Обретение семьей православного уклада

 Священник Анатолий Гармаев

Обретение семьей православного уклада

 

В семье, значит в Церкви

 

Блажен, кто в жизни скоротечной

Не позабудет об одном,

Что на земле для жизни вечной

На небе надо строить дом!

 

К вдовицам, нищенкам вниманье,

Молитва, вера, Божий храм,

Любовь, смиренье, покаянье

Построить дом помогут нам!

                 Игумен Роман (Загребнев)[1]

 глава первая

 Стяжание благодати православной семьей

Церковное стяжание – Божье.[2]

Православная семья воспитывается церковью.

Говоря о принадлежности благочестивой семьи к Церкви, можно, как епископ Вассарион, отметить сходные черты ее устроения с богослужением, совершающимся в храме.

Приходя в храм, мы, прежде всего, прикладываемся к иконам и целуем их. Таким же образом между супругами совершается целование, которое является церковным приветствием, идущим еще от самих апостолов. При этом простое житейское приветствие, служа выражением вежливости или почитания, остается молитвенным приветствием о Господе. В этом его основное отличие от всякого иного привечания.

Обычай приветствовать друг друга целованием несет в себе целомудренную чистоту и естество. Там же, где к христианскому, а значит и молитвенному благословению, совершаемому церковными людьми в целовании, начинает примешиваться какая-либо чувственность, там оно начинает омрачаться. Поэтому даже супружеское приветствие в виде целования также имеет характер молитвенный ко благословению друг друга. И оно совершается о Господе. Например, когда священник благословляет мужчину, он приветствует его еще и целованием. А сестре, женщине, подает только благословение, лишь в праздничные дни, когда сердце исполнено духовной радости, подается целование. По этой причине когда в Пасхальные дни мы приветствуем друг друга целованием, то к нему не должна примешиваться какая-либо чувственность.

В супружеских отношениях священник тоже приветствует свою супругу целованием, благословляя ее, ибо матушка относится к нему как к священнику и потому, как и всякая женщина, благословляется у мужа своего, испрашивая тем самым священническое благословение на день. Необходимо блюсти целомудренный характер целования – примешивание чувственности является омрачением этого целования.

Как храм преимущественное место молитвы, и молитвы в нем творятся благодарственные, хвалебные, просительные или покаянные, так и дома совершаются утренние и вечерние молитвы, которыми супруги освящают все дневное и ночное жительство, равно освящающие или завершающие трапезы. А кроме того, те сугубые молитвы, которые возникают по различным нуждам в доме. Потому что «Утром Бог и вечером Бог, а в полдень да в полночь никто же, кроме Его».[3] Так, например, совместное чтение акафиста в дни радостных праздников, чтение канонов, когда болеет кто-либо или испрашивание сугубого благословения Божьего на какие-то важные события в доме. И тогда дополнительно читаются либо акафисты, либо каноны тем или иным святым. Так семья в целом испрашивает содействия Божьего в исполнении малых и больших домашних дел.

Молитва творится согласно церковным обычаям, связанным с окроплением и освящением дома. Внесение двенадцати Евангелий на страстной Седмице тоже есть особенный молитвенный обычай, равно как и возжигание лампады. Прежде чем возжечь лампаду, следует кратко совершить молитву на принятие просфоры и святой воды.

Молитва пронизывает все события в жизни православной семьи. Она освящает их, не говоря уже о том, что супруг и супруга ищут совершиться в молитвенном отношении друг к другу. Одно дело, когда мы с чисто человеческим чувством обращаемся друг к другу, совсем другое, когда в этом чувстве нам содействует благодать Божия. Тогда чувство человеческое освящается, преображается содействующей благодатью и ведется действительно церковная жизнь, а значит и добродетельный образ или же Христов характер чувствования совершается именно там, где чувство живо и освящено благодатью.

Ищите верой содействие благодати Божией.

Конечно, к такой высоте, к такому строю своих чувствований и действий воли или же действий сознания человек приходит многими годами церковной жизни и, особенно, многими скорбями и искушениями. Пройти сквозь любую скорбь по-Божьи можно только содействием Бога. Всегда надо помнить, что «Кого Бог любит, того и наказует».[4]

В противном случае в скорбных обстоятельствах и вражьих искушениях ты будешь реагировать своим падшим естеством, впадать в каприз либо уныние, упрямство, даже противление гордостью. Решение твоих скорбных обстоятельств или же различных искушений будет исполнено земным образом и не послужит твоему спасению, потому что ты в скорби и искушении не получишь благодатную помощь. Испытавший единожды свою немощь перед скорбями или же искушениями – внешними или внутренними, когда страсть восстает на тебя и начинает силою захватывать в свою власть, и ты ничего не можешь с нею поделать, или когда враг входит внутрь и силою восстает через страсть властью своею вражьей так, что ты не в силах ничего с этим сделать, ты познаешь все это перед страстным навыком или же страстною привычкою, которая оказывается в какой-то момент попускаема Богом. Вот тогда ты обращаешься к Богу со словами: «Господи, помилуй мя!»

Так же и человек, имеющий какой-то достаток, идет в работники к другим богатым и выполняет некоторую работу, желая к этому достатку что-либо прибавить, получает соответствующую мзду, зарплату. Он потрудился, и если хозяин ему выплачивает меньше положенного или же совсем ничего не выплачивает, испытывает возмущение и требует ответную мзду, потому что ее заработал. Нищий же, который не в состоянии нигде заработать потому что не имеет возможности где-либо устроиться, либо настолько болезнен и слаб, что потрудиться не способен, может рассчитывать только на милостыню. И неудивительно, что он обращается ко всем людям и просит милости и подаяния.

Обращение «Помилуй мя» может происходить только от нищего в силах, то есть от того, кто действительно никаких сил, навыков для преодоления страсти греха не имеет, либо очень силен враг, который в нем восстает. Ему остается просить одно единственное: «Господи, подай помощь Твою и помилуй мя, но я Тебе в ответ ничего дать не могу, ничем содействовать не могу, у меня единственное желание – избавиться от этого искушения или от этой скорби, пройти сквозь нее и пребывать с Тобою, Господи. Ибо в этих скорбях и искушениях, когда во мне восстает мое падшее естество, я Тебя теряю, сокровище мое, но обрести своими трудами не могу, у меня нет сил на свои труды, поэтому остается единственное – «Господи, помилуй мя!» Вот это и есть нищета духа, когда нет возможности потрудиться Богу, остается только одно – желание отвратиться от греха и возопить к Богу: «Помилуй мя!»

Переживая полную нищету и немощь свою, человек неожиданно испытывает на себе реальную близость Бога и Его помощь. Ибо «Сила Господня в немощи совершается».[5] Опыт этой помощи и близости приводит к тому, что он всякую работу начинает исполнять при содействии благодати Божией, ищет, хочет этого, испытал сладость, удивительную полноту и истинность чувств, освящаемых благодатью.

И поэтому в супружеских отношениях, где часто возникают различные искушения, особенно важно быть в содействии благодати Божией. Тогда-то содействие благодати и начинает очищать свойства души, высвобождать добродетельный образ, а человек постепенно обретается в добродетели. Без содействующей благодати Божией не может существовать никакая добродетель. Любовь, которую супруги испытывают на пороге свадьбы, венчания, а потом в первые месяцы и даже годы жизни, все равно, остается предваряющей, тем предобразом, который, в действительности, еще не есть добродетель, так как в значительной степени искажен, помрачен в сторону падшую, чувственную.

Образ благодатных отношений – единение в Боге.

Мы знаем немало семей, которые вне церкви живут как вообще не верующие, но достаточно любящие друг друга. Будучи социальным педагогом, я принимал участие в подготовке праздников семьи в микрорайоне. На эти праздники мы приглашали тех, чей супружеский стаж был равен пятнадцати, двадцати пяти и пятидесяти годам, когда принято отмечать бронзовую, серебряную и золотую свадьбы. Помню, в один год в микрорайоне было пять золотых свадеб, которые праздновали удивительно дружные пары. Тогда я только-только вступал в жизнь церковную, поэтому духовного образа не видел и вообще не знал. Приходя в дома юбиляров, я еще не ведал, что есть благодатный характер отношений, но то, что я почувствовал и пережил в их доме, было близко к этому. Прежде всего, это мир, удивительное единение между супругами. Они с полуслова понимали друг друга, и сразу все начинало совершаться, исполняться и делаться.

Я отметил даже некоторое сходство характеров. Манеры мужа увидел у жены и наоборот. Более того, мимика, даже черты лица были в некоторой мере схожи. Единодушие жизни приводило к единению во всех свойствах их телесного и душевного. Но, тем не менее, даже при такой умиротворенности и при таком благоденствии, добронравии, они были люди неверующие. Там же, где мы говорили о церковной семье, в которой присутствует молитва, освящающая все, ибо молитва есть отношение к Богу по-живому, там Господь содействует благоденствию и преобразует чувства человеческие, поэтому отношения между супругами имеют более нравственный характер, достигнутый трудом богообщения.

Всякое чувствование должно быть благодатно освященным. Там, где оно однажды пережито, а потом еще и еще раз испрошено у Бога, приходит понимание, что жизнь, в действительности, совершается именно в этих благодатно освященных чувствах. Потерявшие благодатное освящение приобретают жизнь блеклую, сумеречную.

Молитва присутствует как в храме, так и в семье. Особенно она важна, когда появляются дети. Тогда она освящает всяческое отношение с ребенком. Не освященное чувствование к дитя побуждает в ребенке чисто душевный характер отношений. И только в семье, где родительские чувства действительно побуждаются благодатью, отношения с ребенком получают характер церковный. Всякое обращение родителя к Богу освящает дитя в его детских чувствованиях. Освящение это подается через родительскую благодатность.

Более того, мы видим, что в семье нецерковной все чувства и обращения относятся друг к другу. В семье же церковной все обращения друг ко другу соотносятся о Боге, и поэтому представление святых отцов или отцов Церкви о семье – это двое, обращенные ко Господу. А семья нецерковная – двое, обращенные друг ко другу. Обращенность к Богу и составляет характер супружеской жизни, отличающий церковную семью, их отношения совершаются о Боге, а не прямо о ближних. Ближним-то человек становится именно в Боге. Ибо то есть заповедь Божия. Человек относится к другому человеку как к любимому чаду Божию. Он не может его оскорбить, потому что он оскорбит чадо Божие, которое становится ближним. Например, известно, что в мальчишеской среде сына капитана милиции никто не трогает, потому что знают – будут иметь дело с отцом. Это почитание к сыну происходит не потому, что его чтят, а потому, что боятся отца. Также не трогают близких или же любимых людей некого высокого начальника и, наоборот, выказывают им всяческое расположение и попечение.

Всякий, чувствующий Бога, как верховное начальство свое, не тронет любого, кого Бог любит. Но Господь любит всякого. Если две сестры между собой о Боге живут, то, тем более, о Боге живут супруги. И потому супруг ничем не может досадить своей жене, ибо она любима Богом. Но если он любит Бога, то он все исполнит для Бога по отношению к супруге своей. Равно как и супруга ни в чем не искусит мужа своего, так как в этом случае она огорчит Бога. Господь хочет, чтобы супругам всегда было радостно и благостно жить на земле. Любя Бога своего, мы, конечно же, для супруга своего сделаем все, что Бог для него хочет. Но так как исполнить то, что Бог хочет, самим невозможно, отсюда и молитва, и потребность быть в содействии Бога в обращениях и отношениях с ближними.

И только там, где это содействие начинает реально совершаться в чувствованиях, там мы действительно слышим, что в отношении с ближними Богу угождаем. Поэтому супружеская жизнь – это жизнь именно Церкви, она совершается Самим Господом при действии обоих супругов.

Там же, где нет отношений супругов, ищущих Божьего содействия, там нет и Церкви, как нет и благословленной семьи. Семья может внешне исполнять все церковные обычаи: ходить на службу, участвовать в Таинствах, молиться дома, но содействия Божьего в отношении к Богу не искать. Такая семья Церкви реально не принадлежит.

Особенности нынешнего времени таковы, что, фактически, большинство супружеских церковных семей являются церковными только внешне. Многие даже не подозревают, что есть чувствования, облагоденствованные Богом.

Послушание, смирение, благоразумие – важнейшие духовные делания.

Через что же и каким образом семья может обрестись в этих чувствованиях?

Когда человек подчинится Господу, он может ощутить на себе Его благодатный отклик, участие Бога в нем. Такое подчинение Богу в Церкви называется послушанием, которое характерно только для церковных людей. В народе говорят: «Послушание паче поста и молитвы».[6]

Нецерковный человек послушания не ведает, ибо послушание есть всегда испытанное на себе действие Бога, а у человека неверующего подчинения быть не может, потому что Господь физическим образом не присутствует на земле, а физическое проявление требований своих совершает через людей.

Так, в православной семье жена послушается мужу, а муж – жене, ибо каждый их них ищет воли Божией, которая может совершиться через супруга. Ведь их всего двое – муж и жена. Соответственно, реальная воля Божия совершается по отношению к мужу через жену, а по отношению к жене – через мужа.

Ищущие воли Божией всегда вслушиваются в речения ближнего. Когда говорит жена, муж своим благоразумением вслушивается, ежели благоразумие подсказывает ему, что ее слова не противны воле Божией и действительно устрояют события жизни, он вслушивается в них, как в волеизъявление Божие и пребывает в послушании жены. Таким же образом и жена, ищущая воли Божией, получает ее через мужа и потому находится благоразумением своим в повелении мужа.

Как же обрести это благоразумие? Оказывается, благоразумие, которое распознает волю Божию в словах или действиях ближнего, есть разумение, совершаемое благостью Божией, а значит, содействующею благодатью.

Из учения Святых отцов о добродетелях мы знаем, что изначально благодать стяжается одной только добродетелью, а уже по ней стяжается всеми остальными. И без этой первичной добродетели не может быть ни одной другой. Что это за добродетель? Смирение. Смирением стяжается благоразумие. Любящие Бога супруги ищут совершаться в благоразумии и смирении. В смирении научаются. Но мы видим, когда супружеская пара образуется, и это люди достаточно страстные, чувственные, своехарактерные, самоугодные, самолюбивые, то их супружеские отношения выливаются в самые различные неприятия друг друга. Господь попускает им, чтобы они научились смирению. Смиряясь, может быть, даже и перед падшим естеством ближнего своего, человек смиряется и перед Богом. Верующий всегда смиряется перед Богом, попускающим в данный момент какую-нибудь ошибку ближнего, а не перед повелительностью, капризностью, обидчивостью и прочими падшими проявлениями, которые супруги выказывают во множестве, когда двери их собственной квартиры закрываются от посторонних взоров.

Все боятся осуждения окружающих, поэтому стараются соблюдать нормы, принятые в обществе. Но, привыкнув друг к другу, наедине перестают заботиться о приличиях, тем более, что приходит чувство власти над супругой или супругом, которое постепенно перерастает в чувство собственности, мнением которой не дорожат, а помыкают как хотят. Поэтому в супружеских отношениях все падшее нутро разверзается и проявляется во всей своей «красе». Порой приходится смиряться перед такими проявлениями, о существовании которых, пока ходили как жених и невеста, даже не подозревали. Мало того, супруг или супруга, обнаружив в себе эти качества, ужасаются, потому что до женитьбы были какие-то начатки, следы отрицательных проявлений, но не до такой же степени!? Что это? Вновь приобретенное в годы супружества? Нет. Оказывается, все это было раньше, но прикрывалось страхом перед мнением родителей и окружающих людей. И поэтому подавлялось нормами поведения. А теперь в супружестве все это явилось в том неприглядном виде, в каком оно есть.

В другом случае ради очищения от падшего естества Господь благодатью Своею попускает или же извергает из человека его дрянность. Всякое противное Богу не может сосуществовать рядом с благодатью. Если человек причащается, то дрянность, с которой он согласен и сочетан, восстает против Бога и вызывает в самом человеке бурю, возникающую в нем после благодатных касаний Божиих.

Мы можем пережить это отчасти при недостаточном причащении, когда не отверглись тех или иных грехов в таинстве покаяния и не освободились от них, но знаем их в себе и волею своею сочетаны с ними. Более того, будучи неочищенными, идем причащаться. И тогда действие благодати вызывает ропот этих падших свойств. А так как мы сочетаны этим свойством с собою, то чувствуем, что ропщем.

Ропот поднимается не на самого себя или Бога, а на ближних своих, мы раздражаемся на супруга или супругу, легко обижаемся, взрываемся, начинаем проявлять самовластие над ними. Господь попускает целыми периодами подобные явления ради очищения от них. Поэтому смирение составляет важнейшее делание духовное, которое необходимо в супружеской жизни.

По смирению освящается разум, содействующий благоразумию и мы можем распознать благоразумие, волею Божию совершающееся в супруге.

По ступеням единения.

Молитвенные отношения в доме друг перед другом совершаются как бы в две ступени. И на обеих ступенях мы испытываем волю Божию по отношению к нам.

На первой ступени она попускает различные греховные проявления супругов. И от них требуется смирение. На второй воля Божия присутствует в действиях и словах супруга или супруги и содержательно совершается по отношению к ним. Распознать содержательную волю Божию, произносимую мужем или женою, позволяет благоразумие. Поэтому на первой ступени мы смирением обретаем благодать Божию. По благодати стяжаем благоразумие. И тогда на второй ступени отношений с супругом уже распознаем волю Божию, совершающуюся в его словах или действиях.

Труд обретения божественного благоговения и составляет центральное внутреннее делание, совершаемое супругами в семейной жизни. И это их единит. Если они в этом согласны, то через это пребывают в доме, и тогда они – Церковь. И чем сильнее участие Божие в них проявляется, тем более они – Церковь. Все больше сторон их души совершаются, освящаемые благодатью, и все меньше падшего естества руководит их отношениями. Там, где благодать совершает чувствование, естественно, и поступки становятся благочестивыми, и семья обретается благочестивой по характеру своего жительства.

Духовные утешения на пути воцерковления.

В храме Божием всегда читается Евангелие и Апостол. Точно так же и в домашнем жительстве оба супруга обращаются к Евангелию и Апостолу как к воле Божией. Мало того, церковным людям, имеющим как минимум десять лет жизни в Церкви, требуется обращаться за толкованием Евангелия к святым отцам.

Поэтому в воскресные дни, которые должны быть отданы Богу, одним из любимых занятий супругов должно стать чтение тех или иных трудов святых отцов. Бывает так, что один любит читать одно, другой – другое, а затем они делятся тем, что прочитали. Делается это из желания доставить радость ближнему от обретенного откровения Божия. В другие дни недели это почти невозможно по причине занятости. Однако, если в душе есть желание порадовать ближнего прочитанной книгой или же вместе прочитать ее, то находится время и почитать, и побеседовать.

Чем больше семья принадлежит Церкви, тем чаще предметом их рассуждений, разговоров становятся божественные темы: явление Бога в земных событиях, чудеса, совершающиеся с теми или иными людьми по Его волеизъявлению.

Если в мире нецерковном зачастую самым приятным занятием становится перемывание косточек знакомым, то любимым предметом разговоров церковных супругов является божественная тематика. Происходит это по любви, а не по сознательному стремлению воцерковить супруга или супругу.

В храме да еще в семье, где есть дети, непременно должны проводиться занятия с детьми по Евангелию, Апостолу, деяниям святых отцов, чтение житийной литературы. Более того, вкусивший радости чтения от житий, церковный человек, естественно, обращается к этим книгам. И время от времени с великой жадностью вчитывается в них. Современная светская семья любит припасть к телевизору и усладиться в страстях. Церковная же семья любит читать жития, тем паче, выбор житийной литературы достаточно широкий, начиная от аскетических житий Дмитрия Ростовского, например, и вплоть до душевных, более легких для восприятия, появившихся в конце девятнадцатого–начале двадцатого веков. Например, «Отца Арсения». Написанные вполне современным, доступным для нас языком они имеют достаточно благодатный характер.

В семье церковной естественна любовь к псалмам. Нередко жену можно застать за мытьем посуды, приготовлением пищи или стиркой белья, поющей псалмы. Случается, что и муж поет то же. Супруги испытывают единение не только когда молятся и в молитвенном предстоянии перед иконами враспев совершают свое молитвенное обращение, но и в обычные минуты духовных утешений, когда вместе поют псалмы. Такое распевание обретается по мере воцерковления.

Маловоцерковленному человеку такое сидение вдвоем на диване и распевание псалмов может показаться несколько странным. А почему? Потому, что его душа не живет этим. Она живет, в основном, различными чувственными услаждениями. Хотя, с другой стороны, если мы возьмем для примера студенческую жизнь, то увидим, что молодежь охотно поет под гитару, собравшись в лесу у костра, в общежитии за столом, в кругу друзей. Это доставляет им услаждение и радость. Таким же образом и молодые нецерковные супруги, пребывая в мирности и согласии, нередко поют песни современных композиторов или бардов, которые им нравятся. Паче и семья церковная, пробуждающаяся к любви в духовных песнопениях, конечно же, испытывает радость, когда совместно поет.

Хорошо, когда песнопение дополняется музыкальным сопровождением. Если мы обратимся к Ветхому Завету, то увидим, что все молитвословие совершалось под звуки гуслей. Царь Давид пел в сопровождении гуслей и тимпанов, и потому такого категорического возбранения на это нет. Лишь бы не было ритмики, возбуждающей чувственность человека. Если это будет музыка, которая соответствует мелодичности псалмов или духовных песен, то это очень украшает домашнюю жизнь, и поэтому музыкальное искусство было бы полезно современникам. Епископ Вассарион говорил, что полезно употреблять как на служении Богу, так и в домашнем обращении друг со другом пение, музыку. Вернее, как употреблял их на служении Богу царь Давид.

Сила отцовского поучения.

В богослужении присутствует пасторское поучение и наставление в виде проповеди. Так и в семье обязанность отеческого наставления, поучения лежит на муже, особенно, когда появляются дети. Воспитание детей необходимо совершать и словесно, и это – важнейшая обязанность отца семейства.

Дети до 7 лет преимущественно пребывают в попечении материнском, и в этом смысле поучительные наставления матери в жизни детей занимают немалое место, зачастую преимуществующее перед отцовскими. Но, даже при этом, важность отцовского наставления, поучения остается главенствующей. Это главенство происходит, прежде всего, оттого, что благочестивое внимание матери к отцу и постоянное направление детей к этим поучениям во многом помогают детям обрести правильные отношения с отцом.

Отцовское поучение основано на его собственных заботах и попечении о детях. Отсюда живое участие в них. Дети слышат и наполняют жизнью всякое отцовское наставление. И где оно произносится формально, без души, где участие в себе дети не слышат, там все пропускается мимо, а во время самого наставления дети маются и скучают, думая о том, как бы скорее убежать из-под опеки отца. И, наоборот, где в отце есть любовь и попечение о ребенке, там дети способны часами пребывать с родителем, слушая его рассказы, поучения, задавая массу вопросов.

Известно, что детство – это время, когда нравственное чувство особенно сильно, а духовное единение и взаимная любовь являются главенствующим в жизни. Если это отсутствует в отце, то дети начинают тяготиться отношениями с отцом, хотя он при этом может быть достаточно мудрым и много знающим человеком. Однако, всякое многознание, не окропленное его участием в детях, становится для них в скором времени сухим, скучным и даже тягостным. Сила отцовского влияния в поучениях, которые есть его собственное попечение о детях. Поэтому «Не тот отец, мать, кто родил, а тот, кто вспоил, вскормил, да добру научил».[7]

И, наконец, третья сила отцовского влияния на детей в поучении заключается в его благодатном дыхании. Для церковного родителя естественно искать содействия Божия во всяком обращении с детьми или с женою. И поэтому он ищет не просто от себя сказать, но в содействии Божием, а потому в своем духовном нестроении всегда ищет пребыть едино с Богом, внутренне всегда благословляется у Бога: «Господи, благослови» или «Господи, помилуй нас». А в этом смиренном расположении к Богу начинает говорить. И тогда уже Господь дает ему слово, интонацию, дыхание, животворит жаждущую потребу детей или жены. А ведь «Отцовским умом жить деткам, а отцовскими деньгами не жить».[8]

Благоразумие – достояние жены.

Имеет ли возможность и право жена поучать мужа своего?

В вопросах благочестия не только имеет, но и обязана совершать благоразумное руководство мужем, ежели он пребывает в отвращении воли Божией. На сегодняшний день преимущественно в церковных семьях как раз жены благоразумные, благочестивые, а мужья часто отвращающиеся от Бога, живущие своими страстями и ложно исповедующие Христа в своих поступках и поведении. Как-то на рождественских чтениях отец Алексий Умицкий говорил, что сегодня сильно распространена имитация церковной жизни, которая совершается не только в детях под давлением родителей, но и во взрослых церковных неофитах под действием их сознания, жаждущего церковной жизни, но совершенно не ведающего церковного характера. А так как собственного самодовольства хватает, то полагают, будто бы знания, почерпнутые в книгах, это и есть характер благочестия. У них нет никакого желания встречаться с истинно благочестивыми людьми и от них напитываться опыта.

Поэтому даже отправляющиеся в паломническую поездку к святым местам не жаждут встреч с церковными людьми, а ищут встреч со святым угодником Божиим, припадают к мощам, к святыням данной местности, что естественно и необходимо, но при этом совершенно игнорируют встречи с живыми церковными людьми, которые дарует им Господь.

А раз потребности в реальном общении с живым преданием Церкви сегодняшний неофит практически не имеет, то отсюда часто возникает, что образа благочестия вживую мы почти не ведаем, а имеем о нем некое представление, составленное из книг, которое пытаемся на себя примерить. И начинается имитация церковной жизни.

Женщине в большей мере дано испытывать скорби при всякой неправедности или лжи церковной жизни. Поэтому она раньше мужа реагирует на всякую примитивизацию церковной жизни или же просто извращение ее, поэтому нередко в современных церковных семьях жены имеют больше благоразумия, нежели мужья. Мужчина по причине своего надмения и гордости, вытекающего из светского образования, фактически, благоразумия не имеет. Связано это еще и с неофитным состоянием, находясь в котором, мы не стремимся стяжать благоразумие. Много знаем о смирении, но реально следовать ему мало кто из нас старается.

Более того, вкуса к исполнению смирения никто не имеет. Как только начинаем осознавать, что это необходимо, приобретается начальный опыт смирения, к которому постоянно понуждаем себя. И там, где муж начинает этот труд над собою, появляется обретаемое благоразумие. Он обнаруживает, что в первые пять-десять лет их неофитного супружества жена сильно опередила его в приобретении смирения. Многим мужьям это становится нестерпимо, потому что в книжках он вычитал, что муж – это глава. Какой же он глава, когда у него не Христос в сердце, а его самомнение, самонадмение да самодурство, которые он, начитавшись книжек, полагает как освященное благоденствие и руководство, исходящие от него. Поэтому жене приходится часто взывать к его благоразумию и увещевать.

Для отрезвления такого мужа приходится проводить огромную работу. Иногда его просто направляют в какую-нибудь секту, где он может убедиться в своей неправоте. Когда наш православный увидит там самодурство, совершаемое как в общине, так и в семьях, тогда он отрезвляется и приходит домой смиренным как овечка. И жена может им руководить.

Конечно, не ко всякой жене относятся эти слова, ибо сегодня немало жен, имеющих мужской характер и потому паче мужей самодурок. Но тут уж надо разбираться в каждом отдельном случае, кому и как совершаться.

Верующая душа благовест дома слышит.

В православной семье всегда памятуется о важнейшем событии, которое вообще когда-либо совершается на земле, – схождении Святаго Духа на дары на престоле и преложении хлеба и вина в Тело и Кровь Христову. Нет ничего более важного, чем это событие. Даже если семья и не пошла к литургии в воскресный день, осталась дома, то само это событие она пропустить не может. И, непременно, в обычае благочестивых семей так было: на момент преложения даров, схождения Духа Святаго останавливать все заботы домашние и коленопреклонно встречать этот миг.

Как же узнать, когда это совершается в храме, если супруги пребывают дома? А для этого построена колокольня, устроено храмовое благовестие, и в Евангельское чтение на момент схождения Святаго Духа совершается особый, величественный и богатый трезвон именно для того, чтобы люди, которые не пребывают сейчас в храме, услышали об этом. Он устраивается не для тех, кто стоит в храме, не для того, чтобы молящиеся в духовной, сокровенной тишине сердца еще и пережили благовест колоколов. Стоящим в храме это как раз и помешало бы, ибо они находятся во внутренней радости встречи, а колокола звучат в это время для тех, кто в храме не присутствует, но которым непременно нужно узнать этот момент и на коленях встретить его.

Дом православной семьи всегда украшен иконами и лампадами.

И как в храме все благословляются низводящим всем мир священником, так и семья христианская идет под благословение к священнику и получает его, а через него и благословение Божие, которое несет в дом и хранит его.

Еще в старину говорили «Дома спасайся, а в Церковь ходи».[9]

 ГЛАВА ВТОРАЯ

 В единстве духа, души и тела спасение

 

Благая цель земного пребывания.

Земная жизнь христианина – преддверие жизни вечной. В течение этого мгновения, по вселенским масштабам, человеку, как творению Божьему, с Его же помощью надо пройти очень долгий и многотрудный путь от плода во чреве матери, который только начинает трепетно вникать в окружающий мир, но который уже несет в себе великое дарование Божье в многочисленных задатках человека, созданного по образу и подобию Божьему, до благочестивого, умудренного старца через многие взлеты и падения своего духа. И чтобы пройти этот путь к спасению, человеку нужно сохранить Богодарованное единство духа, души и тела.

Возрастая, человек преодолевает множество ступеней становления как социальной, так и духовной личности и высвобождается из греха, если душа его будет открыта для Любви Божией, для восприятия поддерживающих, укрепляющих и освящающих прикосновений Святаго Духа. И тогда дорога его приведет к раскрытию всех дарований Господних, обретению всех добродетелей души, усвоению себя как чада Божьего, способного отложиться от падшего человека в себе и подняться в вере своей до высоты облагодатствования в чаянии Царства Небесного.

Святилище души, ее разум никогда не нарушаем.

В книге Катанского «Учение о благодати Божией» автор рассуждает о способности к самоопределению: «Когда говорится о свободной воле и восстании человека в возможность ее совершения, при этом разумеется та область душевной деятельности, которая дарована ему Творцом, неизменно Им, Творцом, охраняется, никогда не нарушается, сохраняется даже в крайних случаях как греховного состояния, так и состояния облагодатствования, почему и возможны случаи как обращения величайших грешников, так и падения великих праведников. Эта область есть святилище души и ее разум, внутренняя храмина души, которой мы с вами строители, настоятели».

Свойство личности обретаться в нравственном или же в духовном достоинстве есть величайшее дарование Бога, Богом поддерживаемое и хранимое. Счастливы те люди, которые, услышав в себе эту возможность по призыву благодати Божьей, пусть даже маленькой, вступают во внутреннюю борьбу с боязнью мнения окружающих людей. Ведь «На чужой роток не накинешь платок».  Поэтому первое, с чем обычно встречается нравственное достоинство человека – это влияние или же реакция ближайшей окружающей среды.

Более того, часто бывает, что пробудившись в своем нравственном сокровище, едва только почувствовав его, начиная предаваться ему, человек вдруг приходит во внутренний страх, что он может теперь потерять самым близких ему друзей, даже потерять и родных людей – родителей, братьев и сестер. Если он превозможет этот страх, то это независимое чувство, пробуждаясь, укрепится в нем, а вместе с ним умножится и усилится его участие в ближних. И уже дело самих ближних принять или не принять это участие.

Опыт всей жизни Православной Церкви нам показывает, что в целом ряде случаев люди православные, церковные, восставая в личностном своем достоинстве, становясь любвеобильными, а значит, участливыми до конца и преданными своим ближним, проходили через этап тягчайшей брани и отвержения со стороны ближних, друзей, товарищей, а потом снова восстанавливали их отношения своею неуклонностью и стойкостью в проявлениях любви и участия. Об этом внутреннем достоинстве личности Тертуриан говорит следующие слова: «Что от Бога, то не столько истребляется, сколько потемняется (речь идет о греховном помрачении духа человеческого). Оно может потемняться, поелику не есть Бог, истребиться же не может, поелику от Бога» .

Личное начало, даже помраченное и поврежденное сильно грехом, и потому совершенно похожее на то, как живут все окружающие, в момент, когда начинает пробуждаться и высветляться, оказывается неистребимым, потому что оно от Бога. В самом человеке происходит восстановление его внутреннего единства, всей его внутренней природы. «… тогда плоть следует за душою, сочетавающеюся с духом, как данный в приданое пленник, и уже не как служанка души, а духа».  Это приведение плоти в служение духу и составляет то внутреннее восстановление правды, которое совершается в самом человеке.

Грех повреждает человека, разделяя его душу и дух.

Каким же образом внутреннее повреждение постигает человека и становится причиной мучительного внутреннего восстания?

Поражая самую глубину человеческого существа, грех ударяет в сердцевину человека, его личностне начало – дух. Дух повреждается гордостью, помрачается завистью и тщеславием. Этими тремя грехами глубоко поражается самое внутреннее всего человеческого начала.

Коль потемнело и помрачилось духовное начало в человеке, тогда во всей его природе влагается и совершается разделение. Душа начинает разделяться с духом, ибо по гордости, которая пленяет дух человеческий, под ее покровом в душе зарождается множество сластолюбивых влечений. Тогда гордость, как самоволие, отложенность от Бога, отвержение единства с Богом, самочиние и самодействие, начинающее совершаться в духе, открывает свободу всякой сласти, и сластолюбие утверждается в душе, которая сильно помрачается и совершенно уходит из-под власти человеческого духа. Между духом и душою встает пленяющий дух гордости, тщеславия и зависти, а под покровом их душа наполняется множеством различных сластолюбивых движений, начиная от сластолюбия плоти, которое выливается в две страсти: блудную и чревную, продолжаясь в сластолюбие и сребролюбие. Сластолюбие уюта, удобства, всякой неги проявляется в страсть праздности. Умножаясь дальше, сластолюбие, овладевая человеком, превращается в страсть гнева, раздражения. И, наконец, совершаясь в сластолюбии желания, и не получая желаемое, порождает страсть уныния, отвержения и, в результате, совершенно поражает и приводит к гибели самого человека. Происходит уже глубокое разделение души с телом. Тело становится главною причиною, которой начинает служить душа. Теперь уж, «Телу простор – душе теснота».  Ибо все сластолюбивые переживания, в конечном итоге, становятся переживаниями именно телесными, и тело, наполняясь царственною своею властью, все более и более понуждает душу служить телу, превращая всю жизнь разумной силы в устроение всякого удовольствия, неги и услады телесной.

Разумейте себя в молитве, не допуская разделения.

Если разделение происходит, то внутренне действия личности оказываются невозможными, потому что они-то ведь действия духа разумного, а значит, совершающегося в разуме. И если тогда мы становимся на молитву, то вдруг обнаруживаем, что в нас все происходит отдельно. Тело произносит молитву вслух, читает ее, а в это время душа, отрешившись от этого действия чтения молитвы, пребывает в какой-то внутренней отрешенности, хладности по поводу этого. Ум же, который есть дыхание духа, исходящее от личного, разумная сила личности, в этот момент охватывается самыми различными делами, заботами и носится невесть где, в разных земных и преисподних делах, но только не в Боге. Ведь «Что телу любо, то душе грубо».

Когда мы с вами скорбим, что при молитве рассеиваемся, это как раз и есть то состояние, где особенно ярко видна разделенность, несобранность, несоединенность наша.

Когда вы будете стоять на молитве, читать молитвенное правило, понаблюдайте за собою сегодня, завтра ли, уловите тот момент, когда читая молитвы, вы начинаете приходить в рассеяние. Посмотрите, когда бывает, что ум витает где-то по разным мечтам, делам, то где вы лично при этом присутствуете? Давайте сейчас вспомним этот момент, и проявится такое состояние, что когда я читаю вслух дома молитвы, то иногда вдруг обнаруживаю, что уже половину молитвы прочел вслух, и был звук, а я ни одного слова не уловил: в это время мысли мои были о каком-то важном для меня деле. Вопрос: где я в этот самый момент был как живой участник, как переживающий важное духовное событие, сейчас происходящее? Оказывается, я совсем отрешился от молитвы и полно присутствовал в суетных мыслях.

Потом же я очнулся, совершенно отложил эти мысли, так, что даже забыл их, и, обратив свой взор к молитве, начал опять быть в ней, пытаясь себя восстановить. Теперь я начинаю присутствовать в чувстве сокрушения, что так сейчас вел себя перед Богом, так нелепо отвлекался, отклонялся от Него по причине появляющейся разделенности. Вот это и есть переживание нашего духовного личного, которое начинает, побуждаемое, призываемое благодатью Божиею, восстанавливаться в своем общении с Богом, в своей любви к Богу, а значит, в участии в Боге.

Когда дух не волен над душою, то душа готова в любой момент увлечь тебя в дела свои земные. И душа не вольна сама по себе, потому что увлечена телом, которое заставляет душу заниматься именно земными делами устроения себя в жизни. По этой причине молитва собранной быть просто не может, я ведь могу быть собранным только тогда, когда личное мое участие, переживание молитвенного события, станет полным содержанием молитвы именно внутри.

Полное присутствие – личное.

Обратите внимание, когда что-то очень надо мы, естественно, просто зная того, который на твою нужду откликнется, сразу идем к нему и говорим: «Помоги, мне вот это очень надо». В эту минуту помню ли я еще какие-то истории, дела, побасенки, шутки-прибаутки? Если очень надо, и я искренне обратился за помощью, то в эту минуту не происходит никакого отвлечения куда-либо. Я полно присутствую в этом разговоре о своей насущной потребности. Так вот, это полное присутствие и есть присутствие личное.

Действия спасения нераздельны.

Христианину нужно всегда помнить об оправдании, которое Господь совершил за людей перед Богом Отцом, и тем самым избавил нас от власти греха, значит, от власти смерти.

Лучиком благодатного вдохновения осветил в своих стихах эту мысль православный поэт игумен Роман (Загребнев):

Пришел на землю Искупитель

Из сени смертной извести,

И пленных грешников в Обитель

Для вечной славы привести!

 

Когда мы говорим о спасении, мы имеем в виду два действия спасения. Первое – это отложение греха, а второе – это обретение блага – «уклонись зла и сотвори благо» (). Отложиться греха, и уклониться зла недостаточно, необходимо еще и обрестись в реальность блага, чтобы ты начал благое совершать.

А если ты просто уклоняешься от греха, то тем самым только очищаешься от него, но остаешься пустым, ибо блага нет в тебе. Хотя само по себе очищение от греха тоже совершается действием Святаго Духа и благодати Божией. Поэтому как бы человек не хотел избавиться от греха, без Бога это невозможно.

Уклонение от греха в силе человеческой, но до какой-то поры, до какой-то меры, более того, у каждого есть изначально эта внутренняя сила, которая дана ему с рождения, и которая есть достояние его личности. И этим чувством правды, своим нравственным чувством, человек может уклоняться от греха, чувствовать его безобразным, воспринимать как мерзость в себе самом. Мысль о грехе или же склонение к нему, а тем паче, какое-либо впадание в грех, греховные переживания, в какой-то момент могут увлечь, захватить, и человек даже усладиться ими, но, удовлетворившись, освобождается от его власти, приходит в состояние трезвенности, впадая в состояние сильного омерзения от содеянного. Что называется «Снес грех, да ссадно».

Может быть, кто-то так переживал, и ему известно это по опыту, когда, уже по совершению греха, испытываешь чувство сильного омерзения, безобразия от того, что ты сделал. Нечто подобное пережил Иуда, когда он, уже удовлетворившись в своем грехе жадности, а сребролюбивая тяга влекла его к деньгам – 30 сребренников, по тем временам это большое состояние, – и ради него он, совершив предательство, получил эти деньги. Когда же все страстные его хотения были удовлетворены, он в этот момент оказался свободным от страсти, она его отпустила, потому что свое взяла. Тут он испытал сильнейшее раскаяние и, в результате, по приходе в синедрион настолько ему уже был противен собственный поступок, что он в порыве раскаяния расстался с этими деньгами, которые выкинул вон как мерзость и что-то безобразное.

Чтобы уклониться от греха нужна помощь Божья.

Это свойство – способность отвержения греха и обретение чувства омерзения от него характерно всякому человеку. Поэтому уклонение от греха, опирающееся на чувство неправды во грехе, свойственно личности человека. Но возможно ли человеку совершенно освободиться от греха? Оказывается, нет – по причине власти греха над человеком. До какой-то степени от страсти, побуждающей его, он может уклоняться, а далее требуется помощь Божия. И всегда надо помнить, что «Вражье-то лепно, а Божье-то крепко»!

Где же тогда можно обрести помощь Божию?

Мы знаем, что в ветхозаветное время человек уже имел закон Божий, стоявший над ним и требовавший от него правды поступка. По закону он знал, что можно делать, что нельзя, имел еще и чувство собственной праведности, внутреннее нравственное чувство, которое ему изнутри подсказывало, что можно, а что нельзя.

Два этих закона – внешний и внутренний, казалось бы, вполне могли его уклонить от зла, и, тем не менее, мы знаем, что из поколения в поколение ветхозаветный человек все более и более впадает в грех, особенно, когда уходит из его жизни человек, который поддерживает меру добра, сохраняет уровень нравственности. Пример тому Моисей, который сам в себе имел большую силу нравственного чувства и поэтому к злу не склонялся не только сам, но еще и своих соотечественников держал крепко в том, чтобы и они не склонялись. Но вот он поднимается на гору Синай, а соотечественники его остаются на длительное время без него, без его живой поддержки закона внешнего и внутреннего. А без третьей поддержки они, оказывается, неспособны были удержаться. Возвратившись обратно, Моисей обнаруживает их поклоняющихся уже золотому тельцу и пребывающих в языческих действиях.

Видите, получается, что человеку недостаточно двух законов, оказывается, нужно еще и третье условие – это живой хранитель правды Божией, кто-то из людей, который несет в себе эту правду с силою, и в результате своего отношения, участия и требования, всегда становится охранителем от падений с духовной высоты так низко, что глубина этого падения может родить смерть.

Разделение единства человека есть тайна зла и смерти.

Адам был бессмертен, а по падению своему познал смерть. Произошло такое отложение и отвержение блага, и такое поражение телесности человека, что телесность вышла из полной цельности с человеком, его духом и душой, получив некоторое самостоятельное существование, настолько независимое, что даже оказалась отлученной от души и духа так, что дух и душа оказались способными существовать отдельно за гробом.

Пока Адам не разделялся со своею телесностью, он жил долго. Телесность его была столь послушлива духу, что служила только духу и душе. Поэтому единство в иерархии дух–душа–тело было совершенное. И умер Адам только после совершения греха, будучи уже на земле.

Размышления Евы были навеяны змеем, который начал говорить, искушая, и повел ее размышления в сторону греховного уклонения. Именно поэтому она в помыслах, поданных ей от змея, приуготовилась к падению. Если бы при этом был Адам, она, может быть, и не согрешила. Искусителем, соблазнителем был именно змей. До этого момента искушения сам человек, будучи преданным Богу и любящим Его, не мог этого сделать – первично падение совершилось не в человеке, а в дьяволе, и уже от него искушению подвергся человек.

Для нас важно, что так или иначе, но в Адаме, как первочеловеке, совершилось отложение от заповеди Бога и воцарилась гордость, разделяющая все естество Адама. Разделение это исказило дух Адама, совершенно извратило душу и разделило тело с душою и духом. Разделенность – есть та тайна зла, которую мы не знаем, но которую человек начинает постепенно слышать в себе, испытывая потребность воссоединения, когда появляется в нем по благодатному призыву внутренняя потребность воссоединения себя, т.е. восстановления своей цельности, которая является для него жизнью.

Потребность целостной, внутренне собранной жизни, едино вдохновенной полноты соединенности в себе самом составляет то основание, из которого человек ищет отложиться от греха, потому что всякое привнесение греха приводит одновременно к его разделению, и он начинает слышать свое отдаление от духа.

Чувственность, проявляющаяся в душе, телесная озабоченность приводит человека к внутреннему чувству отделенности от духа, он теряет дух. И качество его переживаний, его жизни сразу меняется.

Тогда потеря духовного качества, благодатной трезвенности, живости, чистоты, и чувство вяжущей сласти или же мерзости телесного увлечения составляют внутреннюю основу его собственных браней. Но тайну этой разделенности он узнает по мере того, как попытается восстановиться в этой целостности, и почувствует как грех или страсть увлекают и забирают его. До тех пор, пока грех имеет власть, он способен удалять человека от его духовного начала, а значит, от общения с Духом Святым и от благодатных касаний Божиих, постоянно ввергая в различные сластолюбивые переживания и всякое попечение о своей телесной, а вовсе не о духовной жизни.

Получается, что грех совершает глубокое внутреннее разделение всего естества человека. Крайняя мера этого разделения – это просто отложение, видимое отложение тела – физическая смерть.

Но начало физической смерти полагает смерть духовная. По существу, смерть – это окончательное разделение тела с душою и духом, видимое физическое разделение сущности человека. Но чтобы оно получило такую власть и силу, его проникновение начинается значительно задолго до того, как это произойдет видимым образом.

Разделение изначально существует в человеке и, по мере жизни, по мере падения в грехе, все более и более начинает брать его в свою власть. Если мы посмотрим на реальность жизни, то в чем может проявляться разделение в живом человеке? Как грех постепенно берет свое и отделяет тело от души и духа?

Старение, болезни – это ведь и есть постепенное отделение тела от души и духа.

А что душу забирает и отделяет от духовного начала?

Уныние.

По мере старения человека, что происходит с его душевным состоянием, при котором мы явно видим, что это и есть как раз отделение духа?

Склероз, маразмы физические и психические, которые все-таки больше связаны с телесным, потому что это отмирание нервных клеток, искажение мозга и по этой причине искажение душевного состояния. Личность человека искажает все возрастающее к старости отчаяние, обиды, раздражимость. Дух миротворит, а тут, наоборот, идет крайняя раздражимость, старческая озлобленность, сварливость, скаредность или же обидчивость.

Начало разделению полагает вхождение греха.

Грех, проникнув в человека и положив начало разделению, постепенно, по мере человеческой жизни, все более и более привносит разделение во внутреннюю сущность его, начиная с разделения духа и души. Это сказывается в падении нрава человеческого: характер его меняется, он становится раздражительным, неуживчивым, упрямым, властным, похотливым или проявляется еще каким-то греховным образом. Затем совершается разделение тела и души, которое постепенно нарастает, если человек не стремится к восстановлению своего внутреннего достояния. Грех имеет особую силу разделения, и глубина этой силы, власть ее настолько велика, что нет ни одного человека, который не приходит к физической смерти.

