дарованной Богом, воля желает богоугождения. Поврежденная же самолюбием, она ищет этими же предметами и событиями угодить себе. Уже не слышит Бога и не ищет Его, не Ему угождает. Она поглощена потребностями тела и чувственностью, и в них воплощается. Воля противится Богу, потому что отношения с Ним умерщвляют страсти. Но самолюбие не хочет их умерщвления, так как ими живет. Человек через них осуществляет самого себя как вершину всего.

Недаром, придя в сатанинское настроение, он воскликнул: «Человек – это звучит гордо». Поэтому и воля обслуживает в нем его низшие проявления, – телесные и чувственные, – делая его их рабом. Она склоняется к предметам и действиям телесных и чувственных вожделений, пленяется ими и всею силою, ей присущею, живет ими: стремится, добывает, делает, пользуется. Страсти, как новые наклонения воли, поглощают ее. В таком состоянии она вся – сплошное своеволие.

Воля Божия в том, чтобы быть в общении с Богом. Воля самолюбивого человека начинает жалеть время. Потратить его на себя – хорошо. Потратить на Бога – жалко.

Воля Божия в том, чтобы служить ближним. Воля самолюбивого человека и здесь наполняется жалостью к себе, сжимается, скупится. Не хочется им уделять время и внимание, а хочется заняться приятным себе.

Воля Божия в том, чтобы поститься. Воля самолюбивого человека обслуживает плоть и потому бережется поста или послабляет его.

И так во всем. Человек может сознавать или не сознавать этого, но своеволие будет невидимо для него (но очень видимо для окружающих) склонять его в такой порядок и образ жизни, где дела плоти и чувственности поставлены на первый план, а дела духовные и нравственные – на второй, третий, а то и десятый план. По отношению к ним человек живет по остаточному механизму. А в переходный период, от оглашения к воцерковлению, это становится весьма очевидным.

В это время и который уже раз открывается, какими страстями живет человек. Святые отцы выделяют восемь главных страстей. Обычно в этот период все они присутствуют,  но мера каждой из них различна. Все они порождение самолюбия (самости, как говорит святитель Феофан), и по духу одно с ним, а  различаются в людях в зависимости от пола, возраста, состояния.      

В различных сочетаниях страсти иногда усиливают, а иногда ограничивают друг друга. От этого человек замечает в себе кажущиеся добродетели и тем начинает обольщать себя. На самом деле самость, оставив одну страсть, предается другой. А человеку чудится, что он одолел ее, и, живя превосходством, весь довольствуется собою, как подвижником.

У каждой страсти есть свой круг предметов, которыми она удовлетворяется. Человек, считая их благом для себя, в тот или иной период жизни живет ими, как своей конечной целью. При долгом обращении с предметами страсти человек повреждается и  в своем мировоззрении. В уме его поселяются мысли, не свойственные его природе. Так, многие носят в себе мысль, что они хорошие. Отсюда почти всегда обижаются на сделанные замечания или тяжело их переживают. Не желают соглашаться с указанием на недостатки, ищут в себе механизм, чтобы не принять, отряхнуться, отделаться от обличения.

Почти все люди в наше время носят в себе мысль, что наслаждения естественны, что без них нельзя. Более того, созданы целые теории наслаждений, где они поставлены в центр и важнейший смысл жизни.

При этом у наслаждения есть «подружки» – разсеянность и ветреность, которые не дают человеку остановиться и разобраться в себе. К тому же живущие наслаждениями обычно имеют склонение к различной степени безпечности.

Свои установки у сребролюбия: «время – деньги»; «достаток – признак хорошей жизни»; «бедный – не человек»; «копить – значит жить и на черный день немного отложить».

Множество установок у чревоугодия: «в здоровом теле – здоровый дух» (здоровый в смысле большой, т.е. дух самолюбия); «не поешь – не поспишь»; «без мяса нельзя выжить»; «сладость – моя слабость»; «чай, кофе повышают умственную работоспособность» (то есть встряхивают помраченный страстями ум); «если не покурю, то не смогу нормально работать».