Душевная же смерть – это когда человек совершенно в душе своей отлагается от Божественного Духа, Который в нем есть. Крайнее впадение в грех и укоренение во грехе – это уже смерть душевная, когда настолько падшая душа отделяется от духовного начала человека, что тот не способен более воссоединиться со своим духом и вообще его никак не слышит, поэтому и восстановиться в правду исполнения жизни уже не в состоянии. Он уже теперь либо колдун, либо блудник, либо убийца, либо упрямец, гордец и еще кто-то падший, но это уже смерть души.

По учениям святых отцов и отцов Церкви нам известно, что до тех пор, пока благодать радеет о человеке, Господь ведает о возможности его спасения. Поэтому все отвержения, которые человек при этом совершает, это еще не есть смертный грех. Когда он принимает все спасительные действия благодати, вразумляющие обстоятельства, внутренние потрясения, которые дает Господь через какие-то переживания, мысли, вдруг пришедшие, человек еще спасаем, и его согрешения, которые он, все равно, продолжает совершать, не есть грех смертный.

Смертным грехом является такое состояние человека, когда спасительное действие Промысла Божьего уже отошло, и человек пребывает в таком затмении, что уже совсем не слышит никаких спасительных действий Божиих, настолько погрязнув во грехе, что просто живет им как своим естеством в полноте своего богатства, страстных переживаний, всех удовольствий и наслаждений.

Но бывает, что он пьет, гуляет, телевизор смотрит, катается на великолепных машинах, имеет такое же окружение как он, более того, известен, знаменит и всеми восхваляем, всем доволен, у него все блестяще получается, золото сыплется на него, он всегда в ресторанах, барах, казино, в дорогих развлечениях – во всех грехах широко живет. Но какой-то же грех в нем еще и ведущий, и в этом грехе он совершенно весь погряз. Теперь уж точно про него каждый скажет «Грех сладок, человек падок».  Но и это состояние не есть смертный грех.

Если бы только Господь заботился о человеке, а еще же печется о нем и дьявол. При этом «Богово дорого, бесово дешево».  И дьявол, радуясь такому наследнику своему, хочет окончательно закрепить свою власть над ним, посылая все больше сласти и неги в телесном, все глубже делая пропасть, отделяющую от духа, уводящую от Бога, но «Бог дал путь, не сбивайся, и лихому вожатому не вверяйся».  Только Господь может послать силы для отвержения греха, восстановления блага единства в душе, воцарения в ней духа чистоты сердца и помыслов, кротости, смирения и Божьей любви.

 ГЛАВА ТРЕТЬЯ

 Всякое чадо Божие усваивается Богу через единение с родителями

 

Уклад семьи обретается благословеньями Божьими.

Церковь исходит из того, что каждое дитя, которое только нарождается, по естеству принадлежит и родителям, и Богу. По своему промыслу Бог сотворил человека из праха земнаго, вдохнул дыхание жизни в него, и стал человек живою душою, в силу этого неся в себе от Бога Божественный образ и к Нему имея притяжение и потребность уподобления Ему. А потому нарожденное дитя духом ищет своего Отца Небесного и Творца своего.

Отец Небесный и есть Творец. И по своему тяготению всякий человек нарожден, дабы взойти, в итоге, к Богу. Родители, давая ребенку его телесное и душевное, лишь какое-то время сопровождают дитя до Бога. Ибо далее должны его вручить уже в руки Божии – это первое.

Второе – по своему развитию ребенок до 12 лет следует за родителями, а после 12 лет начинает быть в нем его детская самостоятельность, личное присутствие в мире и событиях жизни, где подросток поступает уже не только от родителей. Хотя и оставаясь в послушании родительской воле, тем не менее, он все более принимает уже дела, имеющие протяженность значительную, и внутри этой протяженности везде сам. Если, будучи ребенком, он благословлялся на малые действия, искал и поддержки родительской, и их одобрения, а прежде благословения, то теперь, после 12 лет, дело, на которое он благословляется, по протяженности своей становится все большим, внутри него уже он сам держит дело и ведет, пока не получит родительское благословение на дело всей своей жизни – на супружество и собственную семью. С этого времени он уже совершенно выходит из-под родительской опеки. Хотя, если он пребывает в родительском доме, то ради хранения мира и чинопорядка продолжает быть в послушании у своих родителей.

В трехпоколенной семье обретается та мудрость внутренних отношений, при которой родители, оставаясь старшими в доме, не имеют уже самовластия на сына или дочь в их собственной семье. Равно и распределение обязанностей, весь уклад в доме начинает быть учитывающим самостоятельность сына или дочери. Или же учитывающим самостоятельность дела, которое совершают молодые в своей семье.

В основном, в прежние годы уклад многопоколенной семьи держался благодаря родительской мудрости, которой каждый родитель чадо свое воспринимал как чадо Божие.

При восприятии ребенка неверующие родители относятся к ребенку так, как сами полагают: весь закон их отношений идет от самих родителей. В семье же верующей весь уклад отношений как между собою, так и всего порядка жизни и всех смыслов жизни задается от священного Писания и от Церкви. Поэтому не самочинием заняты родители в доме своем, но утверждением чина Господня, и уклад семьи диктуется не личными свойствами характера родителей, а благословениями и заповедями Божиими, родители и дети, едино подчиняясь заповедям и чинопорядку церковному, равно ищут Бога. Для православной семьи «Жить – Богу служить».

И выходит, что родители получают в руки сына и дочь не на абсолютное полное владение, но для того, чтобы быть соработниками Богу в возрастании нарожденной души. А уже по долгу сыновнему, который также изначально вложен в душу каждого ребенка, дитя это, возрастая, будет продолжать быть сыном и дочерью родителям своим и к старости по повелению Господнему, по заповеди Божией упокоит родителей своих. И тогда родители уверены в детях своих, вырастив их в законе Господнем. Потому что «Не знающий закона, не знает и греха» , не сможет он и покаяться.

Основание христианского уклада жизни – страх Господень.

В чувстве долга и непреложность попечения о своих родителях в старости, которую несли в своем сознании каждые сын и дочь, и делом своей чести считали необходимость заботы и попечения о родителях своих до смерти и после смерти. Более того, дитя воспитывалось в сознании непременного сопребывания в вечных обителях вместе со своими родителями, а прежде этого непременного отчета, который даст ребенок за родителей своих, когда после смерти встанет перед Богом на частном суде. Поэтому воспитание дитя в страхе Господнем составляло основание жизни ребенка как чада Божия. Родитель воспринимал дитя изначально как ныне нарожденное, а затем пребывающее в его воспитующем влиянии, но уже здесь приготавливающимся к совершению этого отчета за свою жизнь пред Богом на частном суде, и в этом отчете уже чающего быть в вечной жизни всегда с Богом. И, исходя из этого, дальше способного пережить следующий этап своей жизни, уже самостоятельной, когда он, отделившись от родительской семьи, обретет свою самостоятельную семью и как взрослый человек будет далее совершать свой земной путь для того, чтобы опять же дать отчет, а по отчету взойти в жизнь вечную.

Господь определяет, родители исполняют.

Естественно радение родителей о том, чтобы обрести дитя как благословение Божие. Для родителей даже в самом зачатии ребенка совершается уже благословение Божие. Как дар Божий оно от Бога. При этом хоть и по просьбе родительской, но дарованный Богом, так как Бог того хотел. Ведь нарождающееся дитя будет таковым, каким не предвидит и не знает родитель, сколько бы детей в доме ни рождалось. Ибо дитя есть дар Божий, Господь Сам знает какие свойства и качества вложить в ребенка и каким даром наделить. Родитель же всякого ребенка с любым характером приемлет, ибо приемлет его от Бога с благодарностью Богу и со всякою любовью. Дети, рождающиеся даже с тяжелыми уродствами и физическою болезнью или с различными изъянами в душе своей – с наклонностями греховными и страстными, – какого бы масштаба они ни были, тем не менее, приемлются как дар Бога, данный им по премудрости Божией к общей пользе душе родительской, уже имеющихся, прежде рожденных детей, и душе самого ребенка. Поэтому, как дар Божий, каждый новый ребенок рождается, неся для своих родителей какую-то особенность как бы к одной из граней их нрава, их родительского характера. И при этом ни один из детей не повторяет своих отношений с родителями.

Так что родитель постепенно, с нарождением дитя, или после, с развитием его, видит, что с каждым очередным ребенком он должен усовершиться в определенной черте своего характера: от чего-то отказаться в себе, в чем-то обрестись. Только в этом случае он сумеет сохранить мир и правду отношений с дитя. В противном случае, сохранение в нем небогоугодных черт характера будет постоянно разрушать отношения с ребенком. А недостача каких-либо богоугодных свойств не будет ему позволять растить дитя и развивать его. В результате, с каждым ребенком родитель от чего-то освобождается, а в чем-то обретается. Постепенно умудряясь в отношениях со своим дитя, он все более слышит его как дар Божий, а в даре пользу Божию, которую Господь усмотрел, наделив дитя именно данными свойствами и качествами. Ибо «Бог лучше знает, что дать, чего не дать».

Более того, Господь ничего злохудожного не приемлет. И поэтому, наделяя дитя теми или иными свойствами, от Себя может наделить его только добром. А все зло, которое есть в нраве ребенка и которое начинает проявляться в нем буквально с рождения, может произойти по внутреннему проявлению от самих же родителей. Их нераскаянные грехи являются в дитя как страстное влечение и заставляют его совершать грехи уже в его детской жизни. Понимание этого факта очень много помогает родителям в смирении перед злохудожествами детей. Сознавая, что родитель встречается со своим же и, одновременно ища спастись, а не умножить грехи свои, он вынужден обращаться с ребенком, только отложившись своей страстной натуры, и в самом себе обретаясь в богодарованном, в добре. Уже от добра обращаясь к добру ребенка, быть любящим в поддержку дитя или любящим в строгость, а значит в отвержение зла в нем, и в этом смысле его категорическая строгость недопущения греха в поведении дитя.

Тем более, если дурные свойства ребенка есть отражение родительского характера, не только по нарождению, но и по восприимчивости детской, то все доброе в дитя есть совершенно от Бога. Хотя внимательный взор родительский видит, что достояние рода, как наследство, дитя тоже несет в себе. Недаром говорят, что по характеру он весь в деда, а девочка по какой-то черте вся в прабабушку.

По своей детской впечатлительности ребенок в течение жизни много усваивает от своих родителей. Тем не менее, по проявлениям детей, которые они обнаруживают в себе, особенно в раннем возрасте, родители порою удивляются степени и качеству добра, которое являет ребенок.

Забота, попечение, чуткость и внимание, с которыми ребенок откликается на беду или радость родителей, порою настолько удивительны и естественно глубоки, что невольно вызывают со стороны родителей умиление по отношению к ребенку, благоговейный трепет и благодарность Богу. При правильном воспитании дитя в этих свойствах умножается. Поэтому в отроческом и юношеском возрасте, а тем более, будучи зрелым человеком, он  являет превозмогающее все предыдущее проявление добродетелей, которое убеждает в том, что возрастание в добродетелях есть правильное развитие ребенка.

Добрые свойства и качества, которые вложены в ребенка, не зависят от родительских желаний. Они есть те, какие Бог дал. И во всех детях, которые рождаются в семье, они различны. Тут уж каждый скажет: «Чего Бог не даст, того никто не возьмет».

Таким образом, дитя, как дар Божий, не зависит от желаний родителей ни в положительных, ни в отрицательных своих свойствах и всегда рождается во всеобщую пользу всех членов семьи: родителей, бабушек, дедушек, братьев, сестер и самого ребенка, при этом дурными свойствами своими рождаясь во исправление дурного в родителях, в умножение доброй силы в них, обретение премудрости в воспитании и в усовершение исполнения заповеди Божией о любви.

В некоторых семьях дерзкие дети настолько по самолюбию своему восприемлют себя как дар Божий, что прямо так и заявляют родителям: «Какой есть, таким и берите, сами народили, сами несите, что Бог дал, то и ваше». Даже когда дети проявляют в себе крайнее злохудожество, все равно, приходится и к этому приспосабливаться. Значит, Господь, это злохудожество и крайность предведая, уронил их на голову родителей, дабы те научились обходиться премудро.

Все доброе от Бога.

Всякому человеку дано свое разумение, оно равно может быть направлено в сторону утверждения как добра, так и зла. Я могу сказать это вам как бы изнутри, как священник, и то же самое я мог бы изнутри сказать и своим родителям как благословение Божие. Это значит, что дарование, которое несет в себе ребенок, все доброе и есть благословение Божие. То, что дитя восприняло по роду своему, его лучшие свойства и качества – даже и в них мы видим, что в одной семье дети разнятся очень сильно. В проявлении родовых дарований дети ни от себя не зависят, ни от желаний родительских, на то есть благословение Божие. Господь Сам знает, каким дарованиям в каком ребенке явиться. Именно эти дарования и благословляет. Более того, мы видим, что двое-трое детей имеют сродные дарования, но мера их, все-таки, различна. И здесь тоже ни дитя, ни родители не властны над этим, а Бог только властен – Его благословением определена и мера. «Господня воля – наша доля» . Поэтому ни один человек не может кичиться тем, что он имеет то или иное дарование. Ибо он потому его имеет, что Бог благословил.

Для родителя же всякое доброе дарование ребенка потому благословение Божие, что он в этом слышит дыхание любви Божией, ибо что от Бога, то исполнено силы добра, а добро всегда к радости и к умножению жизни. Родитель, чувствующий на себе доброе ребенка, переживает его как умножение своей родительской жизни и через то радость.

Всякое добро, например, добрые свойства в чертах характера ребенка есть умножение жизни в том, кому добро направлено, оно всегда переживается как радость. И чем большая мера добра, тем больше оно от себя дает и тем больше поддерживает жизнь в том, кому дает.

А есть еще мера добра по богатству качеств. Чем более свойств ребенка развито, тем большая полнота жизни умножается в родителях через них. Есть дети столь богатые в добре своем, что родители бывают совершенно утешенные, упокоенные в своей жизни и исполненные непреходящего счастья, ибо всякое общение с ребенком есть новое откровение, дети могут быть столь богаты в проявлении своей заботы, попечении, любви, сотрудничества с родителями, что те дивятся этому непрекращающемуся богатству и новизне проявляющихся отношений. В прежние годы количество детей с такими свойствами было достаточно обильно, часто нарождались дети богатые добром. Как же счастливы были тогда родители и семьи, имея такие благословения Божии!

Родитель через дитя не знал ни забот, ни горя, а наоборот, только радость, утешение, счастье и все возрастающую любовь и благодарность Богу, ибо каждое новое проявление заботы со стороны ребенка переживается родителем всегда, с одной стороны, как новизна, а с другой стороны, как сокровенная тайна, которая совершается между ним и ребенком. Это тайна являющейся любви Божией в собственном сыне или дочери. Она неповторима, нова, часто неожиданна, имеет дыхание сокровенного и чувство безконечного источника, из которого она явилась, щедрого настолько, что сам ребенок или же подросток, юноша, проявляя свою заботу о родителях, нисколько не кичится этим.

Литературные источники, особенно воспоминания о людях прошлого времени дают много примеров прекрасных сыновних отношений к матерям (хотя есть в художественной литературе воспоминания об отношении к отцам, но, все-таки, больше к матерям) настолько удивительных, что читая это, обнаруживаешь явный контраст с нынешним временем, когда ничего подобного ни ты сам не являешь, ни вокруг не видишь.

Родители должны утвердить потребность уподобления.

В чем обязанности родителей, если дитя есть чадо Божие? Обязанность проста – воспитать ребенка способным к самостоятельному исполнению: во-первых, дела своего спасения; во вторых, попечения о ближних; в-третьих, заботы о своем Отечестве. Надо помнить, что, воспитывая, необходимо во всех трех действиях дать пережить начальный вкус добродетели и утвердить в ребенке потребность ко всему лучшему и совершенному и, в конечном итоге, к уподоблению Богу. Должно сформировать склонение к добру; затем решимость к обретению добра и к совершению дел добра; и, наконец, устойчивость в этом до обретения свойства характера, чтобы желание добра и совершение добра стало бы чертою личности.

А для этого должно соответствующим образом воспитать тело, душу и дух.

Тело надо закалить. Это значит сделать его выносливым, сильным и способным к совершению разных сторон жизни, во-первых, по призванию от внутренних дарований ребенка, во-вторых, по требуемым условиям жизни. Причем для всех требуются разные способности: по ремеслу – это сноровка тела, ловкость, умение владеть разными инструментами, приборами, предметами; по попечению о людях – сочувствие, предупредительность, терпеливость, по отношению к богослужениям – стоять, выдерживать длинные службы, не ломаясь телом.

Душу надо развить и облечь ее в добродетели. Ибо «Кто добро творит, тому Бог отплатит».  А всякая сила души, помимо проявления самое себя, еще облекается в одежды добродетелей, присущие данной силе.

И дух ребенка необходимо закалить в устойчивости так, чтобы никакие обстоятельства не могли бы ни сбить, ни сломать дух любви, терпения, смиренномудрия, кротости и всякой иной христианской добродетели, которые воцаряются в ребенке.

Мудрость жизни в слышании промыслов Божиих.

Православная семья предназначена воспитать дитя в ревности к Богу, а значит, ко всякому добру, способности и решимости стоять против зла. Добиваясь этого, уже в непосредственном деле воспитания вы встретите множество разных тонкостей, потому что, оказывается, все  проявления добра имеют, с одной стороны, вроде бы простоту, а с другой стороны, сокровенную тайну совершающегося добра. Это требует от родителей тонкой мудрости в исполнении всего дела воспитания.

А мудрость – это проявление разумной силы души, всех глубин разума, духа, более того, слышание разумных наставлений Господних на разумение премудрых благословений Божих на совершение дела воспитания. И поэтому хождение в промыслах Божиих и наблюдение их внутренне и внешне, в себе и вовне составляет простоту жизни родительской, потому что так родитель ходит всегда свободно, радостно и не обремененно.

Есть, конечно, в нем и нравственное напряжение, как воспитателя, и духовное напряжение о чадах своих, но это напряжение не имеет безысходного характера, не имеет напряженности до отчаяния, ибо оно всегда исполнено участием Бога и соприсутствием божественным. Потому оно бремя, но легко есть, и обязанности родительские – иго, но иго благое, при исполнении которого родитель постоянно слышит благословляющую, любящую ласку Бога в Его благодатном божественном присутствии, сердечных переживаниях, душевных настроениях и в том богатстве чувств, поступков, слов, которые родитель неожиданно говорит и совершает по отношению к ребенку в его воспитующем деле. Это великое искусство и мастерство – приложить свои дарования родительские к благословениям и дыханию благодати Божией и душе конкретного ребенка.

Главное – усвоение чаяния будущего века.

Каковы же основные направления воспитания чада Божия?

Первое – это усвоение в чаянии жизни будущего века, которое еще с пеленок влагается в сознание дитя, более того, в его сердечное обращение в будущее, при этом в непреложности частного суда, на который придет душа после смерти. И поэтому родитель много говорит об этом, рассказывает различные случаи, и сам об этом Богу радеет. И через то полагает основание для страха Божия.

В чаянии царства Божия и в трепете перед судом Божиим и заключается основание страха Божия. А далее родители обращают внимание ребенка к действиям живого Бога, промысла Божия в обычной жизни: с одной стороны, благословениям Божиим, а с другой стороны, наказаний Божиих. И тем самым полагают подтверждение и поддержание страха Божия. И, конечно, всегда возгревается благодарность за благодеяния Божии, которые пережиты в жизни, и побуждается покаяние за наказания Божии, ибо естественным и живым ответом на наказания Божии является покаяние, поэтому благодарностью и покаянием закрепляется страх Божий в ребенке.

Итак, чаянием жизни будущего века, трепетом перед судами Божиими полагается основание страху Божьему. Наблюдением промыслов Божиих, благословляющих и наказующих, закрепляется и поддерживается страх Божий, а благодарностью за благодеяния и покаянием за наказания утверждается страх Божий в ребенке.

Дайте уроки благочестия.

Второе направление – это исполнение заповедей Божиих и послушание Церкви, а значит, хождение в законе Господнем. Соответственно, совершается это по отношению к Богу, к себе и к окружающему миру. В связи с этим родитель и научает дитя различать и отсекать зло и утверждаться в добре, дает ребенку уроки как внешнего благочестия, так и внутреннего.

 

Любовью к Богу обретается чадо Божие.

Важнейшее свойство, в которое возрастает человек и в котором потом обретается действительно как чадо Божие, есть любовь к Богу. В этом свойстве предстает дитя человеческое перед вратами Рая и судом Господним. Более того, именно этим свойством он будет постоянно устремляться во исполнение заповедей Божиих. Естественно, что в своем ребенке родитель прежде всего видит и слышит восхождение любви к Богу.

Нет ничего более ценного для человека, чем любовь к Богу. Чем раньше родитель начнет пестовать ее в ребенке, тем будет устойчивее основание для дальнейшего возрастания ребенка. Отсюда и стремление родителей к тому, чтобы все проявления любви к Богу были заложены в ребенке с самого раннего детства. Дабы не пришлось юноше, а тем более зрелому человеку, страдать от недостатка любви к Богу, преодолевать это страдание, избавляться от злохудожеств по отношению к Богу, проникших в его душу.

И если родитель не хочет в дальнейшем быть виноватым перед ребенком, он должен, тщательно всматриваясь, направлять его на те действия любви к Богу, которые надобно будет выполнять зрелому человеку, и сызмальства воспитывать те черты характера, которые содействуют возрастанию любви к Богу.

Центральным таким действием является искреннее обращение к Богу: молитвы к нему, всякое желание благословения Божьего, происходящее из страха Божьего, благоговение перед Богом и всякое отвержение того, что отвлекает от Бога, что может быть не угодно Богу.

Вот три важнейших действия, в которых любовь к Богу живет, приобретает все большую и большую глубину и полноту.

От поста до поста

Вопрос о том надо ли младенцу поститься, решали всегда очень просто. В старые времена на Руси Православной как только дитя отнималось от груди, так и начинало поститься. И настолько это было крепко в сознании у людей, что даже само кормление ребенка грудью измерялось не количеством месяцев и недель, а числом постов. Так, нормой считалось кормить ребенка грудью два Великих поста и один Успенский. Или два Успенских поста и один Великий. Если мы посчитаем протяженность этого времени, то окажется, что полтора года ребенок вскармливался грудью матери, а потом его отнимали от груди, и с этого момента он совершенно таким же образом как и все взрослые постился.

В преддверии Великого поста благочестивое христианство никаких особых продуктов не заготавливало, только развращенное боярство, а в дальнейшем и дворянство готовились к посту как к тотальной войне, заваливая закрома разными продуктам, что сегодня делает, фактически, каждый христианин. Так не готовятся к отпуску, как готовятся к посту, набивая холодильники всякой всячиной. А деревня на Руси никогда не изобиловала разнообразием продуктов. Пища была довольно однообразная: щи, каши, квас, грибы, соленья и лук с хлебом. Все описания жизни и быта русского народа подтверждают, что такое питание не было уделом каких-либо особо благочестивых христиан – так ели во время поста все, как в деревнях, так и в городах. Такова была любовь к Богу, именно она, эта любовь, подвигала отвергнуться от всего злохудожного, что присуще человеческой телесности. В народе говорили «Не хлебом живы, молитвою».

Иностранцы только диву давались, обнаруживая столь удивительное благочестие, когда и самые маленькие дети присутствовали со своими родителями на богослужениях. Даже трехлетние смирно стояли, не бегали по храму, а именно стояли, выполняя земные и поясные поклоны. До тысячи в сутки! В этом также не было никакого снисхождения к детскому возрасту. Напротив, следуя родительской интуиции, которая потом предполагала брань телесную и чувственную в своем взрослеющем ребенке, отец и мать укореняли вышеописанные привычки церковной жизни в самую глубину души. Чтобы чадо жило «С молитвой в устах, с работой в руках».  Неудивительно, что такой ребенок был способен к молитвенному стоянию достаточно долгому, а значит, полному, глубокому и решительному. Страх Божий укоренялся в дитя с молоком матери. Дитя было осенено родительским благословением буквально на все случаи его жизни.

В приуготовлении к крещению вся семья молится.

На сороковой день после родов, когда мать приходила в церковь, то очищалась сама и очищала ребенка, передавая его церковному благословению. С этого времени каждое важное событие в жизни ребенка непременно благословлялось.

Сегодня, к сожалению, часто крестины становятся событием не для ребенка, а для взрослых, которые для самих себя устраивают праздник. Даже там, где этот праздник проходит в общем благочестиво, они сами себя поздравляют, а ребенок находится где-то рядом. Между взрослыми происходит обычное общение, переходящее в застолье, ничем не отличающееся от обычного праздника. И нисколько не думается взрослым о благочестивой благодарности Богу.

Надо сознательное дитя приуготавливать к крещению заранее как к чему-то очень важному в его жизни, чему родители уделяют большое значение. Отец и мать рассказывают ребенку, что скоро наступит день, когда он получит благословение Божие, будет христианином, как бабушка и дедушка, как все в семье. К самому крещению дитя моется в бане, одевается в лучшие наряды, и вся семья молится за ребенка вместе с ним. В храме дитя принимает крещение. Далее родители благодарят Бога, кланяются священнику, кланяются всем прихожанам за то, что они молились. Так ребенок исполняется всеми чувствами благодатности. Вернувшись домой, он продолжает благодарить Бога перед домашними иконами.

Когда крестят грудное дитя, младенца, конечно, такого нет, там уже имеет значение благочестие матери, ее молитвенная благодарность, что составляет сейчас чрезвычайную трудность из-за неподготовленности сегодняшних матерей. Их молитвенная неглубина приводит к тому, что после родов большинство из них теряют молитву, а то и вообще отношения с Богом. Настолько матери мобилизуют все душевные силы на заботу о ребенке, что даже мужа забывают, а значит, и Бога. Это состояние запечатлевает и ребенок. В такое нелегкое для семьи время ее должен посещать священник. Дитю необходимо видеть благоговение отца и матери перед священослужителем, чтобы постепенно учиться испрашиванию у него благословения, как в церкви, так и при входе в дом. Таким образом и воспитывается благочестие.

Благодатно триединство: отец, мать, дитя.

Существует необлагороженный материнский инстинкт. У благочестивых женщин особой силы перекрывания триединства не происходит, потому что они приготовлены быть женами с детства. У них столь глубокое обращение к мужу, что оно не перекрывается родами. У них не перекрыты и отношения с мужем, свет которых благодатно ложится на дитя. Так же сохраняется у них и глубокое отношение к Богу, и отношения с ребенком освящены отношением с Богом. Благодаря этому в девочке может быть воспитана мать, а в мальчике – отец.

А в сегодняшних семьях эти отношения столь неглубокие и непрочные, что мать непрочность семейных уз пытается компенсировать «привязыванием» к себе ребенка. Она, фактически, отнимает его от отца, тем самым отнимая и от Бога. По глубине отношений в таком случае для ребенка существует только мать, но нет отца – нет и Бога. Однако, природа детства, заложенная Богом, такова, что в полтора-два с половиной года ребенок поворачивается к отцу. В этот период отношения «мать-ребенок» очень сложны. Они полны глубоких обид, истерик и скандалов. Ее больно ранит тяга ребенка к отцу, она сильно уязвляется этим и делает все возможное, чтобы тот отвернулся от отца. Поэтому ребенок, рано или поздно, полностью попадает под власть матери и уже ненормально развивается относительно своего пола, а отклонения в развитии как мужского, так и женского, становятся настолько сложными, что даже усилия Церкви порою не способны восстановить потери детства.

Насколько же сам ребенок проявляет свою волю в выборе родителя, привязываясь к тому или другому? Ребенка к себе привязывает исключительно мать.

Родители обязательно должны иметь в себе образ, который включает: во-первых, любовь к Богу; а во-вторых, представление о ребенке как о труженике.

Любой труд необходим, как станет доступным.

Уже с двух лет дитя можно привлекать к домашнему труду, доступному его силам. Дело надо отдавать ему в руки со всей ответственностью, серьезностью, так, чтобы он понимал, что никто более за него это дело не сделает. В старину требовали с ребенка строго, и к семи годам он многое уже мог делать по дому. Время для игр было ограниченным. Потому что знали, что «Праздность – мать пороков».  И все по той причине, что родитель видел в своем ребенке будущего труженика, памятуя заповедь Божию – в поте лица своего добывать хлеб насущный, трудиться для того, чтобы в будущем обеспечить семью свою. Тем более, что семья предполагалась быть большой – ртов в десять. Вот на таком чувстве долга перед будущим и воспитывался ребенок. Он всеми своими силами входил, как бы ввергался во всякий труд: обслуживающий, обеспечивающий семью питанием, различными ремесленническими поделками.

Укоренившийся сыновний долг рождает родительский.

Третий образ в ребенке – это образ будущего отца и матери и то чувство, из которого рождается родительский долг. А так как чувство долга вообще имеет единую природу, то должно быть усвоено первым как мальчиками, так и девочками, чтобы в дальнейшем оно развертывалось по отношению к своим детям без потери сыновнего и дочернего долга по отношению к своим родителям, а чувство родительского долга формировалось бы также в отношениях с младшими братьями и сестрами. По сему, естественно, невозможны были никакие ссоры и стычки между ними, чего не скажешь об отношениях между детьми в современных семьях.

В ребенке формировался образ непременной заботы, ответственности за младших. Поэтому считали «Не работа сушит, а забота». А это значило не просто присматривать за ними, а научить малышей всему тому, что умеешь сам. Поэтому привыкшие к труду старшие, оставаясь наедине с младшими, трудились сами и приучали младших к труду. Совсем маленьких научали самообслуживанию, и, конечно, играли и забавлялись с ними. Это, однако, предполагало научить маленьких добронравию в играх – всякому расположению, терпению, исполнению и справедливости. Чтобы потом всяк в жизни был так же справедлив, по сердцу искренен, по воле честен.

Храните образ целомудренной юности.

Воспитывая ребенка, каждый родитель должен хранить образ целомудренной юности. Отношения между мужем и женой должны быть целомудренными не только ради ребенка, речь идет вообще о целомудренной близости между мужем и женой, о жизни не для удовольствия друг от друга, а в радении друг о друге, когда каждый отдает свою любовь другому, не услаждаясь при этом и не отдаваясь чувственным страстям. Хранение родителями образа целомудренной юности означает восприятие в ребенке целомудренно чистого дитя, отсутствие каких-либо чувственных, сюсюкающих отношений. Ребенок не становится предметом чувственного удовольствия для взрослых, а есть тот ближний, с кем взрослый делится своей любовью. Поэтому дитя также свою детскую любовь отдает родителям – отцу и матери. В облике ребенка нет ничего такого, что вызывало бы в родителях сладострастие, умиление. Умиление должно исходить от всего доброго и благонравного.

Желание целомудренного образа в ребенке должно доходить до такой хрустальной чистоты, до такой ревности об этом, что малейшее движение в сторону чувственности должно со всей строгостью пресекаться. Внутренним отвержением души отсекается и чувственность со стороны ребенка. И наоборот, всякая чистота родителями принимается и поддерживается. Родитель должен ребенка приуготовить Богу, распознать содержание души и послужить ему. Но в этом содержании есть и унаследованное от родителей – их греховная природа, прежде всего.

По отношению к божественной природе ребенка родителю необходимо научиться чуткости и распознанию ее, а по отношению к его греховной природе, которая отображает грехи родительские и грехи рода, родителю не нужно особое старание. С ней он встречается воочию. Тогда при рождении ребенка могут встретиться между собою две греховные природы: родительская и привнесенная в ребенка, но его же родительская.

Делайте отношения воцерковляющими.

Если внимательно посмотреть на отношения в семье, то можно увидеть два варианта отношений: первый – когда грех детский встречается со грехом родительским, второй – когда в ребенке происходит грех, а в родителях идет нравственный или духовно-нравственный ответ. Тем самым детский грех или проявляющийся в дитя родительский грех начинает изживаться, не встречаясь со грехом в родителях. В первом же случае происходит умножение греха. Родительский грех, возбуждаясь против грехов ребенка, а значит против собственных же грехов, в ребенке совершающихся, одновременно умножает грех ребенка, порождает новые грехи, от которых ребенок пытается защититься.

Случай, когда грех встречается со грехом, присущ светской семье или же внешне церковной, но реально не совершающей воцерковление. Там же, где родители проявляют отношение к ребенку по-внутреннему воцерковленное – терпение, милость к его падению и к нему падающему, кротость и с кротостью увещание ребенка, христианскую любовь, а не чувственную привязанность к ребенку, там происходит высвобождение сил души ребенка из власти греха, пробуждение нравственных и духовных сил.

Родители церковные ищут единения с ребенком в нравственном и духовно-нравственном. Светские же родители преимущественно пребывают в чувственных отношениях с дитя, часто корыстных, притязательных и взаимопротивных. Поэтому светский родитель присваивает ребенка себе и пользует ребенка для себя, или же он может быть просто равнодушен к ребенку и тяготиться им. В действительности мы видим, что в семье существуют все три варианта, попеременно сменяясь один другим.

Правда, есть еще четвертый вариант, когда ребенок ненавидим в семье и поэтому отторгаем.

Возлюбить ближнего как самого себя.

В семье церковной ребенок усваивается Богу через общение и единение с родителями. При этом родитель служит ребенку в побуждении душевных сил его, и там, где душевные силы у ребенка побуждаются, они по естеству своему направляются в служение Господу. Этим родитель способствует исполнению ребенком двух заповедей: первой – по отношению к Богу и второй – к ближним. Вторая заповедь имеет внутри себя тайну, без которой не может быть совершена ни эта заповедь, ни, тем более, первая. Мы слышим в ней: «Возлюби ближнего…», и дальше переход к тайне: «…как самого себя». У приходящих в Церковь людей часто возникает вопрос - что значит «…как самого себя»? И Вот уже на протяжении многих лет неофитное христианство не может ясно сказать, что же это значит.

Жития святых отцов нам свидетельствуют, что внутренним взором на самого себя святой отец или же праведник Церкви покаянно видел в себе падшую природу. И чем больше он вглядывался в самого себя, тем больше обнаруживал этой падшей природы. Тогда любовь к самому себе выражалась у угодников Божиих в постоянном плаче о себе сокрушенном, в скорбящем плаче к Богу.

Плакать могла божественная природа человека, ибо дух, встречаясь с греховным естеством, приходит в великое сокрушение, покаяние и отвержение этого греха. Невозможность этого отвержения приводит в скорбь, плач и покаяние. Это и есть любовь к себе.

Имеющий такой характер жизни способен возлюбить ближнего и по нравственному естеству своей языческой природы, значит, по действию совести. Обращаясь к первой заповеди Божией: «Возлюби Бога» и ко второй: «Возлюби ближнего…», он начинает скорбеть, что его собственная любовь к ближнему, видимо, есть не та, о которой говорит Господь в заповеди, которая обращала бы душу в служение духу. Тогда и тело подчинялось бы этой работе души.

Здесь мы видим еще одну особенность - словесным образом наставляя ребенка, этого преодолеть нельзя. Детский возраст, особенно до 7 лет – это время непосредственных отношений между ребенком и родителем. Поэтому не слово имеет здесь значение, а то, что происходит за словом.

По православной антропологии слово рождается из души. В этом смысле есть слово звучащее и есть слово совершающееся. Совершающееся слово мы не слышим, но его слышит и видит ребенок. Его может слышать и видеть чуткая развитая душа а также духовная прозорливость. Но в звук совершающееся слово не выходит.

Так как младенец в прямой зависимости от родителей, то от него звучащая часть слова есть слово как часть речи. Совершающаяся же часть слова входит в его душу и лишь потом исходит в звук. Это является предметом внимания ребенка. Совершающаяся сторона слова и составляет жизнь души, совершающей слово. В этом случае как можно научить ценности духовного? Если родитель ребенку скажет: «Обратись к Богу: «Господи, помилуй мя», – ребенок может это сделать, потому что родитель так сказал, а он желал исполнить волю родительскую. Поэтому скорбит к Богу, чтобы умножиться в своей любви так, как Бог хочет, и только по любви к Богу он получает это умножение.

Господь в таинстве Причащения входит в человека, усвояет его Себе и совершает в нем ту любовь, которую Он заповедал во второй заповеди Своей, но совершает не Сам, а вместе с человеком. И поэтому здесь встречаются две воли, две любви. Любовь Божия к людям, которая действует в причастнике, и естественная по совести любовь этого причастника к людям, к ближним своим. Здесь и его сердце, сокрушенное о своем окаянстве и недостоинстве. И только по исполнении этих трех будет исполнима заповедь вторая. Вот этому-то и должен родитель научить своего ребенка.

Духовный наставник – действующее благочестие.

Встречаясь с греховным естеством, которое заключается в склонении воли к страстям и потребностям плоти, родитель стоит перед задачей воспитать в дитя правильное отношение между духом, душой и телом. Средоточием всех действий в ребенке или взрослом является душа.  Если душа служит духу, то в свое служение она вовлекает и тело. Если же преимуществует тело, то душа тогда служит телу и попирает дух, игнорирует его, не слыша и не чувствуя. И поэтому задача родительская в том, чтобы дитя начало бы слышать в себе дух, свое личное духовное начало, ибо это для него будет самое насущное делание.

В каком же случае ребенок будет внутренне молиться Богу: «Господи, помилуй»? Он должен увидеть это внутреннее действие в родителе, и тогда совершит сам внутреннее. Если он, видящий внутренним взором душу родительскую, этого не услышит, то ему нечем сделать это действие, кроме как звуком. Поэтому духовному воспитанию ребенка могут послужить только родители, несущие в себе действующее благочестие, а не только вовне совершающееся, видимое и словесно провозглашаемое. Давно на Руси было известно, что «Добродетель не в словах, а в добрых делах».

Младенца может воспитать только реально действующее лицо. А родитель при младенце – это лицо, всегда действующее или грехом, или добродетелью. Ведь он дитя воспитывает постоянно, и природа ребенка всегда обращена к родителю. Душевным своим знанием ребенок всегда зрит, что совершает родитель, поэтому и сам ребенок будет то же делать. Если родитель совершает в душе своей грех лицемерия, лукавства, хотя при этом говорит очень хорошие слова – ребенок их не слышит. Он пойдет за тем, что родитель делает в это время. А в это время родитель, оказывается, совершает лукавство в том, что слово расходится с делом, душа его пребывает вне Бога, а на словах он говорит о Боге. И это лукавство ребенок схватывает.

Поэтому родитель церковный – это, прежде всего, родитель, ищущий воспитать ребенка своим собственным деланием. Ибо нет другого средства воспитания, кроме как собственное делание. Тем более, что в ребенке до 3-5 лет происходит процесс словообразования.

Словообразование – это напечатление родительских действий души: не того, что родитель произносит, а того, что родитель по существу совершает в душе прежде чем произносит звук. Вот почему долгое время ребенок внимает родителю совершенно беззвучно, ибо в нем механизм озвучивания включается на последней ступени, после того, как слово уже начинает совершаться в душе. Механизм озвучивания самый простой, не в нем дело, ибо озвучить может любой ребенок, а главное – это схватить слово по существу. Но для этого родитель должен предложить это существо в своей душе в качестве того, что схватывает ребенок как будущее звучащее слово. Поэтому «Доброе дело, правду говорить смело».

Для ребенка воля родительская есть душою расположенное отношение к родителям, когда ребенок внимает тому, что происходит в душе родителя и за этим идет. Он абсолютно полно этому предан, ибо так вложено Богом в природу ребенка, по этой причине ребенок своей воли не имеет. Вся его воля – это воля родительская, и все действия ребенка есть действия родителей. Но слово не только из этого происходит.

Ведь душа ребенка содержит в себе от Бога образ, а значит предведение о всех вещах и явлениях. Побуждение этих предведений тем, что делает родитель на глазах ребенка, и составляет внутреннее слово. Таким образом, слово внутреннее состоит из предведений, которые пробуждаются в душе ребенка, и впечатлений, которые он получает от родителя.

Предведение – это тот образ обо всех вещах и явлениях, который Бог вложил в душу человека.. Благодаря этому Адам стал способен наименовать всю живую и неживую природу. Он не только видел существо и по этому существу называл все предметы и явления, но еще имел их образ в себе, узнавал то, что видит.

Образ Божий – это образ способности Бога предведать и содержать в себе предведения всех вещей и явлений. Когда эти два облекаются в звук, то мы слышим слово. Поэтому в этот период воспитующим является сама жизнь родителей, а не слова, которые они произносят.

Если мы посмотрим на весь уклад жизни, происходящий в семье, то увидим, что ребенок воспитывается тремя действиями – влияниями. Первое – образ жизни родителей, который прямо отпечатывается ребенком, и за которым ребенок непосредственно следует. Второе – словесное окормление, которое родители задают ребенку: «Делай то, делай это, делай так». Третье – влияние Бога на ребенка: в неверующей семье только промыслом Божиим и призывающей благодатью, а в верующей и промыслом, и призывающей благодатью, и благодатью Таинств, непосредственно действующих на дитя.

В первом случае важнейшее значение имеет внутреннее благочестие родителей, их реально благочестивая жизнь, совершаемая в душе. Во втором требуется знание богоугодного характера жизни, из которого они могут направить ребенка в правду. Под знанием подразумевается рассудочное знание, мудрость, жизненный и духовный опыт. А в третьем случае ведущее значение имеют Таинства Церкви, правильно преподаваемые ребенку и сохраняемые в нем.

Сохраняйте благодать Причастия.

В церковной жизни известно, например, что родители нередко причащают дитя, а оно хранит причастие только первые несколько часов, а потом очень плохо себя ведет – начинает возбуждаться, капризничать, упрямиться, причем больше, чем  в обычном своем состоянии. Тогда родители недоумевают: почему так, причастился же?! Причина очень простая – недостойное причастие. Оно происходит, когда мы в каком-то грехе не раскаялись, волею своею от него не отделились и сохранились преклонными к нему.

Когда причастие входит в нас, то оно вступает в прямые отношения со грехом. Если воля наша приклонена к Богу, то мы вместе с Богом воюем против греха. Господь властию и силою Своею по причине нашей воли, с Ним согласной, изгоняет этот грех, иссушает его. Но если наша воля не с Богом, а со грехом, тогда Господь встречается со грехом, воинствующим в нас, потому что мы своею волею делаем этот грех могущественным против Бога. И грех изгоняет Бога, и благодать изгоняется нашим же согласием с собственным грехом.

Что же происходит с ребенком, ведь он не имеет своей воли? Да, он имеет волю родительскую, а значит все, что происходит с родителями, происходит и с ребенком. Чаще всего, такое неожиданное поведение ребенка после причастия связано с различными ссорами, которые произошли у родителей между собою или с ребенком за день до причастия либо утром, когда собирались в храм. Все скандалы, совершаемые родителями, запечатлеваются ребенком; с ними-то он, причастившись, и встречается. Первые несколько часов власть Бога преимуществует в ребенке, поэтому он умиротворяется. Но затем родительский грех со властию поднимается в ребенке против благодати, и он начинает вступать в ужасные капризы, возмущения и даже заболевает. По всему получается, что дитя в возрасте до 7 лет есть прямое отображение жизни родителей.

Три уровня высвобождения от греха.

Если мы исследуем тайные механизмы греховной природы, и как грех прорастает в отношения в семье на самом глубоком уровне подсознания, то увидим, что высвобождение из тенет греха должно происходить на трех уровнях.

Первый уровень – это греховные отношения, которые происходят неизбежно. Они описаны Берном в «Сценарии жизни». Это психоанализ, где он раскрывает механизмы корысти в разных сценариях жизни, которые показывают глубинные внутренние отношения в семье, осуществляющиеся потом ребенком и в последующих жизненных событиях.

Второй уровень – это борьба верующей души с греховными побуждениями, желание высвободиться из сценарного механизма отношений и жить по добродетелям, свободно.

И третий уровень – это жизнь добродетелей или нравственных сил души, свободных и чистых от греха.

Движение от первого уровня к третьему и составляет уклад православной семьи. Воспитание же заключается в том, чтобы самим родителям переходить из жизни первой в третью, и за собою вести детей.

Внешнее развитие способностей подавляет нравственность.

Все, что сегодня обычно стараются применить в семье: различные развивающие игры, специальные занятия по живописи, музыке, пластике – все это является для личности ребенка дополнительным антуражем. Это всего лишь развитие тех или иных его способностей благополучно жить в окружающем мире. Развитие этих внешних способностей, к сожалению, часто поглощает семью. Поэтому на сегодняшний день, фактически, семья может обходиться без участия в ребенке – достаточно только устроить для него различные занятия, которые развивают его без усилий самого родителя. Условия, которые он задает в этих занятиях, – это условия тех же самых способностей самого родителя. Родитель учит, например, ребенка петь, развивая в это время его способность. Научает ли родитель при этом нравственному? Нет, потому что он этим не занят, он не уразумел, что «Доброе сердце лучше хорошего кафтана».

Но, несмотря на то, что сегодня родители в неверующих и верующих семьях, преимущественно заняты развитием способностей ребенка, тем не менее, ребенок, живущий душевным зрением, схватывает родителя, все равно, полностью. И отрешенность родителя от ребенка, равнодушие к его нравственному и духовному развитию ребенок схватывает как самое главное. Неудивительно, что при этом он будет развиваться в способностях, но будет равнодушный в нравственном и отчужденный от духовного. Потому что таковыми представили ему себя родители своими реальными действиями.

В современных церковных семьях, к сожалению, часто происходит то же ложное воспитание по причине того, что родители сами не имеют истинного внутреннего благочестия и не задумываются над этим. Более того, часто приходя в Церковь, трудятся над освоением внешних  церковных действий и не заняты внутренним. Поэтому в сфере назидательной они еще могут сказать какую-то правду ребенку, а в сфере воспитующей передается греховное естество и более ничего. Ясно, что ребенок так церковным не становится. Единственное, что он знает – некоторые церковные действия, их содержание, имеет некоторые навыки, потому что его наставляли и заставляли эти церковные действия выполнять.

Но может и такое быть: либо он вообще к этому не имеет церковного отношения, реальной потребности, нужды, либо там, где идет перебор этих назидательно-заставительных действий, в душе, наоборот, формируется отвержение. Внешне-то ребенок исполняет, а в душе накапливается сильное раздражение, отвержение и желание отмщения. С момента, когда наступят самостоятельные действия, в возрасте 12-14 лет, он это отмщение реализует тем, что будет просто игнорировать всякое исполнение действий веры. Хотя он рос, казалось бы, в глубоко верующей семье, но на самом деле эта глубина ложная – ее не было. Была сила заставления ребенка, сила родительского требования к нему, а глубина жизни верою у родителей отсутствовала. И поэтому какую-либо глубину живой веры ребенку невозможно было воспринять – ее просто не было в семье.

Но что же тогда было? Был первый уровень в отношении воспитания ребенка – сценарный. Ребенок сформировался через обычный сценарий жизни по падшему естеству. Ничего другого. А теперь будет уже самостоятельное становление, если Бог его еще призовет, если он сам уверует и пойдет. И тогда он будет трудно избавляться от этих сценариев. Что и происходит сейчас со многими из нас, если вообще происходит. Но надо помнить, что «Доброе исканье, хотя продолжительно, но после увеселительно».

 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

 Дети – крест Господень, наказание и утешение 

 

Все различия Господь благословляет или попускает во спасение.

Православные родители воспринимают ребенка как чадо Божие, при этом, возможно, что дитя пребывает  как крест Господний, как наказание родителю или как чаянное утешение.

Сколько бы детей ни нарождалось в семье, все они бывают очень разные, порою очень сильно отличающиеся друг от друга по характеру. Тогда, естественно, возникает вопрос: почему у одних и тех же родителей рождаются мальчики и девочки самого разного нрава, часто противоположного даже до крайности? Порой, бывает права пословица: «В семье не без урода». При этом дети разнятся не только в душевном плане, но и в своих духовных дарованиях и по данным физического здоровья.

Почему же одна родительская чета не рождает одинаково одаренных детей?

От видимых причин, телесных и душевных, зависит какая-то часть свойств и признаков нарождающихся детей. Но все различие характеров детей невозможно объяснить только этими причинами. Оно, безусловно, подтверждается присутствием и участием сугубого Промысла Божия в рождении каждого.

Господь благословляет те стороны и особенности характера в детях, через которые Он совершает Свое спасительное дело относительно души родительской, да и самих детей в их отношениях друг с другом. И потому ребенок несет в своем нраве те свойства родительского характера, через которые родитель вынужденно обретается в каких-то определенных гранях своего нрава. Там, где детей 10 и больше, самые разные стороны нрава родителей получают свою проработку. Родитель вынужден к каждому приноравливаться и, конечно, спасения ради, обретаться при этом в тот или иной нрав, которым можно было бы всякого ребенка управить как чадо Божие.

У каждого ребенка есть стороны характера угодные Богу и в этом смысле особо утешительные для родителей. Иные же свойства вполне угодны, удобны и приятны родителям. В этих свойствах нет непосредственного угождения Богу, но есть угождение родителям. И ребенок настолько родителям приятен, что те в нем души не чают. Из двух детей в семье один может быть приятен маме, но никаких особых чувствований не вызывать у отца, а другой, напротив, особо любим отцом, а со стороны матери к нему проявляется ровное отношение.

В нраве каждого ребенка есть такие стороны, которые трудны для родителей, в которых тот расходится с ребенком, не приемлет его совсем или только с трудом.

Наконец, есть крайности в характере детей, когда одна какая-либо его черта, а то и несколько сразу, совершенно невозможны для родителей. При этом часть из них, как трудных, так и невозможных, противны родителям, а некоторые даже и Богу. Так, например, чрезмерная веселость в поведении и легкость в общении чада с окружающими может быть для родителя трудной и несносной. Но ее нельзя назвать противной Богу, ибо такой чертой характера ребенок Богу не погрешает. Ведь «Кто Богу угоден, тот и людям приятен».  Равно как медлительный ребенок, флегматик, может вызывать сильное раздражение, иногда даже возмущение родительское, но своим характером при этом не погрешать Богу. В этих случаях противное родителям не противно Богу.

Дитя может быть наказанием.

Человекоугодливый нрав в ребенке, хитрость, а то и плутоватость, будут приятны кому-то из родителей, но совершенно противны Богу. В конечном итоге, ребенок станет наказанием родителям, подрастая и все более отходя от Бога в своем неверии, а в чувственной душевности будет огорчать их, если родители верующие.

Конечно, не заметить этого и не заскорбеть невозможно, и как бы ни были приятны какие-то человекоугодливые черты нрава ребенка для родителей, однако, верою исполненные сердца их все равно будут постепенно обретаться в скорбь о таковом состоянии чада. Хотя и с великою чувственною любовью к нему, но, тем не менее, со всевозрастающею скорбью о его душе. И родитель будет вынужден вымаливать такое дитя и искать пути к пробуждению в ребенке веры. Вот тогда придется уже родителю отлагаться от своего чувственного, влекущего за собой приятность отношений с чадом, и, веры ради, бывать иногда строгим и суровым.

Такой ребенок с дурными чертами характера, ярко и сильно выраженными, и есть наказание Господне.

Крест Господень должно понести.

Ребенок же с теми или иными телесными увечьями или же с различною душевною недостаточностью, малыми способностями, нравственною дебелостью, но без каких-либо выраженных злохудожных свойств, есть крест Господень. Крест, который должно будет понести. Особенно тяжелый крест, когда дитя уже рождается или потом, но еще в детстве, становится одержимым бесами. Порой бывает, что один такой ребенок в семье забирает на себя все силы одного или обоих родителей. При этом ребенок может быть телесно уродом, к тому же крайне болезненным, да еще и душою сильно недомогающим.

Например, дети, домогающие внешнею стороною души, – это страдающие идиотизмом или болезнью Дауна так, что родителю приходится постоянно ими заниматься, слепые, глухие, немые, а то и вовсе слепоглухонемые дети, или дети с задержками психического развития и, особенно, психически ненормальные, все они рождаются как крест Господень. Хождение за таким ребенком для родителей является делом чрезвычайного спасения. Здесь потребуется, в конечном итоге, родительское смирение в том, чтобы многие чаяния на устроение своей жизни отложить, а именно отложить желание в чем-то состояться, обрести какие-то блага земной жизни, что порою для родителей бывает трудным. Но это «Господь богатит и высит, убожит и смиряет».

В этих случаях поначалу родитель бывает сокрыт в себе самом, ибо видит в том некоторое наказание Божие. «За что?» – задает он вопрос Господу или же сам себе, дабы, ни в чем не погрешая Богу, разобраться в своих собственных делах и увидеть свою вину перед Ним. Обычно не скоро приходит родитель к осознанию того, что в этих детях, чаще всего, нет наказания Господня, но действует сугубый Божий Промысел о спасении данного родителя.

Но, однако, всякое повреждение тела или души не само по себе происходит и не по творению Божию совершается, ибо по творению всяк человек сотворен совершенным или, вернее, расположенным к совершенству. Увечья же телесные или душевные, произошедшие с новорожденным ребенком, есть увечья по причине соделанных грехов в данном роде. Не сам родитель виноват в том, что народился такой ребенок, а неискупленный грех в роду, который возможно будет через такое дитя искупить. При этом сам ребенок, неся на себе такое уродство, своим смирением, своею жизнью перед Богом и даже своею смертию искупает те или иные грехи рода, так и его родители, вынужденные нести этот крест Господень, подобно Господу, искупившему грехи человечества на Кресте, будут искупать в этом ребенке грех своего рода, не имея в нем своих грехов. И он в этом случае является не наказанием, а крестом Господним.

Увы, не легко и не скоро придет родитель к этому сознанию и таковому расположению к ребенку и к Господу. Но прежде будет искать в себе самом вину за рождение такого ребенка и поэтому воспринимать дитя не столько как крест, сколько как наказание лично себе. Он принесет немало слез покаяния, много в своей предыдущей жизни исследует, многое переменит и перестроит; во многих притязаниях обнаружится как в мечтах и желаниях, не спасительных для него. Труд родительский будет идти, с одной стороны, в уяснение своих грехов, с другой, в уяснение своих притязаний. В грехах он будет каяться, а притязания будет отлагать, ибо окажется, что Богу угодно, чтобы данный родитель спасался через восприятие ребенка как креста своего. Тогда все, что он предполагал о себе, о своем служении, о своем месте в жизни, об обретении в обществе, его мечты – все окажется притязанием. Он обнаружит, что притязательного в нем – почти весь он, ведь никто в детстве не предполагает посвятить свою жизнь искалеченному собственному ребенку.

Но, большинство детей, особенно в нынешнее время, возрастая в будущих родителей, представляют себя в самых различных профессиях, особом статусе в обществе и большом достоянии относительно своих способностей. Увы, при рождении такого ребенка обнаружится, что ничто из этого не спасительно для родителя и в очах Божиих не имеет цены, хотя он может быть и даровитым, и условия жизни и общество в целом позволяют ему состояться и осуществиться до женитьбы, замужества или до рождения этого ребенка по своим желаниям и мечтам. Обнаруживается, что все это есть в очах Божиих притязание и ничего больше.

Конечно, современному человеку прийти к этому сознанию и восприятию своего ребенка как креста Господня – дело чрезвычайно трудное, и уходит на это, порою, полжизни, а дитя успевает вырасти до 15-17 лет. Но нет ничего более высокого в спасении человека, чем крест Господень.

Равноценен кресту Господню подвиг мученичества, ибо мученичество есть также крест Господень. Неудивительно, что высочайшие венцы получили закончившие свою жизнь на кресте величайшие угодники Божии. То было сугубое дарование Божие, особая любовь Господня, которую Господь выказывал своему чаду, благословляя его претерпеть ужасные мучения и завершить жизнь свою смертью на кресте. Почти все апостолы были удостоены мученического венца. Поэтому нам ясно, что таковое завершение жизни и есть высшая ступень спасения.

Рождение ребенка, который требует полной жертвы родительской, становится крестом, равноценным мученичеству и имеющим в протяжении целую жизнь человеческую. И если родитель, все-таки, смиряется и принимает свой крест от Господа, по любви своей к Богу соразделяет с Господом Его страдания и Его Крест в несении креста за род свой, состаивается к ребенку в любви Божией, которую имеет Господь ко всякой душе человеческой, то тем самым он исполняет всю полноту необходимого по исполнению заповедей Божиих по любви к Господу своему и по любви к ближнему, ибо нет никого ближе, чем собственное дитя.

Любовь к ребенку, но не земная и душевная, которою наделен всякий родитель – и верующий, и неверующий, а спасительная любовь начинает быть только после того, как родитель примет свой крест и смирится с необходимостью посвящения своей жизни этому дитя. Тогда уже никакие притязания не будут волновать его душу и приводить ее к досаде, обиде на судьбу, раздражению, озлоблению и даже ненависти, взвивающейся иногда на род свой, на себя и на дитя, испортившее ему жизнь. Все это утихнет. А начнет постепенно появляться та любовь к ребенку, которая дарована Богом в заповеди: «Возлюби ближнего своего…», ибо в ней появится дыхание благодати Божией по любви к Господу, по исполнении первой заповеди. Смирение перед Богом за такое дитя до полного разумения того, что «Чего Бог не пошлет, того человек не понесет»  и есть начало любви к Богу, есть первый шаг исполнения заповеди «Возлюби ближнего своего…».

Принять от Бога дитя как крест и есть начало и исполнение заповеди «Возлюби Бога». С этого времени у родителя начинают быть те живые отношения с Богом, в которых он восходит к Нему, слышит в себе все возрастающее участие Божие в Его благодатном касании сердца, и этим участием возгревается в нем благодарность Богу за таковое дитя. Ибо многое злохудожное теперь не волнует родителя, потому что через такое дитя он отложился от всего своего падшего, впитавшегося в его притязания или сопутствовавшего им. Отложившись от притязаний, он реально начинает познавать, что есть любовь к Богу, потому что слышит постоянное пребывание в себе Того, кого он любит.

Если до этого момента любовь к Богу имела источник извне, то с момента смирения родитель начинает слышать и чувствовать Бога в себе. Этим присутствием Божественной благодати, а через нее Бога, в сердце человека начинает быть непосредственная, прямая любовь к Богу, о которой сказано в заповеди «Возлюби Бога своего». Это та высота, в которой люди вне семьи и вне таковых детей приходят к серьезным подвигам аскетизма – отсечения всяких удобств и притязаний в жизни. В семье же эта высота достигается через жертвование себя ради такого ребенка.

У родителя, слышащего и чувствующего в себе постоянное пребывание Бога, в сердце появляется любовь к ребенку, каковую он раньше по своей душевности не знал. А она-то, оказывается, и заповедана словами: «Возлюби ближнего своего…». Это та любовь, которая не душевная, не от людей, но начинает быть по участию Бога в людях. Под ее влиянием родитель учится так любить свое дитя, что спасает его своей любовью. Ибо ребенок, какое бы увечье он не имел, телесное или душевное, и какой бы степени это увечье не достигало, под действием такой благодатной родительской любви начинает возгреваться в душе своей во всем добром. При этом спасается и дитя, и родитель. Равно как спасаются и рядом живущие братья, сестры, родственники и знакомые, близко принимающие участие в жизни этого ребенка и его родителя и через это участие оказывающиеся свидетелями тайны спасения, совершающейся от Бога в этой семье.

Грех делает поврежденность неуправляемой.

Не всякий ребенок рождается здоровым телесно, душевно и духовно. Немало случаев, особенно в последнее время, когда дети рождаются с той или иною поврежденностью, которое по мере развития ребенка усугубляется, развивается, разрастается так, что дитя оказывается совсем неуправляемым. Если бы не было греха, то подобного не происходило бы. Но и родители грешат, и в роду много греха, соделанного, но не раскаянного и не искупленного, и по этой причине он ужасною печатью лежит на душе, сильно помрачая ее. Отсюда все дети рождаются с разными греховными наклонностями, с тою или иною страстною натурой.

Всякое проявление в ребенке его греховного склонения, фактически, есть для родителей крест Господень, то, что назначено родителю нести, и иногда нести по жизни. Это, особенно, случаи, когда дитя одержимо. Тогда родитель до конца своей жизни привязан к такому ребенку, водит его, ибо сам ребенок, достигнув возраста зрелости, не может управить свою жизнь и совсем в жизненном плане безпомощен. Есть дети телесно инвалиды, которые сильно прикрепляют к себе родителей, несущих этот свой крест.

В чем заключается само по себе несение креста?

Можно выделить в этом смысле несколько вариантов.

Наиболее тяжелые связаны с душевным либо духовным повреждением, либо с явным телесным повреждением. Правда, там, где мы видим одержимость ребенка, есть разные его виды, например, агрессивная, имеющая лютующий характер. Такую одержимость бывает не по силам понести родителям – тогда этого ребенка в определенном возрасте передают в общественное учреждение или в психиатрическую лечебницу. Там, в лечебнице, мощными средствами внешнего порядка: лекарствами и заточением под замок сдерживается эта агрессивная одержимость. Во всех остальных случаях при искреннем старании родителей такие дети остаются при Церкви и, хоть и не всегда соглашаются идти в храм, тем не менее, хранить или содержать их как церковных людей получается всегда.

Хотя, если бы у нас психиатрические лечебницы были бы с храмами домашними, как в одной из московских психиатрических больниц, то оно могло бы быть и там спасительно. Дело в том, что одержимые с агрессивным компонентом как крест это не сознают, ибо это возможно только будучи верующим. А агрессивные больные настолько схвачены одержимостью, которая часто сопряжена с крайней гордостью самого ребенка, что, фактически, они неверующие.

Более тяжелый в плане спасения крест – это различные страстные греховные наклонности крайней степени выражения. Такие дети с малолетства склоняются к преступному порядку жизни и даже во вполне благополучной семье могут проявлять свои дурные наклонности. Так, последнее время очень много детей, которые с детства начинают воровать. Причем, в равной мере этот порок свойственен и девочкам, и мальчикам.

Другой грех – это детское своеволие, которое проявляется буквально с колыбели. Есть случаи категорического непослушания ребенка, имеющего почти одержимый характер. Иногда трудно разобрать, то ли ребенок по своему своеволию, по страсти так настойчив в проявлении своих желаний, хотений и порядка жизни, то ли по причине одержимости. В любом случае, здесь не обходится без приражения бесовского, и не один только ребенок выказывает такое поведение. Ему говоришь, он – ноль внимания. Начинает родитель нагнетаться, возрастать в своем требовании, в голосе, в интонации – ребенок как бы еще более отстраняется от родителей, не слышит его. И почти до физического уплотнения в воздухе упорно стоит на своем, уже не просто занимаясь своим делом, но со всей упругостью явно игнорируя родителя, настолько, что даже душа родительская эту упругость игнорирования и отталкивания явно слышит и чувствует. Есть дети, которые это проявляют еще и с хитрецой, лукавством, испытуя родителя, изощренно пробуя разные варианты непослушания, меняя сами действия: только что он одно делал, но если родитель требует к себе внимания, то ребенок неожиданно срывается с места, бежит и делает совсем другое. Если родитель с силою подхватывает ребенка, дитя начинает выбиваться из рук, колотить руками и ногами, некоторые даже кусаются и кричат на весь дом.

Последнее время участились случаи блудной развращенности детей. Когда склонность к разврату дитя проявляет уже с малых лет. Некоторые родители бывают сильно обезпокоены еще в младенчестве ребенка, замечая как дитя постоянно занято своими органами и слишком активно сосредоточивается на игре с ними, погружаясь в какие-то внутренние чувствования. Некоторые дети в возрасте 4-5 лет начинают проявлять активное внимание к своему телу, созерцая его или играя с ним, либо увлекаются телами сверстников, тем более, что при нынешней скученности детей в детских садах и некоторой свободе детских занятий воспитатель может их оставить и заниматься своим. Много случаев, когда дети различным образом рассматривают друг друга и крайне увлечены этим занятием по блудной страсти. Потом, уже в отроческом и юношеском возрасте, эти дети рано предаются развратной жизни и не могут остановиться в этом.

Заслуживают особого внимания дети с откровенною склонностью к антиобщественному образу жизни, которые не признают норм общественного порядка. Они рвутся в среду свободных сверстников, поэтому для них любимое место – это улица, а в нынешнее время и квартира, но при отсутствии взрослых. Теснота во всех культурных формах жизни – это основная особенность таких детей. Они рано выбиваются из-под всякого контроля, надзора, совершенно его не терпят. Эти дети, в итоге, наполняют колонии малолетних правонарушителей, потом вырастая во взрослых преступников, которые на долгие годы и по много раз попадают в тюрьмы. Значит, где-то имелось восстание против общественных норм, начавшись, видимо, с неприятия норм церковной жизни в роду. Без покаяния, без обретения послушания, как правило, это и становится постепенно накапливающимся резервом греха.

Надо различать детей крайнего своеволия и детей, которым тесно в общественных формах жизни. Мы видим такую особенность, что дети крайнего своеволия проявляются именно относительно своих родителей. А по отношению ко всем остальным они достаточно тихи, в общем уживчивы вне семьи, вне дома, и про них не скажешь, что они могут проявить какой-нибудь деспотический характер. Но как только они попадают в дом, то сразу вдруг становятся разнузданно царствующими над своими родителями, бабушками, дедушками.

А ребенку, которому тесно в общественных нормах, так же тесно и в домашних условиях. Но особенно ему бывают тесны культурные формы общественного порядка.

И, наконец, дети с крайней алчностью, которым свойственны жадность к вещам, деньгам, накопительство.

Менее заметны дети с чревной страстью только по причине того, что порядок жизни взрослых людей в семьях достаточно чревоугодный, и поэтому на фоне такого открытого чревоугодия взрослых крайнее влечение детей к пище может быть не заметно. Более того, родителей может даже радовать, что дети много едят, быстро развиваются. Но в действительности много детей, которые имеют явно страстный характер отношения к пище и в этом плане сильно изощряются. Есть дети не притязательные к пище, а есть с крайним влечением к изысканному насыщению. Они это едят, то не едят, конфеты, например, едят только шоколадные. Другие что-нибудь даже близко не приемлют, тут же выплевывают. Физиологически не развитый организм на фоне своеволия ребенка, поддерживая настроение тела, может отказываться от пищи. Это проявление больше своеволия, хотя основано оно на каких-то повреждениях в теле. Другое дело, когда ребенок телесно не приемлет, по физиологической невосприимчивости тут есть разные причины. Либо отвержение произошло через мать, которая пережила отвращение от такого рода пищи, и после этого оно легло в эмоциональные переживания матери и в душу ребенка.

Но более важно то, что к этому физиологическому отношению к пище присоединяются крайние душевные страсти, своеволие, которое начинает защищать телесное отвержение или же телесное проявление, тогда здесь мы встречаемся с упрямством ребенка по отношению к пище. Дети с отвержением к еде с таким оголтелым упрямством настаивают на этом, что родители пасуют и, в итоге, кормят его так, как он хочет.

Есть еще явление, очень сильное по страсти тщеславия и гордости, тоже малозаметное, потому что оно, вроде бы, вписывается в культурные формы нынешнего развращенного общества, но, в действительности, с нравственных позиций – это крайности, в результате которых одни дети постоянно ищут славы, а другие постоянно утверждаются через разные дела. И внешне-то это вполне благополучно, но, на самом деле, развивается крайне жестокий, черствый, хладный ребенок, хотя и очень талантливый, деятельный, активно осваивающий культурные формы современного общества, достаточно общительный, подвижный к людям, талантливый, одаренный, но весь живущий тщеславием. И в силу этого он в своем общении с людьми либо откровенно зарабатывает славу, либо с лукавством обеспечивает себе успех, подыгрывая, человекоугодничая. Это формы крайнего отложения от нравственных сил души, фактически, попирание их. Поэтому такие дети вырастают гордые, вообще избегающие семейных отношений, а, образуя семью, долго не могут в ней обрестись во благо или становятся в семье деспотами.

Часто говорят, что если у тебя ребенок непослушный, то посмотри, какая ты мать или какие вы, родители, были в детстве сами. Речь идет о том, что у непослушных родителей душа сама по себе своенравна и своевольна. Поэтому когда ребенок нарождается с этим нераскаянным родительским грехом, то, с одной стороны, он несет в себе этот грех, а с другой стороны, попадает еще и в среду подобного же греха, которым является родительская жизнь. А родители своим продолжающимся своеволием, может быть, даже еще и умноженным за время своей взрослой жизни, поддерживают своеволие ребенка. В результате получается, что в следующем поколении дети имеют склонность к этому греху более выраженную, нежели у самих родителей.

Все родительские грехи отчасти передаются ребенку либо в данное поколение, либо через поколение. А с другой стороны, активностью самих родителей поддерживается напечатление ребенком родительского поведения, усвоение и упражнение своеволия через отношения со своевольными родителями.

Точно так же любой другой грех или страсть, имеющаяся в родителях, получают в детях двойную причину. Первая связана с их нераскаянностью и душевной восприимчивостью ребенка по рождению – это врожденная греховная наклонность. А вторая – по причине напечатления и усвоения в ходе самой жизни подобного же характера от родителей.

Несение креста – преодоление трудностей воспитания.

Для православного человека ребенок – это крест Господень. И его должно родителям понести. Но важен вопрос – что значит понести, и в какие действия выливается само несение креста?

Основным действием несения креста становится воспитание ребенка и содействие ему в преодолении греховной наклонности. Если дитя через общение с родителями постепенно превозмогает греховную наклонность, то в нем воцаряется склонение к церковному порядку жизни, а значит, к нраву Христову и к Евангельскому характеру жизни. В таком случае родители несут свой крест, который заключается в трудоемкости воспитания детей именно для этих родителей. Потому что ведь есть дети – утешение для родителей. А в данном случае мы говорим о детях, которые являются для родителей крестом. Если при детях-утешении родители не ставятся в необходимость особых усилий или же терпения, смирения перед различными проявлениями детей, наоборот, они для родителей только счастье, радость, благо их земной жизни, то дети-крест Господень таковыми для родителей не являются: через них постоянные скорби, чрезвычайные случаи и события, в которые впадают дети по своей греховной наклонности. Особое состояние требуется со стороны родителей – быть готовыми ко всему.

Если родитель не воспринимает таких детей как свой крест, то начинаются разные конфликты между ребенком и родителем. Сущность креста обусловлена, прежде всего, тем, что все греховные наклонности, которые ребенок несет в себе, не извне посеянное в ребенке, а полностью внутренняя принадлежность данного рода и, в частности, самих родителей. Ибо от них эти грехи и наклонности тем или иным образом вложились в ребенка. Случаи одержимости детей или явного приражения бесовского, сама способность воспринять вхождение беса, они также происходят через родителей и от них. И эта причина, эта почва, куда бы ни приражалась нечистая сила, они все равно восприняты от родителей.

Искупление: терпение, воспитание, изменение.

Сознание того, что он несет последствия подобного образа и порядка жизни, падшего в своей непреодоленности греха в себе, и позволяет родителю воспринять детей как свой крест. Не чужой, не чей-то, а именно свой крест как возможность искупления. Через воспитание детей в благочестии родитель как раз и искупает свои грехи.

В чем же тогда будет заключаться это искупление? Первое – это несение с терпением и смирением всех проявлений ребенка, которые есть сейчас. Второе – это содействие и вспоможение ребенку в преодолении этих грехов. Третье, непременно необходимое, – это изменение самого родителя, потому что если он сам в подобных грехах не переменится, то своим греховным душевным строем будет безсознательно поддерживать в ребенке греховный порядок жизни. Чтобы действительно переменить в ребенке внутренний порядок душевного устроения, подобная перемена должна произойти в душе взрослого, самого родителя. И благочестие, и Евангельский характер жизни, прежде всего, родитель должен начать обретать сам.

Но одно дело, если он это обретает по причине необходимости личного, собственного спасения, что возможно было бы и без детей. И другое – когда к этому его обязывают и подстегивают свои собственные дети. Духовному родителю собственное спасение и так само по себе значимо, а дети это чаяние еще усиливают. А родителя малодуховного, в конечном итоге, спасают дети. Здесь Промысел Господень не мытьем, так катаньем, все равно, приводит родителя к необходимости своего исправления, к перемене своего характера.

Воспитание ребенка, воспринимаемого как крест Господень, как раз выливается в эти три очень глубоких и необходимых действия. Первое – терпение, смирение и мужество несения характера детей. Второе – всякое воспитующее содействие ребенку. И третье – это собственное изменение, труд над собой ради дитя. Если эти три действия совершаются, значит, родитель несет свой крест.

Преграда спасению – малодушие, безответственность, нетерпимость.

Родителю может мешать отсутствие мужества; вместо терпения – малодушие; вместо содействия ребенку в благочестии – всякое невежество в воспитании, нравственная нечуткость, черствость, дебелость, отсутствие опыта. Отсутствие мужества часто приводит к тому, что родитель отступает от ребенка. Мужество проявляется в надежности по отношению к ребенку и в ответственности по отношению к его воспитанию.

Родители, которые не имеют мужества по отношению к ребенку, часто переживают отчаянные моменты неприятия ребенка, ропота на то, что он есть, вплоть до реального отказа от него и объявления его не своим ребенком. Сейчас очень много детей, которые воспитываются в семьях при живых родителях, но совершенно отвергнуты ими и пребывают как безпризорные. Родителю не хватает мужества нести этот крест.

Даже если ребенок и вполне благополучный, все равно, он требует воспитания, участия в нем. А не имеющий мужества родитель в своих отношениях с ребенком ненадежен, разные степени досаждений со стороны ребенка приводят к отвержению его родителем, к отложению дитя, родитель перестает им заниматься, перестает его замечать, имеет с ним чисто деловые, пользовательные или обслуживающие отношения.

Второе проявление отсутствия мужества – это скудость ответственности за дело. Мужественный человек ответственен за всякое дело, какое бы он ни брал, а в данном случае, дело воспитания для родителя оказывается кратковременным, он до какой-то поры ведет дело воспитания, а потом бросает. Либо только в самых простых вещах он до конца стоит по отношению к ребенку, а во многом не может – мужества не хватает. Например, он обещал ребенка наказать, если тот будет повторять то или иное действие, но мужества довести дело до конца у него не хватает. В результате, несение креста не получается, родитель просто бросает свой крест и дальше либо потакает ребенку, либо оставляет его без внимания, сам уходя в другие дела.

Не имеющий терпения родитель – это тот случай, когда душевные силы его подавлены теми или иными грехами: гордостью, влечениями, либо страстями. Тогда родитель может какие-то выходки ребенка терпеть только до некоторой поры, и свое воспитывающее значение, поддерживающие действия нести до определенного срока, а далее терпения не хватает, и родительский крест не несется.

Всякое наказание Божие к покаянию.

Вернемся к ребенку, рожденному как наказание Божие. Фактически, во всяком ребенке, кроме детей, посланных Богом как утешение родителям, есть определенные черты характера, которые родителям трудны. Но есть дети, в которых эти черты крайне выражены, имеют глубокую устойчивость и силу проявления и становятся сущим наказанием для родителей.

Так, в современных семьях есть дети с клептоманией (непреодолимым влечением к воровству), которая проявляется уже буквально с 5-летнего возраста.

Другие дети несут в себе крайнее ожесточение на того или иного родителя, или на обоих сразу.

Третья категория – это те дети, которые имеют в характере столь непреодолимое упрямство, что никто не может совладать с ними, некоторые из них становятся этакими царьками, а потом и деспотами в семье.

Еще одна крайность – капризы. В них дети входят прямо с пол-оборота и до истеричности.

Бывают дети с крайними проявлениями злости и даже мстительности. По отношению к своим же братьям и сестрам они могут быть очень жестокими, вплоть до нанесения увечий во время своих стычек.

Такие уродства в душевной организации детей есть наказания Господни. А всякое наказание Божие – к покаянию, поэтому должно родителям пересмотреть всю свою жизнь: где, когда, в чем они согрешали перед Богом, дабы увидеть, за что Господь попустил нарождение ребенка с таковыми чертами характера.

Часть этой вины могла быть непосредственно связана с рождением ребенка. Например, неправильное, греховное зачатие, или же грехи во время ношения дитя, которые отразились на его нраве.

Психопатическая зависимость в итоге истязует.

Греховное настроение, состояние во время родов, безпечность мужа и отца, крайняя телесная озабоченность матери за свою жизнь также ложатся тяжким грузом на дитя. Равно могут быть какие-то худые свойства в характере ребенка, обретенные в ходе развития нарожденного дитя, которое напечатлевалось либо самих грехов, либо в отношениях с грехами или страстями родителя вошло само в страстные свои проявления и усилилось, умножилось и развилось в них.

Таким образом, войдя в психопатический круг с родителями, дети настолько глубоко заходят в своем патологическом развитии, что свойства их злохудожного характера, развившиеся в ответ на родительский нрав или их поведение, становятся истязующими для самих же родителей.

4 степени наказания.

Наказующие свойства ребенка имеют 4 степени глубины.

Первая степень связана с греховною жизнью родителей до зачатия ребенка. Это могут быть личные отношения их в детстве с собственными родителями. Кто-либо из родителей был непослушлив, и тогда ребенок рождается крайне непослушливым. Если он был вороватым, то и дитя рождается таковым, хотя такие болезни как клептомания передаются чаще через поколение, поэтому надо смотреть, как жили дед и бабушка, прадед и прабабушка. Может обнаружиться, что в двух предыдущих поколениях были грехи воровства. Пьянство передается так же. Блудные же грехи наказуются уже в следующем поколении. За них у родителей рождаются дети с проявлениями блудных наклонностей. В нынешних семьях это особенно выражено. Сейчас много детей, у которых явные блудные влечения, захватывающие жизнь ребенка, проявляются уже в годовалом возрасте.

Вторая степень – это душевные повреждения, внесенные в дитя в результате греховного зачатия. Пьяное зачатие сильно повреждает будущего ребенка. Блудное зачатие имеет то же действие. Это то зачатие, когда не было целомудренной воздержанности родителей, когда оно происходило не в отношениях любви, где будущие отец и мать отдают друг другу свою любовь, а в страстных отношениях, при которых каждый из них услаждается другим. Эта усладительность, противоположная целомудренному схождению супругов, становится причиною греховного зачатия. Нередко бывает, что эти два греха совмещаются – и пьяное, и блудное зачатие.

На характере ребенка сказываются и разные отношения друг к другу супругов в момент близости. Например, один из них не хочет близости, а другой насильно заставляет. Бывают даже отношения истязания, когда один из супругов имеет наклонность к истязанию в близости. Более тяжелый случай, когда оба имеют потребность к взаимному истязанию, или один из них имеет потребность быть истязуемым, а другой истязающим. Все это греховное зачатие. Равно как и тот случай, в котором оба супруга пытаются избежать зачатия, и это настроение души, отвергающее ребенка, не желающее его, будет назидательно отражаться на нраве дитя, зачатом неожиданно Промыслом Божиим.

Третья степень греховного наложения – это грехи во время беременности, как отцовские, так и материнские. Сюда относится невнимание к ребенку, равнодушие к нему, увлечение самыми разными страстями – весельем, пьянкой, близостью. Сейчас почти все родители, зачав ребенка, нося его в утробе, продолжают свои отношения, либо не отдавая себе отчета в том, что делают, либо не выдерживая, срываясь и тем согрешая. Тогда уж получается, что «Грешное тело душу съело».

Еще очень важный момент, от которого крайние повреждения несет ребенок, – это зачатие в праздники, когда грешат против Бога. Сегодня таким зачатием согрешает немало и церковных родителей, сходясь под воскресенье или после Причастия, или постом.

И, наконец, четвертая степень, когда налагаются грехи, сделанные уже при растущем ребенке. Это не обязательно грехи против дитя: неправильное воспитание или же злохудожества родительские в отношениях с ребенком, а это могут быть грехи, совершаемые родителями относительно своей собственной души: друг против друга, окружающих людей, против Бога, особенно. В этом случае страстная наклонность в ребенке, которая была, но могла и не развиться, получает питание со стороны родителя и начинает расти, питаемая и закрепляемая наложением родительского греха на дитя.

Время искупления знает только Господь.

Во всех упомянутых случаях дурные проявления в характере ребенка являются наказанием для родителей и поэтому требуют со стороны родителя покаяния и искупления. Искупить можно, воспринимая этот грех, эту дурную наклонность в характере ребенка со смирением, не ожесточаясь на нее, не досадуя из-за нее на ребенка, тем более, не впадая ни в удручение, ни в уныние, ни в обиду, ни в лесть. Время искупления знает только Господь, и бывает оно по-разному длительным. Иной раз мера искупления завершается достижением ребенком 30, а то и 50 лет.

Самое непременное, что необходимо при этом делать – это воспитывать ребенка, принимая его как чадо Божие. При этом необходимо положить по выправлению и улучшению его нрава чрезвычайный труд.

Нередко бывает, что отдельные греховные наклонности детей могут быть столь продолжительными и глубокими и требовать от родителя столько же сил и самопожертвования ради выправления такого дитя, как и в случае, когда родитель несет крест Господень, который дан ему за грехи рода, а не за свои грехи. А в этом случае наказание Господне дано ему за его же грехи. Только покаяться за свои грехи вовсе недостаточно, чтобы быть оправданным перед Богом за такого ребенка.

Требуется выполнить три великих труда. Первый – покаяние, которое забирает иной раз много лет родительской жизни. Затем следует труд искупления, а значит, смирения, терпения и мужества несения всех злохудожеств, которые могут продолжаться не только в детстве, но и во взрослом состоянии. А внутри всего этого третий труд – благочестивое воспитание дитя.

Что касается благодатного образа дитя как утешения родительского, то об этом много рассуждать не будем. Скажем лишь одно – всякая христианская душа это сразу слышит.

 ГЛАВА ПЯТАЯ

 Побуждение духовной жизни семьи

 

Родовой уклад в семье присутствует изначально.

Личные отношения ребенка, рожденного с грузом родовых грехов, начинают складываться с родителями как внешним порядком, так и из внутренней возможности самого ребенка, которую он имеет независимо от того, как родители себя ведут.

Родовой уклад отношений изначально присутствует в душе дитя, потому что «Одного завода, такова и порода»,  и, вступая в отношения с родителями, ребенок уже задает от себя некоторый их характер и строй. Здесь происходят два действия: с одной стороны, сами родители выстраивают отношения от себя, а с другой, выстраивает ребенок, исходя из того, что несет в себе не только по внутреннему праву своего рождения, но и по реальности своей живой активности.

Взаимодействие в семье надо выстроить в благочестивый уклад.

Многие дети начинают испытывать своих родителей, имея ту или иную потребность: телесную (в еде или комфорте) и душевную (во внимании или участии). Эту потребность ребенок начинает заявлять сам. У него есть некоторый образ и собственное осмысление того, какими средствами он может добиваться своего. Например, одни дети начинают плакать, когда им чего-то не достает, другие, заявив свою потребность, начинают просто капризничать. Есть дети, которые в звуковом плане вообще не проявляют своей потребности, а пристально смотрят на своих родителей. И этот выразительный взгляд очень о многом говорит. Различный язык проявления потребностей объясняется изначальной способностью детей по-разному проявлять свои потребности. По ходу общения с родителями многие дети уже ведут ситуацию самостоятельно, добиваясь своего желания капризами, плачем или криком. Родителю уже ничего не остается, как идти вслед за детским поведением. Иной ребенок, не получая что-либо просимое, начинает драться, кусаться, хватать за волосы, тянуть за нос и губы мать или отца. Причем это делается с некоторой жестокостью, даже с яростью, желанием причинить как можно большую боль. Другие дети начинают кататься и биться об пол, стуча в истерике ногами и руками.

Помимо страстного образа возможно и нравственное поведение ребенка. Про таких детей говорят, что они спокойны. Несмотря на то, что такой ребенок уже давно обмочился и продрог, однако, он целый час пролежит в своей кроватке и никак не выразит своего неудовольствия, со смирением принимая случившееся. Терпеливость – свойство самого ребенка, оно исходит из него.

Таким образом, ребенок не есть что-то пассивное, следующее за родителями. Он изначально содержит в себе возможность собственного участия в ситуации. И если родитель пойдет вслед за ребенком, то будет происходить потакание детской природе, что очень часто наблюдается в нынешних семьях.

Матери, жалея дитя, не зная внутреннего образа воспитания, необходимого для приготовления к последующей жизни, реагируют на сиюминутный характер выражения его нужды. И, в большинстве своем, исполняют прихоти капризного ребенка. Худшие черты последнего в этом случае начинают сильно укрепляться, изощряться, а поэтому и развиваться настолько, что ребенок через свой личный способ отношений с родителями чутко слышит взрослых и тонко владеет ситуацией так, что становится неким «царьком» в доме, особенно, если он в семье один.

Многие родители замечают, что когда ребенок пребывает с мамой, он спокоен, но вот появляется папа, и дитя начинает капризничать, требовать внимания к себе. Ситуация становится неразрешимой, и мать начинает укорять отца, что с его приходом ребенок меняется в худшую сторону, но в ответ она слышит взаимное укорение. Нечто подобное происходит еще и тогда, когда на пороге появляется бабушка. До ее прихода ребенок вписывался в уклад семьи и был вполне податлив. С ее же появлением все негативные черты характера, свойственные этому ребенку, начинают активно о себе заявлять. А при гостях проявление ребенка становится непредсказуемым.

Это говорит о том, что ребенок – активный член семьи, создающий, формирующий и достаточно энергично внимающий всем ситуациям, происходящим в доме. Будучи несформированным в плане социального общения, культуры поведения и обхождения с людьми, ребенок проявляет свои реакции прямо, откровенно и непосредственно. Нетрудно заметить, что внутренняя жизнь души ребенка находится в активном взаимодействии со взрослыми. Ибо «Нет такого дружка, как родимая матушка, да родимый батюшка».  При этом его личное устроение либо обращено на удовлетворение своих собственных нужд, как телесных, так и душевных, либо на чуткое следование нуждам старших.

В семьях, не знающих, что такое благочестивое воспитание детей и как управиться с ребенком, родители, фактически, следуют за невыносимым поведением дитя. Ребенок же внутренне ориентирован на удовлетворение своих потребностей, живет ими, заявляет о них. Поэтому характер отношений со взрослыми – это способность владеть ситуацией, способность повести родителей на поводу своих собственных потребностей. Здесь разные дети проявляют многие виды изощренности. Так, мать с удивлением замечает, что, оказывается, ребенок понимает все, что ценится отцом или ею самою. Высчитывая эти ценности, ребенок крутит затем родителями так, как захочет.

Нравственное воспитание начинается с внимания к нуждам ближних.

Важная черта, которая должна быть воспитана в ребенке – это внимание к нуждам и требованиям родителей. Для этого надо внутренний мир ребенка направить к этому служению.

Здесь необходимо заметить следующее. Нравственная, а тем более духовная одаренность детей различна. Есть нравственно мало одаренные, эгоистичные дети, полностью преданные удовлетворению собственного «я». Восстановить в них нравственную одаренность как способность следовать потребностям окружающих людей – дело сложное и составляющее основную задачу воспитания.

Сколько-нибудь нравственно одаренные дети на просьбы, а тем более родительские требования, откликаются с легкостью, слышат, идут за ними, удовлетворяют их без принуждения.

Духовные начала принимаются сколько человек может.

Из возрастной педагогики известно, что время дородовых отношений и, особенно, родов сильно сказывается на нравственном состоянии ребенка. Если ребенок нежеланный или в равнодушии к нему вынашиваемый как со стороны матери, так и со стороны отца, да еще трудные, болезненные роды, то все это приводит к рождению детей с нравственным безчувствием и нравственной глухотой. Такие дети в любой ситуации преимущественно заняты лишь собою.

От детей с нравственной глухотой следует отличать рожденных телесно болезненными. Нравственная глухота – это болезнь души. Дети же, нравственно пробужденные, но физически очень болезненные будут капризничать, упрямиться или заявлять о себе не по причине нравственной глухоты, а по причине невыносимой телесной болезненности. Ребенок, не справляясь со своими болями, проявляет их, естественно, плача, капризничая, теряя душевное равновесие. Но если его вылечить или хотя бы телесно поддержать врачебными действиями, утешить его недуг, то окажется, что ребенок с определенного момента будет способен и терпеть свою болезнь, и отлагать ее ради того, чтобы исполнить что-либо для родителей.

Более сугубая ситуация, когда закрывается совесть. Это дети, пережившие тяжелые роды, родовые травмы, асфиксию. Запечатленные родовые боли настолько сильны и глубоки, что совершенно закрывают слышание совести, и тогда рождаются дети с подавленной совестью.

И крайний вариант – дети с сожженной совестью, прошедшие определенную жизненную ситуацию.

Если в ребенке большое собственное нравственное дарование, да еще со стороны родителей происходит окормление, то ребенок непременно получает глубокую нравственную способность.

Там же, где ребенок имеет малый нравственный задел, несмотря на то, что со стороны родителей есть вся полнота и глубина воспитания, там ребенок воспринимает нравственные начала в меру своих способностей. Точно также и Дух Святый воспринимается людьми не столько как Сам Дух того хочет, но сколько каждый человек может.

Восприимчивость же ребенка зависит от состояния рода. Всякий ребенок как член своего рода, как ветвь родового дерева, рождается с тем или иным даром или грехом по неведомым путям

Восприимчивость же ребенка зависит от состояния рода. Всякий ребенок как член своего рода, как ветвь родового дерева, рождается с тем или иным даром или грехом по неведомым путям промысла Божьего. Если пристально всмотреться в родовое состояние, то на детях данного поколения нетрудно будет увидеть нераскаянный тяжкий грех в роду и то, как он на этих детях сказался. В то же время, на других детях этот родовой грех может никак не отразиться. Даже, наоборот, какой-то ребенок будет особенно духовно одарен. Почему так? Никто не может сказать, ибо это сугубые промыслы Божии по спасении данного рода.

Итак, родители должны иметь ясное осознание того, что все дети рождаются разными. Даже в одной семье, от одних и тех родителей, где промежуток между рождениями детей составляет всего год-полтора, где особой перемены в самих родителях произойти не успевает, и дети должны быть, казалось бы, одинаковыми, ничего подобного не происходит. Разница бывает столь велика, что составляет порой полную противоположность не только по внешнему облику, но и по душевным и духовным дарованиям. Это уже относится к сугубым промыслам Божиим, которыми Господь благословляет тот или иной путь родителей ко спасению. И неудивительно, что там, где много детей, там совершается сугубое спасение родителей. В одной и той же семье через одних детей родители несут крест по своим грехам, а через других, наоборот, имеют немалое утешение. Один ребенок до невозможности изматывает своих родителей так, что они через него обретают дивное смирение, а другой, напротив, утешает их до велией радости.

Родительский уклад жизни формирует цели воспитания.

Каким же образом матери или отцу узнавать деятельную силу нравственного и безнравственного в семье либо себялюбивое состояние ребенка, при котором он полностью тянет все на себя крайне эгоистично; либо собою жертвующее для родителей в нравственно одаренных детях, чутких к их нуждам и послушливых к их требованиям; либо ту отличительную разницу состояний между нравственной глухотой и немощностью, где дитя безпокойно ведет себя по причине болезни или телесных страданий? Оказывается, это распознание зависит от самих же родителей. Родительское активное начало в отношениях с детьми проявляется в том, что каждый родитель имеет в себе свой нрав, характер и уклад жизни, исходя из которых он задает ситуацию согласно тому, что сам собою представляет. Отсюда складываются его требования к ребенку, его пожелания и ожидания от него. А «От доброго корня добрая и отрасль».

Иной родитель может быть предан отцовскому или материнскому инстинкту, благодаря которому он в своем родительском попечении о ребенке идет на полное сиюминутное удовлетворение его телесных или душевных потребностей. Это может совершаться через жалость или сознательное потакание ребенку. Например: «Я натерпелся, пусть теперь хоть он поживет хорошо». Или: «Я на то и родитель, чтобы ему не дать пережить то, что я пережил». В результате таких сознательных установок родитель в своем обращении к ребенку полностью служит его сиюминутным потребностям. Предпочтительно, когда родитель сознает необходимость воспитания ребенка и приготовляет его к будущей жизни, видя в этом всю цель воспитания.

По долготе своей цели и приготовлением своих детей к разной дальности жизни родители отличаются друг от друга. Самая большая дальность свойственна церковным родителям. Они приготавливают ребенка к вечной жизни, частному суду и мытарствам уже с утробного развития. Исходя из этой цели, намечают планы земной жизни: текущего года или наступающего, и, может быть, ближайших 10 лет.

Родители, которые приготавливают детей к земной взрослой жизни, могут быть зачастую неверующие, но живущие по нравственному закону. И потому, чем более они зрелые, тем более они приготавливают ребенка к благочестивой старости. Это их основная цель. Исходя из нее, родители знают, что ребенку должно быть свойственно в юности, отрочестве, зрелости и в том возрасте, в котором он сейчас пребывает. Следуя такой перспективе или стратегии, строится и тактика воспитания: родители, поступая по сознанию, знают, что делать в первую очередь, а что потом.