У гордости: «горжусь своими детьми, мужем, женой, своею школой, институтом, своим делом, страной, своим народом»; «не погордишься не порадуешься»; «горжусь машиной, домом, мебелью, своими медалями, грамотой, знаком почета»; «гордиться не зазорно». Честолюбием поднимался социализм, выводилась страна в лучшую в мире державу. На честолюбивом «ура!» строился БАМ, поднималась целина, создавалась героика будней и подвига.

Сегодня активно внедряются установки, узаконивающие страсти блуда, гнева (жестокости) и наживы.

Страсти или худые настроения воли вместе с установками создают в человеке непроницаемую броню, покров и ограду, которые не пропускают благодать Божию к сердцу, делая его недоступным для нее. Так что ни Слово Божие проникнуть вглубь души не может, ни Таинство не может послужить спасению, ни молитвы – утеплиться Духом Божиим. Человек молится, но Духа не имеет. Не в Бога молится. Поэтому Святитель Феофан замечает: «Ни один из обладаемых страстями не считает себя худым, не видит нужды в исправлении, не видит, что исправлять».

Крайнее состояние человека, обуреваемого самолюбием, явили большевики и иже с ними. Так, во время кровавых гонений на Церковь в 1937 году в селе Перхово Тверской области местные власти в лице председателя и секретаря сельсовета написали в НКВД жалобу на священника. Они обвиняли его в том, что он «затягивает службы и продолжительно проповедует, часто обращается к прихожанам с призывом, чтобы они вели себя благолепно, не ходили по храму и не разговаривали во время богослужения. Он призывал верующих родителей, чтобы те обязательно водили детей в храм, и чтобы все, и взрослые и дети, носили кресты и никогда их не снимали, и в большие праздники и в воскресные дни посещали церковь. Все эти действия Цветкова (фамилия священника) были направлены на подрыв колхозов и свержение советской власти. Дальнейшая работа Цветкова, как врага народа, не допустима. Цветков должен быть изолирован от масс, как враг народа, опасный элемент».[13] И это все было предъявлено со всей серьезностью и чувством собственной правоты. Исполненные ревности, преданные в своем сознании идеям большевизма, эти люди были схвачены духом гордости и по этой страсти уже ничего истинно доброго не распознавали. Напротив,  восставали до крайности против Бога и всего Божьего.

Восстановление воли в ее первозданные свойства –важнейший труд, который и нужно положить всякому, кто действительно ищет воцерковления.

Над чем же необходимо трудиться? Нужны правильные расположения и деятельность воли. Остановимся подробнее на каждом из них.

Важнейшими расположениями воли, которые выделяет святитель Феофан, являются самоотвержение и ревность о том, чтобы всегда быть с Богом.[14]

Самоотвержение – отрицание самолюбия. Оно ставит ни во что все преимущества: временные, телесные, внешние. И  дело не в том, чтобы отвергнуться вещей, тех или иных условий жизни, но, чтобы вынуть из них сердце, не иметь зависимости от них. «Не богат – не сердись». «Будешь богат – будешь и скуп». «Богатство вода – пришла и ушла». «Не от скудости скупость вышла». «Бог дал, Бог взял». «Все от Бога». «Не жить приданным, а жить богоданным».

Отвержение самолюбия обретает человеку много плодов. Так, вместо гордости к самоотверженному приходит смирение. Это приписывание всего доброго не себе, но Богу; не иметь и не искать никакого преимущества перед другими, других ставить выше себя.

Вместо скупости у самоотверженного обретается безкорыстие и нестяжательность. Он ничто не называет своим, но все Божиим. Все, что у него, он считает врученным ему только на время. Он не земного ищет, а ожидает Отечества Небесного.

Вместо похотей и развлечений у самоотверженного – самоумерщвление и гнев на себя. Обратившийся к Богу соблюдает воздержание и готов мучить себя голодом, лишением сна, изнурительным трудом; рад, когда оскорбят или нанесут побои, ненасытен бывает в самоозлоблениях.

Вкусивший Бога не захочет ничего, кроме Бога. Отсюда истинное самоотвержение рождает и постоянство Богообщения. В движении к этому человек трудится в самопротивлении и самопринуждении, т.е. противится себе во зле и склоняет себя к добру. Достигается это постоянством упражнений в погашении зла и преобразовании деятельности сил души на добро.