Другие же родители акцент делают только на зрелый возраст. Они видят своего ребенка состоявшимся зрелым человеком, занявшим достойное место в социуме и семье. Образ семьянина, гражданина очень активного, всеми уважаемого и составляет их цель. Что потом будет происходить с этим состоявшимся ребенком, родители пока не осознают и отчета себе в этом дать не могут. Многие родители, простираясь в своих целях, мечтают о том, как бы выдать замуж или женить своих детей, и чтобы у молодых сложились первые годы жизни. Так как сознание далее не идет, то для них это становится центральным достижением цели. Ради этого они дают приличное образование и престижно одевают ребенка. По осуществлении намеченного, родители считают, что ребенок уже сам управится, и поэтому цель близка.

Есть родители, которые пекутся только о школьном периоде детей. Главное для них – чтобы ребенок хорошо закончил школу, и далее их сознание не простирается.

И, наконец, родители, которые готовят ребенка к ближайшему году. Например, переезжая в деревню на постоянное место жительства, они приготавливают его к деревенской жизни.

Хорошо, когда цель родителями не просто сознается, но совершается их собственной жизнью, которую содержит не сознание, а родительская душа, душевный уклад их жизни. А в ценностях личной жизни и в реальном ее исполнении родители имеют формирование в детях добродетельного возрастания.

Когда родитель сознает, что готовит ребенка к вечной жизни и прохождению мытарств, тогда он по собственному опыту живет в обретении и усвоении духовного порядка жизни. И поэтому добродетель знает «по вкусу» и формирует ее в ребенке уже сейчас, как бы внутренне простираясь из сегодняшнего в будущее, вечное жительство. Вечное у него простирается в сегодняшнее, реальное, но сохраняется в сознании, а реальное совершается сейчас.

Через трезвенные отношения к духовности.

Сознательный родитель знает, что такое трезвенность отношений, но не может заметить добродетельный ребенок или нет. У него нет критерия понятия «трезвенные или нетрезвенные» отношения с ребенком. Родитель это сознает, много об этом начитался, но духовного опыта не имеет, и поэтому реально войти в отношения с ребенком не может. Как только ребенок закричал, знающий родитель чувственным откликом сразу ввязывается в конфликтные отношения с ним. При этом он ясно сознает, что надо делать что-то другое, надо готовить ребенка к трезвенности. Но как это сделать, с чего начинать, он не знает.

Родитель же, имеющий опыт трезвенных отношений, свободный от чувственной привязанности к ребенку, пребывает в любящей строгости к нему. От этой строгости ребенок вольно или невольно начинает приходить в освобождение от собственной чувственности. И родитель, слыша это душою, не ввязывается в чувственные требования ребенка. Более того, он отлагает и подает силы ребенку отложить эту чувственность. Когда ребенок это совершит, родитель хранит характер внечувственных отношений. Такой родитель начинает формирование «будущего» в ребенке уже сейчас, ибо его «сейчас» есть основание его будущего.

Духовная трезвенность есть отложение душевной чувственности,  побуждение, раскрытие возможностей богодарованных свойств души и появление ее духовно-нравственного состояния. Иные родители чувствуют душой нравственную сторону жизни и живут ею. Поэтому попечение о ближнем, безкорыстие, великодушие свойственны им по естеству их собственных обретений или дарований. Но это еще не добродетели, а добрый нрав нецерковного человека.

Для церковной семьи, которая совершает реальное становление нравственного или духовно-нравственного, действительное воспитание детей происходит тогда, когда родители имеют либо духовный опыт, либо нрав трезвенности.

Когда родитель имеет сознательные цели, то само воспитание может и не касаться жизненности ребенка, а только лишь его сознания. Мировоззрение ребенка родитель может вполне сформировать и воспитать, но реальную способность не впадать в чувственность, капризы, в собственные греховные проявления родители дать не могут, не прибегая к действиям через сознание.

На сегодняшний день очень много родителей, воспитанных советской словесной действительностью, умеющих словесно формировать мировоззрение ребенка, его сознание. Поэтому немало детей достаточно сознательных, но совершенно неспособных управиться со своею душою. Потому что «Отцы ели клюкву, а у детей оскомина на зубах».

Будучи сознательными, нынешние дети активно воспринимают знания. Более того, они способны различать ценности, смыслы этого знания, внутри оценивать – важное–неважное, существенное–несущественное, но применить это знание к собственной жизни они не в состоянии. Много знающие и сознающие дети могут быть при этом капризными, упрямыми, эгоистичными, самодовольными и своенравными. По своему сознанию они будут в себе это замечать и даже от этого скорбеть. Но это будет чисто эмоциональная скорбь, которая не затрагивает их душевный склад. И тогда такой человек, будучи уже взрослым, может долго биться, не чувствуя, где же на самом деле должна начаться та работа, чтобы произошла видимая перемена в его жизни, в его отношениях с Богом, в его общении с людьми и восприятии их. Пока этого разделения сознания и живой души не произойдет, никакой доброй перемены быть не может.

Почему преимуществует душевное или телесное.

Если исходить из учения Церкви о всяком рождающемся человеке как чаде Божьем, о том как мы слышим в себе образ Божий, несущий личное и духовное начало, то все люди от рождения должны бы быть расположены к духовной жизни, если бы не было греха и падшей природы. По причине падения тело осеевается грехом, душа пленяется страстью и дух повреждается духом страсти. При этом повреждение, как говорят св.отцы, в человеке бывает настолько глубоко, что затрагивает самый дух, а значит, сокровенную часть души.

По тем св.отцам, которые говорят о двучастности у человека тела и души, самая глубинная, сокровенная часть души та, которую они выделяют еще в самой душе, а душа для них имеет два состава, и там где есть двучастность, там выделяется дух.

При рождении ребенка уже повреждена его душа, которая сильно засеяна грехом от родителей, и так же поврежден дух. Телесное же дитя, исполняясь по мере его жительства и по мере следования за телесной потребностью, постепенно наполняется или насыщается скверною греха и тем самым отягощается. Когда вся природа души повреждена, то и тело повреждено, но эта поврежденность не имеет еще той выраженности, которую мы получаем со временем в результате жизни. Сначала грех ребенка не имеет формы, он существует как возможность, как внутренняя наклонность ко греху, которая передается от родителей, однако, не совершилась еще в ребенке, и потому она не владеет дитя в той мере, в какой это развивается со временем. Наклонность эта заставляет дитя удовлетворять потребности плоти, чем дитя и занимается.

Но в одних детях плоть все более и более начинает преимуществовать, а в других продолжает сохраняться преимущество души. Это зависит от характера общения с родителями. Там, где мать пребывает в полноте душевного обращения к ребенку, где отец имеет глубокое душевное отношение с дитя, там через это общение ребенок побуждаем в удовлетворение либо телесного, если родитель весь печется о телесном ребенка, либо в развитие душевного, если родитель преимущественно делает акцент на душевное общение с дитя. Ибо «Душа душу и знает».

Детское – значит открытое к внутреннему.

Некоторые родители нынешнего времени совсем потеряли способность общаться с маленькими детьми. Накормить, перепеленать, помыть, доставить различные процедуры телу – это все они делают, а общение с ребенком отдают бабушкам, которые еще сохраняют к этому способность. А как общаться с ребенком сами молодые родители не знают, не умеют и какого-либо содержания для этого общения в себе не слышат.

Если же они пребывают в живом общении, душою слышат, чувствуют ребенка и могут творчески общаться с ним, то его душевные задатки побуждаются, и дитя через это общение развивается как душевный.

Бабушки хранят в себе эту способность общаться с ребенком, слышат его душу и из любви своей легко и просто с ним общаются. Тем паче, что еще Господь так вложил по роду человека, что при рождении внуков во взрослом человеке пробуждается новая способность, как бы высвобождается прежнее детское, что было во взрослом состоянии закрыто и закрепощено. И бабушка и дедушка вдруг становятся сами собой, причем многие из них переживают это как реальную революцию, совершившуюся в них. Они даже точно знают момент, до которого были в одном состоянии души, а после него пришли в совершенно новое, когда резко возросла чуткость к ребенку, слышание всего происходящего с ним, проявилась необыкновенная свобода богатого общения с ребенком.

Оказывается, душа большинства из нас открыта на такое общение с младенцами и детьми любого возраста, но по причине различных наложений зрелости на душу: установок, напечатленных отношений или мировоззренческой замкнутости зрелый человек с детьми общаться не умеет. А когда у него рождается внук, то все закрепощающее вдруг в нем раскрывается, и он начинает общаться с дитя. Опыт всех народов показывает, что бабушки и дедушки имеют особый язык общения с младенцами, или, как часто говорят, они становятся сами как дети. А в действительности это свойство всякой души человека, которое он несет в любом возрасте.

Очевидно, что это свойство раскрывается в возрастах сознательных, когда страсти отживают, свое исполняют, удовлетворяются и отпадают, а вместе с ними отпадают те стереотипы и установки сознания, которые сдерживали душу от свободного общения, от ее детскости. Детское значит раскрепощенное общение с предметами как они есть. В том-то и детскость, что бабушка и дедушка в старческом возрасте начинают к предмету обращаться по их внешнему проявлению. Если они еще умудрены жизнью, то слышат внутреннее проявление предмета или явления – это уже та мудрость, которая освящает и облагораживает их детскость и делает старость мудрою. А взрослый зрелый человек, может быть, мудрость и имеет, а свободу от стереотипов не обрел, и поэтому сознание его удерживает его поведение в отношениях, установках, стереотипах, некоторых принципах, мировоззренческих позициях.

Воцерковлением обретается свобода духа.

В то же время, мы обнаружим еще такую особенность – по мере того как человек воцерковляется и становится духовным, он лично освобождается от всего наносного, и не сознание уже держит его в рамках и границах каких-то условностей, а свободный дух ведет его, и духовные люди тоже как дети.

А Господь, когда говорит: «Будьте как дети» (Мф.18:3-10), Он как раз и говорит о том, чтобы всякий человек любого возраста был бы свободен от падших механизмов сознания, которые закрепощают человека, не являются той оградой, внутри которой свободно течет дух, а становятся неким замкнутым пространством, где дух закрепощается.

Замкнутость нагнетается из-за гордости. Человек, чтобы владеть ситуацией, должен некое пространство жизни замкнуть, то, которое он охватывает своим внутренним взором. Он это делает в сознании, которое замыкает какие-либо явления в некую ограниченность. И выражается это словами: «Я понял», значит замкнул. С этого момента он явлению не дает возможности развиваться, а видит его только в пространстве своего понятийного отношения к нему и дальше уже не идет. Поэтому механизм формирования понятий, опирающийся на падшую природу, идет от замкнутости явления – схватил что-то в явлении и сделал его замкнутым, потом стоит на этом, пока обстоятельствами не будет ему показано, что явление-то богаче, чем его понятие о нем. Потом он от этого понятия, в конечном итоге, должен отказаться и создать новое понятие, которое снова делает замкнутым.

В отличие от этого, те определения, которые дает Церковь, имеют не понятийный характер. Хотя мы их тоже называем понятиями, но они имеют открытый характер и не закрепощают, не закрывают явления. Поэтому определения церковные отличаются от определений нецерковных.

По онтологии своей, по содержанию ребенок, нарождаясь, входит в отношения со своими родителями, и его духовная свобода, которая изначально присуща его духу и душе, в разную степень постепенно закрепощается в зависимости от состояния родителей. Если родители сами по себе духовные, то и характер общения поддерживает в ребенке личную свободу, которая всегда обращена к Богу и божественному в окружающем мире.

Отношение родительское  к ребенку как к божественной личности, а, соответственно, всякая поддержка и воодушевление, когда дитя проявляется в своем благодатном личном: в искренности к Богу, искренности в отношении божественного в окружающей природе и в людях, позволяют родителям радоваться этому в дитя, и свободно развиваться в ребенке духовному.

Там же, где родитель пребывает по отношению к дитя в каких-нибудь замкнутых пространствах и представлениях об окружающем мире либо в замкнутых чувствах знаний, там чувственный образ о предметах имеет личный замкнутый характер. Например, большинство родителей, как неверующие люди, весь окружающий мир воспринимают чисто чувственно: одни из них воспринимают только то, что доступно для органов чувств и более этого в предметах ничего не видят и не слышат; другие, имеющие чуткость, у которых созерцательная сторона души развита, в предметах и окружающих явлениях видят красоту, и не только глазами, ушами и тактильными чувствами они воспринимают предметы, но еще и душевным созерцанием; третьи, у которых развита нравственная сторона души, чувствуют еще и нравственную красоту в окружающих предметах и вообще во всем мире, особенно в людях. Тем самым они более расширены, для них естественно воспринимать предметы глазами, ушами и руками. Но еще более глубокие чувства – это воспринимать нравственную красоту явлений и предметов, чувствуя ее душой.

Таким образом, родитель в своих отношениях с ребенком либо закрепощает его, передавая опыт закрепощающих отношений с окружающим миром, либо развивает, передавая ему опыт высвобождающих отношений с окружающим миром. Чем больше в родителях падшего основания, каковым является родительская гордость, тем большая связь гордости, самовластия с сознанием, при этом сознание получает закрепощающий характер, формирует установки и стереотипы, а в них загоняется всякое явление, и отношения с явлениями и предметами окружающего мира уже исходят из этих ограничений.

Существует домостроительство гордости. Гордость не сама по себе действует как сила, а выстраивает в человеческом сознании целый дом и действует уже от этого здания. Так вот, этим домом является понятийное сознание, его еще называют установочным, – это сознание, которое все явления ограничивает в возможности данного человека. И, фактически, сегодня происходит  общение ограниченных сознаний с разной мерой ограничения. Из-за того, что каждый человек имеет свою меру ограниченного пространства, мировоззрения получается, что наши встречи между собою – это встречи разных ограниченных мировоззрений. По гордости своей мы все имеем мировоззрение ограниченное, не ограниченного мировоззрения у нас просто нет.

Только Церковь содержит в своих учениях мировоззрение не ограничивающее, изложенное в правильных словах отцов Церкви, потому что учения Церкви, перетолкованные разными церковными людьми, не свободными духовно, выкладываются в такие фразы, которые имеют ограничивающий характер, не определяющий, а схваченный в понятия. Эти понятия оказываются закрепощающими.

Почему мы обращаемся к святым отцам, Евангелию, Псалтири? А потому что там строй самих определений не закрепощающий явления, а открывающий возможность нашего развития и безконечного встречания с этим миром. Определение соответствует внутренней природе явления, а так как все явления в мире имеют благодатный характер и значение, то все определения соответствуют благодатному характеру явления. Способность создавать такие определения имеет только Дух Святый. И поэтому от Духа сказанные слова имеют этот свободный характер.

Всякий родитель, общаясь со своим ребенком, имея ограниченное мировоззрение и ограничивающее сознание, помимо этого еще имеет ограниченное чувство знания – некий чувственный опыт окружающего мира, который тоже имеет ограничивающий характер. То есть все падшее естество по причине гордости несет стремление к ограничению всякого явления, с которым встречается, дабы им владеть, ибо нет другого способа владеть явлением, кроме как ограничить его в рамках своего чувственного образа и его по гордости воздвигнуть как единственно возможный, как главный авторитет. Отсюда все эти распри, борьба мнений, восстания друг против друга, несогласия, нетерпение, отвержение, уклонение и прочее.

С участием Святого Духа все ограничения преодолимы.

Для того чтобы иметь с ребенком развивающий язык, словесное окормляющее обращение, необходимо действие Духа в родителях, потому что преодолеть ограничивающий характер падшей природы человека невозможно без участия Святаго Духа. Только благодатью устраняется этот ограничивающий характер, и только благодатью преодолевается гордость человека, умягчается и постепенно просветляется всякий ограничивающий характер отношений с ребенком.

Но если родители неверующие, то при духовном развитии дитя они всегда будут иметь ту или иную степень его ограничения в личностном, в духовном. Более того, неверующие, но богатые душевно родители могут дать настолько сильный опыт душевных впечатлений, глубокий по своему нравственному участию в ребенке, любви к нему, что дитя, пробужденное в своих душевных чувствованиях, совсем может закрыться на слышание Духа. И тогда мы встречаемся с людьми, которые вполне душевны, совестливы, чистосердечны, правдивы, нравственны, но совершенно неверующие. Если мы обратимся к их родителям, то обнаружим, что, чаще всего, у них были душевно полные, богатые родители, и своей душевною полнотою, участием в ребенке они так много дали ему нравственного чувствования, что дитя, побужденное в этом, совершенно не слышит в себе Духа. И требуется сугубое молитвенное предстательство перед Богом, вплоть до целого подвига за такого ребенка, чтобы уже действием Божиим Дух был бы побужден, пробился сквозь такое душевное богатство.

Это тот случай, когда по молитвенному подвигу предыдущего поколения и по какому-то сугубому промыслу Божию на данного ребенка ложится духовное побуждение, и Господь по предведению тех дарований, с которыми ребенок рождается, и по молитве, которая приложена за всех последующих в роду, и по состоянию родителей, которые есть сейчас, и из Своей любви к данному ребенку определяет на нем удел духовного развития.

Обратимся к случаю, когда родитель неверующий и безнравственный, весь исполненный страстями и грехами, то есть ограничивающими способами общения с ребенком, мировоззрение его сугубо атеистическое, жесткое, причем такое, что дальше чем видимый мир родитель не собирается идти и считает все остальное ерундой и чепухой. В своих чувственных отношениях такой родитель имеет только тот опыт, который у него есть, в ребенке видит только свои требования, и каждый раз, когда ребенок чего-нибудь не выполняет, он впадает в истерику, а после в ожесточенную мстительность. Чуть дитя не по нему – сразу начинаются скандалы, которые обычно заканчиваются истязаниями ребенка за его промахи. В этом случае нетрудно увидеть, что переживания ребенка все в области падших отношений.

Потерпеть такого родителя требуется большой резерв душевных детских сил, ибо он не дает дополнения этим душевным силам, он своим падшим естеством обращается к ребенку и побуждает в нем, соответственно, только падшее естество. Ребенок может терпеть такого родителя только в силу своих резервов, которые имеет с рождения – от родителей он ничего сверх этого не получает.

Складывается так много житейских ситуаций, в которых ребенок накапливает падший отклик от себя и еще падшие родительские претензии, что даже под этим бременем не слышит Духа, напечатлевается в этом, и вся его падшая природа получает большую силу. А в подростковом уже возрасте этот парень на всякий визг матери тут же поднимается и начинает ее бить, потому что в нем падшее естество настолько мощно, что он не слышит не только долг, но и свое нравственное.

Идеальным был бы случай, когда родитель, прежде всего, верующий и по этой причине нравственно богатый. А духовно богатые родители дают характер общения с ребенком в его развитие, высвобождающий ребенка из различных ограничивающих впечатлений и из ограничивающего мировоззрения. Но известны случаи, когда родители были язычниками и поэтому не могли сформировать в ребенке Православие, ребенок при этом, воспитанный таковыми родителями, потом, в сознательном возрасте, приняв Православие, сразу воспринял его как свое родное. Он, оказывается, по своим душевным свойствам был приготовлен к Православию, открыт на призыв духовный и легко пошел, и даже стал святым, прославленным святым. Дело просто в том, что родители с языческою богатою нравственностью были верующими. И поэтому они, как верующие, преподали отношение к Богу, побудили в ребенке отношение к богу языческому. Но, все-таки, отношение духовное было побуждаемо. Так нравственно чистые люди преподали ребенку нравственный образ.

Дух побуждаем только духом, и значит, без действия Святаго Духа побуждение в ребенке духовного действия невозможно. Развитие происходит там, где характер воспитания является не ограничивающим, а высвобождающим. Высвобождающий характер человек получает только по благодати. И поэтому даже нравственно богатые люди, но неверующие, имеют нравственность ограничивающего характера, она их и ребенка закрепощает.

Советская действительность воспитала много таких людей – в этом тайна зла, которое совершилось в России. При внешне нравственном характере воспитания советской педагогикой в плане нравственного воспитания активно проводились высокие идеи добра, совести, правды, честности, порядочности – это все было, но при этом, посмотрите, что происходило – полное неверие, категорический атеизм, закрепощающий какое-либо проявление Духа, Которого вообще как бы не существует, абсолютно отчетливо заявлялось, что Духа нет вообще, никакого духовного влияния не существует, а духовного в человеке просто нет.

Второе обстоятельство – это то, что нравственное воспитание все исполнялось словесным образом. А при словесном воспитании не требовалось педагогики влияния учителя и наставника собственным отношением к ребенку. Хотя  во многих работах это утверждалось, но порядок устроения школы, ее методика и ход действий был, наоборот, весь вытесняющий нравственных людей и утверждающий способных только говорить о нравственном. Поэтому словесное воспитание, соединенное с гордостью, формировало в детях отклик на идею, выраженную в слове, личного отклика не затрагивало, а просто игнорировало.

Так появились дети (и почти весь бывший советский народ такой), которые легко побуждаются, если им рассказать о нужде кого-либо. Но при этом эти же самые дети, искренне желающие помогать после рассказа, своим личным откликом этого не чувствуют, и не способны сами на это откликнуться. Они легко пройдут мимо человека, который нуждается в помощи, и только там, где об этом человеке кто-то расскажет, через слово они все зажгутся и побегут делать. Когда они будут так бегать и делать, побужденные словом, значит ли это, что в них начинает отрезвляться их участие в нужде? Нет. Прямая непосредственная чуткость при этом, все равно, не развивается, а наоборот, еще более усугубляется в способность ходить только по словесно побужденной нужде. В результате вырастают из этих детей взрослые люди, которые, прочитав в газете о случившемся,  словесным описанием, талантливо изложенным, так побуждаются, что готовы все бросить и ехать за тысячи километров, чтобы помогать какому-то ребенку, оставшемуся без родителей, или бабушке, которая оказалась одна в деревне. Но совершенно такой же ребенок живет рядом, может быть, даже это их родственник, но они этого не обнаружат. Одинокая бабушка буквально через дорогу живет в деревне, куда они каждый год ездят, но они ее не заметят.

Два категорических действия совершено в советской педагогике – это утверждение словесного характера нравственного воспитания и перевод нравственного в идейный характер. Идейное воспитание в советской педагогике занимало первенствующее место. Но был вот такой нонсенс – в учебниках сначала пишется про идейное воспитание, а буквально следующая глава посвящена нравственному воспитанию, а то, что это тоже совершалось идейным образом, этого не замечали. Трагедия советского времени в том, что это не просто было написано в книгах по педагогике, а что так был воспитан весь народ, и самые глубинные свойства падшей природы в этом как раз все проявились.

Ведь, фактически, Россия прошла в духовном развитии три этапа. Первый – когда церковь окормляла весь народ, который был приобщаем святости, а значит, совершалось живое побуждение духа, и поэтому правильное восприятие нравственного преимуществовало в целом народе.

Дальше, на втором этапе, тайною зла нужно было победить этот народ, но ведь сам народ не отдаст себя, поэтому его необходимо было обмануть, тогда оставляются все нравственные критерии и нравственные побуждения. Духовное подменяется идейным и словесно высоким. То есть, самая главная ценность, которою живет человек духовный (ибо нравственное проявление является главною ценностью церковного человека) – быть исполнителем второй заповеди по причине первой: «Потому узнают вас, что вы Мои ученики, как вы любите друг друга» (Ин.13:35), эта главная ценность нравственного проявления не снимается, она остается, но переводится из реалий прямых отношений в словесно определяемые, в идейный характер жизни. Не запрещается совсем, но побуждается не прямым участием в нужде, а словесно. При этом в человеке оскудевает дух, слышание Духа, реальное нравственное чувство, потому что они побуждаемы только идейно, а прямою нуждой, встречей с человеком все меньше и меньше.

В конечном итоге, наступает нравственная глухота, которая начинает интенсивно развиваться под прикрытием гордости и всей падшей страстной природы человека. Сначала это тайно, но все больше и больше страстного начинает проникать в жизнь, вроде бы нравственно побужденного человека, по всем словам его, даже, более того, желающего быть нравственно чистым, а по характеру жизни все более и более соглашающегося или же отдающегося всяким страстным сладостям, которые все крепче забирают его.

И постепенно, к четвертому поколению, страстная слабость становится доминирующей. Она уже настолько закрывает внутренний мир, внутренние чувствования, что ценность нравственного совершенно исчезает, но вместе с этим исчезает и всякая ценность идейного. Поэтому появляется поколение, с которым об идейном говорить невозможно.

Так подходим уже к третьему этапу, где с этим народом можно про нравственное не вспоминать – он в нем уже не нуждается, про идейное тоже лучше забыть, оно уже стало лишним, потому что нравственное и идейное смещено, потеряло цену, все уже достаточно помрачены страстями.

Тогда и наступает последний третий этап – это требование хлеба и зрелищ, открытие возможности по внешним способностям, далеко не всегда нравственным, иметь много хлеба и зрелищ. Сейчас это все происходит – свобода предпринимательства: всяк может теперь свободно иметь много хлеба, открыта свобода для зрелищ, телевизор работает с утра до ночи, великое множество разных конкурсов, викторин с огромными призами.

Поэтому в Великую Отечественную войну мы победили, а сейчас, если возникнет военный конфликт, то армия, конечно, встанет, чтобы воевать, но пойдет ли народ армию укреплять?

Современная семья есть отражение всех мировых дел и этой тайны зла, которая совершается с человеком, и поэтому часто сегодняшний взрослый человек в семье, к сожалению, совершенно не способен к духовному развитию своих чад. Преимущественный характер отношений с ребенком сегодня – закрепощающий в ограниченность мировоззрения. Преобладают различные установки, которые родители накладывают на сознание ребенка и совершенно ограниченные чувствования.

Вот и получается, что духовное развитие возможно только в религиозной, церковной, православной семье. Там, где действием благодати, действием Святаго Духа будет человеком преодолеваться в себе власть гордости, эгоизма и самости.

Сила преодоления порождается духовным деланием.

Теперь обратимся к самому ребенку: в какой степени в церковной семье дитя способно иметь духовное развитие? Мы видим, что неведомыми нам промыслами Божиими всякий ребенок, как ветвь на древе своего рода, рождается очень своеобразным по своей духовной одаренности – это во-первых. Во-вторых, – очень отличающимся по греховной, страстной помраченности. А в третьих, – индивидуальным по греховным установкам.

Одно дело, когда дети рождаются с разными страстными наклонностями, и совсем другое, когда наклонности к определенным грехам в детях закреплены как установки. Как, например, клептомания, которая побуждает ребенка воровать, и обладание предметами через воровство принимается как норма. При этом невозможна попытка сформировать такому ребенку правильное разумение об истинном значении предметов, например, что всякая вещь есть воплощенный труд человека, потому что у него противоположная врожденная установка. Пока эта установка не будет снята, правильное понимание значения всех предметов и действий не войдет в ребенка.

Сейчас начинают рождаться дети с чувственной установкой на блудную активность, и какое-либо побуждение в нем целомудренного невозможно, потому что сверху лежит замок установки. Наиболее ярким примером такой установки на блуд являются извращения любовной направленности к своему же полу.

Все больше и больше появляется детей, которые имеют чувственную установку на свой же пол. Изменить это почти невозможно, потому что эта установка пока не изживется, а каков срок ее изживания никто не знает, удерживает человека во влечении к собственному полу. Хотя при этом какие-то влечения к противоположному полу и могут возникать, но настолько слабые и незначительные, что влечение к собственному полу является ведущим. Причины этого, тайну этого ни наука, ни религия не открыли. Мы только знаем о том, что это есть, это будет, и что это имеет настолько глубокие корни, что никто не может туда пока добраться.

Можно сделать некоторые предположения, что любая установка на сознание или чувственность имеет начальную обусловленность по причине какого-то родового не искупленного и не прощенного греха. А дальше сама по себе установка, чувственная во всяком случае, может возникнуть при неправильных отношениях родителей во время зачатия. Крайняя сексуальная озабоченность матери создает такую установку в мальчиках на мужчину. Увлеченность матери мужчиною или же отношения с ним не как с мужем, не по причине Божественной любви и не как с отцом, а как с самцом, с животным, побуждает в матери такое состояние, которое запечатлевается сыном как влечение к мужчинам. Или так же влияет подобное состояние отца, когда он к матери относится не как к жене и матери будущего его ребенка, божественно данной ему спутнице, а как к животному, имея животную похоть к ней и пребывая в крайне возбужденном состоянии, и если в этот момент зачинается девочка, то она будет иметь схваченное от отца сильное впечатление к женщинам. При сильном возбуждении одного и фригидности, хладности второго блудное запечатлевается от ведущего, от наиболее возбужденного, в результате дети зачинаются с сильным повреждением.

Поэтому в опыте Церкви мы имеем особое отношение к моменту зачатия дитя, когда родители сугубо готовятся к зачатию, молятся, исповедуются, причащаются, молебен служат, литургию, и только таким образом приготовившись для целомудренного пребывания в соитии для зарождения дитя, зачинают ребенка. Тогда, конечно же, все эти страстные влияния на ребенка во время зачатия не сказываются.

Но, если мы с вами снова обратимся к опыту семей, то увидим, что это почти совсем невозможно при первом ребенке, а также и при втором, хотя что-то уже начинает быть возможным и проясняться к третьему, поэтому в старину говорили: «Один сын не сын, два сына полсына, три сына сын» , и совсем хорошо становится к пятому ребенку, при том, что родитель постоянно приуготавливается, становится все более чистым, и, наконец, идеальным становится к седьмому ребенку. Общеизвестно, что третий – особый ребенок, пятый – полный ребенок, а седьмой – совершенный ребенок. Но это в том случае, если родители постоянно трудятся над своим целомудренным восстановлением. Сейчас очень много таких многодетных семей, в которых почти все родители пьющие, рождающие детей чисто по животному характеру, и, конечно же, все это не работает – там нет труда над возрастанием целомудренного в детях.

Таким образом, дети нарождаются с самою разною способностью к духовному развитию. В трудном положении дети, имеющие ту или иную установку, сознательную или чувственную, по которой духовное развитие долго не может начаться. Хотя при этом есть случаи, когда по причине молитвенников в роду и по какому-то сугубому промыслу Божию дитя, несмотря на наличествующую установку, имеет духовную живость и тянется к Богу. Тогда в ребенке постоянно совершается мука. Духовное призывает его к Богу, а установка запрещает, и в некоторых случаях ребенок идет за родителями и в Церковь, но вдруг наступает какой-то период, когда вообще никакого движения не происходит.

Еще на одно обстоятельство надо обратить внимание – душевная жизнь падшего человека протекает таким образом, что она имеет периоды подъема и спада. Так называемые, биологические ритмы, которые свойственны всякому человеку: физиологический,  душевный и духовный. Протяженность подъем-спад и снова подъем называется одним циклом. Длительность каждого цикла различна, по дням не совпадает, хотя и близка, и у каждого человека она имеет свою картину, а у цикла существует своя амплитуда. Есть амплитуда подъема и спада в течение месяца: интеллектуальный или душевный ритм имеет амплитуду, примерно, 21 день, совпадая с лунным циклом; бывает, существуют подъемы и спады в течение года. Некоторые относятся по своему душевному ритму к людям весеннего периода, другие – летнего, третьи – осеннего периода, и душевный подъем у них, соответственно, происходит в то или иное время года. А в противоположной фазе происходит некоторое душевное обнищание и оскудение.

Так как ребенок подвержен всем этим ритмам, то естественно, что это тоже сказывается на его развитии. Момент крайней точки, когда совпадает спад по духовному, душевному и физиологическому ритмам – это ситуации крайней депрессии, полного упадка сил, совершенно не связанных ни с какими событиями, потому что это зависит от внутренних ритмов. Если родители этого не знают, и ребенок оказывается в таком спаде всех трех ритмов, то требования родителей могут оказаться совершенно невозможными, даже малейшие из них окажутся запредельными для ребенка. На этом фоне возникают очень глубокие кризисы в отношениях с родителями и еще большее закрепощение духовного развития ребенка.

Может возникнуть вопрос – может быть, надо обратить внимание на гороскопические подъемы и спады и, следуя им, определять свое поведение по отношению к ребенку? Из лечебной практики видно очень ярко – истинный врач тот, который развивает свое личное чувство организма человека, и когда больной приходит, то врач по каким-то признакам, которые он видит на самом человеке, по его настроению, цвету кожи, состоянию лица, радужки глаз, пульса, температуры тела и по своему интуитивному чувству может слышать организм человека. И есть другой врач, который никакого чувствования вообще не имеет, а опирается только лишь на бумажку, где написаны анализ крови, электрокардиограмма, и только по тому, что написано на бумажке, он, сопоставив это с различными признаками заболеваний, потом еще без всякого чувствования к лекарствам, перебрав разные их свойства, соединив все это вместе, может поставить некоторый диагноз и определить порядок лечения. В одних случаях это совпадет, в других не совпадет. Опыт показывает, что чем дальше медицина идет по этому пути, тем чаще диагноз не совпадает с действительностью, и назначенное лечение прямо противоположно нужному. Только опытный врач, который душой чувствует больного и внутренним чувством, диагностическими методами от себя определяет болезнь, и как идет ее течение, тот действительно выправляет.

Если подойти с этой позиции, то опора на всякие гороскопы, на внешне нарисованный ритм, свойственный тому или иному ребенку, исключает родителя из прямого реального чувства дитя, а значит, из прямых отношений, которые требует от него Господь, в рассудочные, и он по рассудку начинает вычислять и прикидывать: соответствует–не соответствует, надо–не надо – это один момент, но этот, казалось бы, безобидный момент, тем не менее, оказывается очень серьезным в плане состоятельности родителя.

Опора на рассудок – это, во-первых, уже опора на ограничивающее сознание, во-вторых – это опора на знания о ребенке, но не на самого ребенка, поэтому чуткость не к ребенку, а чуткость к многознанию. Наконец, в-третьих – это прибегание более к рассудочному, нежели к духовному, а, соответственно, к себе как знающему, нежели к Богу Ведающему. И тогда все эти гороскопические расчеты оказываются внешне вроде бы полезные и по действию безобидные, а на самом деле совершенно уклоняющие от Бога. Чем больше человек будет опираться на гороскопы, тем дальше он будет уходить в отношения с ближними по рассудку, а в данном случае с детьми, и все меньше будет восстановления в себе духовной чуткости к ребенку, и все больше его отношения будут становиться закрепощающими духовную возможность детей. В этом тоже заключается хитрость зла, потому что для большинства неверующих гороскопы – нечто полезное.

В то же время, биоритмы существуют, зависимость падшего естества от солнечных пятен, от определенной фазы луны существует, но эти ритмы можно чувствовать и живым чувством, которое простирается к Богу, освящается Им и благодатно поддерживается. А можно, совершенно отказавшись от этого прямого чувствования, все больше и больше уклоняться в сторону знанческого, рассудочного подхода. Или еще ход, который предлагает враг – это развитие мистического чувства, не духовного чувства святости, а чувства падшей мистики и вхождение в общение с бесами. И здесь тоже прямое чувствование, но по падшей природе.

Подведем итог. Духовное развитие ребенка затормаживается: во-первых – природою и степенью страстей, с которою он рождается; во-вторых – греховными напечатлениями, обретенными от родителей, которые ребенок несет с утробного развития. Самые крайние из них имеют установочный характер, их может быть два вида: установки сознания и установки чувственные. И, наконец, в-третьих – наложения падшей природы сдавливают дыхание жизни ребенка, из-за них возникают по различным биологическим ритмам периоды спада душевных и духовных сил. Ребенка надо научить эти моменты переживать с упованием на Бога.

В зависимости от каждого из этих трех факторов, соответственно, и воспитывающее поведение родителей должно быть различное, и уклад их жизни должен быть подчинен нравственному развитию и духовному возрастанию семьи, как единственно возможному пути спасения православного христианина.

  ГЛАВА ШЕСТАЯ

 К Богоугождению через встречу со Христом

 

 

Православная семья в поисках пути благочестивого воспитания порой задается вопросом: как любовь к Богу проявляется в любви к ребенку?

Авва Дорофей говорит, что надо любить брата своего, ибо в нем Христос. По началу благобытия в любом предмете или явлении человеку присуще слышать его тварное и его богопринадлежное. И когда к ребенку открывается действительное родительское чувство, оно слышит его как земную человеческую душу и одновременно как душу Божию, которая несет в себе образ и подобие Божие.

Слышание или провидение в ребенке его Божественного образа, чувствование этого образа как живого, деятельного – это и есть любить в ребенке Христа, любить в нем Бога.

А практически это выливается в то, чувствует ли родитель его начало человека Божьего, слышит ли потребность Богоугождения, способность благобытия? И в эту ли потребность, способность и начало его глубокое человеческое общается с ребенком. Надо всегда помнить о благотворении. Всегда ли слышит наше начало человеческое, что дитя изначально благотворящее существо?

И что особенно выделим, слышит ли родитель в ребенке дух любви, насколько ценит его силу духа, бережет его целомудрие, воспитывает дух терпения, смирения и прочие духовные силы.

Богоугождение проявляется в смирении.

Богоугождение, а именно искание воли Божией, и по этой причине стояние в воле Божией со стороны может восприниматься как человеческая независимость, но, в действительности, тут нет ости самодостаточности или самости в человеке, когда он, независимо от окружающих обстоятельств, ищет воли Божией, и найдясь в ней, стоит крепко и уверенно.

В жизни христианина Богоугождение проявляется, прежде всего, в смирении, потому что смирением человек затихает во всем личностном до высвобождения в нем потребности к Богоугождению всех четырех начал человека Божьего, составляющих глубину человеческой души, основу его духа. Чтобы это услышать, должно прийти в тишину души, когда все страстное затихает в человеке. Когда оно утихает, то оттуда, из глубины души, является тончайший голос – звук благобытия, Богоугождения, благотворения и духа Божьего.

А отложение страстей, обретение тишины есть то смирение, которым человек утихает в благодати. «Смиренье – Богу угожденье, уму просвещенье, душе спасенье, дому благословенье и людям утешенье».  Тогда и открывается всякая возможность тончайшей человеческой потребности Богоугождения – искания воли Божией и затем утверждения, стояния в ней.

Конечно, человек, который навык в стоянии в воле Божией со стороны воспринимается как человек независимый. Но в нем независимости нет никакой. Ибо независимость – только свойство личности.

В богодарованном свойстве независимого пребывания в жизни нет самовластия человеческого. Богоугождение свободно от самовластия.

Когда ребенок проявляет свою потребность Богоугождения, она обращена сначала к его родителям. Именно благодаря этому ребенку свойственно чувствование  не дальней нужды, а ближней – он слышит реальные нужды родителей. Эта обращенность к нужде родителей разворачивается затем к нуждам всех родственников, друзей, соседей, знакомых. И дитя, откликаясь, легко идет на это.

Чуткость проистекает из потребности участия в нужде.

В стремлении покрыть нужду ближнего ребенок напряжением своего Богоугождения, которое изначально обращено к родителям, естественно встречается с вопросом: «Как покрыть эту нужду?». Само чувство нужды или чуткость, содержит в себе как основание необходимость участия в нужде. В этом смысле Богоугождение ребенка, проявленное в угождении родителям, в корне отличается от личностной ложной чуткости, которая может распознавать и различать нужды окружающих людей, но при этом ничего конкретного не делать, потому что внутри себя ложная чуткость не содержит потребности участия. Единственное, что она может – это попереживать за нужду ближнего. Но только в этом случае «Все доброхоты, а в нужде помочь нет охоты».

На этом сильно замешано искусство. Когда человек смотрит фильм, какое-либо зрелище и видит множество разных нужд, он не бросается на сцену и не начинает реально участвовать в нужде героев спектакля или фильма, а все свое участие переживает в эмоциональной сфере – сидит, плачет, весь разрывается, – что-то с ним обязательно происходит в эмоциональном плане, но деятельного участия это не предполагает.

Вот это и есть ложная чуткость, которая в Православии отвергается через запрещение зрелищ. В древней Церкви зрелища были запрещаемы. К сожалению, в сегодняшней семье ребенок постоянно отвлекается от реалий жизни к зрелищам. Те же мультфильмы, телевизионные передачи, фактически, переводят дитя из ведущего его начала – Богоугождения в ложную чуткость, а значит, и из истинной чуткости, которая всегда в себе содержит потребность участия в ближнем.

Развивается и умножается чуткость именно в процессе совершающегося деятельного участия. Человек, помогая ближним, непрестанно задается вопросом: «Что у тебя, как у тебя, легче тебе стало или нет? Давай-ка, я еще вот так сделаю или так попробую. Теперь лучше стало?»

Сила примера реальности Богоприсутствия.

Истинная чуткость всегда деятельно участливая. Это основное свойство Богоугождения. В стремлении угодить, деятельно исполнить нужду естественно появляется напряженность вопроса – как угодить? А значит, стремление исполнить нужду заставляет вглядываться в нужды своих ближних.

Встречаясь с верою своих родителей, с их душою, которая особенно видна в своем проявлении Богоугождения, когда родитель сам кому-то помогает, в ком-то участвует и чью-то нужду исполняет, ребенок слышит и потребность родителя в участии Божием, слышит душу родительскую, которая в ходе самой жизни постоянно орошается благодатью Божиею и животворится именно этим участием Божественного присутствия. Слышание в родительской душе благодатного освящения, которое меняет и тон родительского обращения, и поступок, и чувство и все в душе родителя окрашивает благодатным присутствием, все это вопрос ребенка «как?» обращает в благоприсутствие Божие. В этом сила родительского примера. И тогда будет «Каков уставщик, таковы и чтецы».  Не словесное изложение основ веры или же примеров Богоприсутствия в мире, а сама реальность Богоприсутствия, совершающаяся в родительской душе, в укладе родительской жизни и становится центром внимания детской души. Родитель, сам живущий в Богоугождении, непременно возрастает в способности слышать такую потребность у ребенка, идущую от Богоугождения.

Поэтому, если при неверующих родителях ребенок в своем Богоугождении встречается только с человеческою, родительскою данностью, где нет благодатного присутствия Божия, то далее родительского земного чувства жизни он не идет и не может встретиться с чем-либо благодатным в родителе. У неверующих родителей ребенок с большим, чем земное чувство жизни, не может встретиться. Ибо там большего ничего нет. Земное чувство жизни – это личностное чувство жизни без Бога.

Только у верующих родителей ребенок встречается с реальностью благодатного соприсутствия Божия во всех жизненных проявлениях родителя. Неудивительно, что ребенок, общающийся с неверующим родителем, даже когда тот начинает быть церковным, все равно натыкается на душу, еще не облагодатствованную, которая в нраве своем не повернулась в образ Божий и в подобие Божие и даже, порою, не ищет этого. И при внешне, казалось бы, церковных родителях, ребенок продолжает в них натыкаться на личностное проявление жизни, на такое настроение души, которое не нуждается в Боге в своей самодостаточности и самовластии.

Потребностью Богоугождения основывается уклад жизни христианина.

Пройдет немало времени, прежде чем сегодняшний воцерковляющийся христианин начнет вкушать благодатное содействие Божией милости в своей собственной жизни, и потребность к Богоугождению в нем начнет реально формировать его порядок жизни, а любовь, жажда, желание исполнения заповедей Божиих будет происходить из потребности Богоугождения. Тогда пробуждающейся потребностью Богоугождения он способен услышать в ближнем природно присущую каждому таковую потребность и свое общение с ним строить из этой потребности.

Развитие начал Богоугождения может развиваться по нескольким ступеням. Уповая на исконно присущую живую потребность Богоугождения в ребенке, родитель, сам этого еще не имея, тем не менее, может направлять сознание ребенка к Богу.

Самое первое, что может делать родитель, это рассказывать о Боге, о Христе, раскрывая историю пребывания Сына Божия на земле, о Его мученической кончине, и затем воскресении Его, суть которого в том, что Господь и ныне, будучи вознесенным на Небо, сопребывает с людьми.

Надо рассказывать о Боге-Вседержителе, о Боге Всеведующем, о Боге Вселюбящем, Милостивом, о Боге Мздовоздаятеле, о Боге Справедливом как о Боге, сейчас бытийствующем невидимым образом, но видимо проявляющемся в различных событиях жизни. Дитя в начале своей жизни от колыбели встречается не только со Христом, а так же, как ветхозаветный народ встречался с Богом Единым, так и дитя встречается с Богом Единым, фактически, с волею Бога Отца. Раскрывая присутствие Бога в мире, родитель говорит ребенку о благой воле Отца Небесного, Который присутствует в мире через Сына и действием Духа Святого.

Родитель просто рассказывает ребенку о том, что все в мире несет в себе присутствие и участие Божие. Только зло чурается Бога, живет без Бога и уклоняется от Бога.

На следующей ступени, родитель может, слыша в ребенке или предполагая Богоугождение, уже выстраивать весь уклад жизни, опираясь на сознание Божия присутствия в мире. Он может, только предполагая, уповать, а явно чувствуя, раскрывать в чем воля Божия, которую он должен исполнять, а в исполнении этой воли строить всю свою жизнь. И родитель требует от ребенка, чтобы он в своей жизни непременно исполнял волю Божию. Ибо «Человек ходит, Бог водит».

Воля Божия в том, чтобы чтить родителей, чтобы любить Бога, соответственно, проявлять эти действия любви к Богу. Родитель вменяет ребенку десять заповедей Божиих. Не просто знание о Нем и формирование через это сознание ребенка о Боге-Вседержителе, но и потребность хождения по Его заповедям, а значит реальное и конкретное исполнение Его Божественной воли – не родительская то воля, но Божия.

Взойти в личные отношения со Христом надо покаянием, причастием, молитвой.

Если родитель вполне научит ребенка исполнению десяти заповедей в сознании, что при этом выполняется воля Божия, а также откроет ребенку жизнь Христа и во Христе совершающуюся сейчас волю Отца Небесного во всех событиях и обстоятельствах жизни, особенно, в обстоятельствах таинственного общения с Телом и Кровью Господними, то все важнейшее и необходимое будет исполнено, ведь дальнейшее развитие ребенка будет уже протекать в личных отношениях дитя со Христом, в его таинствах покаяния и причастия.

И уже восприятие заповедей Евангельских душою ребенка, обращенной ко Христу, будет совершаться в непосредственном переживании действующей благодати в ребенке, в прямом общении его с Самим Господом. Таким образом, третьей ступенью является обращение ребенка ко Христу, воспитание его сознания на Евангельской истории; а реальность Богоугождения его обращается к реальности Бога в таинствах, реальности Христа и Небесной Церкви, реальности Христа в таинствах, реальности небесной церкви в молитвах.

В личные отношения через ветхозаветные истины.

Родитель со властью присутствует в жизни ребенка в его ветхозаветном периоде, через это подводя дитя к личным отношениям со Христом, распятым и воскресшим. Далее остается лишь поддерживать эти отношения с Господом, ибо отношения со Христом у ребенка начинают быть уже личные. В этих отношениях сам Господь приемлет дитя и ведет его, когда родитель передает ребенка в общение с Богом в таинствах, а с Небесной Церковью в молитвах. Детоводительское отношение к ребенку как раз в том и заключается, что он пестует ребенка во весь ветхозаветный его период и в это время приводит ребенка ко Христу, к реальности и яви его общения с Господом.

С этой позиции я вижу некоторую ошибку, которую совершают сегодня в тех семьях, где родители, не ведая об этом ветхозаветном периоде и о родительском долге своем растить ребенка именно через ветхозаветный период его детского жительства, сразу обращают его в таинства, уповая на то, что в таинствах причастия ребенок будет как-то преображен, не подозревая, что со своей родительской стороны и по возрасту ребенка они еще не обеспечили этой встречи дитя с Господом, полагая, что если ребенок до семи лет пестуется в семье, а к причастию приводится всего лишь 4-10 раз в год, то этого, может быть, и достаточно. Понятно, что здесь совершается ошибка неофитства. Нам сейчас стало очевидно, что это действительно так.

Ветхозаветный период воспитания ребенка, в котором его Богоугождение воспитуется именно в угождении, в искании и исполнении воли Божией, очень ясно выписан в десяти заповедях, но над этим, практически, труда не происходит. Если же родитель трудится над этим, то он трудится не в связи с Церковью, а в связи с некоторым общим представлением о нравственном воспитании, исходя из своего практического нравственного опыта.

Получается, что родитель, требуя от ребенка быть честным, воспитуя его в заповедях Божиих, фактически обращает ребенка только к себе, и ставит его перед необходимостью ответа только родителям: требование не лгать у родителя исходит от него самого, который по внешнему став церковным, по характеру своих отношений с ребенком продолжает быть во многом язычником, ставя ребенка в зависимость только от самого себя. Не потому не лги, что Господь Бог велит не лгать, а потому не лги, что ты меня этим оскорбляешь, сильно подводишь и уязвляешь. Вот что делает неразумный родитель. И, в результате, детское Богоугождение, которое могло бы быть выражено в самых простых исполнениях жизненной правды, могло быть обращено к Богу, в реальности натыкается на самого родителя.

Для православной семьи назначение детства – это приуготовление к встрече со Христом, а отсюда, естественно, должно быть очень глубокое внимание родителя к ребенку: когда готов он будет к этой встрече. А обеспечение самой этой встречи должно быть очень тщательно подготовлено. Для этого предназначены первые две ступени. И только на третьей ступени происходит встреча с Самим Господом. Родитель приводит ребенка к Господу, к Его таинствам, к Небесной Церкви, и приведя, уже оставляет его пребыть там по своей детской нужде и потребе, сам же лишь поддерживает это детское общение с Богом.

Итак, мы говорили о том, что первый этап воспитания потребности Богоугождения обращает сознание к Богу, формирует его и рассказывает о Боге-Вседержителе, Творце и Всеведущем.

Второй воспитует его в исполнение воли Божией и выказывает эту волю в десяти заповедях Господних, наставляя и научая ребенка в точном исполнении этих десяти заповедей.

Так приводится он ко Христу, к третьему этапу. Родитель, рассказывая и раскрывая ребенку сначала земную историю Христа, подводит его таким образом к сознанию Христова присутствия в мире, открывая, что Бог Единый присутствует сейчас в мире через Христа, приготавливает встречу ребенка со Христом, которая совершается сначала в молитвах ко Христу, потом в таинствах исповеди и, наконец, в первом сознательном причастии. Ибо до этого участие в таинстве причастия ребенком совершается бессознательно. Видимо, нет ничего страшного, если дитя в бессознательном причастии будет участвовать раз в месяц, а то и вообще четыре раза в год.

Приготовьте встречу.

Это очень важно, чтобы сознательное причастие, которое приходит после достижения ребенком возраста семи лет, и уже будет совершено после исповеди, было тщательнейшим образом приготовлено не по сознанию, а по Богоугождению, чтобы потребность Богоугождения была бы воспитана во всех предыдущих трех этапах, и теперь он идет угодить Богу новым действием, которое заповедал Господь уже после Своего Воскресения.

Это действие – таинство покаяния, таинство исповеди, таинство причастия.

«Ты впервые встретишься с Господом. До этого ты имел в себе незримое участие благодати Божией, но видимое и ощутимое действие промысла Божия по отношению к тебе. Ты видел Бога в природе, в событиях, в людских поступках. Теперь же тебе предстоит встретиться с Богом внутренним в сердце. Но сейчас ты сам не пускаешь Бога в сердце свое по причине того, что грешишь. Должно теперь раскаяться во грехах своих, отречься от них и просить Бога, дабы Господь очистил твое сердце, просить примирения с Богом, ибо ты грехами своими отвел сердце свое от Бога, удалившись в своих грехах от воли Божией. Везде, где ты не исполнял волю Божию, данную нам в десяти заповедях Божиих, ты удалялся от Бога. Встретившись с воскресшим Христом, тебе необходимо примириться с Ним, покаяться за те грехи, которыми ты привел Его к крестным страданиям. Тогда Господь, примиряясь с тобою, даст тебе очищение сердца твоего от скверны, от грехов, которые ты наделал. И ты можешь встретиться в таинстве причастия непосредственно с Самим Господом, с Его Телом и Кровью, став причастным Его благодати».

Так приуготовляется первая встреча ребенка с распятым и воскресшим Господом и теперь пребывающим с нами в Своем Теле и Крови.

При таком развитии у ребенка Богоугождения, не сознания о Боге, а именно самого Богоугождения как исконной потребности души угождать Богу, ребенок приводится ко Христу. Один из важнейших моментов Богоугождения есть сама встреча с Господом. В чаянии Богоугождения дитя, опираясь в сознании своем на Евангельские заповеди, свое Богоугождение, в жизни отправление свое, будет опираться в жизнечувствии уже на эту таинственную встречу с Богом, на благодатное соприсутствие, содействие Божие.

Если ты слышишь благо в мире, значит оно есть у тебя в сердце.

Когда начинает быть в ребенке благобытие, исполненное явью присутствие Бога в дитя, которое становится реальностью переживания ребенка, когда сознание участия Божия в окружающем мире соединяется в сердце с совершающимся благоприсутствием Божиим. оно уже чувствуется не только от самого ребенка и от его детской непосредственности, встречи с окружающей природой, предметами, миром, но и по действующей в ребенке благодати. И тогда становится действительно восприятием благобытийным, когда ребенок начинает слышать в мире благобытие его.

Невозможно слышать благо, присутствующее в самом мире без одновременного чувствования блага в своем сердце. Более того, именно с присутствия блага в своем сердце, а значит благодати, начинает ребенок слышать присутствие блага в окружающем мире и природе.

В этом заключается самая сердцевина христианского воспитания в семье.

Задача родителей, таким образом, до 12 лет совершить этот путь ребенка – обретение ветхозаветного Богоугождения, затем встречи со Христом в таинствах и с Небесною Церковью в молитвах, а в дальнейшем – укрепление нового уклада жизни при сохраняющемся ветхозаветном порядке, как нравственной основе и защите, внутри которой начинает совершаться уже жизнь новозаветная.

А после 12 лет, когда ребенок входит уже в возраст личного исполнения жизни, надо отпустить его в это личное исполнение полностью, оставаясь ему ближайшим помощником, сотрудником и другом.

От Святаго Духа обратившись к Христу, совершай духовное делание.

Нрав совершается в душе, а уже из души выливается в поступки, которые составляют жизненный путь, поэтому главный труд жизни – непрерывное переделывание самого себя из нрава бывшего в нрав новый. Такое переделывание может исполнять и человек неверующий, просто нравственный, имеющий нравственное чутье, чувство, вкус к нравственному. Живой в нравственном, он, естественно, ищет нравственного устроения себя. Тогда приходится от многого безнравственного в себе уклоняться, чтобы в нравственном обрестись.

Но обнаруживается, что неверующий человек этого сделать до конца не может. Более того, по словам святых отцов, даже все его делания как бы ни были они хороши и как бы ни усовершали его в области нравственного, все равно остаются ложью. И за пределы ложной нравственности не выходя, он усовершается внутри ложной нравственности, пребывая в рамках земного усовершения.

Только там, где начинается обращение к Духу Святому и чаяние действия благодати Божией, человек меняется в новый нрав. Уклонение от своего падшего нрава и преложение, изменение себя в новый нрав совершается сугубо по действию благодати.

Где человек явно чувствует в себе действие Духа и, следуя этому действию Духа, вкушает его, в нем начинает стоять, и через это действие Духа усовершаясь, меняется в своем нраве, а свой прежний нрав действием Духа слышит как скверный и, от этой скверности ужасаясь, отторгается и обращается к нраву Христа, который слышит не сам по себе, а духом, там начинается духовное делание.

Где этого нет, делание остается душевным. В этом случае оно свойственно и человеку неверующему, нецерковному.

Трагедия сегодняшней Церкви заключается в том, что ищущих духовного делания становится все меньше. По оценкам серьезно размышляющих над этим священников, в частности, отца Владимира Воробьева, отца Дмитрия Смирнова, отца Валериана Кречетова, реально делающих духовное делание в Церкви – единицы в огромных приходах. Стоит триста человек, а из них только несколько человек, делающих духовное делание.

А если ты духовного делания не делаешь, то разве можешь войти в усвоение свойств Церкви, обретаемых по действию духа в человеке, ты ведь именно духом становишься едино со всеми, и духом любви начинаешь действительно любить ближних по духу, а не только по своей чувственности и душевности. Ты можешь быть сколь угодно душевным и через это между тобой и ближними может быть сколь угодно единодушия, но это ничего общего с духовным деланием не имеет, ибо большинство людей действительно приходят в церковь, чтобы только найти некоторую душевную удовлетворенность, утешенность. А обретя это душевное утешение благодаря тому, что церковные люди стараются сохранять мир между собою, на этом останавливаются, им больше ничего в церкви не надо.

Но для того, чтобы это обретение сохранять, ведь надо исполнять внешние действия Церкви: называться христианином, иметь круг общения внешне церковных людей, чтобы среди этих людей иметь утешенность душевную. И на сегодняшний день абсолютному большинству этого достаточно. Большего они не хотят ни слышать, ни делать, ни, тем более, в духовном плане как-то трудиться над собою. Достучаться до них, практически, невозможно.

Если кто-то пытается выйти из этой игры душевного спокойствия, то рождается гнев, досада, возмущение, различные укоры, претензии, притязания, а, может быть, и скандал, причем категорический, жесткий. Но всегда так было: «Правдою жить, от людей отбыть, а неправдою жить, Бога прогневить».  Оказывается, такое себялюбивое и самоугодливое хождение в Церкви еще и обладает сильными зубами, оно достаточно крепко защищаемо. На сегодняшний день мы таковыми и являемся, поэтому очень мало стоящих утром в церкви на службе, кто реально приступил бы именно к духовному деланию.

Начавшему духовное делание без духовной беседы не обойтись.

Христианин обязательно придет на духовную беседу, ибо начавшему духовное делание без духовной беседы просто не обойтись, потому что натыкаясь то на одну тонкость, то на другую, приходится очень серьезно разбираться, чтобы дойти до истины. Человек приходит потому, что начал это духовное делание. Пусть самые азы, пусть самое только-только лишь начало. А «Бог труды любит».

Надо отличать от духовной беседы другое обращение к священнику, когда человек приходит для того, чтобы найти очередное, особое утешение. Утешиться, умиротвориться и пойти опять жить в своем нраве, ничего в себе всерьез не меняя, а только приведя себя в некоторый внешний порядок, умиротворенность, недосадливость, негневливость, согласность, неконфликтность с ближними, обретя некоторый душевный комфорт. В этом, к сожалению, на сегодня пребывает большинство из нас. Сегодняшнее наше состояние открывает, что о духовном делании разговора нет, об этом нет размышления, нет внутреннего поиска.

Уклад жизни христианина должен стать духовным деланием перед Богом.

Давайте вспомним о том, что по укладу христианской жизни существует троичность духовного делания в том случае, если речь идет о послушании. Но духовное делание не только одно послушание, к духовному деланию относятся церковные правила, которые тогда становятся духовным деланием, когда выполняются перед Богом, а не перед людьми и не перед батюшкой. В связи с батюшкой, а вовсе не перед ним. Если это делается перед батюшкой, то тогда это делание не духовное, а душевное. Только перед Богом начинает быть духовное делание.

А там, где начинается духовный труд, оказывается, он требует серьезного уклонения от самого себя до болезненности, до невозможности, казалось бы, до слез, до боли переступания через свое. На этот подвиг мало кто способен.

Более того, от этого все убегают, потому что если вплотную подойти и начать размышлять над тем, к чему шло побуждение, то, оказывается, придется всерьез этим заниматься, идти на боль, на страдания, а для этого нужно войти в серьезную ответственность друг за друга, чтобы она была бы уже духовным движением и деланием, совершаемым реально.

Душечковость, с одной стороны, бывает гораздо приятнее, но с другой, она по содержанию идет до определенного предела, а дальше утыкается в сам характер отношений. Если не будет обретена ответственность друг за друга, то дальше движение духовное невозможно, просто некуда идти – сердце слепо.

Духовное делание начинается тогда, когда человек вглядывается не в образ себя, а в образ Бога, в образ ближних, причем тот, который в них есть от Бога, а значит, вслушиваться в те их слова, которые возможно идут от Бога, своим знанием Божьего вытаскивать, чувствовать, вкушать от Бога произносимое. Это могут быть их знания, их размышления в связи с Писанием, в связи со святыми отцами. Только при таком направлении внимания, действительно, будет уклонение от себя и вхождение в область Божьего знания.

Но когда ты оборачиваешься все время в себя и начинаешь в себе копаться или себя всем нести, считая, что тебе требуется утешение, то это действие совершенно невозможное для духовного делания, и даже противоположное ему. Ты несешь себя для того, чтобы о тебе поговорили и тебя утешили, говоришь о том, что в детстве перенесла трудности и поэтому у тебя есть дефицит любви, но, на самом деле, говоря об этом, обретаешь две возможности. Одна – тянуть на себя любовь других, чтобы недостачу скомпенсировать. А другая – ясно сознать, что это в тебе есть и начать уклоняться от этого духовного эгоизма, не требовать от других, а начать самому совершать для других.

Ведь заповедь-то – возлюби, а не возлюбите меня. Надо начать это «возлюби» совершать из тех скудных остатков сил, остатков душевного, которые все-таки есть, не совсем же пустота. И, призывая к этой скудости помощь Божию, влагаясь в помощь Божию, склоняясь к Богу, в этой скудости душевного обращения строить отношения с ближними, а не стягивать к себе любовь ближних, уповая на недостачу сил.

Когда эта ответственность за ближнего отсутствует, то серьезность отношений теряется в приятной взаимной душевности друг с другом, граничащей на самом деле с равнодушием. С одной стороны, вроде бы, это атмосфера добрая, потому что приятно самим, и со стороны это приятно с позиций душевных. А с позиций ответственности, обязательно появляется суровость и строгость в каких-то вопросах, та трезвенность отношений, которая требует серьезности спроса друг с друга, чтобы уберечь ближнего от греховного проявления.

Если этого в отношениях нет, значит, этого вообще нет у тебя в жизни. Ведь человек, который это имеет по вкусу, более того, по навыку, не может быть по-другому, как только со всей мерой ответственности, во всей полноте душой трудиться. И Господь подает ему массу сил, дополнительные откровения, открытие, познавание друг друга, переживание нового духа общения. Но это в том случае, когда человек хочет сугубо служить ближним, стоит за них перед Богом насколько может.

Конечно, эти возможности наши совсем крошечные, маленькие. Но там, где они начинают быть, Господь немедленно помогает, немедленно участвует, все благословляет и освящает – лишь бы чуточку было.

Но трагедия-то зачастую в том, что мы даже эту чуточку не проявляем, поэтому освящать нечего, некуда входить благодати Божией. В душевную чувственность благодать не войдет, потому что там нет сознательного отношения к духовному деланию и вхождения в ответственность друг за друга перед Богом. Если этот навык не будет сформирован, а сохранится переворачивающий характер пребывания в Церкви и друг с другом в жизни, то тогда одному Богу известно сколько надо трудиться в этом. Или придется пополнить ряды той массы церковного народа, которая, в действительности, ничего церковного не собирается внутренне брать, не способна, не хочет, потому что это все трудно, и слишком много надо жертв от себя понести, сознательно пойдя на страдание.

Да кто ж пойдет из себялюбцев на страдание?! Себялюбец смотрит, как бы комфорт обеспечить себе в мире сем, где все враждуют, где надо ругаться, обманывать, заниматься карьеризмом и авантюризмом, когда даже уже совесть не позволяет. Но и войти в Церковь, отложиться от себя падшего – этого тоже себялюбец не собирается делать. Поэтому он лучше разместится посредине, не в мире сем, но и не в Церкви, а так – во внешнем притворе Церкви. Он будет, успокоившись, во внешних церковных действиях пребывать, и ему достаточно.

Все храмы сейчас заполнены таким народом, а Церковь таким священством. Мы, все-таки, ставим перед собой сознательную задачу обрестись в делание духовное. Пусть хотя бы на йоту, которая возможна по сегодняшним нашим условиям – больше мы не можем, потому как слишком погрязли в грехах родовых. Но, переступить через это и хотя бы чуть-чуть войти в жизнь духовную – наша первая задача. К этому Господь призывает. Призывает трудиться, нудить себя, сознательно обрести для себя эту цель.

Вот это и должно как раз сейчас начать делать.

Для меня самое главное достучаться до той души, которая согласится, что в этих моих словах есть правда. Потому что это не мои слова, это слова всей Церкви, она к этому призывает всем подвигом своего двухтысячелетия, всеми трудами святых отцов, которые для нас написаны.

Чтобы этот призыв услышать, надо просто войти в ответственность друг за друга. Вот и все. Любой из вас может войти в ту меру ответственности и начать говорить со всей мерой ответственности за другого. И тогда тот, услышав, пойдет и будет вместе трудиться над церковным деланием.

«Один воин тысячи водит, а Бог и тысячи и воина водит».

 Глава 7

Ищи добро делать всю жизнь

 

Очень важно уразуметь суть тех основных добродетелей, которые должно развить в детях и над которыми надо трудиться, которые приняты нами в общинном жительстве и составляют естество всякого человека. Ведь они должны быть обретены именно с детства.

Когда мы с нашими учащимися стали осмысливать, казалось бы простые свойства души, такие как чувство долга, справедливости, попечения то оказалось, что им сразу даже определить было трудно. Мало того, когда собрались в составе педсовета и начали уяснять для себя значение каждой добродетели, особенно ее внутреннее содержание, то оказалось, что раскрыть это тоже было невозможно: настолько сегодняшний человек совсем далеко от добродетелей отошел.

Храни естественные добродетели.

Прежде всего, по своему естеству, которое от Бога, мы можем по отношению к кому-то чувствовать долг: я должен родителям, я должник перед людьми, для меня много сделавших. Но если внимательно вслушаться, то оказывается, что чувство долга зачастую сильно разбавлено нашей корыстью, а потребность продолжать получать оказывается сильнее, чем потребность отдавать. Более того, вдруг обнаружится, что человек разумом понимает, что да, родителям должен, а кому еще он должен? Вроде больше никому не должен – от силы одного-двух может иногда вспомнить. А испокон веку говорят, что «Долг платежом красен»

Будь благодарен им и помни своих наставников.

Каждая из наших добродетелей так осуществляется, что ее можно условно изобразить в виде оси координат. Например, чувство долга по вертикали – это глубина, с которою ты слышишь меру своей обязанности по отношению к кому-либо из людей. А горизонталью будет количество людей, которым ты должен. Тогда долгота (третья координата – ось времени)– это продолжительность, в течение которой ты готов сохранять свою должность этому человеку.

Встречается же такое, что человек бывает говорит, что он кому-то всею жизнью обязан. А если ему отвечают: «Да что ты? Я же сделал самое необходимое просто потому что был обязан это сделать, а ничего специального, особенного я не делал. Почему это ты мне обязан на всю жизнь?!» – «Нет, – утверждает человек, – я тебе за участие обязан всю жизнь». И эти слова оказываются не пустым звуком. Он действительно дальше так живет. Хотя таких людей сейчас единицы. Со школьных лет, например, мы точно помним, что немало учителей принимали в нас участие, причем кто-то из них принимал сугубое участие, вовсе не в меру той зарплаты, которую они получали, тем более, что учительская зарплата идет, практически, лишь за уроки. Только совсем небольшая сумма, помню, в мою бытность учителем выплачивалась за воспитательную работу. Но что такое деньги по сравнению с самоотверженным участием учительницы в моей жизни. А истинную меру ее участия лично во мне, меру ее самозабвения, с которым она, оставаясь подолгу в школе, с нами возилась, со всем, конечно, классом, не только со мною, эту меру как измерить? Оказывается, я никогда об этом не думал. Я полагал, что это ее обязанность – этого мне было достаточно, чтобы складывать с ней мои отношения.

Школа закончилась, и я стал думать, что ничем не обязан больше учителям. Первое время, приезжая в Улан-Удэ, я заходил в школу, наша учительница уже не работала, но я считал долгом прийти к ней домой и как-то объявиться, что я есть и какую-то благодарность выразить. Надолго ли хватило? На пару-тройку раз, я уже точно и не помню. А дальше только память сохранял, да еще и совесть будоражила, что опять отпуск прошел, а я уехал, так и не заглянув к ней. Так мы часто не находим времени на самое главное в жизни – человеческие взаимоотношения.

Только сейчас, по мере того, как близится старость, все больше открываются многие основополагающие человеческого естества, и начинаешь все больше и больше слышать угрызения совести за такое нечувствие по долгу перед учителями. И такая временами вспыхивает потребность непременно посетить своих учителей, непременно высказать добрые слова благодарности, хотя даже не знаю, жива ли та моя учительница или нет.

Если так оглянуться на свою жизнь каждому из нас, то мы, наверняка, увидим и вспомним, что есть немало людей, которые то или иное участие в нас принимали, а может, и до сих пор на расстоянии и через года нас оберегают своими молитвами.

Не одна «больная пята» враг естественной добродетели.

Поразительно, даже если есть чувство долга, насколько при этом чувство корысти или самолюбия рядышком лежит. Даже с теми же родителями или людьми, которые что-то сугубое для вас сделали, если вы вдруг в чем-то поссорились, где-то не по вам и не по вашему вкусу они поступили, то посмотрите, в один миг пропало вообще чувство долга, исчезла всякая ответная обязанность, взаимодавство – одна только обида, полыхнет жгучее в нас раздражение и больше ничего.

Все люди, которые имеют профессию, связанную с людьми – врачи, педагоги, священники, психологи, которые, если от сердца и от души исполняют свое служение, а не за деньги, то они знают такую особенность – немало людей, которым беззаветно служишь, ценят тебя до поры до времени, пока не наткнешься на их «больную пяту». Задень чуть по этой пяте – все, как будто бы не было никаких твоих трудов, забот предыдущих, все в один момент может быть растоптано, и сразу одна только обида и возмущение. Такие «В радости сыщут, а в горести забудут».

Эта перемешанность естества с неестественным: самолюбивым, корыстолюбивым настолько сильна, что порой даже не знаешь, на кого ты вообще можешь опереться в жизни. Кто есть тот, который понесет тебя в любом твоем проявлении? Мало ли какие немощи появятся, мало ли какие черты характера в тебе по старости полезут, но этот человек все равно тебя понесет до конца своей или твоей жизни. Посмотрите на переполненность домов престарелых стариками. И длиннющая очередь – тысячи человек, чтобы сдать туда людей. А кто кого хочет сдать? Дети хотят сдать в дом престарелых своих родителей. И ждут годами. Отслеживают, смотрят, еще и взятки суют, чтобы опередить эту очередь – скорее бы.

Конечно, про других легче говорить, про себя труднее. Но если все-таки соберемся и внимательно вслушаемся в себя, то обнаружится, что чувство долга совсем ничтожно у каждого из нас. Мы не им сейчас живем. А откуда же оно идет? Оно идет из детства. И его надо закладывать в наших детях, пусть даже в нас самих не было заложено в детстве.

Сейчас одна только надежда на время старости, ведь недаром говорят, что стар и млад одного порядка, и то, что было в детстве, потом невольно открывается в старости, если ты не испортил грехами свой нрав. Если характер более-менее сохранился, то к старости чувство долга, чувство ответственности, чувство совести, они как-то становятся все более острыми, потому что эмоциональная увлеченность удовольствиями жизни, которая свойственна юношеству и разные дела зрелости, страсти которые нас увлекают – это все постепенно отходит. Мы уже начувствовались, наигрались, наделались. К пенсионному возрасту человек уже теряет вкус к внешней деятельности, и тогда начинают невольно проступать в этой тиши от всяких развлечений и дел исконные свойства человеческой души и личности.

Но, увы, не у всех. У тех, которые повредили грехами свой нрав за время юности и зрелости, даже хуже все становится. Появляются из глубины души маразмы старческие – это прямо катастрофа. И чего только не вылезает в маразме, причем как правило то внутреннее, что человек носил в себе тайно, и пока еще имел силу, держал себя в руках из чувства приличия: хороший был перед всеми на улице, приличный на работе, в общественных местах. Дома, правда, бывало, распоясывался. Ну, а в старческом маразме, там весь, какой есть, такой и вылезает. Упаси Бог, в такое самому впасть. Сколько я маразматических стариков ни встречал, все впадали в ужасные какие-то проявления. К сожалению, ни один из нас от этого не огражден.

Если может как-то оградить только Господь, если не даст этому маразму развиться. Маразм – это твой нрав, который потерял нравственный контроль. Это происходит физиологически так: нервная система сдает, мозг перестает контролировать внешнее поведение, и поэтому человек уже живет теми импульсами, которые есть в его характере. И если в характере есть худое, непроработанное, оно все повылезает.

Если человек был с детства проработан в нраве, твердо в него обрелся, то в маразме он бывает тихий – по своему естеству обретается. Некоторые в маразме становятся блаженными, потому что они такими постепенно перестроились за время своей жизни.

Большинство людей в той или иной степени переживают маразм в старости, а какая-то часть полностью не контролирует внешнее поведение. Один начинает быть брюзгой, другой постоянно всех подозревает, обвиняет, третий терпеть не может свою дочь, сына, пятый становится скаредным и мелочным: все деньги, какие только есть, прячет, распихивает по углам. Чего мы только не встречаем?!

У некоторых перед самой смертью маразм прекращается, они вдруг приходят в ясное сознание, происходит вновь личностное собирание, но обычно при этом не помнят, что в маразме делали, поэтому покаяться, практически, невозможно. Что проявится в маразме, можно видеть по своему сегодняшнему состоянию, и в какой мере мы можем в маразме быть блаженными. Очевидно, все закладывается сегодня.

Только там, где развито чувство долга, там появляется истинная дружба. Когда вы слышите трудные ситуации другого, чувствуете те состояния, когда нужна поддержка, всегда готовы побежать и действительно прийти на помощь, делитесь последним, чтобы выручить в каких-то чрезвычайных случаях, которые порой с нами происходят, всегда сердцем слышите боли другого, на каком бы расстоянии тот не был, постоянно имеете естественную внутреннюю заботу о близком человеке. Причем это та дружба, возле которой порой кровные отношения оказываются меньшими, чем отношения в этой дружбе. Настолько сильна. Такую дружбу пронести через всю свою жизнь можно только большой долготой чувства долга и, соответственно, его глубиной.

А в какой мере мы станем в маразме блаженными, тоже можно измерить по внешним сегодняшним фактам: есть ли вокруг меня сегодня люди, которым я нужен, – не они мне, а я им и много ли таких.

Взять кровные отношения. Смотрите, сколько сегодня ужасных раздоров происходит среди родных братьев, сестер, вплоть до убийств. Суды завалены делами родственников: из-за квартиры перессорились, передрались из-за имущества и денег, а ведь родные, кровные. Все это может быть только в том случае, если нет никакого чувства долга вообще. Получается, что «Родных много, а пообедать не у кого».

И здесь себя можно проверить: в какую меру я являюсь сестрою для моих кровных братьев и сестер, если таковые есть? Помню ли я их? Готов ли я, независимо от их поступков, от их характеров, идти всегда к ним на помощь и быть рядом с ними. Или же достаточно им только ковырнуть меня как следует, особенно, мое самолюбие, и все будет порвано-растоптано. Нет уже никаких нормальных отношений, нет моих расположений к ним. Чувство долга-то все же есть. Но оно перемешано с таким самолюбием, что, если заденут это самолюбие, то я тут же забуду про всякое чувство долга. Оно не перевешивает мое самолюбие.

Мысленно взвесьте, сможете ли вы ходить за своими родителями до последнего? А пойдете ли беспокоиться, радеть о тех, которые для вас в жизни что-то сделали, серьезно, на протяжении многих лет, которые может быть, были воспитателями, учителями, преподавателями, наставниками по работе, которые сверх своих профессиональных обязанностей вложили свою душу в вас? Они, наверное, сейчас на пенсии, может быть, больные, а может, кто-то уже и в доме престарелых. Во-первых, проверьте есть ли вообще о них память? Во-вторых, есть ли еще желание как-то поучаствовать в них? В третьих, выходит ли в действие это участие? Может, хотя бы в письмах, но лучше – в поступках. Или все это просто нечто обременительное?

Именно поступками благодарности к тем, кто во мне поучаствовал, измеряется глубина долга. Длительностью этой благодарности измеряется долгота чувства долга. Числом людей, которых я помню, что во мне поучаствовали, и кому я теперь готов ответить тем же, измеряется широта чувства долга. Значит, чувство долга тоже можно измерить тем, как оно проявляется в поступках благодарности. Много ли и какие конкретно поступки благодарности я совершаю по отношению к тем, к кому у меня живое чувство долга?

Потребность саможертвенного служения ближнему – данность личности.

К детям чувство долга пробуждается само собой. Хотя дети вам еще ничего не сделали, но тем не менее с момента, как вы услышали, что носите под сердцем ребенка и с момента его рождения, тем более, материнская преданность и готовность всю себя отдать, забыв про все остальное, исключительно сильные.

Значит, чувство долга, это не только благодарность за то, что кто-то для тебя добро сделал, а это еще и чувство, которое от Бога заложено в наше сердце как данность нашей личности, потребность нашего саможертвенного служения ближнему.

Самый яркий тому пример – это служение ребенку. Никаких взаимодавных аргументов для этого нет. Это сугубо естественное действие сердца. Можно полагать, что это в связи с тем, что родители делали много доброго мне, и их саможертвенность по отношению к нам, теперь продолжает быть в нас, но уже по отношению к нашим детям.

Да, это так, но не причине того, что это запечатлевалось, ведь очень много случаев, когда ребенок рос брошенный, в детском доме, когда совсем не имел запечатлений родительских. Я немало встречал таких детей, работая в Москве в двух школах. В обеих были дети, о которых я, как заместитель директора нес особое попечение. Бывал у них дома, смотрел за тем, едят ли они, как одеты, обуты. Было при обеих этих школах несколько десятков детей, которые жили в условиях обездоленности. При живых родителях бывало так, что целую неделю ребенку нечего было есть, потому что они пьют, гуляют, холодильник всегда пустой. Ребенок 8, 9 лет ходит в начальную школу голодный, по соседям побирается, спаси Господи, соседи подкармливают.

На их примере, на примере тысяч других детей, которые из подобного детства выросли, а потом родили своих детей, стали прекрасными родителями, можно видеть, что будь это чисто запечатление – чувство долга, то тогда эти мамы, вышедшие из своего обездоленного детства, должны были быть совершенно нечувственными по отношению к своим детям.

Но это не так, среди них очень много таких, которые имеют саможертвенное служение детям. Более того, я знаю таких людей, которые говорили, что в жизни никогда не имели ласки матери и поэтому своим детям все сердце отдадут. Такая логика, очень часто, слава Богу, встречается.

Конечно же, пример родительский имеет немалое значение для нас, но само по себе чувство долга является от Бога данным даром, который составляет основу нашей человеческой личности.

Родительская служительность ребенку, совсем ничего не ожидающая в ответ, настолько простирается по долготе своей, что я немало знаю родителей, которым сейчас уже 70-80 лет, но они все еще продолжают собирать копеечки из пенсий своим 50-летним детям. Да ты поживи, у тебя пенсия-то такая, что только самой чуточку пожить! Дети уже не нуждаются, и от себя дают, тем более, что теперь имеют возможность даже содержать своих родителей, а все равно, эта старушка что-то сыночку своему 50-летнему накопит и непременно пошлет. Такова полная долгота родительского долга.

Вот эта преданность, эта самозабвенность в чувстве долга, она везде, каких бы отношений мы ни касались. Если это долг дружбы, то всегда от себя без всякой корысти, без требования взаимности, потому что в чистоте чувство долга взаимности не ждет. Любая добродетель естественная не ждет взаимности. Они таковы по своей природе.

Совсем другое дело, если они перемешаны какой-нибудь корыстью. Например, мама, ухаживая и воспитывая, ждет, что сынок или дочка в старости за ней походят. Более того, даже уже и запечатывают его в это: «Вот как я сейчас тебя пестую, так и ты будешь в старости за мною ходить». И все время об этом напоминают, вкладывают, беспокоясь как бы их труд не пропал даром.

А естественное, безкорыстное чувство долга ничего этого не ждет, оно от себя все дает, любя от сердца. Это изначально свойственно чувству долга.

Это бескорыстие свойственно и чувству ответственности.

Будучи ответственными, мы никогда не требуем: я за все отвечаю, ну и ты будь также. Но часто в семье можно услышать: «Ты не делаешь, значит, не ответственный, – говорит жена мужу или муж жене. – Раз ты не хочешь, так и я тоже не буду». В этих случаях чувство ответственности сильно перемешано с корыстью. А в чистоте природное чувство ответственности никогда таких условий не ставит – берет и делает, потому что принимается в ответственность, не оглядываясь, кто-то еще взял со мною или не взял.

Чувство обязанности тоже исходит из чувства долга, признательности, почитания, безусловности исполнения. Просто человек берет в свое исполнение и исполняет, не глядя по сторонам: делают другие или не делают.

Подобная же добродетель и чувство совести, которая опирается на страх Божий, стыдливость, справедливость, правдивость, не рассчитывает на взаимность, но от тебя самого требует все возможное сделать по твоей нравственной ответственности. Но никогда при этом не требует от ближних ответного – этого в совести вообще нет. Поэтому мы говорим: «совесть чиста», «делать на совесть». Или о чем-то предосудительном: «надо и совесть знать».

Таким образом, естественные добродетели, равно к ним еще добродетель справедливости, которая проявляется в честности, искренности и правдивости, они ведь все таковые. Поступающий честно не требует непременной взаимности от всех остальных. Он будет честен не потому, что кто-то ответно должен быть таков же, а потому, что сам честен.

Это удивительная данность всех добродетелей, которые свойственны именно личности человека.

Естественные добродетели есть от Бога положенные дарования каждого из нас, составляющие основания личности. Кто обретается в добродетели для того «Блаженнее даяти, нежели взимати».

Самостоятельность – наделенность даром добродетели.

Самостоятельность – это есть, конечно, наделенность дарами добродетей. Потому что каждый из этих даров от себя совершается.

Именно из чувства долга, вовсе не требуя, чтобы кто-то за это наградил. Ни награды, ни пинка – ничего этого чувство долга не требует, оно само велит нам делать. Также проявляются ответственность, обязанность, честность – они понуждают делать поступки нравственности.

Когда мы говорим о самостоятельности, то это, прежде всего, наполненность добродетелями. Там, где начинает быть хотя бы одна из них, там начинается самостоятельность. Хотя, к сожалению, из-за того, что личность сильно повреждена самостью, конечно, наша самостоятельность сегодня вовсе не есть чистое служение от этих добродетелей, а чаще всего – самостные поступки ради своего тщеславия, своей корысти, своих ценностей, поэтому всегда какое-нибудь самостоятельно исполненное самоутверждение.

Самостоятельность в корыстях – это пребывание в зависти, обидах, лени, упрямстве. Никто же зарплату не платит за то, что ты обиделась. Никто тебе не угрожает – без всяких угроз и наград человек обижается. Никто ничем не прельстил – она в зависть впала, да еще в черную. Чтобы такую зависть черную вызвать, надо, наверное, озолотить, а она даром это делает. Поразительно! Никто ее не заставляет быть ленивой, а она – ленивая, вопреки всем вокруг. Все уже ругаются, она, тем не менее, продолжает быть ленивой. Это тоже в чистом виде самость. Другая в строптивости самостная, хотя никто ее в это не подвигал. Разве это не самостоятельность? Самостоятельность. Только какая, личностная? Нет, самостная. А «Обидлив да завидлив не внидеть в рай».  Вот этой самостной самостоятельности у нас пруд пруди.

А как быть на работе, если те, которые с тобой рядом работают, в ответственность не входят, и ты чувствуешь, что уже выдыхаешься?

Помню, как одна труженица выдыхалась, выдыхалась всю жизнь, так и умерла, но ни разу от нее никто не слышал, чтобы она кого-то упрекала.

А другая, которая тоже все время тянет, но при этом постоянно ворчит и ноет – это от того, что самостоятельность нечистая, приправлена самостью. Самость и ноет. Да, чувство долга есть по которому она тянет, ответственность есть, но они нечистые. И, поразительно иногда бывает, что совсем почти загнулась, даже лица не видать на ней, а тянет, но при этом вся перекошена от брюзжания, нытья, ругани на всех. А какая она на работе, такая она и дома. Натура-то ведь одна и та же. Будет тянуть весь дом, но при этом ее домочадцы все будут облиты грязью, угнетены ее обидами, претензиями. Сколько таких людей! Многие из нас такие поврежденные. Кто-нибудь, конечно, и имеет некоторые добродетели заметно выраженные А ведь в основном все время ругаемся. То не делается, это не выполняется, где-то не по-нашему.

Господь так сотворил человека, что в своих чистых добродетелях мы полностью и всегда находимся в действии служения ближним. Потому что любая из этих добродетелей зиждется на полной и безкорыстной преданности ближнему. Никакой корысти о себе в добродетелях изначально нет.

Добродетель по-естеству простирается в Царство Небесное.

Именно любовь к ближнему, служение ближнему и составляют ту взаимозависимость, которая выливается, в итоге, сначала в дружбу, а в парных отношениях – в любовь и семью, конечно, всегда без всяких претензий, притязаний. А в больших собраниях это ведет в общину.

Община возникает не потому, что мы с вами собрались на какое-то одно дело, даже если оно и большое, а потому, что каждый личностно начал во многих добродетелях обретаться и теперь все больше и больше оказывается в необходимости служить всякому ближнему. И чем больше горизонталь добродетели, тем больше общинное поле для каждой общинной личности, той, которая вне общины себя не представляет. Это ее важнейшее природное свойство – быть служительной. Общинное поле для каждой отдельной личности – это ее горизонталь. Мера, в какую степень эта служительность бескорыстна, это ее вертикаль. Длительность же, в которую эта служительность продолжается во времени, это будет ее долгота.

Если восстановиться в чистоту добродетелей, то долгота простирается в Царство небесное. Все это делает богодарованная природа человеческая. Она по естеству обращена в Царство Небесное и вектором своим, и долготою своею. И другого быть не может.

Душу положить за други своя – это и есть общинный характер.

Конечно же, община появляется и начинает формироваться не по причине общиноустроительных действий, а по причине действий, взращивающих личность, исполненную добродетелями. По мере того, как личность от самости избавляется, по мере этого и обретаются общинные люди, и, соответственно, христианские общины.

При этом люди общинные, имеющие служительный характер, взяв в свое служение целый круг людей, ищут ли они от них взаимности, а получив, что не исключено, от них когда-нибудь неблагодарность, уязвляются, ругаются ли они? Нет. Общинный характер человека неизменен, он бескорыстен даже до смерти.

Душу свою положить за други своя – это и есть общинный характер уклада жизни, совершаемый по добродетелям.

Так вот, наши дети, которые сейчас растут, особенно те, которые хотят быть православными христианами, все в этих естественных человеческих свойствах точно, и кто-то уже в добродетелях обретаются, они несут это естество в себе от Бога. Хотя, конечно же, они повреждены уже сейчас разными самостными грехами и порой худое проявляют, но, тем не менее, все-таки по богодарованной природе своей души и основе своей они добродетельны.

Естественно, пример сильнее, чем слова.

От нас, родителей, зависит, сохраним ли мы их таковыми, защитим ли от всего нечистого, что в них может быть уже сейчас намешано. Повседневный труд каждого родителя над этим есть верный залог взращивания детей в добродетелях. Без постоянного личного, душевного труда выращивание этого в детях не получится. Только «Добрый человек добру и учит».  Потому что не знающий в себе добродетелей не сможет правильно вырастить их в ребенке – просто многие добродетельные поступки, которые надобно будет совершать, вы даже не распознаете, поэтому и не направите в нужный поступок. Вместо нужного поступка будете запускать какие-нибудь корыстные смыслы или поступки. Или, еще хуже, давать такой пример.

Вот что будет происходить: только что поговорили, как надо бескорыстно поступать и как правильно действовать ребенку, а тут же на его глазах сами поступили, преследуя корысть. Он тогда придет в некоторое замешательство: только что, вроде бы, ребенок настроился, – мама же говорила – и вдруг мама делает прямо наоборот. «Как же так, я-то понял, что надо вот так делать, а вдруг мама сделала поперек. Но это ведь одна и та же мама и говорила, и делала. Какая же из них правильная? Какое из этих действий верное: то, которое я понял или какое мама поперек сделала?» А если мама так сделала раз, два, три, то и он переворачивается: «Я подумал, что именно то надо, что она говорила, а оказывается, что надо поперек – она просто неправильно выражается».

Естественно, пример-то сильнее, чем слова. В конечном итоге, он, теряясь в этих противоречивых словах, будет совершать противоречивые действия. Отсюда происходят перевертыши в сознании современных детей. А «Кривого кривым не исправишь».

Совсем недавно у меня был разговор с несколькими нашими поселенческими мальчишками. Они тоже произносят одни слова, а под ними имеют в виду совсем другие действия, не соответствующие данным словам. При этом говорят искренне, потому что искренне верят, что действия должны быть вот такие. Кто же им такое извращение смыслов преподал? Только мамы и папы, которые говорили эти хорошие и правильные слова, но в них вкладывали неправильные действия: ребенок, в конечном итоге, усвоил, что неправильные действия называются этими правильными словами. Теперь он правильно говорит, но неправильно действует. В этом смысле сейчас характерна такая поврежденность в понятиях и в наполнениях жизни.

Чтобы понять смысл добродетели – только разглядите ее в другом.

Каждому из нас знакомо, что, размышляя над словосочетанием – чувство долга, вы, наверное, могли встретиться с тем, что сразу не удается уловить, что это такое. А то, что улавливаю, как-то не совпадает с тем, что слышу.

Это говорит о том, что слова, которыми мы называем добродетели, по нашему личному опыту поступков, подразумеваемых под этими словами, не совпадают с проявлениями тех поступков, которые на самом деле должны быть ими обозначаемы. Совсем не слышим, какие поступки в это вкладывал, например, прп. Серафим, поступая по этому же чувству долга. Но мы можем заранее сказать, руководствуясь разумом, что, наверняка, прп. Серафим, имея совершенную сердечную чистоту чувства долга, поступая по долгу, в слово «долг» вкладывал иное, гораздо более полное и глубокое содержание, чем наши поступки долга и наши чувства долга.

Вот пример христианского чувства долга по отношению к ближнему из жизни митрополита Филарета. Однажды он гулял по лесу, и возвращаясь с прогулки в свой домик, застал кого-то перед дверьми, поспешно запихивающим в мешок рассыпавшиеся вещи. Митрополит подходит к нему и видит, что это вор укладывает в мешок его, Филарета, вещи. Он, по естеству чистой души так заболезновал по поводу неудачи этого человека, что начал даже помогать ему складывать украденное, взвалил мешок ему на спину, благословил его словами: «Иди, чадо, спасайся!» и отправил. И сделал это совершенно искренне по чистому чувству долга человека, естественно болезнующего о ближнем, потому что потом он долго молился и плакал в келье о заблудшей душе несчастного вора. Вот этого-то мы, наверное, не имеем в себе. Хотя, произнося то же самое слово, понимаем – да, чувство долга – это когда по-иному не можешь поступить. Но когда нам говорят: «Давай, поступи так», то мы отвечаем: «Нет, мы так, как митрополит Филарет не можем».

И так любое чувство, любая добродетель. Наш ближний пример: тяну хозяйство, но ворчу на всех – означает, что ты же чувством долга тянешь груз ответственности, но, конечно, перемешанной с корыстью. Тогда, что же ты вносишь в это чувство ответственности? Совсем не то, что я вношу и точно слышу. А слово называем, тем не менее, одно и то же.

Чтобы правильно уловить смысл, остается только всматриваться в поступки, другого же пути нет. Поступки другого сравнивать с поступками своими. Посмотрите, как много нас в общине: сестер, братьев, отцов. Ведь мы же все эти природные дарования имеем. Но в нас что-либо имеет все-таки более выраженный характер – вы только разглядите.

Начните присматриваться к поступкам, особенно к поступкам искренности, к поступкам долга, к поступкам исполнения обязанности, к поступкам несения ответственности. А сравнивая с этими добродетельными поступками свои поступки, увидев разницу, старайтесь услышать, что за разницей в поступках стоит и разница в содержании самой добродетели. Надо искать меру добродетели в себе, дыхание ее, чтобы можно было сделать тот самый поступок, который вы верно разглядели в ближнем, в его характере, нраве.

В этом смысле, конечно, дети для нас – учителя. Потому что вот уж у кого чистых поступков больше, чем у нас всех, так это точно у детей!

Но посмотрите, что делается с иной мамой, когда ребенок говорит: «Мама, я подарил..» – «Что подарил?» - встревоженная мама предчувствующе. – «Да, самосвал, который ты вчера мне купила, я его подарил». И такой счастливый, прямо весь светится. – «Как, самосвал?! Я с четырех зарплат откладывала для того, чтобы тебе купить этот самосвал, а ты, негодник, так ценишь свою маму, так относишься к ее подаркам?!»