Не вдруг истребляется зло. Отсюда нужно выработать бдительность, трезвение, чтобы не пропустить в себя и в себе чего-нибудь пагубного, не увлечься им и не упасть. Отсюда необходимость воспитывать в себе постоянное напряжение сил и преодоление всякого послабления. Борьбу, трезвение и напряжение сил без всякого послабления святитель называет первоначальными действиями, без которых невозможно истинное воцерковление.

Второе расположение воли – ревность всегда быть с Богом. Им человек всегда действует пред лицом Божиим, к Богу прикован вниманием своим. В нем искреннее усердие следовать воле Божией. Ему свойственна печаль по Богу.

Два эти расположения воли, самоотвержение и ревность, поддерживают друг друга. В них и нужно упражняться.

Теперь выделим три деятельности воли. Это выбор, решимость и само дело.

Выбор. У одного все предметы, к которым он устремляется – это предметы страстей. Объядения, развлечения, множество интересов, люди, вещи, предметы быта одно дороже другого, предметы отличия, честолюбия, тщеславия, предметы комфорта, удобства и прочее.

У другого все намерения устремляются к Богоугождению. Он не только следует воле Божией, но и наперекор своим страстям выбирает такие действия и заставляет себя в них встать, чтобы через них приучить себя к жизни по образу и духу Церкви.

Решимость – внутренний, мгновенный акт воли, измеряемый непоколебимостью желания, а не длительностью или направлением. Здесь только нужно знать о некоторых тонкостях. Так прежде решимости, т.е. действия воли, необходимо предварительное склонение сердца к предмету или действию. В одних случаях это склонение уже есть и порою настолько сильное, что особого усилия решимости не требуется, чтобы от намерения перейти к делу. В других сердце нужно долго склонять, как бы уговаривать, чтобы оно хотя бы как-то расположилось к желаемому. Если этого не сделать и решимостью воли сразу поставить себя в исполнение нужного, можно привести его в болезненное состояние, сорвать его. Опыт показывает, что покорность и гибкость сердца, приобретаются продолжительными потовыми трудами.

Другая тонкость в том, что решимость определяется не мерой предшествующего желания, не жаром сердца даже, то есть не кипучестью одной силы – воли или сердца, а всецело твердостью духа. У кого мера желания порождает и равную ей надежду, у того при возбуждении желания возникает чувство, что задуманное уже в руках. При этом дело будет совершаться, сколько с жадностью, столько же и с самоуверенностью.

У другого будет разумный подход к делу, неспешность, степенность даже, с ожиданием препятствий и опасностей, разных искушений, без самонадеянности и в ожидании помощи единственно от благословения Бога. Решимость есть акт мгновенный, внутренний, но имеет разные степени силы и твердости. Для твердости необходимо иметь целость духа. Только в этом случае решимость будет непоколебимой, мужественной, ответственной.

Дело – естественный плод выбора и решимости. И здесь мы увидим среди людей большую разность. Одни в делах не задумываются, чем пользоваться – законным или незаконным, другие – только законным. Одни прибегают к хитрости, другой действует всегда открыто и искренно; у одного все внимание к внешнему, у другого – к внутреннему; у одного политика, у другого духовная мудрость; один отстаивает себя, другой Славу Божию; у одного средства исполнения дела только очевидные, видимые, у другого таинственные, внушаемые верою; один страшлив, сомнителен, другой упованием ходит.

Дела могут различаться и по целям, средствам и характеру. У одного это удовлетворение страстей, у другого – дела спасения; один страдает при этом отлагательством, другой неудержим в рвении; один дела делает внешне, другой влагает в них сердце. У первого дела только на вид, у второго они основательные и плодовитые. Отсюда и результаты разные. У одного с началом дела прекращается радость и веселье, у другого она здесь только и начинается. У одного дело укореняет страсти, у другого укрепляет намерение, не связывая свободы. У одного дело приносит только внешнее одобрение с внутренним стыдом, у другого во вне нередко неприятности с одобрением внутренним; у одного хорошие следствия усвояются себе, худые – другим, у другого наоборот, худые приписываются себе, хорошие – другим. Один за неуспешность рвет на себе волосы, другой все предает Богу, от Которого и ожидает все.