Я знаю одну маму, которая три дня переживала от обиды, что ребенок ее так раздосадовал. Потом, отойдя, она все-таки настояла, чтоб тот пошел и забрал свой самосвал, – забрал, все-таки. Ну, а, забрав, конечно, он в следующий раз уже точно не подарит.

А вот если бы ребенок подарил с детской чистотой, ясностью и радостью, а душевная мама поддержала бы его: «Детка моя, да какой же ты у меня добрый, что так чудно сделал?!». Надо, чтобы все мамы такие были!

В связи с этим, когда сейчас вчитываешься в книги о благочестивых матерях, которые воспитывали своих детей как раз на милосердии, понимаешь, что ведь они специально дарили детям какие-то значимые для ребенка вещи с тем, чтобы через какое-то время предложить ему отдать эту вещь нищему. Специально вели к нищим, специально расспрашивали о нуждах у нищего при ребенке. Страдалец невольно начинал рассказывать, плакать, и тогда дети, естественно откликаясь, просто брали и отдавали свои вещи этим нищим, сиротам, больным людям. Бывало, что пятилетний ребенок приводил в дом нищую девочку, и мама принимала ее, мыла и все необходимое делала, и только потом, как только можно поучаствовав в ней, отправляла домой. А вы сегодняможете себе представить, что ваш ребенок приведет домой бомжа? Что с вами будет?

Сам делай добро и обязательно поддерживай добродетель в детях.

Перед нами всегда стоит задача: непременно самим, трудясь над добродетелями, а значит, поступками (добродетели – это делание добра), все наши действия ясно для себя уразуметь, начать самим делать эти действия и в детях обязательно их поддерживать. Вы увидите, что дети непременно эти поступки добродетелей тоже станут совершать. Но надо обязательно их и подвигать, и поддерживать. Где появляется в них нечистое, самостное, которое начинает чистоту добродетели мутить и делать ее корыстною или тщеславною, там помогать детям от этой корысти уходить.

Для меня всегда будут потрясающим примером внучки английской королевы Виктории Элла и Аликс. Как же им там, в протестантской, прагматичной среде, в королевских палатах, при бесчисленных слугах и изобилии всего, удалось воспитать таких скромных детей?! Наша российская царица Александра воспитала своих четырех дочерей тоже такими опять же в царских палатах.

Вглядываешься, вслушиваешься – получается, что они просто умели высоко ценить естественные человеческие добродетели, всегда вовремя их поддерживать. Сейчас мы как бы заново узнаем про их жизнь. Оказывается, королева Виктория была очень строгой бабушкой. Она не позволяла баловать своих внучек. При роскошном характере жизни, тем не менее, они воспитывались в строгости и подбора одежды, и еды, и поступков. От детей всегда требовалась естественная простота проявления своих чувств и добродетелей.

Всякий рожденный ребенок уже имеет в себе эти добродетели, потому что это данность человеческая, и где бы он ни был: в царских ли палатах, в нищенской лачуге, он везде будет их проявлять. В этом смысле нет разницы между детьми. Что царский ребенок, что наш.

У нас-то дети в более простых условиях, нежели царские, живут – не сравнить. Так значит, те простые приемы, которыми они развивали в своих детях их естественные добродетели, тем более, осуществимы нами. Там слишком много было соблазнов: и слуги, и роскошь, и народ, который всегда кланяется перед ними. Тем не менее, при всех соблазнах воспитать таких детей удавалось. У наших детей такого же нет ничего. Значит, нам, получается легче.

Прием действительно простой – поддерживать всякое проявление естественных добродетелей. Всегда будет повод поддержать их добродетельные поступки. Нам надо только всегда радоваться и благоговеть перед этими детскими поступками, давать им всегда свободу, деятельный простор. Все просто «Добро делать не мешай, а сам к тому поспешай».  А там, где начинается замучивание корыстью, там строго отсекать любую корысть, притязание, зависть.

По своей природе должно быть легко это делать бабушкам, потому что у них уже отошли корысти увлечений, корысти деятельности. Остается только найти таких бабушек, которые бы имели и строгость, и радость, и точное различение этих добродетелей. К сожалению, многие бабушки точно различают, в основном, «добродетели» телесные – телесное здоровье, «пончиковый» вид, розовые щеки. Душевные добродетели такие бабушки плохо различают, потому что еще обременены корыстями деятельного возраста, а значит, разными ценностями сего суетного мира. Когда-то же и вы, Бог даст, будете бабушками. А чтобы стать нормальной бабушкой, надо к этому готовиться, независимо от того, в каком вы возрасте.

Трудись над христианскими добродетелями.

Детская благотворительность касается вопроса послушания. Благочестивый ребенок естественно проявляет свои движения благодеяний, попечительною силой реагируя на нужду. Это чувство долга реагирует на необходимость, а попечительная сила реагирует на нужду. Именно попечительная сила должна быть внутри послушания. И если это так сформировано, то ребенок обязательно придет и спросит родительское благословение. И тогда вы также естественно, благословите. Потому что если вы при этом, все-таки, начнете взвешивать и высчитывать, сколько это стоило маме и сколько теперь, это будет стоить ребенку, которому надо от души срочно подарить, то, в итоге, вы все разломаете.

Послушание – начало смирения.

Когда вы начнете оценивать послушание, то увидите, что это явление большее, чем чувство долга, большее чем чувство попечительности. Есть даже пословица «Послушание паче поста и молитвы».  Ведь попечительность и чувство долга являются добродетелями естественными, а послушание является добродетелью христианской. Она возводит к Богу, она обретается большим душевным трудом, вырастая из наших добродетелей. Послушание – это начало смирения, а со смиренными мудрость, та которая от истины, а истина есть Бог.

Если сохранность в чистоте наших естественных добродетелей возводит только в рай, то послушание возводит к самому Престолу Божьему, к Самому Богу. И тогда это большее в себе содержит и меньшее. Когда ребенок приходит послушливый, то он приходит не за разрешением, а за благословением. Это большая разница. Приходящий за разрешением – это ребенок, находящийся в некоторой зависимости от мамы. А приходящий за благословением находится в отношениях любви к маме, потому что любящая мама благословляет, а разрешает властвующая. И поэтому если ребенок пришел за разрешением, то явно, что действие его спрашивания разрешения у мамы уже подпорчено зависимостью, и сама потребность подарить, тоже подпорченная, потому что он находится в зависимости от мамы. Но там, где речь идет о послушании, как явлении любви и где ребенок приходит в послушании за благословением, то это естественно.

В добродетелях будь правдиво.

Когда ребенок просит, то если ты в состоянии – пойди купи, а если не в состоянии, то нечего лукавить перед ребенком. Всегда надо с детьми жить в правде. Ведь если сделал добро и пожалел об этом, то это все равно, что ничего.

Правдивость в добродетелях очень нам нужна. Одно дело, когда ребенок просит разрешения, но совсем другое дело, когда ждет благословения. Разница ясно слышна. Так и надо научать.

Надо всегда выполнять родительское правило: радоваться проявлениям естественных добродетелей, радоваться естественным поступкам добродетелей и быть строгими к корыстным словам, мыслям, чувствам и поступкам.

Но обязательно помните, когда вы проявляете строгость, правило апостола Павла: детей не раздражайте. Это правило должно быть рядом со строгостью, как и наша любовь к детям. Так, с Божией Помощью, все и наладится.

Добродетели как таланты.

В связи с нашей работой над добродетелями я хочу еще раз вспомнить две притчи из Евангелия. Одна – о десяти девах, другая – о талантах. Из 10 дев церковных, пять мудрых – они, идя навстречу Господу, собрали елей добродетелей, а пять неразумных, которые пошли навстречу Господу, не трудясь, имея только то что было. А в притче о талантах говорится, что если ты имеешь два таланта, то умножь их в два раза, имеешь пять талантов, умножь их в десять талантов. И если ты умножил, то будешь хороший перед Богом. Добродетели как таланты. Это как раз и делали мудрые девы: готовились, набирали добродетели. Ибо нам неизвесно,когда наступит час нашей встречи с Господом, и надо быть всегда к этому готовым.

Мудрость собирает елей покаяния.

Если ты хочешь быть добродетельным, то все время и неизбежно будешь натыкаться на свою несостоятельность. И вместо добродетели – здесь сорвалась, тут накричала, тут обиделась, тут раздражилась, тут не исполнила, тут вообще убежала за угол, лишь бы только не делать. Разве не это с нами происходит? А если ты искренне хочешь угодить Богу деланием того, что Бог хочет, то, натыкаясь на свою неспособность, немощь, ты будешь скорбеть и плакать, что не можешь исполнить так, как Бог хочет. И будешь далее каяться, что вместо добродетелей делаешь грехи. И только то нас сделает мудрыми «девами», что мы наберем елей покаяния. Да, конечно, во внешнем-то можно трудиться над добродетелями, делать для этого действия, совершать поступки, только сердцем все время жить как не исполнившие.

А таланты – это тобою набранные добродетели в ближних. Это твое служение ближним, чтобы они через твое служение набрали добродетели. И когда ты самоотверженно будешь служить тому, чтобы они набрали добродетели, тогда ты будешь иметь возможность прийти к Богу и сказать: «Вот, Господи, я, а вот те, кому я послужила, и они теперь достойны войти в рай. Вот сколько талантов я набрала, имея от тебя, Господи, два таланта. Но этим талантами я все время служила, чтобы в них обретать еще таланты.

Спасись сам и вокруг тебя спасутся тысячи.

Это и есть служение в любви к ближнему – собирание тобою добродетелей. И тогда именно это и есть человек. Господь сказал: «Се человек» про того, кто, забыв про самого себя, имеет это всегда от себя самоотверженное служение ближним ради их добродетелей, ради их совершенства, ради их спасения, ради их будущего пребывания у Господа.

Когда, забыв про себя, будем трудиться над добродетелью ближнего, мы, в конечном итоге, обнаружим, что сами будем становиться добродетельными. Но только будем еще все время видеть, что не успеваем, не доделываем. И этому надо помочь, и этому, и этому. Этот заворовался, этот залгался, этот лентяй, этот пьет, этот мот, эта блудница – не успеваем за всеми. И от того скорбим и плачем, что, не успевая, еще и промахиваемся, каемся, что грешим. В своем радении о ближнем, забыв про еду и про сон, служа ближним, еще плачем и каемся, что делаем плохо, худо и не так. Таким образом, трудящийся для ближних в талантах своих добродетелей только через покаяние обретается, как те мудрые девы, в угождении Богу. Вот как эти притчи соединились.

Получается, что везде, где мы с вами уделяем свое пристальное внимание людям, которые плохо дело делают, мы же печемся не о деле, которое они губят, а о них, что они не спасаются. И тогда, научая их самому делу, научая еще и ответственному отношению к делу, призывая их к тому, чтобы они это дело делали с чувством обязанности, с чувством долга, с чувством совести, честно, искренне, правдиво, мы их, в действительности, спасаем. Ты при худых делах имей дело с исполнителями, а не с делами. Иначе, будешь все время плакать, что тебе не удается, потому что ты не нашлась, не дошла, не договорила, вовремя не упредила, в чем-то ты не успеваешь.

С прошлого года мы все больше начинаем скорбеть вот о чем. На летнее поселение, например, приехал ребенок, две смены пробыл на поселении. Через год он же снова прибывает на поселение. Ну и, конечно, радуемся – это наша подмога. Но вдруг обнаруживаем, что он возвращается через год даже хуже, чем приезжал к нам в прошлом году. Не только возрастные в нем происходят движения, при которых дети, обычно, становятся хуже. Особенно в 11-14 лет, когда происходит перемена из одного нрава в другой, и мы за ними не успеваем. Но и события вражьи сильнее и активнее нас работают. Правда, мы его воспитываем всего 2 месяца в году, а все остальные 10 месяцев он пребывает во вражьем влиянии. И мы за этим просто не успеваем. Мы работаем недостаточно, порой неточно, и за эти два месяца, на которые Господь к нам их приводит, мы не успеваем сделать то, что Господь от нас ждет. Вот о чем нам надо скорбеть. И оттого, что он снова приехал, а делает все еще хуже, нам не его надо ругать, а себя за то, что в прошлом году не упредили всего этого.

Христианство побуждает нас, обязательно, к взаимной помощи внутри общины, особенно, молодым мамам в связи с нарождением третьего, четвертого ребенка, когда свои собственные старшие еще не помошники, а маленьких много, и мама не справляется. Конечно, здесь нужна реальная помощь. Мы знаем, что идеальная помощь в этом случае это бабушки. Но у нас мало у кого они здесь есть, и мало у кого вообще бабушки могли бы христианское воспитание поддержать.

В связи с этим я слышу, что возникает необходимость развития в общине женского диаконического служения. По опыту древних общин диаконисами становились женщины старше 40 лет, которые уже своих детей вырастили и теперь, более менее, свободны. Имея большой опыт, они-то как раз и помогали в присмотре за престарелыми, в воспитании детей, в уходе за больными. Это три основные христианские служения, которые были у диаконис. Кто из наших в это служение благословением вступили, сейчас преимущественное время в общине присутствуют, выполняя служение диаконис. Два дня они трудяся по хозяйственным заботам, а четыре дня – другое диаконическое служение: выходы на целый день или на три-четыре дня подряд для помощи в нуждающиеся семьи. Я думаю, что надо увеличивать число таких диаконис, и все, кто возрастом постарше, кто слышит такую потребность, если дети уже выросли, вы направляйтесь в эту сторону, потому что такое церковное служение должно совершаться.

Оно может быть хозяйственное какое-нибудь, как сейчас многие из возрастных наших сестер имеют. Но есть еще возможность сугубо церковного диаконического служения, поэтому если в эту сторону душа как-то будет развиваться, а желательно, чтобы она развивалась, тогда давайте выходить и в эту сторону.

Если появятся диаконисы в возрасте, то тогда можно будет и нашу учащуюся молодежь и гимназисток, и училищных сестер ставить в это диаконическое служение, но не пожизненное, а как некую практику. И тогда каждой возрастной диаконисе можно придавать на время обучения, на месяц, на полмесяца, на полгода какую-нибудь молодую сестру, которую она бы уже учила.

Я думаю, что в эту сторону нам надо сейчас развиваться. И если в этом плане наша община станет полной, то, конечно, многие серьезные заботы о взращивании детей как чад Божиих и как граждан нашего Отечества будут реально осуществляемы.

Тогда окажется, что и мама сможет быть молитвенною, потому что будет время для ее молитвенного бдения, она сможет быть еще и начитанной, окормляющей себя чтением, потому что и для этого время высвободится. А с другой стороны, люди возрастные получат достаточно серьезное, очень значительное церковное служение, которое особо любо-дорого для Бога.

Возрастание христианской добродетели.

Для нас важно иметь в виду, что христианские добродетели возрастают по степеням.

Например, в самоукорении мы выделяем три последовательные степени. Вообще, что происходит при самоукорении? Мы принимаем обличение по его содержанию и имеем отношения с обличением в его содержании, вслушиваемся в содержание обличения и трудимся в соответствии с содержанием обличения. Коль это обличение обращено на тебя, значит, ты принимаешь его содержание и думаешь, в чем ты виноват.

Первая степень действия самоукорения – это взять, услышать обличение, когда оно сказано мягко и по-доброму.

Вторая степень – принять содержание обличения если оно сказано строго, может быть, сплеча, не реагировать на резкость, а все равно заниматься содержанием обличения.

А третья степень – принимать обличение и заниматься его содержанием, когда оно сказано даже с одновременным втаптыванием тебя в грязь. Тем не менее, то, что тебя втоптали в грязь, в самоукорении не слышно, главное заниматься самим содержанием обличения.

Самоукорение всегда обращено к действиям и тебя, в конечном итоге, поставляет в исправление ситуации.

 

Проявление добродетелей.

Как проявляются добродетели в нашей жизни? Чтобы обретать добродетели, надо совершать реальные действия. И тогда научение благочестию, которое есть житие с добродетелями, – это научение самим этим действиям. На Руси говорили: «Сей добро, посыпай добром, жни добро, оделяй добром».

Мера добродетелей и твоя принадлежность по добродетелям Церкви ведомы только Господу. Ни другой человек оценить это не может, ни ты сам, тем более, оценить себя не можешь. Для нас же измеряемая область в добродетелях – это действия, совершаемые с добрыми намерениями, побуждаемые любовью к ближнему и тогда проявление добродетелей для нас будет результатом этих действий. Это едино.

 

Справедливость – правдивость, искренность, честность.

Справедливость по уму – правдивость, по сердцу – искренность и по воле – честность. Правдивость проявляется мыслью, потом словом и, наконец, жизнью.

Добродетельных проявлений правдивости мыслью можно выделить пять.

Первое – оправдывать ближнего, избегать подозрений и подозрительности. Подозрений как реальных мыслей, а подозрительности как настроения твоего ума. «Не ставь брата хуже себя».

Второе – проверять свои суждения через ближних и через отцов Церкви, потому что очень много суждений, которые мы принимаем за правду, на самом деле, являются либо прикрытой, либо просто откровенной ложью. Да и правды-то бывают разные. Потому что «Не всяк судит по праву, иной и по криву».  Есть греховная, есть человеческая, есть Божья правда. Можно много рассуждать и не подозревать, что ты, оказывается, в греховной правде рассуждаешь. Поэтому всегда проверяй свои суждения сначала через ближних, а затем обязательно поверяй через святых отцов.

Третье – худое слово, кем-либо сказанное на ближнего, не принимать, не проверив. Это как раз запрещает быть слухам. А если какой слух услышал, положи на сердце до проверки. Не проверив, не принимай, тем более, каких-либо действий.

Четвертое – о человеке суди по сумме поступков, а не по впечатлению и одному внешнему наблюдению. Поступки надо наблюдать. И причем не просто один-два, а сумму поступков, чтобы увидеть за этим истинный характер. Только тогда ты можешь судить о человеке. «Сперва рассуди, а там осуди».

Наконец, пятое – это умение укорять себя, и, непременно сначала всегда поискать свою вину в конфликте, а уж тогда и судить о ближнем. «Чем другого наряжать, так и себе примеряй».

Правдивость словом включает три действия.

Сначала надо говорить о себе то, что было, даже если придется укорить себя и понести укоризны от других. «Не принять горького, не видать и сладкого».

Потом говорить о себе то, что есть, даже если придется чего-то лишиться. «В драку идти, не жалеть волос».

И, наконец, говорить о себе то, что ищешь или желаешь, даже если покажешься всем смешным, а это, значит, говорить то, что от сердца хочешь, что от души ждешь. «Любишь смородину, люби и оскомину».

Как видите, у правдивости есть два направления – мыслью и словом. И в каждом из них несколько действий. Так что есть чему детей учить, и чему самим наставляться. Причем, когда мы детей приучаем к правилам, то тем самым мы уходим из личных и психопатических отношений с ребенком. Мы направляем ребенка не к себе и не собою его правим, а научаем правилом и направляем ребенка к самому правилу, к правильному действию, которое исходит не от тебя, а от Господа. Важно, когда ребенок видит, что ты ценишь это правило Господне очень глубоко, поэтому это надо говорить. И тогда слово родителей весомо для детей, ибо говорят они не от себя, а говорят Господнее от себя.

К сожалению, большинство матерей постоянно находятся в личных отношениях с ребенком. Но если ты вступила в личные отношения, а сама требуешь правильного поведения от ребенка, то это будет возможностью для ребенка закручивать любую психопатическую игру, какую он только захочет. Дети же имеют больше греховного склонения, нежели родители, потому что в каждом следующем поколении грех нераскаянный умножается, и твои же грехи, но уже теперь в ребенке активно проявляются. Где конфликт с ребенком, там всегда идет столкновение греха с грехом. Это твой грех в ребенке, и ты же на него наткнулась сегодня тем же самым своим грехом. Или же конфликтным с ним грехом.

Чтобы этого не происходило, нельзя к благочестию приучать ребенка силою своего воздействия. Надо направлять его к правилу, православному укладу, помогать ребенку эти правила выполнять. Вот тут уже, пожалуйста, иди смело в помощь, но никак не в личные отношения.

Наша правдивость жизнью есть честность. Тут несколько действий. Например, три первых.

От себя говори только то, что знаешь опытно, или сам всегда делаешь.

Приняв обличение, избавляйся от худого в себе.

А приняв послушание, действительно его делай из слышания дела, нужд ближнего и угождения Богу.

Честность проявляется в отношении к делу, к ближним, к Богу и к себе как стремление к соответствию природе дела, пожеланиям человека и заповедям Божиим. Как сообразование себя и своей богодарованной природы с делом, с обычаями Церкви, со святыми, с благочестивыми ближними и со Христом.

По сути искренность – это правдивая посвященность ближнему. Мера искренности есть мера нашей посвященности.

Запрещает искренность корысть, лишнюю занятость собою или завышение своего интереса в чем-либо. Ведь чем больше за свой интерес держишься, тем менее ты расположен к ближнему, тем менее ты искренен. Там же, где искреннее посвящение ближнему, там всегда радость ближнему.

У нас три посвященности. Одна – делу, вторая – ближнему, третья – посвященность Богу, всему святому и освященному. От них нам три радости. Радость делу, радость ближним и радость Богу и всему святому. Радуемся – значит, посвящаем, посвящаем – значит, радуемся. В основе же всего пребывает любовь.

Если взять искренность как средину, то всякая добродетель есть средина, как говорит авва Дорофей.

А средина между излишеством и недостатком лежит между себялюбием и самоедством, себя возношением и себя уничижением. Искренность всегда посредине, как посвященность ближнему, незанятость собою ни в положительном, ни в отрицательном смысле. В искренности сходятся и преданность, и ревность. В то же время это и способность ощущать сладость добра не только очевидного, но и сокровенного, которая, несомненно, идет от чистоты сердца. И поэтому когда ты  слышишь сладость этого добра, тогда радуешься.

Некоторая подмена бывает, когда человек откровенный, открытый, и живет тем, чем сердце его живет, а если сердце живет корыстью, то он отдается открыто корысти. Наши дети в этом смысле открытые, они никого не боятся и ничем не смущаются, и что у них на сердце есть, то и превращают тут же в слово и поступок. Если сердце нечистое, то оно и выдает нечистые поступки, причем открыто, ничем не смущаясь. Но в этом нет искренности, а есть душевная нагота, которой надо стыдиться, а не смущать ею людей. Про таких говорили: «Правдолюб: душа нагишом».  Пока страсти в силе, то давать волю сердцу – значит, обрекать себя на неискренность и всякие неверные шаги.

Ведь искренность – это добродетель, она же от Бога, как чистое свойство природы души богодарованной. Поэтому ничего греховного в ней нет. Только от чистоты сердца чистые действия проявляются в искренности. От искренности мы говорим: «Сердце мое лежит к делу, к ближнему, к Богу и божественному».

Развивать же искренность – значит, развивать в сердце чувство истины, добра и красоты. Ведь «Свет плоти – солнце, свет духа - истина».  Соответственно, развивать в себе добро, вкус к добродетелям, к святым вещам, к блаженству, к добродетельным поступкам,  вкус красоты в деле, в ближнем, в Боге. Искренность есть радостное, самоохотное и живое исполнение всех заповедей Божиих.

 

Обязанность жаждет дел.

Очень близко к долгу и чувство обязанности, предметом которого являются те дела, которые ты взял в исполнение, либо часть дела, если оно большое. Действия, взятые тобою в исполнение, и есть твои обязанности.

Плоть наша живет пищею, и когда не достает пищи, то голодает, когда не хватает воды, то жаждет воды. Точно также любая из добродетелей жаждет своего предмета. Чувство обязанности жаждет дел, которые непременно хочет взять и хорошо их исполнять. Эта жажда дел – исконное свойство человека, оно исходит из богодарованной потребности устроения мира, творения жизни ради блага ближних. Русские люди всегда считали, что «Без дела жить – только небо коптить».  Поэтому человек всегда будет брать в обязанность какие-то дела, которые способен выполнить.

Я вспоминаю, как к одному из воспитанников нашего училища приехала на неделю бабушка из Украины. Как гостье ей ничего не давали делать, она три дня сидела дома, а потом стала рваться к любым делам. Ее останавливают: «Бабушка, мы все сами сделаем, ты отдыхай, наверное, устала дома с хозяйством, здесь хоть отдохни». В результате, она к концу четвертого дня собралась уезжать, говорит: «Я больше здесь не могу». И, действительно, на пятый день уехала, объяснив всем, что изнемогает от бездействия. Действительно «Скучен день до вечера, коли делать нечего».

Если ты оторвешь человека от дела, то он начинает изнемогать, прямо перестает жить, потому что человеку свойственно чувство обязанности. Если мы видим вдруг праздную жену, то это уже трагедия, она поражена грехом. Про такую жену говорили: «У нашей пряхи ни одежи, ни рубахи».  Хотя, может быть, и жена хорошая, но как человек с изъяном. Сейчас очень много стало и мужей таких. Но особенно много таких детей. Им уже по сорок лет, а они все не работают, сидят на шее у матери. А все потому, что не развито чувство обязанности. Ушел тот уклад, который это чувство исподволь формировал.

Там, где оно сформировано, там человек не может сидеть без дела. Когда такой человек появляется на работе, и ему дашь обязанность, то он приемлет ее как жаждуемое.

А бывают такие работники, которые, имея перечень обязанностей всего-то десяток, умудряются только три делать, а остальные семь мимо себя пропускать. Такого надо заставлять: когда ты его принуждаешь, то он делает, перестанешь – он снова не делает. «У него работа из рук валится».  Сидит, сложа руки, или чаи гоняет, или, глядишь, байки с кем-нибудь уже сочиняет. Просто чувство обязанности очень маленькое в человеке.

Происходит же чувство обязанности из чувства долга, оно есть продолжение чувства долга.

 

Взаимодавство – когда нельзя не ответить.

Наше чувство долга есть, с одной стороны, естественное чувство, как необходимость служить ближним, равно как, с другой стороны, и явленное: в ходе жизни обретенная необходимость через тех, кто для меня что-то сделал без всякой корысти.

Взаимодавство проявляется в том, что нельзя не ответить, если другой сделал для тебя что-либо. Глубина взаимодавства по чувству долга может быть столь большою, что выходит в долготу, порой, даже на всю жизнь. Когда человек говорит: «Я всею жизнью вам теперь обязан», – то это не пустые слова, это действительно так. И если у того, кто сделал ему добро, какое-то несчастье, немогота, какой-нибудь убыток, то первым у него оказывается тот, кто сказал, что ему на всю жизнь обязан. Действительно, обладая душевной чуткостью, он всегда вовремя приходит, даже пребывая в другом городе. Как он узнает? Почему? А потому, что всегда держит благодарность в поле своего сердечного внимания, взаимодавного чувства.

На этом же основаны те исконные обычаи, которые всегда были в народе в нравственно-простом, чистом виде – народные традиции. Например, если пришел гость, то без подарка его не отпускай, в дорогу непременно собери. Я встретился с этим обычаем у казахов. Есть он и у нас, бурят. Его хранят многие народности.

В центрально-европейской части России этот обычай исходил из обычаев лесной жизни. Там, если ты набрел на лесную землянку, то всегда найдешь какое-то количество продуктов. Как правило, висит соль, мешочек сухарей, чтобы не достигли мыши, еще каких-то, способных храниться припасов. Но если ты утолил голод, то непременно оставь следующему, когда от себя не можешь свежее положить. А есть что-то съестное – от себя добавь дополнительно.

Как такие обычаи появляются? А они в естестве чувства долга в душе каждого нормального человека лежат. Если это человеческое есть, то ты так и будешь поступать, потому что это естественно, это богодарованно.

У казахов это перешло в некоторую даже крайность, из-за которой они потом стали очень осторожны, будучи в гостях друг у друга. Был такой обычай, что если гость похвалил какую-то вещь, ты ее должен ему подарить. Такая безоглядная щедрость родилась по естеству. Если человеку понравилась вещь, которая у меня, то что я делаю по чувству долга для дорогого гостя? Да, конечно, радость ему продолжаю. Понравилось, так возьми и пользуйся! Радуйся теперь не только тем, что вещь понравилась, а радуйся, пользуясь. Казахи – степные кочевники, их называли раньше диким народом. Однако, такие благородные народные обычаи!

Это проявляется естество человеческое. И где бы ни был этот народ, какую бы внешнюю необразованность он ни имел или же иную культуру, а человеческое-то, ему от природы присущее, оно, оказывается, вот какое!

Как раз с развитием образования, с движением прогресса по непредвидению человеческому сместились ценности из внутренних естественных дарований к внешним способностям. В результате сейчас уже человек ценится больше по способностям, а нравственные дарования перестали иметь жизненное значение. Для европейского человека эти обычаи уже кажутся неприемлемыми. Хотя истинное образование, все-таки должно умножать, прежде всего, духовность. В противном случае, при отсутствии духовности, от большой образованности может быть большой урон для благонравия общества.

А ты попробуй бескорыстно пожить. И тогда совсем другой характер и тон человек приобретает. Появляется тот самый нравственный уклад, главный смысл которого –  реальное служение ближнему. Дальше уклад вводится в распорядок дня. Основой уклада становится посвященность ближнему по разным сторонам души.

Чем более богат народ естественными дарованиями, тем более богатым формируется уклад, оставаясь по сути простым.

Представьте, если бы все эти добродетели в нас с вами действовали, то нужны ли нам были бы замки на дверях? Нет. Нужно было бы нам говорить о каких-то особых правилах приличия? Да ведь они же все в этих добродетелях. Нужно ли нам было бы говорить о правилах встречания, привечания гостей? Да гость уже потому тебе дорог, что ты человек искренний и для тебя всякий появившийся на пороге человек уже желанный гость. Потому что «Гость в дом, а Бог в доме».  И поэтому где бы ты ни был, хозяином какого бы порога ни стал, ты везде гостей привечаешь. Гость через порог, ты сразу искренне ему посвящен. Вплоть до того, что он похвалил какую-то твою вещь, и ты рад ему ее отдать, не колеблясь.

А разве митрополит Филарет не явил нам такое христианское бескорыстие?

Если ты находишься в каких-нибудь служениях, допустим, ты хозяйка по быту, и пришел человек, который просит у тебя, так дай. Ты – хозяйка по кухне, переступил человек порог кухни, прояви искреннюю радость ему и, по возможности, накорми. В любом служении, если пришел человек и что-то просит, – обязательно сделай в меру твоих сил. Ну, конечно, в счет своего личного времени, чуть задержавшись или напрягшись дополнительно. Потому что в чувстве обязанности ты всю свою работу, все равно, точно и полностью будешь делать, а сверх этого, конечно, сделаешь то, что от тебя требует искренность или чувство взаимодавства.

Может быть, по нынешним временам, это смешные обычаи? Но если держаться в укладе светском, приличном, соблюдающим точные границы, взвешивание обстоятельств, соразмерение возможностей друг друга, и по этому пути пойти, то мы придем, в итоге, к тому педантичному приличию, когда даже в гости надо приходить со своим печеньем. Тебя там напоят чаем, но ничего более от себя не добавят, даже не поинтересовавшись твоими нуждами.

Будучи за границей, на западе, я оказался в одном доме. Предстояло ночевать в этой семье, я был голодный, мне хотелось поужинать,но меня даже об этом не спросили, не покормили. Потом мне сказали: «Тебе надо было с собой принести, вот бы там и поел. Так здесь принято».

Если прекратить следовать за добродетелями, за природой человека, идти во внешнюю культуру, то в конечном итоге, видите, до чего можно стать скаредными, корыстными? До забвения ближнего. Причем, этот порядок считается чем-то нормальным, культурным. Поэтому там даже христиане русские не постятся, едят в пост все подряд, ищут себе пользу, телесную выгоду.  Неделю, может, перед Рождеством воздержатся для виду, а так в укладе нет настоящего поста.

Для здорового человека пост телесный – необходимость, исходящая из труда над совершенствованием духа.

Когда мы идем за естественными добродетелями, то они приводят нас именно в ценность ближнего, его нужд. Но, возможно, тогда, что не в ценность образования и прогресса самих по себе, а в простоту отношений и, в конечном итоге, в определенную незащищенность. Образованный, но бездуховный человек может легко манипулировать чисто душевным человеком. Потом, если все двери открытые, то в любой дом могут зайти и взять, а ведь исконные народы никакого воровства не знали. Такими частично еще сохранились некоторые коренные народности. Моя двоюродная сестра рассказывала мне, что когда они переехали в Читинскую область, то застали в своей новой деревне такой патриархальный уклад. Там, на самом деле, нет замков – двери подпирают палочкой. Это в наше-то время!

Так может быть, пока цивилизация еще не пришла, а цивилизация – это все-таки преобладание жизни внешнею душою, способностями, знаниями, соревнование в этом, конкуренция. Это надо видеть, чтобы вносить поправки в развитие личности, чтобы сохранять исконную духовность человека. В этом защита от падения в абсолютный прагматизм, свойственный рыночным отношениям.

Тогда нравственное не перестанет быть ценным и развиваться, а там, где сугубо не преобладает добро, там всегда начинает развиваться нравственная плесень. Посмотрите, дети, которые изначально рождены в добре, но вами в этом не поддержаны, переводятся все время в какие-нибудь социально-значимые, а значит, культурно-образованные действия – раннее развитие способностей, деловых и социальных навыков, когда поддержке естественной добродетельности не уделяется внимание, тогда нравственное начинает плесневеть, тут же покрывается греховными покровами, извращается, искажается и становится, в итоге, своей противоположностью. И тогда образованность подавляет нравственность.

«Надейся на Господа всем сердцем твоим, и не полагайся на разум твой». (Притч. 3:5)

 

Помни о долге своем.

Чувство долга – это внутренняя естественная потребность и разумное сознание необходимости служения ближним. А если тебе послужили, соответственно, долг откликается на это взаимодавством, умноженной потребностью непременно вернуть, обязательно исполнить и сделать.

Начальная исконная потребность служения ближнему в сыновнем, дочернем долге, потом в родительском чувстве. Особенно родительском, ведь дети ничего нам не сделали, не дали, а мы, тем не менее, им служим, причем всеми силами.

Оглянитесь, те, кто мамами стали, разве вы могли предполагать, что вы такие нагрузки сможете выносить, пока были далеки от рождения ребенка?! Даже невозможно такое было себе представить! Однако, чувство долга пробудилось и дает эти силы. Вы же не заставляете себя, оно, наоборот, вас подхватывает. Вы уже изнемогаете, но когда чувство долга подхватывает вас через неможение, бессилие, то даже с полудремными глазами, вы, все равно, идете, делаете. «Глаза страшат, а руки делают».  Что же заставляет вас? Чувство долга. Вот какие силы оно имеет в себе! Это чувство всегда освящается благодатью Божией.

Чувство гражданского долга, преданность своей Отчизне существуют тоже как данность. Хотя, с одной стороны, ведь Отчизна делает для нас много. Все что устроено в обществе и для нас устроено. Но все-таки даруется это чувство с рождения, оно обращает тебя к Отчизне, а значит, обращает тебя к близким людям и к их делам, к тому, что они ценят, и что они делают. Это обращение, исходя из чувства долга, чувства патриотизма, рождает воинский и гражданский долг.

Гражданский долг – это и чувство обязательности труда для общества, когда ты что-то отдаешь людям, причем не только своей семье, но и всем людям. Это в нас крепко и глубоко сидит. И где чувство долга свободно, там появляются просто удивительные силы.

Всеобщая благодать, которая хранит весь мир, а прежде всего, человека в его жизнедеятельности, как раз и действует через все естественные добродетели. И там, где ты в них свободно идешь, там всегда и непременно Господь дает тебе эти силы – превозмогая все, делать и совершать.

Когда читаешь про разные испытания верующих – ссылку на каторгу, в Сибирь, то думаешь, что там невозможно выжить, представить даже себя трудно в этих условиях. Кажется, что ты должен умереть только от того, что туда попал. А люди ведь там выживали не просто месяцами – годами. Десять, пятнадцать лет каторжных условий – с Божьей помощью пережил и вышел!

Жизнестойкость человеческая в чувстве долга тоже в немалой мере обретается. Как же я могу сейчас погибнуть, когда там у меня близкие люди, там Отчизна, те кому я еще не доделал, не дослужил?! Я не могу сейчас умереть. И тогда у человека находятся силы пройти даже через долгие годы каторги в невыносимых условиях Сибири с сорокоградусными морозами, мучительными болезнями и, преодолев все, выжить.

Сугубая поддержка идет со стороны Бога всякой действительной добродетели. «Доброхотна дателя любит Бог».  Поэтому неудивительно, что если люди с развитым чувством долга заболевают, то в болезнях они очень многое упорно преодолевают – и боль, и немощь, продолжая служить ближним. Другой бы давно слег, или, отчаявшись, умер, а он все еще крепится тем, что чего-то не доделал, не дослужил своим ближним, все ходит и делает, и делает. Врачи давно уже списали его, а он выживает вот этим чувством долга, повторяя: я не все еще доделал, я не могу, Господи, умереть. У меня дети, мать на руках».

Таковы простые и великие реальности нашего Божьего устроения. Отходить от них, не давать себе развиваться в этом – преступление.

 

Ответственность не даст бросить дело.

В ответственности – крепкая ограда для всех наших добродетелей. Это ответ перед Богом, перед своей совестью, перед ближними. Ты только тогда свободен от обязанности или от действий долга, когда полностью исполнил необходимое. Это чувство нужды ближнего, перед кем всю жизнь твоя ответственность, или же чувство любви Бога, перед Кем всегда будет твоя ответственность, чувство своей совести, перед которой ответственность оказывается тою силою, которая позволяет тебе получать от Бога дополнительную поддержку даже там, где ты по чувству долга уже немоществуешь, но ответственность требует довести до благополучия того, за кого ты в ответе перед Богом.

Каждый мужчина твердо знает, что ему придется дать ответ за свою семью. Ответственность, сочетаясь с разумом, наполняется всей емкостью содержания того, за что я отвечаю, перед Кем я отвечаю.

Если я отвечаю перед одним человеком, то емкость ответственности имеет один объем, допустим, три необходимых дела. Это обещание сделать три необходимых дела есть емкость ответственности перед данным человеком, перед теми, кому я обещал что-либо. А ответственность перед женою, или мужем, ответственность перед детьми уже в емкости целой жизни ближнего, которую он отдал жить со мною. Соответственно, это иная емкость.

Ответственность за семью перед Богом ставит меня в полноту всей ответственности: я не просто отвечаю за то, чтобы внешне мои ближние были ухожены, но я еще отвечаю и за их благочестие, и за то, чтобы они по смерти, тело здесь оставив, спаслись, вошли бы в рай. Это духовное слышание ответственности перед Богом.

А чтобы земная жизнь была бы вполне устроена, надо совершать дела Божьи в силе телесной, поэтому и тело надо беречь, и душу поддержать в ее нравственном развитии, и укреплять дух человеческий. А для вхождения в Царство Небесное необходимо еще и благочестивые отношения с Богом совершенствовать.

Ответственность перед большим умножает и емкость самой ответственности. Самая большая емкость ответственности перед Богом, следующая емкость ответственности перед семьей, родом, самыми ближними, это наши кровные – родители, дети, супруги, есть мера ответственности перед друзьями-товарищами, мера ответственности перед теми, кому ты что-либо обещал. Есть определенная мера ответственности перед сотрудниками по работе. Все это надо в себе обретать, развивать и по всей жизни хранить.

 

Совестливость – искание правды.

Критерием совестливости является правда. Совесть слышит правду, и хочет ее обрести, поэтому заставляет тебя правду осуществлять. Если ты делаешь какую-то неправду, то совесть укоряет тебя. Она мздовоздаятель, укоритель твой. А когда произошла неправда, тогда она тебе еще и судия. Как судия она укоряет, а если ты, неправду сделав, не каешься, не винишься, то совесть еще будет тебя и наказывать. Она тебе жизни не даст, пока ты, в конечном итоге, не исправишь дело, которое ты без правды сделал

В сознании человеческом правды три. Но реально пред Богом правды только две. Это правда человеческая, правда естества человеческой природы и правда Божья – та, которая совершается действием благодати. Такая «Правда светлее солнца».  Все поступки, совершаемые действием благодати и тобою, все наши поступки, стяжающие благодать, являются правдой Божией. «Правда та свята, на небо взята».  А поступки, исполняемые по естеству твоих дарований, являются правдой человеческой.

Но еще в сознании человеческом умещается и, так называемая, третья правда. Это правда греховная. Та, которую человек сам для себя принял, как правду, и на ней настаивает. Но это всего лишь корысть, себялюбивая правда, грех. Перед Богом такой правды не существует.

Где пробуждается живая совесть, там она все время ищет правду.

Русь, пока была совестливая, все время занималась исканием правды. Это было удивительное время, когда целый народ занимался исканием правды. Тогда говорили «Правда ходит в лаптях, неправда в кривых сапогах».

Сегодня тоже очень многие ищут правду. Только правду-то какую? Греховную. Ищут справедливости по отношению к себе. И сейчас столько таких «правдоискателей» – прямо все государственные учреждения завалены письмами «правдоискателей». А на самом деле все это правда-то греховная, корыстная, хотя есть, конечно, и ищущие общее благо, есть и безвинно страдающие от произвола властей.

 

Почитание ведет к восхождению в любовь к ближнему.

Почитание пребывает в нас как слышание образа Божьего или слышание образа Божьего в человеке. По этой причине можно почитать и младшего. Равно как девочки почитают мальчиков. И сестра старшая, кровная сестра может почитать младшего брата, слыша в нем образ Божий. Это слышание образа Божьего есть основа почитания.

Поэтому почитание – начало всех остальных добродетелей. «Почтением благих добродетель возрастает, а злоба наказанием исчезает».  С него начинается заповедь «чти отца и матерь свою». Далее за этим идет – чти всякого человека. А новозаветная заповедь обращает тебя чтить даже врага своего. Все заповеди почитания начинаются с восхождения в любви. Люби врага своего. Но если ты не чтишь, разве ты сможешь любить? Поэтому почитание – начало, а любовь есть вершина.

Но нельзя сказать, что почитание – начало, а любовь – конец. Нет. Вершина любви никогда не завершаемая. Соответственно, она обязательно начинается с почитания видимых больших. Почитание есть благоговение перед большим, еще по-другому можно сказать – страх, исполненный любовью. Как во всякой добродетели, есть поступки почитания, а есть и само чувство почитания. И надо взращивать то и другое, как внешнее, так и внутреннее.

 

Находчивость поможет найтись.

Считается, что находчивость есть то свойство русского характера, благодаря которому русский народ непобедим. В этом смысле характерный яркий пример, – армия Суворова. Полководец прекрасно знал, что победить в бою можно именно находчивостью, потому что пока враг действует стереотипно, какими-то привычными ему приемами и действиями, то ты легко найдешь антиприемы, антидействия. Но это может сделать только действительно находчивый.

Поэтому великий Суворов взращивал в своих солдатах эту находчивость. Да, ты, конечно, не всегда можешь сказать точный ответ, но найтись в ответе – вот задача. Был у него любимый прием – постоянно испытывать своих солдат на находчивость. Для этого он все время задавал неожиданные вопросы.

Кстати, я думаю, что развивать находчивость в детях можно достаточно просто – себя на это настроив, время от времени подбрасывать какие-нибудь неожиданные вопросы ребенку. Почитайте книги про Суворова, там найдете даже образцы таких неожиданных вопросов, которые он любил задавать своим солдатам. Потом, он это делал еще и в разных боевых упражнениях. Когда были учения, то он обязательно требовал находчивости в действиях уже в боевой обстановке. Это оказывалось потом мощным средством в настоящем бою, и армия, будучи малочисленной, побеждала более сильного противника. Народ тоже говорил про Суворовскую науку побеждать: «Не силою дерутся, умением».

Русский народ очень чтил, любил находчивых людей и развивал находчивость в детях, как и многие исконные народы, населявшие Россию. Порой бывало, что находчивый даже слукавит, но за то, что он находчивый, его оправдывают.

Как-то в Бурятии я встретил такой обычай, когда заходишь в дом, и если там хотя бы два старика сидят, то они обязательно какие-то неожиданные вопросы тебе начинают задавать – просто теряешься. Вдруг спросят про корову: «Что корова на крыше делает?» Как-то ты, согласитесь, не ожидаешь от уважаемого старейшины такого вопроса, а он так, вроде между прочим, но совершенно серьезно задает этот вопрос. Попробуй найтись!

Одно время я, восхищенный этими неожиданными приемами и обращениями стариков пытался запомнить это, а оно не запоминается. Это потому, что во мне самом находчивость трудно развивалась. В деревне я был всего однажды, у дяди, а к дедушке заглянул 2-3 раза. Наткнувшись на такое, несколько раз смутившись, я потом даже перестал забегать.

Зато мой двоюродный брат Адишах все время у нашего дедушки воспитывался. Я вам расскажу случай, когда Адишах, будучи 6-летним, жил с дедушкой на хуторе. Дедушка пас скотину: 600 голов овец, 2 коровы, 2 лошади. Однажды дедушка, оставив скотину на шестилетнего внука, уехал в деревню, в магазин. Кто-то его позвал в гости, он зашел. Задержался немножко. В этот момент начало вьюжить. А была осень, но в Забайкалье часто бывает неожиданный снег. Дедушка сильно заторопился, в тревоге за отару. Пока полтора часа ехал до хутора, он весь переволновался, потому что вьюга разыгралась не на шутку. Вбегает в юрту, а там сидит Адишах и жарит лепешки на огне. Дедушка, волнуясь: «Адиша, а где отара?» Тот спокойно: «В кошаре». – «А коровы где?» - «Они в коровнике». – «А лошадь где?» - «Тоже с ними». Дедушка бросился проверять – все на месте. Успокоившись, он спрашивает: «Когда ты это сделал?» - «Еще не начиналось, привел –  я же вижу, что буря будет». Вот вам находчивость. Всего 6 лет, а так сообразил. И ведь это все результат стремления дедушки благодаря такой традиции народной воспитывать внуков в находчивости и сообразительности.

 

 

 

Попечение всегда откликнется на нужду.

Смыслом существования у человека чувства попечения является нужда. А «Нужда беду родит».  В попечении человек слышит, видит всякую нужду. Откликаясь на нее, попечение имеет в себе силы до тех пор, пока эту нужду видит. И при этом не просто переживает и волнуется.

Попечение – это, прежде всего, деятельная сила, которая через волю действует. Эта добродетель воли всегда будет деятельна до тех пор, пока она нужду слышит. А значит, попечительная сила будет действовать пока нужда не исполнена, либо пока она сама не иссякнет в слышании нужды. Даже тогда, когда нужда еще не исполнена, но уже сам человек не может ничего сделать или не видит, что надо что-то делать, чувство попечения вместе с совестью будет нудить человека сделать все возможное в его силах.

 

Служение ближнему – жизнь добродетелей.

Все добродетели или стремление совершения добра от Бога присущи душе всякого человека, соответственно всякого ребенка. Они направлены всегда на служение ближнему, но никогда на служение себе. Наоборот, бесконечное желание служить и бескорыстное служение ближнему и составляет жизнь для каждой из добродетелей. И если вы не дадите питание этой жизни, то добродетель начинает хиреть, угасать и может даже умереть.

У большинства людей, к сожалению, живущих в условиях современной квартиры никаких нужд особо-то нет, где надо проявлять добродетели. Семья теперешняя очень часто составляет всего три человека. Родители особо почитания даже к себе не требуют, а уж тем более, чтобы дети друг дружку почитали. Мать не озадачивает, чтобы ребенок почитал отца, отец не озадачен, тем более, чтобы почитать мать. В этих условиях детские добродетели, делая попытку проявления, в жажде служить натыкаются на различные отмашки родителей: «Не мешай, уйди», «Я лучше сам (сама)».

А еще, если родитель поглощен не нравственными ценностями, а социальными: способностями, знаниями, внешними успехами по способностям , то это часто влечет погибель для всех нравственных добродетелей. Они и не развиваются. В результате, мы видим умненьких и талантливых детей, очень живых, энергичных, деятельных, но совершенно безнравственных или в лучшем случае только отчасти нравственных.

Родителю невозможно, будучи в самости, пробуждать в ребенке истинно христианскую личность, все Божьи дарования личности. Соответственно, чтобы самому в этом пробуждаться и расти, надо быть добродетельным. Выбрать те действия добра, которые для тебя доступны, и начать их выполнять. А там, где ты, выполняя, вдруг обнаруживаешь свою неспособность исполнить, где вместо добродетели вышло наоборот или же хотел, но не сделал, потому что сил добродетельных не хватило, там выписывать это в своем дневнике как твои согрешения, чтобы каяться.

 

Дневник покаяния поведет к спасению.

Когда ты обнаруживаешь греховные покровы, которые тяжким бременем лежат на твоих добродетельных силах, паразитируют на них, их энергией пользуются и делают нечто для себя, корыстное, то все корыстные проявления, которыми запрещаешь ты действия добродетелей, необходимо записывать, потом в них каяться, чтобы разрешиться в них на исповеди. Рабочий дневник покаяния получает тогда совершенно конкретное, очень сильное действенное назначение. В этом дневнике, запиши сначала грех, потом, в его преодоление, добродетель какую-то, хотя бы одно из действий добродетели. Если сможешь, то больше, все действия, которые ты взял в работу для преодоления этого греха. Где исполнил, там поблагодари Бога за то, что Господь тебя таким создал, это же Его дарования. Все добродетели дарования-то Божьи, ты же с ними родился. А коли так, то ты благодарность должен иметь Богу. А там, где ты не сделал, или вместо этого действия, наоборот,  сделал противоположное или же начал, но не дотянул, там ты покайся, повинись: «Господи, прости, я согрешил, совсем не то сделал, что нужно».

В качестве примера возьмем правдивость мыслью. Какие тут действия? Это и оправдывать ближнего, и проверять свои рассуждения через ближних и святых отцов, и укорять себя. Допустим, выбрал эти три действия – так трудись!

Действия попечения: видеть нужду и исполнять нужду. Но, на самом деле, видеть нужду и исполнять – это едино. Потому что если ты видишь, но не исполняешь, то это не попечительная сила. Это, может быть, твое сознание рациональное, ведь мы же все разумные – много чего видим. А спроси, какие из этих нужд ты покрывал? Порой ни одной не найдете. Так значит, это не коснулось попечительной силы. Исполнять нужду ближних – вот смысл и действие попечительной силы.

В почитании тоже могут быть разные действия. Чтобы почтить, например, старшего, есть множество вариантов: уступить место, принести ему что-то необходимое, поднять то, что он уронил, не говорить прежде него или же всегда внимательно и подробно отвечать на вопросы старшего. А есть и другое действие – почтить младшего, которое, прежде всего, означает, что не надо спотыкаться на его грехи, а всегда верить в его человеческие силы, в его богодарованную личность. Верою всегда дано услышать личность. И всегда надо иметь обращение к личности, будь даже он весь из себя худой в проявлениях своих и ничего личностного не делает, весь, может быть, самостный. Но ты, имея почитание к нему, как к младшему, все-таки чтишь в нем его личность, и обращаешься всегда из этого почитания. Но иногда ты вынуждена будешь написать в дневнике: «Я раздражилась, обиделась, раздосадовалась на младшего, а потом еще и разгневалась, возмутилась, натопала, накричала». Значит, ты не смогла почтить, а устроила ему истерику. Где же твое почитание?

У совестливости действия будут в искании правды. Их тоже, надо выписывать. Искать правду человеческую – одна запись. Искать правду Божию – другая запись. Люди на Руси всегда занимались этим исканием, пытаясь понять: какое же обстоятельство жизни, какой поступок является перед Богом правдивым.

В этом и состояло воцерковление. Чем более освящался человек, чем более в святость приходил, становился чистым и затем облагодатствованным, тем большая правда Божья открывалась. А правда Божия бесконечна.

Например, в поступках свт. Филарета присутствует естественная, простая, человеческая правда. А можно еще увидеть и правду Божью. Мало того, что он переживал за вора и из чувства долга нагрузил его мешок – это правда только человеческая. Но потом он еще сделал и по правде Божьей – благословил его: «Чадо, иди, спасайся», а вернувшись в келью, плакал и молился за него. Эту правду Божью надо научиться распознавать, себе в разум сначала взять, а потом довести до совести, а главное – еще до воли и духа. Вот сколько христианских действий надо сделать. Конечно, дневник будешь все писать и писать. Сплошные грехи будут все вылезать и вылезать. Будешь поэтому каяться, каяться. И тогда надейся, Бог спасет!

Глава 8

Уклад жизни православного христианина – отношения Божьи

 

Когда в общине мы стали проводить материнскую и отцовскую школу порознь, то увидели в этом довольно большую пользу. Оказалось, что мамы, общаясь в женской среде, имеют одни вопросы, а папы, собираясь отдельно, тоже проявляют совсем другие интересы. И при этом, что удивительно, когда родители вместе, то мамы свои вопросы, отличные от отцовских, не задают, а папы, тем более, помалкивают насчет своих. И не получается тот разговор, который должен бы быть по характеру отцовства и материнства. Отцов в поселении бывает совсем не много. Специально отдельную школу для них не получится проводить, поэтому мы сделали школу родительскую, но с некоторым преимуществом обсуждения в ней материнских забот. При этом значительное место в обсуждениях мы уделяем и отцовству, чтобы разобрать некоторые важные вопросы касательно мужского назначения в семье.

Родительские правила составляют важную часть уклада жизни на поселении. Мы сейчас обрели уже некоторый опыт исполнения этих правил, и если этого следования общим правилам не будет, то, фактически, пребывание на поселении будет иметь обособленное значение для каждого. А там, где родительские правила начнут выполняться, там только и произойдет реальная встреча с самим собою и обнаружится та сторона души, которая нуждается конкретно в восполнении. Тогда труд над этой стороной души как раз и будет составлять смысл пребывания здесь, и поселение, в конечном итоге, принесет пользу.

Православное поселение – деятельная жизнь уклада.

Надо отличать значение занятия и поселения в воцерковлении. Деятельным началом занятий являются словесные формы усвоения определенного содержания.

А вот поселение в своем деятельном начале имеет, прежде всего, порядок жизни, в котором мы живем с утра до ночи, да и саму ночь. Это полный уклад церковной жизни, который поселенцы здесь пытаются совершать. На самом деле, уклад – это как раз христианские отношения к Богу и друг к другу. Внутри этих христианских отношений действует и распорядок дня, который входит в уклад как важная опорная часть.

Уклад жизни христианина – это, прежде всего, те человеческие отношения, которые благословлены Богом. Это приятные и угодные Богу отношения между людьми, которые благословением от Бога начинают совершаться между людьми. Из этих отношений складываются и поступки, и, соответственно, обычаи, и традиции. Именно сердце своим расположением предполагает конкретный поступок, и из поступков складываются, в конечном итоге, обычаи и традиции.

Таким образом, уклад включает в себя три составляющие. Важнейшая из них – это отношения людей к Богу и друг к другу или сердечные расположения. Вторая составляющая – это распорядок дня. Потому что «Порядок – душа всякого дела».  А третья часть уклада жизни – это обычаи и традиции, которые сначала исходят из правильных сердечных расположений, и по мере своей долгой жизни становятся повторяющимися, а в силу этого уже обычными или традиционными. Ну и тогда они уже в свою очередь помогают человеку держать правильное сердечное расположение. Если сложился обычай, то мы, исполняя его внешне, конечно, имеем для его исполнения некоторые внутренние расположения. Поселение – это прежде всего уклад.

Вообще в Церкви самым воспитующим средством является как раз именно уклад. Не педагогические отдельные действия, не упражнения и даже не правила. Хотя правила составляют немалую часть уклада, Они та сформулированная часть уклада, которая выражает отношение людей друг к другу и воспитует так же как обычаи и традиции. Некоторые сложившиеся Богоугодные отношения выходят, как необходимые, в твердые правила. Тогда правило внешне хранит сами отношения, а отношения, внутренне совершаемые, наполняют это правило жизнью. В силу этого человек становится цельный.

Но если он живет только по правилам, и, может быть, человек сознательный, но не православный по укладу своей жизни, то он и сознательный, и одновременно безсовестный. Сознательный, но без чувства долга, сознательный, но безответственный, безпечный. Сознательный, но не почитающий, а дерзкий. Мы-то с вами по большей части как раз сознательные. В советское время все так воспитывались, поэтому теперь сознания нам не убавлять. А вот наполнение не всегда может быть.

 

Именно уклад жизни и дает исполнение благословения Божьего, о котором говорится в псалмах. «С нечестивым развратишися, а с преподобным преподобен будеши». Православный уклад – это как раз такая форма жительства, которую не терпят нечестивые. Они сначала ругаются на него – ведь причина какая-нибудь всегда найдется поругать и то, и другое, и третье, – а потом, не выдержав, убегают подальше. Бывает даже, что ходят вокруг и ругаются извне, но здесь, в самом укладе их уже нет.

Православный уклад держится подвижниками.

Важнейшим источником и прочнейшим основанием православного уклада является жизнь преподобных, подвижничеством которых держится православный уклад. Потому что «Не стоит город без святого, селение без праведника».  Одно только свободное согласие жить этим укладом и есть уже начало преподобия. Всем известны слова Иоанна Златоуста, что Господь и намерение целует.  И если у тебя есть такое намерение, а приехав в уклад и пережив момент начального ропота, внутренних нестроений, которые, обычно, происходят из-за всяких неудобств первые несколько дней, все-таки вживешься и полюбишь данный порядок жизни, то этим самым ты уже полагаешь начало своему собственному преподобию.

Нормальный христианин всю жизнь ищет преподобия. А если ты преподобия не ищешь, то ты, скорее всего, себялюбец, который даже в церкви хочет быть лучше других. И поэтому читает много, знает много, всех наставляет, а преподобия боится. «Ну что вы, да я такой грешник, я в преподобии вообще быть не могу». – «Как же ты не можешь быть в преподобии? А что же происходит, когда ты причащаешься? Разве не начало преподобия твоего?» – «Да ну что вы, я такой грешник, мне так далеко до преподобных». – «А кто ж тебе говорит, что ты близко к преподобным? Тебе же не об этом говорят. Тебя побуждают, чтобы ты желал преподобия. А еще больше желал бы мученичества». – «Да какой из меня мученик? Меня только лишь к стенке приставь, я тут же завизжу и скажу: «Всех предам, все отдам, только оставьте живым». Да, ты сегодня такой. А ведь Господь тебя призвал, чтобы ты был не таким. Пройдет время и сам не заметишь, как десятка через два лет тебя можно поставить к стенке и стегать как угодно, требуя от тебя снять крестик, отказаться от Бога. И ты, не смотря ни на что, не сделаешь этого. Как же ты говоришь, что ты не хочешь быть мучеником? Конечно, заявить, что я готовлюсь на мученичество или непременно буду преподобным, звучит дерзко. Но искать преподобия, искать такой любви и преданности Господу, что если даже тебя будут мучить, ты все равно не отречешься от Него – это потребность и обязанность христианина. И только по этому свойству ты являешься христианином. Но это свойство внутреннее, а не внешний порядок твоей жизни.

Внутренние стержни уклада.

Для внешнего порядка в жизни тебе, прежде всего, надо иметь укладный порядок своего внутреннего человека. Вот тогда и оказывается, что православный уклад – это и есть жизнь людей, ищущих преподобия. Мера, в которую мы все это обретем за свою жизнь, будет разная у всех. Какую Господь измерит и преподаст, столько и будет у нас преподобия. Лишь бы ты сам хотел этого. И при этом еще бы потрудился на встречу Богу, чтобы стать преподобным в свою меру. А «У Бога для праведных места много».

Поэтому важнейшая часть жизни поселения – это трудовой уклад. Уже внутри уклада образуются различные словесные формы нравственно-духовного труда: беседы, молитвы, проповеди. Они призваны помогать в этом укладе правильно ориентироваться, правильно себя располагать, потому что человек разумен. И разумно себя расположить – это возможность и потребность человеческая.

Через словесное окормление душа оживет и очистится.

Говоря о родительских правилах, нужно обратить внимание на словесное общение с детьми, использование пословиц и поговорок. Дело в том, что если вдуматься в содержание пословиц и поговорок, то станет очевидно, что это не только лаконичный и простой, но удивительно точный и образный язык. Причем, поговорки и пословицы по Божьему промыслу так рождаются, что душа сразу слышит их смысл. Давайте вспомним поговорку – «Кто не работает, тот и не ест». Просто? Но – как отрезала. Или – «Что посеешь, то пожнешь». Сразу все ясно. И причем ясно не сознанию, не рациональному даже уму, а сердцу сразу ясно, душе. «Язык болтает, рукам мешает». «Любишь кататься, люби и саночки возить». Когда такое слово начинает звучать, то возникает такое чувство, что душа оживает и очищается от всего наносного через какой-то, только ей свойственный, природный язык. Значит, так была устроена православная душа русского человека. Она по-другому и не могла говорить. Это был язык самой души народа, повседневность жизни всякого человека.

Сколько раз я пробовал, еще будучи в Москве, в уклад летних московских поселений насаждать пословицы и поговорки, были попытки даже через обязательные правила их внедрять. С утра объявлялись три поговорки, которые за день непременно надо было применить где-нибудь в подходящий момент, и кто не применил, должен был положить вечером 20 поклонов. Даже при таком силовом давлении поселенческий народ их не применял. А поклоны клали. Ну, куда деваться было?!

В училище мы пытались по-всякому: и вывешивали плакаты на стенах; и пробовали чтобы каждый написал себе какую-нибудь пословицу и перед носом повесил в месте, где он пребывает; и пробовали в карманы раскладывать эти пословицы и поговорки. И все равно не прививается. Почему? А потому что душа у людей уже так перестроена, что им легче сейчас штампованным газетным языком разговаривать, нежели живым и искренним языком пословиц и поговорок.

И только после того, как наши родители по рекомендациям материнской школы начали применять поговорки и пословицы в речевом общении с детьми до 5 лет, они удивленные прибежали на очередное занятие и восторженно рассказали, что дети в один миг подхватывают пословицы. Одна мама говорит: «Что ты тут набезобразничал? Сколько времени ты будешь все это делать? Ну-ка, сейчас же убирайся». Не убирается. Вдруг вспомнила поговорку, сказала: «Лень, наверное, раньше тебя родилась», – тотчас проникся, подхватил и убрался. Другая мама собирает ребенка на прогулку и никак не может его собрать. Не хочет, и все тут. Напомнила ему пословицу: «На упрямых воду возят» – он тут же быстренько все застегнул и как штык был уже у двери.

Так неожиданно мы обнаружили, что все дети до 6 лет особенно ясно слышат язык пословиц. Причем приемлют его сразу в поступок. Оказывается, пословица рождается из той глубины души, где совершается сама правда жизни. Ребенок, пока еще не замутненный и не загрязненный в своем логосном развитии газетно-телевизионным языком, чутко слышит пословицу, причем слышит прямо в ту область души, откуда надобно сразу поступать, и он поступает. Теперь на поселении всегда предлагается пережить этот опыт со своими детьми. Постараться хотя бы в течение недели где-либо, какие угодно, но обязательно к месту, применять пословицы в обращении с детьми, с ближними.

Не решай сам, а помоги ближнему принять верное решение.

Второе укладное правило, которое было дано поселенцам: не решай за ближнего, а помоги ему решить самому. Когда вы это правило начнете применять, то встретитесь с неожиданностью, что, оказывается, сегодняшний взрослый человек, особенно, родители, как и что делать сами знают, а ребенку это преподают в виде готового образа или пожелания, а то и прямо приказания. Вот и получается, что если ребенок как-то расположен к родителям, то он по расположению своему и еще по опыту исполнения родительских заданий пойдет и сразу, побуждаемый словом, выполнит. Но сделал ли при этом ребенок какой-либо внутренний труд, чтобы восчувствовать само это слово, принять это задание? Мы как-то над этим не задумываемся. А потом встречаемся с таким обстоятельством: мы сказали, а ребенок не делает. Или мы сказали, а он пошел и сделал совсем по-другому.

В этом случае, казалось бы, маме надо остановиться, вслушаться, что происходит. Ведь она же говорит, имея образ, и ребенок вроде бы согласился, пошел, но делает совсем другое. Значит, на уровне словесно звучащего задания тот образ, который имеет мама, и образ, который приемлет ребенок, разнятся. На уровне общения вроде бы все нормально: мама сказала, – ребенок кивнул головой и пошел делать. А на уровне образов, которые содержат мама в своей душе и ребенок в своей душе, они разнятся. И ребенок не потому делает по-другому, что хочет навредничать маме, и не потому, что он обижен на нее, он так делает, полагая, что это как раз то, что и хотела мама. Он совсем не подозревает, что то, что он подхватил со слов мамы вовсе не соответствует тому, что мама влагала в эти слова.

То же самое происходит и с папами. Маме чаще приходится быть с детьми, и поэтому она, наткнувшись на эту ситуацию, постепенно приспособится. А папы реже общаются с детьми, поэтому попасть в эту ситуацию, да еще и уразуметь ее не всегда удается. Им легче отвесить подзатыльник сыну за то, что он не так делает. Глядишь, после подзатыльника нужный образ у мальчишки появится. Иногда, действительно, после наказания, ребенок так встряхнется, что то что отец хотел, то и будет. Но часто этого не происходит, а только появляется обида, раздражение или даже злоба.

Очень часто мне, как педагогу, работавшему несколько лет в Москве в ЖЭКе микрорайона, приходилось выслушивать болезненные сетования подростков 14-17 лет, у которых залегла в сердце какая-либо сильная обида на отца. И никак не возможно было ее погасить, потому что со стороны отца движения навстречу никакого не было. Подобным же образом множество обид возникает и у девочек на матерей.

С еще более характерным в этом плане обстоятельством мне приходилось встречаться, когда проводил занятия по семейной педагогике. Часто приходили люди в возрасте 40-50 лет, в основном женщины, и когда мы с ними начинали разбирать все их душевные и жизненные неурядицы, то обнаруживалось, что неурядицы эти проистекают из обид на свою мать, которые они испытали в 12-16 лет. В те отроческие годы они конфликтовали с мамой, или мамы с ними конфликтовали. И заложившаяся тогда обида, была пронесена через всю жизнь, разрушая потом уже их собственные семейные отношения.

Когда вы возьметесь это правило исполнять, то наткнетесь неизбежно на то, что, оказывается, мы так не привыкли – помогать ребенку в исполнении его собственного решения. Постоянно ведь так бывает, что легче маме самой постирать, нежели стирать вместе с ребенком; легче самой убраться, нежели заставить ребенка убирать в комнате.

Но, ладно если бы это касалось только внешних дел, к сожалению, мы и в самом главном тоже поступаем подобным же образом. Легче самому решить как надо делать, а потом как приказ сказать ребенку готовое решение – иди, делай так.

А потом мы будем удивляться, почему у наших детей не строится семья. Повенчались, год прожили, разошлись. Или живут уже третий, четвертый год, но все хуже и все ближе, и ближе к развалу. Хоть и венчаны, однако, все равно уже стоят на грани, что больше не утерпят. Почему так? Да потому что они не научены самостоятельно принимать решения. Не научены душою трудиться в правду Божию. Ведь чтобы принять решение, надо же не только соотнестись с природой дела, которое перед тобой, но надо же еще соотнестись с человеком, для которого ты это делаешь. А главное, еще надо соотнестись с Богом, Которому ты сейчас хочешь угодить. Для этого надо уразуметь вообще, а хочу ли я Богу угодить? Хочу ли я это дело для какого-то человека сделать, или я делаю только потому, что мне нравится это дело? И еще, – занимаясь этим делом, я сообразуюсь с самим-то делом, или только свое желание в это дело вношу?

К сожалению, все эти вопросы мы в детстве тоже, в большинстве своем, не задавали. И поэтому сейчас, когда попадаем в какое-либо нестроение собственной, взрослой уже жизни, часто оказываемся не способными из нестроения войти в устроение. А когда начнете этому учиться, вы вдруг обнаружите в себе, что легче вообще не держаться этого правила, чем учиться ходить по нему, легче вообще батюшку не слушать, чем потом мучаться совестью, что не получается, а ведь благословил.

Самим фактом верования и хотя бы однократным прочтением Евангелия мы обречены на этот труд. И если ты этот труд не будешь делать, то Господь будет тебя все время в этом наставлять. Он по своей милости и великой любви Своей тебя не оставит, как бы ты там не извивался. Все равно, Вседержитель обстоятельствами жизни будет тебя испытывать, премудро по любви Своей приведет к необходимости трудиться, чтобы поставить на путь спасения. «Бог наставит и пастыря приставит».

Вот поэтому, если уж ты попал промыслительно в семейное поселение, а значит, в благословение Божие к трудам нравственным и духовным, то лучше их искренне начинать сразу. А кому эти труды покажутся очень трудными и почти невозможными, то ищите поддержку на родовом совете, – обязательно будут родовые советы проходить, – искренне признайтесь, что делал, делал, изнемог и сейчас уже не нахожу сил и ничего не делаю. Тебе обязательно как-нибудь да помогут твои же братья, сестры по Христу из рода твоего. Если это не удастся и ни помощник рода, ни кто-либо другой из рода не сможет помочь, тогда подойди к старшим поселения или дождись пятницы, обратись к батюшке. А если и здесь не получится, ну тогда распнись крестом и проси Бога нашего: «Господи, ничего не получается, прости меня и Сам меня подвинь и благослови!». Тогда, даст Бог, уже будут и силы, и возможность что-либо делать.

Так поступали искренние и ревностные люди. Когда уже совсем отчаивались, если никак не получалось, а хотели, и надо было чтобы получилось, тогда прямо распинались Господу и просили Господа помочь. И Господь обязательно приходил на помощь распявшемуся, который есть чадо Божие.

Никогда не запускайте работу над родительскими правилами.

 

Мы по опыту знаем, что Господь к концу поселения всегда задает экзамен. Экзамен Господень будет такой, что никому спрятаться невозможно. Это будет какая-нибудь ситуация сугубо для тебя. Все вокруг, возможно, не заметят эту ситуацию, а тебя она обязательно заденет, и если ты правила уже умеешь применять, то найдешься в ситуации, а если не умеешь, то опрофанишься.

Всякое укладное служение – Господу.

В летнем поселении самое значительное и серьезное испытание – это служение на кухне. Конечно, все остальные служения тоже должны бы иметь такой характер. Кто-то выходит на огороды, кто-то выходит на скотный двор, кто-то еще куда-то выйдет трудиться. Мы ведь все разные по своим навыкам к трудам, к таким разным работам, поэтому, конечно же, сразу никуда не уйдешь от своих трудностей. У кого-то это будет разболтанность, у кого-то – лень.

Мало ли какие особенности нрава у человека обнаружатся в трудовом служении. Везде это будет безнаказанно проявляться. Никто не будет стоять с плеткой, проверять норму, потом высчитывать из зарплаты – нет ничего этого. А вот в служении на кухне так просто не проскочишь со своей безответственностью, ленью, неизвестно откуда взявшейся немощью, или еще чем-либо, потому что здесь все знают, что в свое время звучит колокол, зовет всех на трапезу. А «Голод не угар, от него не переможешься».  И хочешь ты того, или не хочешь, но, как к дежурному в трапезном служении, голодный-то народ прибежит к тебе.

Конечно, терзать тебя не станут, такого, слава Богу, не будет, хотя у нас разные поселения бывали, и оголодавшие поселенцы устраивали такое, что разбегались все дежурные по кухне. Да и тебе самому невозможно будет видеть голодных братьев, сестер да еще маленьких детей. Где уж там до твоей безответственности, лени – всему этому, конечно, в трапезном служении места просто не может быть. Его и не будет. Вот и оказывается, что ответственная трапезная служба является тем образцом, на который надо равняться во всех остальных служениях летнего поселения. Как ты здесь трудишься, также ты должен трудиться везде, – всегда чувствуя сердцем нужду ближнего.

Чем же здесь можно трудиться? Ну прежде всего чувством долга. Именно оно имеет ту внутреннюю силу, которая не спрашивает надо или не надо, устал ты или не устал. Ты слышишь чувством долга необходимость исполнить свое служение и это чувство необходимости пребывает в сердце твоем, в твоей воле. Поэтому воля так легко подвигает идти и делать, хотя тело твое устало, голова идет кругом, в душе расползается чувство, что сейчас все рухнет, расплавится, и я дальше не двинусь с места. Через такие немощи телесные, тем не менее, ты слышишь ту силу, которая поднимает тебя и продолжает пошатывающегося, держать в служении по кухне.

Этой силой является сила долга. Проявляется она в надежности, верности и преданности. Чувство долга всегда обращено к делу и к людям, ради которых этот труд выполняется. Если мы будем просто дело выполнять, готовить пищу, распевая песенки, потому что нам так нравится, то мы будем выполнять работу. Но работа может быть и безнравственной, если целью ее будет личная выгода в любой форме. А если мы от чувства долга приготавливаем пищу, слыша, что этим послужим ближним людям: братьям, сестрам, детям, приехавшим на поселение, тогда работа через расположение к ближним, превращается в труд. В этом разница между трудом и работой.

Труд – категория сугубо нравственная, это та же работа, но только выполняемая не для себя и не для личного удовольствия или обогащения, а для покрытия нужд людей. За труд награждают те люди, которые получили от тебя эту твою работу, и сугубо награждает Господь. Частью награждает здесь, на земле, тем, что у тебя благодатно складывается весь дальнейший порядок жизни. А большею частью Господь воздает за труды на небе. За трудовые изнеможения, совершаемые по чувству долга, на небе накапливаются удивительные дары Божии, которые тебя встретят после того, как ты совершишь переход из земной жизни в небесную. Там ты будешь иметь велие утешение за все здесь пережитые трудовые изнеможения.

Когда же труд начинает быть угождением Богу, тогда его смысл становится еще духовно-нравственным. И чтобы угождать Богу трудом, вспомни, что Господь наш есть Любовь. Он любит всех людей. Вот и тех ближних, которые придут сейчас на трапезу, Он Сам пришел бы и накормил всех, но Он вознесся и присутствует здесь, на земле, дыханием Святого Духа. А Дух Святый может побудить тебя, сейчас служителя трапезной, пойти и исполнить служение Господне физически. Господь физически может через тебя накормить тех, кто сейчас придет в трапезную. И тогда на сердце твое приходит благословение Божие – Богу через это послужить, его дорогим чадам пищу приготовить и этою пищею их накормить. Тогда ты начинаешь слышать верою, что не просто людям что-то от себя делаешь, а что этого Господь хочет и все необходимое для этого тебе дал, и труд твой благословил. Ты поэтому и выполняешь работу, что соотносишь себя с делом; делаешь труд, потому что делаешь это для удовлетворения нужды людей, которые сейчас придут на трапезу, совершаешь труд духовно-нравственный, потому что этим угождаешь Богу Своему. Ты для Его Божиих чад еду готовишь.

Это ведь нам и по-житейски хорошо знакомо. У каждого, наверное, есть близкий друг. Если одновременно тебя попросили кто-то незнакомый и твой друг сделать какую-либо работу, то конечно же, пойдешь к другу, потому что ты по жизни ему больше обязан. То же самое дает человеку и вера. Чувство, что я больше обязан Богу, нежели только накормить этих людей, и вызывает в тебе особую ревность и в приготовлении пищи, и затем в обслуживании.

Но, к сожалению, мы не всегда это имеем, – может и чувства долга не хватить, и веры совсем мало оказаться. Придя в изнеможение, мы будем невольно подхватываться мыслями – «сбежать бы мне сейчас под предлогом каким-нибудь». Ну конечно же, отпустят. Вот как раз здесь надо восстановить себя в нравственное достояние, т.е. в чувство долга, в попечение, заботу о ближних. Нравственное достояние – очень большая сила в человеке. Если ты имеешь дар попечения и заботы, как способность и как добродетель, то одною ею ты можешь превозмочь телесные немощи.

Несколько сестер признались уже спустя много дней, что все свое служение на кухне со второго дня по четвертый они совершали с сильнейшей головной болью, но сестры эти не оставили своего служения. Они жили попечительной силой, силой своей заботы, и не могли уйти, потому что чувство заботы, чуткость к нужде пробуждала в них эти силы.

Матери через каждые полчаса поднимаются к ребенку, и порой за всю ночь спят от силы полтора часа. И так бывает месяцами, когда ребенок болеет. Откуда берутся силы? Это силы материнского долга, материнского попечения и заботы.

А брату чем себя поддержать? Он, как отец, тоже знает эту силу попечения, ведь когда искренне радеешь о детях, то, конечно, тоже не будешь спать. А с утра все равно идешь на работу, потом возвращаешься домой с мыслью как позаботиться о ребенке вместе со своей супругой. Тобой движет чувство долга, заботы и попечения, которые в нас сокрыты.

Это те самые дарования нравственных естественных добродетелей, которыми Господь снабдил нас в момент творения, когда, взяв глину, сотворил наш облик и затем вдохнул в эту глину душу. Вся душа наша состоит из дарованных Им добродетелей. Из чувства долга, из чувства попечения, из чувства почитания, из чувства совести, из чувства честности, правдивости, искренности.

Мы иногда задумываемся, а как это – душу разгадать? А ты просто присмотрись к нравственным движениям человека, ведь это и есть душа. Когда слышим слова: добрый человек, великодушный, честный, очень простой, искренний – так это о душе. Полюбить за душу, это значит полюбить за разные добродетели, потому что душа проявляется в тех добродетелях, из которых она и состоит.

Добродетелей в каждом из нас множество. Во всяком случае, одиннадцать самых важных добродетелей всегда присутствуют в каждой душе. Другое дело, что не у всех они равномерно развиты. Например, ответственность сегодня развита не у всех. По нынешним временам люди вообще очень часто проявляются как безответственные. Но в какую-то меру ответственность все-таки есть, в каких-то делах мы эту ответственность чувствуем за собой. И так по отношению ко всем остальным добродетелям.

Служение на кухне – это то самое испытание, в котором можно проявиться в добродетели. В тех, которые у тебя есть, умножиться, а в тех, которых ты в себе не имел, обрестись. И уже от добродетелей жить дальше во всех остальных сферах жизни поселения. Хорошо тому роду, который уже с самого начала на кухне, потому что его людям будет чем дальше двигаться по ходу жизни поселения.

Мы хорошо знаем по опыту, что до служения на кухне род живет одним образом, а после обретает качественно иной образ жизни на поселении. Потому что кухня позволяет встретиться с самим собой – раз, обрестись в новых достояниях – два, и в тех, которые есть, хоть чуть-чуть, но умножиться – три. После служения на кухне человек уже идет в жизнь поселения более надежным для других, более ответственным за всех окружающих и более внимательным и верным для своих ближних.

Физически это служение может быть большим изнеможением. Но это явление временное и тут надо подходить с благоразумием: друг друга еще и поддержать. Видите, что кто-то, возможно по немощи, по слабости, а может быть, по непривычности уже сдает, физически ослабевает, а нравственно подтянуться не может, – дайте возможность просто отдохнуть, отпустите на какое-то время.

Кто более сильный, немощи немощных носите, – сказал нам Господь. «Вы, духовные…, – говорит апостол Павел, – немощи немощных носите, и тем исполните закон Христов».(Гал. 6:1,2) Поэтому надо быть внимательным и друг дружку отпускать. Но тем, кого отпустили, сильно-то в иждивение нельзя вступать, надо этим по совести пользоваться. Иногда ребенка какого-то мама сердобольная очень легко отпускает, кстати, мамам лучше не отпускать своих детей. Пусть ваших детей отпускает либо старший рода, либо кто-нибудь из других мам, потому что когда мама сама отпускает ребенка, то чаще всего из этого выходит поблажка. Тут воспитание и прекращается. А когда другой отпустит, то перед другим ребенок в чувстве долга ходит и в ответственности. Вообще старайтесь, чтобы дети, коль в составе рода живут и родовые какие-то действия исполняют, всегда ходили бы в делах рода с благословения старшего рода на данный момент или старшего данного дела. Тем самым вы и свой авторитет поддержите, если будете держаться общего правила.

Бывает и такое на поселении – молодая мама, видя безобразия какого-нибудь ребенка, подошла к нему и одернула его. Тут же, через всю площадку, летит мама ребенка. И сходу в притязание: «Я тебе покажу, как моего ребенка трогать!» К сожалению, не было ни одного поселения, где бы нам не приходилось разнимать поссорившихся мам. Обязательно какая-нибудь притязательная мама появлялась, которой Господь по Своей премудрости обязательно давал столкнуться с какой-нибудь другой мамой через ребенка. И тогда происходила стычка. Было даже два реальных конфликта, окончившиеся драками, а обиды и неприязни друг к другу до конца поселения – это постоянно. Вот уж, действительно, – «Валяй, дети: отец в ответе».

Упреждение хочется сделать не тем мамам, которые делают замечания чужим детям, а тем мамам, которые готовы в любую минуту встать грудью на защиту своего ребенка, – не спешите делать этого! Если вы так встаете грудью, когда ваш ребенок безобразничает, то в отрочестве, в 12-14 лет, он ни во что уже не будет ставить вас самих. Вы будете иметь

множество проблем с ним, уже подростком, только по той причине, что в детском возрасте и, особенно, в младенческом, до 5-7 лет вы его не приучили слушаться окружающих взрослых и почитать всякого взрослого человека.

На Руси всегда было так. Сосед мог за провинность ухватить любого нашалившего ребенка прямо на улице за ухо и привести к родителям, а родители обязательно взгреют за то, что его под «арестом» привели. Как я помню, даже еще в моем детстве, а это конец 50-х, 60-е годы, тоже еще было так. А, уже начиная с конца 70-х, и к 90-м годам все совсем перевернулось. Попробуй-ка сейчас привести кого-нибудь к родителям. Будешь потом долго жалеть об этом. Но только ясно прослеживается вот какая закономерность – те мамы и папы, которые вот так слепо заступаются за своих детей, потом страдают от них же, от своих детей, когда те достигают подросткового возраста. А все потому, что забывают простую мудрость: «Наказуй детей в юности, упокоят тя на старости».

А сколько таких ненаказанных детей потом, ничтоже сумняшеся, своих престарелых родителей отправили доживать свои дни в Дом престарелых? Мне, как социальному педагогу, приходилось заниматься этой проблематикой – почему Дом престарелых переполнен людьми? В центральном Доме престарелых Волгограда коротают свой век 700 человек. Когда я 10 лет назад пришел туда, то был уверен, что все они одинокие старики и старушки, и никого родных у них нет. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что все они имеют детей. Единицы только из них действительно одинокие. «Где же ваши дети?», – я их спрашиваю. – «Один в Волжском живет, второй здесь, в городе, третий в деревне». – «А они вас навещают?» – «Ну кого-то навещают, кого-то не навещают». Но еще больше я был потрясен, когда узнал, что, оказывается, существует очередь в Дом престарелых. На тот момент в очереди было около 400 человек. Оказывается, что в очереди стоят дети своих родителей. Они ждут, когда свою маму, папу можно сдать в Дом престарелых.

Когда я стал выяснять причину, почему так происходит в семьях, то корни этого уходили в самое детство – это были как раз те самые мамы и папы, которые потакали своим детям. Или же вообще детей своих ни во что не ставили. Большая часть – это, в основном, мамы, которые прямо как наседки над своим ребенком – все его малейшие прихоти ублажали. Кончается это тем, что мама сейчас в Доме престарелых, а ребенок продолжает устраивать себе веселую, приятную для него жизнь. Так это же мама его приучила только брать и никому ничего не давать. Не воспитано было ни почитания, ни уважения, ни потребности и способности какого-либо служения.

Каждый раз я с великою скорбью наблюдаю тех мам, которые, прямо вцепившись в своего дитя, ото всего его уберегают. И готовы наброситься на всякого, кто хочет в чем-то поправить ее ребенка. Ясно, что не так должно быть. «Видишь, брат твой согрешает, поди, скажи ему», – это же Евангельская заповедь Христова, – и если послушался он тебя, обрел ты брата своего». Заповедь эта тем более важна по отношению к детям.

Видя, что ребенок согрешает на твоих глазах, не важно, твой он или не твой, ты не можешь пройти мимо него, ты должен его остановить, предостеречь. Другое дело, что ты должен остановить его любя. Но любя – это не значит сюсюкая, потому что воспитывающая любовь, она как раз имеет строгость. Можно именно из любви даже очень строго остановить. Потому что, любя ребенка, ты будешь его строго отсекать от худого в нем. Это будет истинная любовь. «Кто больно сечет, тот крепко любит».  А можно, если найдешься, и каким-то добрым словом, поворотом события, отложить его от греха. Во всяком случае, злу места быть не должно. Поэтому не потворствуй злу своим бездеятельным просто рядом пребыванием. Это было всегда на Руси: все дети почитали всякого взрослого, и только его увидят, сразу остепеняются. А сейчас уже в порядке вещей стало: сколько взрослых ходят через игровую площадку, где дети безобразничают – ноль внимания. Но ребенок же и сам знает, что творит безобразие. И когда взрослые идут мимо, но никто не остановил, то дети становятся способными не реагировать на взрослых.

Поэтому одна из важных задач поселения, – научить всех детей реагировать на каждого взрослого.

Это родители должны делать вместе – отцы и матери. Помните, если где-то вы увидите, что, делая замечание вашему ребенку, кто-то сделает это так, что дитя будет сильно раздражаться, – иногда так бывает, ведь люди же все разные, – даже и в этом случае не заливайте сердце обидой за свое дитя, – лучше ребенка приструните, если он виноват. Со стороны любящего родителя это будет правильно. Сказав это – «сам виноват», дальше, если хотите, утешьте, но первое слово должно быть то, которое поворачивает этого ребенка не в свою неправду, а в правду взрослого. Если взрослый, устанавливая правду, неуклюже это делает – резко, злобно, грубо, и, порой, неприлично, то это не всегда важно. Потому что это все потом уйдет. А вот если вы слепо и необоснованно защитите ребенка от замечания взрослого, то тем самым поставите его над взрослым, это уже не уйдет. Это придется потом сокрушать. И худо, если будет сокрушать наших детей сама жизнь. Помоги Господи. С Богом.

 Глава 9

 Православные праздники дома. Рождество Христово

 

 

Пришло Рождество. Как обычно всенощное бдение бывает в церкви. Утром, по завершении литургии, все идут праздновать по своим домам. Там уж каждая семья собирается воедино и славит Христа. Рождество – праздник семейно-духовный, соответственно, собираются здесь все кровно и духовно ближние. Это, конечно, сама семья, кровные родственники и крестные родители. Праздничная трапеза и праздничное действо посвящены полностью прославлению Христа. Прежде чем выйти на домашние праздники, сначала надо взять общинно сам образ прославления. Очень важно, чтобы при переходе на домашнее прославление, все правила общинного христианского праздника непременно сохранялись бы дома. В нашей православной христианской общине в Волгограде постепенно сложился определенный праздничный уклад.

 

Некоторые важные правила праздника.

Самое важное из них – это то, что все совершающееся в этот день может быть посвящено только Христу, только Его празднику. А это означает, что никаких иных бытовых домашних разговоров за столом не должно быть. Конечно, за этим должен будет следить, прежде всего, отец семейства, если таковой есть и, непременно сама мать тоже. Ведь бывает, что отцы увлекутся, тем более, что у нас значительная часть отцов невоцерковленные.

Конечно, могут пойти самые разные разговоры про здоровье, ремонт или рынок: мало ли какие дела могут всплыть для обсуждения. Вдруг враг подаст обсуждения, как был приготовлен пирог или салат. Эти бесконечные банальные «светские» разговоры зачастую прямо витают за трапезой мирской. Может быть, больше не о чем разговаривать. Треть, а то и половину содержания всего застолья занимают суетные разговоры. Это все надо убрать раз и навсегда из наших семейных, именно духовных праздников. «В день свят суеты спят. День свят и дела наши спят».

Когда праздник посвящен какому-либо домашнему событию, семейным юбилеям, пожалуйста, могут быть всякие бытовые разговоры, если уж очень хочется. Хотя, будто нет другого места поговорить о рецептах, как обязательно на празднике?! Когда праздник чисто домашний, посвященный какому-то человеку: рождение, именины, чей-то юбилей, проводы в армию, очередная годовщина свадьбы, тогда в центре внимания сам человек, пусть и будет разговор о нем, его родителях, об обстоятельствах, связанных с ним. Но никак не уживается рядом с этим кулинария, швейные и другие бытовые, совсем не праздничные, проблемы.

А уж на праздниках, посвященных Господу, безусловно, присутствуют только Господь или Матерь Божья, или святой, которому посвящен праздник. В именины – святой, сам именинник, его родители. Вот темы для духовного разговора. Надо найтись в творческом богатстве, надо творить новые и новые слова, посвященные предмету или существу праздника. И в этом научиться не иссякать и иметь такое творческое богатство, что откуда ни зайди, а все к празднику, куда ни пойди, а все на праздник. Так чтобы было.

Первое правило требует, чтобы никаких посторонних тем на празднике за трапезой не было.

Второе правило присутствия за праздничной трапезой касается песен. Никаких песнопений, имеющих иное содержание, чем праздничное, конечно, тоже не должно быть. На Руси ведь был обычай, чтобы песнопения всегда содержательно были согласны с самим праздником, и не принята была какая-то пестрота содержания песен. Народ всегда умел чтить праздник и именно о празднике сочинять песни. Таких песен, слава Богу, просто обилие. Хочешь, чтобы было много песен на трапезе, ну так сам сочиняй, а если не можешь сочинить, так ищи. В песенном творчестве очень богатая народная традиция – знай, не ленись, разучивай. Очень много разных детских песен, рождественских и зимних.

Право произносить слово за домашней трапезой должно строго блюстись. Те, кто слышат это, они соблюдают сами. Есть среди нас, слава Богу, и такая молодежь, которая никогда не поднимется, пока не скажет слово хотя бы один зрелый человек и никогда не поднимется раньше батюшки. Они строго этого правила держатся. Но есть и те, которые ничего не придерживаются и встревают не пойми когда. «Зелен виноград не сладок, млад ум не крепок».1

За семейной трапезой порядок произнесения слова строго выдерживается отцом, который отвечает за соблюдение добродетели почитания. Это та начальная добродетель, из которой воспитуются все остальные наши естественные добродетели. За хранение этой добродетели всегда отвечает отец семейства. Порядок здесь один – почитание старшинства.

Возглавляющий трапезу просит сказать первое слово самому старшему, а потом второе слово непременно его. Если же человека среди гостей старше вас нет, тогда вы, как хозяин, сами произносите. Порядок в возрасте строго держите. После хозяина также следует возрастной принцип.

Причем, сначала говорят все мужчины, а потом только могут говорить женщины. Бабушки говорят все по порядку после мужчин. Не может так быть – мужчина, женщина, потом опять мужчина. Но бывает в семьях, что женщины как-то очень разгорячатся и забывают про эти обычаи. Тогда надо тихонечко, с любовью, с шуткой посадить.

Памятуйте, что на всех трапезах, если есть ваши родители, то почет родителям всегда выказывайте, какого бы возраста они не были. В этом случае слово предлагается вместе отцу и матери, мужчине и женщине.

Равно и на свадьбе дорогим гостям тоже уважительно поем: «Есть у нас дорогой гостенек, он и сам изопьет и жене поднесет». Дорогие для дома гости могут парами говорить. А все остальные должны хранить возрастной порядок.

1 января – пост. В народе говорили: «Немецкую масленицу справлять»,1 – если гулять в пост. Мы ведь празднуем Новый год с 13 на 14 число, а не 1-го января. Поэтому ни о каком Новом годе речи в Рождество быть не может. Он еще не наступил, Рождество празднуется по старому стилю, соответственно, Новый год наступает по старому стилю с 13-го на 14-е. Не путайте. И все, что посвящено зиме, здесь уже может быть. В зимних стихах прославляется природа, а в природе славится Бог.

Все хочет петь и славить Бога:

Заря, и ландыш, и ковыль,

И лес, и поле, и дорога,

И ветром зыблемая пыль.

Они зовут за словом слово,

И песню их из века в век

В иных созвучьях слышит снова

И повторяет человек.

                                               Ф. Сологуб

Но в Рождество, конечно, мы все посвящаем Рождеству Христа. Так как дети будут, то детские зимние песни допускаются, а взрослых зимних не надо. Рождественских песен так много, что уж куда больше?! Разучивайте Рождественские песни наперед, заранее, чтоб не суетиться на празднике.

Прежде всего, Рождество – это один из редких праздников, когда дети вместе со взрослыми получают право быть за столом по причине того, что и народившийся Господь был вместе со своими родителями, и они были вместе с ним. Когда мы приходим на Рожество, мы приходим в Их семью. Коль Они Семьею, и мы приходим семьею. И поэтому как у Них Господь Младенец, так и с нами наши дети пришли прославить Младенца. Отсюда трапеза получается совместная.

Радость детского предвкушения Рождественского праздника – это то, что мы переживали когда-то только в Новый год. Поэтому помним, что это сугубое предвкушение праздника. Теперь это предвкушение праздника Рождества непременно в детях должно быть.

Радость детской души, предвкушающей праздник, а потом живущей в этом празднике и несущей его как что-то очень дорогое через всю свою жизнь, а соответственно, несущей дорогого Христа, близкого всем через детство каждого ребенка и по детству нашему – вот, видимо, главный смысл Рождества, который должен быть сформирован в детях на уровне сердечных расположений, сердечных запечатлений и духовных ценностей.

С праздничной трапезой у нас всегда связано вино, чаша. Дети удаляются с больших общинных трапез, где есть вино, взрослые песни и взрослые темы. А в домашнем празднике дети всегда присутствуют с нами. Но вино тогда может ли быть, если присутствуют дети?! Не должно быть, однозначно!

В южных народах, где вина вдоволь, оно было обычным для любой бытовой трапезы. Там существует культурная традиция отношения к вину как к ценности ритуальной и вкусовой, а не как к ценности алкогольной. Не было никакой потребности в креплении, и это сухое вино принималось как чисто пищевой и вкусовой компонент. Ценились ритуальная принадлежность, вкусовой букет, вкусовая красота вина, а вовсе не «горячительная» составляющая.

В русском народе, к сожалению, особенно за советский период, среди взрослых сформировалась потребность именно алкогольного опьянения. Поэтому бывает, что за праздничной трапезой человек говорит: «Что ты мне вина-то налил? Там же ничего нет». Что это значит – «ничего»? Именно в вине и есть как раз вкусовое. А в водке вкусового, наоборот, мало. Но когда человек говорит: «Там ничего нет», он имеет в виду, что там нет того пьянящего компонента. И вот эта перемена культуры от ценности вкусовой к ценности горячительной и привела к алкоголизации всего народа.

Это очень строго и серьезно, потому что, в итоге, за пьянство расплачиваться придется в четвертом поколении. «Болезнь входит пудами, а выходит золотниками».1

А сейчас настолько все уже худо в нравственном плане в родах наших, что где уж там думать про четвертое поколение или хотя бы третье – внуков ничем удержать от пьянства невозможно. Надо заботиться, чтобы в роду через тебя не пошло умножение греха – потом ведь за все это ответишь. Оттуда будешь видеть плоды тех обычаев, которые ты тут завел, будешь видеть, как полупьяницею делается твой сын и окончательно спивается твой внук. И это настолько серьезно, что не только ты сам за свои грехи побываешь в аду, да еще увидишь, что грехи твоего сына, внука, правнука тоже все ложатся на тебя, и они же тебя отягощают. В итоге тут тебя панихидами вымаливают, чтобы во втором пришествии Господь все-таки смилостивился, и за молитвы наших панихид, принесенных за тебя, ты все-таки вошел бы в рай, а в это время твои сын и внук умножают твои же грехи так, что никакими панихидами их уже будет не перекрыть. Тем более, что сами такие сын и внук за тебя служить панихид особо-то не будут. Раз в году подадут если, и то хорошо. Так что ты от них не дождешься панихид, если сам их в такие худые обычаи введешь. А зато умножение твоего греха через пьянство они тебе добавят такое, что ты под этим ворохом греха погрязнешь и будешь достоин только одной участи – вечных мучений.

Возьмите раз и навсегда полную ответственность за свою семью, за свой род. Несите ее, не смотря ни на что, не смотря ни на кого. От вас идет счет в следующие поколения. Но одновременно на нас сходятся грехи предыдущего поколения: они либо умножатся через тебя, либо, наоборот, прекратятся.

И мы простим, и Бог простит.

Но грех прощения не знает,

Он для себя себя хранит,

Своею кровью кровь смывает,

Себя во веки не прощает –

Хотя и мы простим и Бог простит.

Зинаида Гипиус

Как же родовые грехи нераскаянные в нас присутствуют? Они нас влекут, и это влечение мучает нас. А родовой грех, идущий от деда и прадеда, он мутит и тащит, и ввергает, и хочет, чтобы мы тоже совершили это греховное обязательно. Но если ты преодолеешь это, если ты грех переборешь, то на тебе греховная цепь, сковывающая род, порвется. Мы на то с вами и рождены, чтобы родовые нераскаянные грехи на нас бы прекратились. Даже если какие-то из них нас роняют, мы куда-то впадаем, все равно надо покаянием прекратить этот грех, чтобы он дальше не продолжился. Тем более не коснулся бы наших детей и не стал бы основанием нового греха в роду. Довольно нам того, что наделали наши деды. Ну, может то, что я говорю, оно к вашим родам не относится. Но все те, которые находятся в безпробудном пьянстве, это же потомки, внуки и правнуки тех революционеров и тех бунтовщиков, которые сначала делали революцию, а потом рушили храмы, распинали на воротах церквей батюшек. Все, кто участвовал в разрушении храмов, монастырей и других святынь они совершили такой грех, который лежит тяжелым бременем на сердцах всех последующих поколений и не дает всеобщей благодати сколько-нибудь поддерживать в нашем новоначальном человеке добро. В результате уже несколько поколений преступающих нравственный Божий закон, продолжают пить. Нынешние миллионы пьющих в России – это все результат безконечного падения духа народа после революционного разрушения храмов, результат страшного, сатанинского, нераскаянного греха.

Прежде, чем вы какой-то один обычай заведете, должно его держать так, чтобы не было греха, чтобы не сказали: «Родился мал, а умер пьян, и свету не видал»1.

Если отношения с водкой не состаиваются, значит волеизъявления мужского не хватает, но алкоголь это совершенно бесовская сила, которую без Божьей помощи не одолеть. Это губительное бесовское порождение Петровского времени: такого на исконной Руси не было. Такого не было и никогда не будет в Церкви. Самогон тоже как и водка – чистое зелье, легко доступное бесовское искушение. «Грехи любезны доводят до бездны».2

Пока мы держим именно вкус вина, его ритуальную ценность, благословение Божие с нами, потому что Господь благословил вино как особую составляющую трапезы человека. Хорошее вино людей сближает, снимая некоторые комплексы. Делает вино человек, но благословением Божиим. Господь дал все необходимые компоненты, чтобы из них создавать просто удивительный букет, способный придать нашей трапезе торжественность. Поэтому пьющий вино и слышащий его вкус верующий человек, способен слышать и благословение, в котором суть – обращенность к Богу и прославление Бога в самой трапезе. Ведь в Канне Галилейской Господь нам благословляет только культуру винопития. «Мир проходит и похоть его, а творяй волю Божию пребывает во веки.» (1 Ин. 2, 17). Это надо помнить всегда.

Когда же появляется водка, и горячительная составляющая входит в жизнь, то они сразу, буквально с первой же рюмки, уводят человека в новый настрой, который совершенно далек от благодати. Опьянение прогоняет благодать и отделяет человека от ближних, погружая в мир нереальных чувств. «Ибо тогда ум у него помрачен, и потому не имеет здравого рассуждения, а действует только горячесть, от вина ему прибывшая, и тако подобен есть бесноватому…»3

Важное свойство лица человеческого – это живая обращенность к Богу и творение произведений для Бога. Но порой ты творишь песню, творишь слово, творишь поступок для Бога, но под действием горячительности вместо жизненности появляется только греховная живость или даже разнузданность. Все, разгорячившись алкоголем, становятся греховно живыми – живыми только по страстям. И тогда, в итоге, трапеза получает совсем иной тон – категорически нецерковный, хотя участвовать в ней могут и церковные люди. Они уже будут только по внешней принадлежности церковные, а по действию такая неумеренная трапеза Богу не принадлежит. И называть ее Рождественским прославлением нельзя. Это тоже имейте в виду.

Признается именно эта исконная культура – культура ценности букета вина. Может быть, в классе десятом я прочитал статью про то, что ценного в вине самом, про историю вина. А потом, приехав в Москву, попал на ВДНХ и там, изучая выставку, даже поразился, что существует целый павильон виноделия, очень красивый, пожалуй, один из самых красивых на ВДНХ. Узнал, что вино – это одно из достояний человеческой культуры, потом встречался с дегустаторами, слышал их разговоры про то, как оценивается вино, какие бывают букеты. За трапезою вина подают красиво, строго соблюдая их череду, при этом каждое вино представляется – что в этом букете должно быть ощутимо, чем это вино ценно. Поднимают тост не только за кого-то почитаемого, но и за самого винодела, сделавшего это вино. Конечно, тогда совсем иная трапеза идет, в отношениях именно с добрым вином. Постепенно и у меня сформировался строгий вкус к качественным, очень хорошим винам.

Конечно, в наших нынешних условиях восстанавливать культуру винопития очень сложно. А тем не менее, я думаю, что делать это надо. Именно в этом плане надо какое-то просвещение устраивать в общине, чтобы в противовес губительной горячительности появилась благословенная создателем культура винопития. Коньяк тоже не горячительный напиток, он по градусам, конечно, горячительный, но по культуре пития, сложившейся веками, которая связана с коньяком, он, несомненно, лежит в области вкуса. К благородным напиткам относятся также ликеры. А среди множества вин есть отдельная ветвь букетов – это вермуты, особый настой на многих травах. Потому что составы трав бывают разными, поэтому и вермутов много. Среди них есть много по-своему хороших.

Вина подразделяются на сладкие и кислые, на белые и красные, на сухие и крепленые. Вино выбирается в зависимости от характера, значения и географии трапезы или ритуала.

На праздниках пить пиво является моментом безкультурным. Потому что пиво – это бытовой напиток. Поэтому ставить на праздничный стол пиво и распивать его является неприличным.

Памятуйте всегда: за меру вина, которую вы позволяете вынести на стол, вы отвечаете перед Богом и перед своими будущими поколениями, перед всем своим родом. «Пить до дна, не видать добра».1 А как принято будет: то ли розлив, то ли чаша – это уж как вы сами определитесь. И третье – мы вино подогреваем: крепленое, десертное кипятком разбавляем, сухое подогреваем, но всегда радеем о букете и вкусе вина.

Тем более, что мы не можем ограничиться общением только в своей семье, все равно наши отцы ходят в какие-то другие семьи, где эта тяга к алкогольной ценности, может быть, больше. Пьют лишь бы выпить, имея в виду опьянение. Поэтому получается, что «традиция русская» получилась сильно смещенной в сторону ценности горячительной. Это мы видим по тому, что первейшее место на столе занимает всегда водка, она – глава стола, потом идут крепленые вина, и только иногда сухое вино. Избавление от бесовского искушения горячительности возможно только в том случае, если человек полностью повернет на это свое волеизявление и будет молить Бога о прощении и помощи в беде.

Это настолько сейчас въелось в сознание, что в противовес надо поднимать ценность и вкусовую культуру. Как угодно, как только возможно! Обратившись к действительно вкусовым качественным винам, за трапезой надо отмечать вкусовые ценности того или иного вина. Совершенно надо игнорировать водку. Это должно исходить от мужчин, от отцов, а не от женщин. Это совершенно не женское дело.

Но в то же время формировать эту ценность придется именно женщине. Матерям, женам должно к вину иметь самое скромное, сдержанное отношение. А в каких-то беседах, домашних разговорах с отцами надо поддержать момент перевода ценностей от горячительных к вкусовым.

Слово жены все же имеет немалое значение для формирования мужских ценностей. Через любимую жену мужчина будет ценить то, что она ценит в нем.

Иногда возникает вопрос –то ли чашу запускать, то ли в бокалы разливать? Тут, наверное, как сама семья определится. Я в разных семьях бывал: по-разному всегда складывается. Когда собирается взрослых в пределах 10, там чаша шла хорошо, когда количество людей поменьше – две–три пары взрослых всего, то по-другому было. Все-таки чаша это еще один вкус, некоторое преодоление обыденности застолья.

Если вино крепленое, которое крепится спиртом только для лучшего хранения, то всегда наливается теплота, потому что в России всегда считалось, что вино без теплоты – это пьянство, к тому же в теплом вине лучше выделяется вкусовой букет. Сухое вино употребляется без теплоты, потому что вода разбавляет вино, и тогда сухое вино теряет свой вкус, кислые вина просто становятся невкусными. Теряется самый смысл их употребления. Неприлично угощать гостей потерявшими вкус винами. Горячей воды наливается в крепленое, сладкое вино столько, чтобы оно было теплое, но обязательно сохранившееся в оригинальном вкусовом букете за счет взаимной гармонии всех вкусов. В этом смысле наиболее ценными являются вина сухие, потому что там вкусовой букет особенно слышен. Их вообще не разбавляют водой.

Все тонкости именно из-за вкусового букета. Вино сохраняется за трапезою с такими правилами. С позиции сервировки стола будет гармоничнее, если вино будет перелито, и его всегда переливали, чтобы оно освежалось воздухом, раньше ведь вино всегда было в бочках, поэтому его наливали в графины, кувшины, а потом, когда пошли бутылки, стали оформлять саму бутылку, чтобы она тоже имела сервировочный характер. Это как примет семья в обычай праздника.

Есть действо взрослое, есть действо детское и есть действо совместное. И поэтому коль вся семья, да причем с кумовьями собралась, то здесь все три действа есть. Все, что касается вина, относится сугубо к действиям взрослым, это должно четко и жестко держаться.

 

Дети славят Христа.

Дети славят Христа, и если так сложилось, что делают подарки, то тоже хорошо. Можно этот обычай сохранить. Хотя с другой стороны, помните о том, что есть детские живые действия, когда дети делают подарок своим действом, а есть подарки, сделанные руками. Желательно сохранить и поддерживать обычай, когда ценность своих действий больше, нежели вещественная. Этими действиями является прославление детьми Христа в присутствии взрослых, когда дети сами хотят славить, и они славят. Слово «колядки» нежелательно, оно связано с языческими обычаями, хотя и присоединенными к образу Христа. Слово «славить» очень верное.

Всегда памятуйте, что когда одни хотят славить, то другие должны сохраниться в созерцании этого прославления. Неверно на общинных трапезах бывает, когда кто-то вдруг соло запоет на общем фоне так, как не следует в хоре петь. Или же бывает, наоборот, запоют вдвоем, втроем заранее приготовленное, но тут все так хором подхватывают, что то, что они хотели исполнить втроем, придумав много тонких нюансов, поглощается общим хором. Себе в удовольствие, конечно, все попели. А ты посозерцай красоту и пения сольного, сугубо приготовленного, это же надо тоже слышать.

Дети могут делать подарки, прославляющие Христа, и во время трапезы. Их надо в этом плане готовить, репетировать, чтобы все было красиво. Дети должны приучаться к красоте исполнения, соответственно, тщательности подготовки. И, конечно, всегда желательны детские поделки. Но только по иерархии детское действо, которое они дарят взрослым, всегда более ценится, нежели детская поделка.

 

Украшаем елку, дом. Делаем игрушки.

Это Христу мы приносим всегда в подарок елку, она не только ради нашей радости, но это наше приношение Господу, подобное дарам волхвов, где каждая игрушка символизирует добродетель. Поэтому надо все внимательно обговаривать, какие добродетели символизируют какие игрушки, кроме, может быть, тех, которые сугубо для красоты.

А восьми-десятиконечная звезда на верхушке елки – это Его Вифлеемская звезда.

К сожалению, образ и вид большинства игрушек сейчас совсем не связан с добродетелями, потому что их создают люди, которые только внешнюю красоту тщательно наводили. Появились игрушки внешне очень эффектные. Но за внешней эффектностью потерялось добродетельное тепло в образе самой игрушки, поэтому в этом плане надо восстановить первоначальный смысл рождественской игрушки. Ведь обычные, повседневные игрушки, в основном, служат физическому развитию. Идите в эту ценность, и когда подбираете рождественские игрушки, то спрашивайте себя, свое сердце, а которая игрушка несет в себе теплоту добродетельного образа. Потому что добродетель – это нравственное в красоте игрушки.

Уверен, что надо обязательно делать это вместе. Очень уж большое событие для детей – наряжать елку добродетелей, приносимых нами Христу!

Сам по себе процесс наряжания елки – один из основных ритуалов Рождества. Он состоит из трех этапов.

Первый – это приготовление разных игрушек. Одно дело, если игрушки куплены в магазине, и совсем другое дело, если сделаны детскими руками. Я прекрасно помню, что одно из самых ярких впечатлений детства – это именно приготовление елочных игрушек. Мы вырезали их из всяких «золотинок», из блестящей бумаги, из конфетных оберточек, которые мы специально сохраняли и потом превращали в какие-то елочные игрушки. Из скорлупок яиц, из шишек много игрушек делалось всегда. Развитие детской смекалки и мастеровитости происходит на игрушках особенно хорошо и быстро.

Обычно все делалось заранее, за месяц – полтора. С Рождественского поста уже начинается поделочное действие в семье. Вечерами или же днем мамы садятся с детьми за это очень важное занятие, где дети растут в дарованиях, развивается их трудолюбие, моторика, эстетический вкус, образное мышление. И все это, будучи связано с Рождественским праздником, одухотворяется.

К сожалению, сегодня эта возможность плохо используется родителями. Ведь для этого надо работать с детьми, садиться и учить. Сначала на каких-то муляжах, на рисунках, а потом переносить в игрушки. Всю эту технологию надо обязательно держать в доме родителям. В первую очередь мамы же и папы научают. Учитесь для этого и сами тоже что-то делать.

Вообще существует три рода подарков. Одни, легкие – это разные вкусности, другие подарки посерьезнее – это новые вещи, а третьи, предпочтительные подарки – рукодельные, приносимые Господу, равно и рукодельные подарки, изготавливаемые друг для друга. Дети могут для крестных приготовить рождественские какие-то вещицы, а для родителей могут приготовить тех же самых ангелочков. Ребенок с интересом вырежет по выкройке, и ангелочек сам по себе будет иметь ценность, потому что пусть по выкройке, но вырежет-то сам ребенок. Подарки сладкие особенно нам вкусны не купленные, а напеченные дома, когда дети могут поучаствовать в этом.

Елка всегда лучше живая, потому что мертвое приносится только мертвым, даже вплоть до того, что непозволительно наши иконы украшать мертвыми цветами, а то, что бабушки это начали делать, это все-таки неправильно. Живому всегда приносится живое. Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у него все живы. (Лк. 20:38)

Это хорошо, когда на елку вешаются разные съедобные игрушки – конфеты, мандарины, яблоки, орешки, печенье, пряники. С детьми все это тоже заранее заготавливается. Важно, когда дети это сами приготовили. Разрешается снимать их с елки в течение всех святок постепенно.

В связи с этим можно придумать разные интересные обыгрывания за получение права снятия лакомства. Дети могут просто когда угодно снять и съесть, или через какие-то добрые дела, сделанные для ближних и Господа: если доброе дело сделал, ты сам можешь пойти и снять.

И тогда доброе дело ребенка будет приношением Христу, а снятое с елки будет благословение Христа. Тут творчество жизни различное может быть. Это я просто один из вариантов привожу, как это возможно.

А бывает, что только родители, соединяя Христово и родительское благословение, могут снять за доброе дело: «Вот благословение тебе Христово за то доброе дело, которое ты принес Господу». Всегда помните, что добрые дела мы приносим Господу через добродетели, они и есть наши добрые дела. Такие христианские обычаи должны быть обретаемы в доме.

Итак, начало праздника – это приготовление к Рождеству елки, игрушек, мишуры. И очень важно, когда дети сами готовят все, что могут с благословением и помощью родительской.

Следом идет одевание елки и самого дома в рождественский наряд. Тут могут быть еловые веточки в разных комнатах повешены, может выпасть на подоконник «снег» из ваты. К Рождеству вырезают снежинки, которые красиво налепляются на окна. Все окна могут быть в снежинках, на стены даже они прилепляются, причем аккуратно, чтобы не оставалось пятен от клея, от липкой ленты. Рождество – это чистота во всем.

День наряжания – это, обычно, 4,5-е января. Дом уже с 1-го числа можно начинать наряжать, и потихонечку слышится: все ближе и ближе приближается наш светлый семейный праздник. А саму елку ставят 4, 5-го числа, чтобы 6-го уже была тишина – это Сочельник. Тишина. Все в мире замерло перед рождением Христа. В торжественной тишине 6-го можно готовить на стол пищу, тихо, с молитвой. Пищу всегда надо с молитвою готовить.

Елку когда наряжаете, всегда имейте вкус к красоте. Никогда не должно быть так, что, в итоге, елка за всем великолепием исчезла. Елка сама по себе – это живое приношение, она всегда должна быть видна за всеми ее нарядами, которые могут ее только украсить. Главное – приносится елка с добродетелями, поэтому соблюдается мера внешнего украшения.

Третий этап тоже начинается с 6-го числа. Он включает в себя созерцание красоты дома, елки. Я хочу обратить внимание на это созерцание. Развивать эстетический, а тем более, нравственно-эстетический вкус в детях, да и в самих себе, очень хорошо именно через это созерцание. Можно просто посидеть перед елкой, просто посмотреть на нее, прижавшись друг к дружке в тишине: «Сочельник, тишина, все в мире замерло, тихий ангел пролетел, скоро уже народится Младенец Христос. Давай просто посидим, посмотрим, как елка в благоговейной тишине приготавливается к рождению Господа».

Необходимо именно увидеть саму елку, ее трепетное, молчаливое, торжественное стояние перед нарождением Господним. Вот здесь как раз уместна такая беседа: «Какую добродетель, как ты слышишь и видишь, несет в себе эта игрушка? А это образ какой добродетели? Как она нужна в нашей жизни?» Этот разговор, соединяющий жизнь с игрушкою, игрушку с жизнью добродетельною, он, конечно, о благочестии. Поговорили, потом замерли и посозерцали, в тишине посмотрели, как игрушки, словно звезды мерцают.

Лакомства висят как некий созревший плод наших добродетелей. А как результат общего доброго дела – большой пряник, в который вложился труд всех: хлеборобов, вырастивших зерно, мукомолов, продавцов, шоферов, которые тоже трудились, кто-то сахар готовил, кто-то пек, а кто-то еще добывал уголь. Об этой заповеди – в поте лица добывать хлеб свой насущный – тоже может быть разговор. Очень много простого и удивительного может быть осмыслено с детьми, когда мы созерцаем елку.

Так на протяжении всех святок. Какой-то всегда найдется момент в течение дня, два-три таких момента, когда мы просто присядем перед елочкой и опять посозерцаем. Сегодня посмотрим эти игрушки, завтра посмотрим другие, послезавтра – третьи. И так, переходя от игрушки к игрушке, мы будем все время двигаться от добродетели к добродетели. От яблок к фруктам, потом к гирляндам и печенью, потом, обязательно, к прянику. Посмотрим, кто за каждым из них стоит – какие люди, с какими важными для всех трудами, с какими простыми радостями.

Такое пребывание рядом с елкою наполнится удивительным нравственно-эстетическим содержанием и в итоге, конечно, обретется духовным. Это все приношение Господу: «Смотри, сколько людей Богу принесли свои труды! И пахари, и кондитеры, и продавцы, и художники. Они, порой сами того не подозревая, все это делали Богу. И теперь все это собралось, и Богу принесено. И Господь благословляет все труды человеческие в этой елке». «Все вещи в труде» (Екк. 1,28). Вот какая нравственная полнота и духовное богатство.

В этот же третий этап входят и разные действия, связанные с елкой. Ради сохранения елки рекомендуется поставить ее в мокрый песок и поливать. Елку сначала зачищают у основания, иначе в капилляры набивается воздух, и она трудно втягивает воду. Если поддерживать так, то тогда, конечно же, эта сосенка или елка долго будет у нас живой.

Когда дети на елке находят вкусное, то это как бы Господь благословляет их за какие-то труды, за добродетельную, благочестивую жизнь всех наших детей. Он может благословить, тайно принеся Сам, а может послать, чтобы благословили Его угодники. Это может быть твой ангел, который принесет Господень подарок, или святые из Царства Небесного приносят. Очень любит дарить всем подарки свт. Николай. Поэтому очень может быть, что под елкой окажутся подарки разного вида. Одни от ангела, другие от твоего святого, третьи от Николая угодника, четвертые прямо от Господа, а какие-то подарки может Матерь Божья благословить.

 

 

Если размышлять относительно деда мороза и снегурочки, обращаться к ним на празднике или нет, то прежде всего, эти персонажи символизируют явления природы: дед – мороз, а снегурочка – отвечающая за снег его ледяная внучка. Но в то же время символизация выводит их уже в личностное осуществление, ведь они выступают как некие личности. Если посмотреть с этой точки зрения, то все Лица Троицы: Отец, Сын и Святой Дух, сотворяя мир, установили два личностных начала: это мир ангельский и мир человеческий. Соответственно, после падения Денницы, личностный ангельский мир разделился на две части, явились иные личностные существа – бесы. Верующий народ, будучи в язычестве, наделенный Творцом мистическим чувством Бога, ища личностных проявлений Божества в мире окружающем, он наделял и стихии тоже личностными свойствами Поэтому и Солнце стало личностным богом, и Луна, и различные стихии – ветер, гроза, прочие природные явления. Некоторые народы создавали мистических духов: хозяин горы, хозяин реки, хозяин озера. Все равно обращение шло к личности Но при языческом обращении к хозяевам окружающего мира, человек, не ведая истинного Бога, различные явления природы делая личностными, получает такой же личностный ответ. Но только чей? Бесовский. И в этом смысле, если мороз, как явление природы, одушевлять и обращать его в личность, то будет ли он нам отвечать личностно как ангел? Нет. Только как бес. Все греческие боги внешне очень красивые. У них высшей степени красоты человеческое тело. В греческих статуях нет ничего пошлого, физиологического. Другое дело, что не зная истинного Бога, обожествляя своих жителей Олимпа, древние греки их сделали явлениями, по сути, бесовского культа. Сама по себе статуя Афродиты – это же идеал красоты. Но, обращаясь как к богине красоты, они уже делают ее носительницей бесовского мира. С этих позиций, я думаю, что тему деда мороза, безусловно, надо из празднования Рождества Христова изъять.

Но, как ценность горячительности мы не можем совсем убрать из вина, так дед мороз и снегурочка будут на новогоднем празднике фигурировать, и дети все равно с ними встретятся. Но тут есть другая сторона: мало ли с чем дети встречаются в окружающем мире?! Мой личный взгляд на это заключается в том, что в празднике Рождества Христова все внимание должно быть посвящено только Ему.

 

Обращение через праздник к душе ребенка.

В Рождество идет благодатное формирование христианского мистического чувства детей. Почему мы говорим, что нельзя волшебные сказки вводить в детскую жизнь, потому что через них формируется совершенно иное мистическое чувство – размытое и смешанное с языческими бесовскими явлениями. Тогда дитя может перестать распознавать Духа Святого. У него божественное будет перемешано с различными иными языческими духами. Вот что происходит. В этом плане лучше сохранить строгость. Да, мы ничего и не теряем от того, что не будет деда мороза и снегурочки, потому что они ценны только в связи с тем, что когда ничего другого нет, то они подарки приносят. Но если подарки детям будет приносить Сам Господь, сам их святой, сам их ангел-хранитель, то причем тут дед мороз? Хотя на Западе прообразом нашего деда мороза был не кто иной, как Санта Клаус – Святой Николай, который очень любит дарить подарки, и на празднике Нового года он, конечно, уместен.

Но в светском празднике образ свт. Николая, приносящего дары, подменен языческим духом деда мороза. Когда мы говорим о Рождественских подарках, то кто может приносить эти Рождественские благословения? Сам Господь может дарить, ангелы, твой небесный покровитель, Матерь Божия может одаривать. И тогда появляется целая сфера мистической жизни для детей – откуда идут благословенные подарки. Коль Господь не всегда Сам эти подарки дарит, то иногда направляет Своих служителей. Святитель Николай очень любил угождать нуждающимся людям в своей земной жизни, тем более свт. Николай любит одаривать людей в своей Небесной жизни. И поэтому он тут как тут, если ты его искренне, по вере, в трудную минуту попросишь. И, конечно, он испросил у Бога эту великую благодать – дарить подарки всем людям. Но это не значит, что свт. Николай придет в реальном облике или, еще хуже, подвыпивший дед мороз вдруг вваливается и говорит: «Я – Санта-Клаус. Я – святитель Николай». Да какой ты святитель Николай?! Спаси Господи нас от таких дарителей!

Я думаю, что подарки под елкой особенно хороши неожиданные, тайно положенные. Это очень важно для детей, как некая нравственная, божественная тайна.

Мы подошли с вами к самому главному моменту, к самой сути праздничности, которая предполагает всегда необычность. Душа человеческая своей творческою способностью должна для праздника найти присущую ему необычность. Сам праздник начинается именно с этого чувства необычности в самых разных, простых, на первый взгляд, явлениях предметного мира. И подарок под елкой, причем неожиданный, необычный – уже проявление необычности самой нашей жизни.

Праздник Рождества – это что-то осиянное, святое. И явления на празднике всегда происходят Божественные. Небесность, святость обязательно надо приносить в праздник земной жизни. «Кто с ангелами ликует, тому завсе праздник»1.

Творить жизнь – это придать осиянность, но одновременно и жизненность, нашей земной жизни. А все начинается с разных придумок, необычностей самого разного характера. С того, что подарки неожиданно появляются под елкой и для детей, и для взрослых. И сами подарки тоже всегда подбираются неожиданные, необычные, когда стараешься, чтобы ближний получил то, что совсем не ждал, но очень хотел. Причем такое приятное и такое тебе очень нужное. Или это что-то вкусное, или что-то само по себе желанное и забавно. Всегда какие-то долгожданные игрушки, конечно завернет мама, наверное, это будут сувенирчики. По этому принципу основано производство многих современных игрушек-сюрпризов, когда открываешь открытку, а там неожиданно звучит красивая, всеми любимая мелодия.

Само праздничное событие должно быть тоже необычным. А ход самого праздника должен быть непредсказуемым. Действия за трапезой, слова, которые будут произноситься – все должно быть необычным, новым по сравнению с прошлогодним праздником.

Обычно, саму фактуру праздника создает использование традиций народа: ритуалов, игр, песен, давно знакомых, но, тем не менее, из года в год напеваемых. Всегда в это надо стараться приносить что-то необычное, но всегда чаянное.

Развивайте в себе способность все время быть творческими людьми. И даже когда слово произносите, всегда развивайте в себе поистине удивительное свойство нашего лица – Богоподобие. Это всегда творение лучшего, стремление к совершенству – третье основополагающее свойство христианской личности.

Иногда в силу того, что ночь, – а ребенок привык ночью спать – и он все равно засыпает, тогда его приводят на утренние службы. Если же речь вести о том, чтобы праздновать общинно, то дети же с нами в общине на любых праздниках. Поэтому ничего плохого в том, что они на ночную службу придут нет.

Главное впечатление происходит от самой атмосферы праздничности и благодатности службы, которыми живут все взрослые. Дети очень слышат необычайную благодатность службы. Для этого вовсе необязательно всю службу им быть, они пускай где-то и поспят. Может и специально надо в этом плане так устроить, чтобы детям в какой-то комнате постелить. Пусть лягут и поспят, а когда проснутся – придут, зная, что служба идет, и что все взрослые там. Я думаю, что с трех лет это уже вполне можно, а может быть, даже и с двух лет.

 

Ценности в подарке.

Обязательно праздники предполагают обретение и хранение радости от дарения и получения подарков. На Рождественские праздники всегда одаривают подарками друг друга все, поэтому, соответственно, прославляющие приходят славить, чем несут радость праздника, а хозяева их одаривают радостью благодарности. Но в случае семейного празднования приходят кумовья, которые, конечно, приносят подарки детям. Родители тоже готовят подарки и друг другу, и детям, и пришедшим кумовьям, и гостям. Подарки со стороны родителей должны быть всем. Хозяин, отец семейства, вместе с женой своей готовит подарки всем, прибывшим на праздник.

На Руси во многих семьях был обычай именно к Рождеству обновлять одежду. Это сугубо семейный обычай. Какая семья возьмет этот обычай, берите. Он очень хороший в том плане, что не когда-нибудь вопрос об одежде поднимается, а именно к Рождеству, причем речь идет именно о зимней одежде, обновление которой очень уместно к Рождеству. В некоторых семьях даже всякая одежда обновлялась на Рождество. И тогда, конечно, это было нечто серьезное и в финансовом плане значительное, требующее солидного совета перед этим и, конечно же, сам обычай получал значительный характер как со стороны готовящих, исполняющих его, так и со стороны получающих.

Наверное, большое значение имеет этот обычай в плане содержания Рождественского праздника. С рождением Христа обновляется вся жизнь человеческая.

Когда мы специально приготавливаем дорогие подарки детям, приурочивая к Рождеству, то если это действительно вещь необходимая, она получает в связи с этим совершенно иное наполнение. Одно дело, вы просто купили то, что необходимо – обновка, конечно, радость. А другое дело, когда это благословение Господне. Подарки в Рождество – это же Господь благословляет.

Надо, чтобы всякая одежда, которую мы носим, имела бы нравственную ценность, а в данном случае даже и духовную. Нравственная ценность именно та, что она дарена тебе родителями твоими. Это надо уметь подчеркивать и так поднести, чтобы ребенок всегда ценил, прежде всего, родительское участие в тех же самых платьице, шубке, ботинках, еще в чем-то. Тогда он будет ценить и саму вещь иною ценою, чем просто как предмет одежды. Появляется ценность и духовного характера – это благословение Господне, которое проявляется с этим.

Потом в течение года вы не упускайте возможности подчеркивать: «Как же ты так шубку запачкал, ведь это же благословение Господне тебе». Ребенок как бы соединится своим сердечным отношением к шубке с Господом в какой-то момент. И совсем иное отношение будет к вещам вообще.

Эти духовные эпизоды, не очень важные на первый взгляд, как бы обиходные явления, они-то как раз и формируют всю ценностную среду для сердца ребенка.

Нельзя не согласиться, успех всего дела воспитания в традициях. Делать ли подарки на другие праздники? Кто как заведет. Я бы здесь выделил вот какое обстоятельство. С одной стороны, значимость праздника в детском да и взрослом сознании связывается со значительностью подарков. Поэтому когда, например, муж что-то подарит жене для души в праздник, то и сам праздник становится иным. Порой это не только внимание и участие, а еще весомость и насущность самого подарка, которая увеличивает значительность праздника. Но есть нюанс, на который я бы обратил ваше внимание – получив подарок, можно разным чувством принять данную вещь. Дареная вещь может быть воспринята чувством собственничества. Взрослый человек и ребенок утеплится оттого, что он теперь обладатель, но нужно утепляться, прежде всего, чувством благодарности.

Но чтобы благодарность эта проявилась, и чувство благодарности дальше бы развивалось, это зависит уже от ваших последующих реакций и комментариев, которые вы будете делать относительно данной вещи. В течение какого-то времени после того, как подарок сделан, желательно несколько раз возвращаться к этому подарку, напомнить от кого он и о том, что должна быть благодарность Господу, это Его подарок в Рождество был. «Кто любит Бога добра получит много»1.

А в именины ребенку родители благословляют подарок. Отец говорит о благословении материнском, а мать говорит о благословении отцовском: «Береги этот подарок. Это же наше родительское благословение!» И тогда невольно сам возникнет разговор – «Как же ты запачкал, а здесь порвал, неаккуратно ты, сынок, с игрушкой обошелся, а ведь это же было благословение тебе Господне и наше родительское благословение. Разве можно с благословенными вещами так обращаться? Ведь ты должен быть благодарен Богу и родителям.

Действительно, он должен быть благодарен Богу. Соединение чувства имения с высотою Того, Кто это имение тебе подарил и ответная благодарность Ему, – это надо формировать постоянно. «Спаси Бог того, кто поит и кормит, а вдвое того, кто хлеб-соль помнит»2.

Благодарность вырастает на вещах предметного мира именно в детстве. Вот что до 7 лет надо суметь заложить в детях. Первое, конечно, – это ценность вещи не по причине ее стоимости, а по причине благословленности этого подарка. И второе – необходимость благодарения не только пока ребенок пользуется этой вещью. Всегда так должно сопровождаться. На самом деле много очень сделаете вы для будущей взрослой жизни детей, сформировав такое чувство ценности благословения, необходимости и потребности благодарности.

Ценность вещи по ее собственному достоинству, конечно, тоже надо подчеркивать, вызывая и чувство полезности вещи и, особенно, слышание за вещью трудового присутствия. Помните, что работа становится трудом, когда мы начинаем слышать, кому мы делаем эту работу. Если мы не слышим, кому мы ее делаем, то работа остается только работой. А когда, выполняя работу, мы начинаем слышать какую и чью нужду покрываем, и это становится для нас центральным, то работа становится трудом. Любой продукт труда, который мы получаем в руки, соответственно, имеет сам по себе несколько ценностей. Одна ценность – это полезность вещи. Более значимо то, что над этой вещью кто-то в поте лица трудился. Слышать, что кто-то трудился над этой вещью, и почитать вещь по причине труда, который вложен людьми – вот что особо делает вещь нравственно ценною.

Слышание же, что в этой вещи присутствует благословение Господне на то, чтобы люди трудились и сделали эту вещь, – это ценность сугубая, духовная.

В русском народе всегда было особое чувство добротности и в самом делании, и при использовании вещей. «Что прочно, то и беречь можно»1. Оно было введено в значительность именно слышанием за всем этим нравственного компонента и потом духовного основания.

Но это возможно только там, где сам ребенок научается делать не работу, а труд. С одной стороны, когда ребенок что-либо делает, нужно чтобы это делание всегда простиралось прежде всего к тому, кому он делает, к определенной человеческой нужде, тогда делание становится трудом. С другой стороны, чтобы получая любую вещь, он делал бы обратное движение души – за вещью всегда слышал тех, которые эту вещь для него сделали. Через это ценность вещи будет у него совсем иная. А еще чтобы дальше слышал, что это было благословение Божие на то, чтобы человек трудился над этой вещью. И благословение родительское, когда вещь именно они тебе подарили.

В итоге вещь начинает быть наполнена сразу несколькими ценностями. И чем больше наполненность вещи ценностями, тем более она добротна, и тем более бережно должна быть хранима. «Бережь – половина спасения»2.

Это как раз совесть и слышит – все ценности. Она, как законодатель и как око Божье в нас, слышит все виды ценностей, которые есть в том мире, который Бог сотворил. Он сотворил все вещи, Он сотворил и тех, кто эти вещи делает, и Он Сам всегда присутствует с ними Своим благословением.

 

Привитие вкуса к духовной красоте и радости праздника.

Обязательно должно быть формирование вкуса к красоте вещей. Кстати, когда мы говорим о созерцании елки, о созерцании всего наряда комнаты, речь идет о созерцании не только эстетической красоты, но и о восприятии нравственной красоты вещей в присутствии за этой вещью Бога и людей, которые ее сделали. Все это приведет к созерцанию духовной красоты этой вещи, тех благословений Господних, которые в этой вещи присутствуют.

Я все время вас призываю к тому, чтобы вы, когда едете в паломническую поездку или идете в церковную среду, то непременно останавливались бы и примечали церковных людей, чтобы у вас было различение, где сугубо духовный человек. И чтобы, увидев в человеке проявление Божьей любви в его поступках добродетельных, не просто душой почувствовали, а более того, остановились бы и дали себе возможность посозерцать его. Если он к вам направлен – одно, а если он другому предназначен – посмотрите, посозерцайте его. Тогда уже и детей надо в это вводить – обязательно созерцать красоту, лепоту. Лепота – это как раз нравственная наполненность вещей. Лепоту нам надо духом услышать.

Праздник начинается, конечно же, с нашего молитвенного прославления новорожденному Христу, читается тропарь. Потом уже можно славить Христа Рождественскими песнопениями. Происходит это все в комнате возле елки. Молитвенное прославление, тропарь поется перед иконой Рождества Христова. Хорошо бы сделать вертеп. Самый простой – это икона Рождества Христова, положенная на сено и вокруг убранная еловыми ветками.

Рождественские песнопения можно петь и когда идет принесение даров новорожденному Христу. Господь наш только народился, значит, в первую очередь нужно принести дары новорожденному Христу. Все те дары, которые заранее готовились – это песни, стихи, которые детьми разучивались, может быть, сценка, кукольный спектакль, а, может быть, готовится и такой дар, о котором никто не знает: песня какая-то, стихотворение, еще что-то принесет человек в радость всем.

Как принесены дары Христу, тогда можно продолжить славить Христа за праздничной трапезой. Идут все за праздничную трапезу, помолились, утолили голод. Можно рассказать какой-нибудь нравственный Рождественский рассказ. Трапеза продолжается, а кто-то может зажечь свечку и порадовать всех нравственным Рождественским рассказом, потом в радости обменяться впечатлениями. Можно всем вместе спеть христианскую песню. Если у кого-то есть воспоминания о том, как когда-то проводил Рождество, и есть что рассказать, чем поделиться, то детям это было бы тоже интересно: как папа, мама, или крестные встречали Рождество в детстве. Или же, например, если бабушки-дедушки есть, можно их спросить.

Дети долго за столом сидеть не могут, поэтому можно, не затягивая трапезу, перейти к тем подаркам, которые лежат под елкой в закрытом мешке, ведь мы ходили около него, но что там внутри – неизвестно. Настало время сказать: «Дети, мы с вами принесли дары нашему новорожденному Христу. А давайте посмотрим, что же Он для нас приготовил». Все идут к елочке, открывается этот мешок или коробка, и каждому, кто присутствует на этом празднике, в этом мешке должен быть подарок. Взрослым и детям. И тогда, вспомнив, что батюшка говорил по поводу подарков, можно напомнить о ценности. После этого дети будут в подарках, а взрослым в это время можно пойти продолжить трапезу.

 

Хороводы, игры поддерживают радость.

На Рождество обязательно у нас дети, поэтому смотрите, где-то в празднике надо выйти на улицу, за пределами праздника побыть. Великолепно катание на санках с горок. После того, как уже спадет первая радость, можно вспомнить про хороводы, игры. Это может быть хоровод и дома вокруг елочки, и выйдя на улицу, что особенно хорошо, если, конечно, будет подходящая погода. Если у кого есть возможность, то можно ходить славить Христа по близлежащим домам. Пусть это будет недолго, но надо этой радостью поделиться с другими людьми, тем более, по опыту уже знаю, что 7-го это воспринимается очень хорошо. Люди привыкли, что в Рождество славят. Прекрасно, что можно идти славить Христа. После этого возвращаемся пить чай.

А после чая можно, например, всем вместе, и взрослым, и детям рисовать красками. Задается тема: «Как ты чувствуешь Рождество». И после того, как нарисовали, подарить кому-нибудь этот рисунок или украсить рисунками стену. Это будет дополнительное украшение дома.

Можно придумать поздравление с Рождеством, написанное белыми стихами, или благозвучной прозой.

Есть известные игры, которые можно сделать из летних зимними. Например, игра «Коршун и цыплята», где становятся друг за другом паровозиком. В голове стоит коршун, а в хвосте цыплята. И вот коршун должен поймать цыплят, а середка, защита, не дает это. Вот такая получается лента, ее еще называют «Поймай вьюгу за хвост», как будто это вьюга сама себя за хвост хочет поймать.

Еще игра: делятся на две команды, можно так – дети и взрослые. Одни изображают разные движения: катание на лыжах, катание на коньках, игру в снежки, или хоровод вокруг елки, а другая команда должна отгадать, что это за действие.

Хороводы водят, в основном, с песнями, и летними, и зимними – «Маленькая елочка» никогда не надоест детям. Есть известная хороводная песня «Ходила младешенька по борочку», она очень хороша для хоровода. «Ходили младешеньки по борочку, водили младешеньки хоровод, звали подруженьку выходити, с ними хороводы поводити».

Живая, веселая игра – двое берут в зубы ложку, кладут яйцо и бегут наперегонки, чтобы не уронить.

А можно сделать снежок из ваты или снежинку, которую надо до елки донести. Говорят, что очень надо изловчиться, чтобы донести, а дети догадываются: или на мокрое ее приклеят, или на пластилин.

Пословицу можно написать на снежинке и разрезать неровно, развесив в разных местах на елочке. Кто быстрее сложит пословицу, тот первую часть сам прочитает, а вторую часть должны все угадать. Пословицы нужно подобрать про добродетельное.

Или на елку можно повесить изречения, поговорки, чтобы дети их снимали – кому какое достанется. В виде елочной игрушки вырезать либо завернуть в фантик.

 

Дух праздника – творение жизни в разных формах.

Если подумать что же Господь нам дает в этом празднике по содержанию, то выходит, что было в Ветхом Завете, заметно отличается от того, что Христос Своим Рождеством принес в мир. Обязательно человеку надо говорить, что лично тебе Господь принес. Это нужно ребенку, это нужно взрослому, чтобы они понимали и помнили что для тебя Господь сделал.

Если ты входишь в праздник Рождества, ты узнаешь в этом празднике то, чего раньше не знал. Не только узнаешь, а переживаешь это, потому что происходит встреча. В Ветхом Завете Господь грозный. Он воспитывал народ мором, гладом, чтобы сохранить от падения. В Новом Завете наш Господь уже пришел, чтобы каждого привести к Себе. Даже блудницу, которую все люди осуждают, Он простил: «Иди и больше не греши».

Праздник – это всегда вершина человеческой жизни, и вся предыдущая жизнь, которая подготавливает или возводит к празднику, это, фактически, все наши труды, которые мы кладем в восхождение к содержанию праздника, чтобы потом, в сам праздник, это содержание уметь услышать. Это содержание дается, прежде всего, в богослужении. Когда мы туда восходим, нам открывается удивительное содержание, даруемое Святым Духом через песнопения службы.

А когда мы собираемся на трапезе, происходит нисхождение к нам содержания, уже приготовленного нами. Непременно оно должно быть в празднике и, конечно, памятуйте, что безсодержательный праздник, построенный только на одних радостных формах, на каких-то приятных действиях, замешанный на разных шутках-прибаутках, сразу становится приземленным. Он, может быть, веселый, но это только живость, но не жизненность, которая есть усовершение, творение от себя чего-то лучшего, большего, чем имеешь. Но усовершиться ты можешь только свыше. И вот это свыше надо обязательно содержательно вносить в праздник.

Умение творить праздник – это есть третье основное свойство лица – жизненность. Более того, человек в лице-то и развит тогда, когда он умеет творить в жизни праздник. Ведь это вершина в его свойствах. Это значит, когда ты поднимаешься, чтобы сказать слово, то ты его творишь прямо здесь, на ходу. У тебя может быть какая-то сделана заготовка, у тебя может быть припасена какая-то сокровенная мысль, а могут какие-то ассоциации по ходу праздника возникнуть, но все это творится в самой речи прямо здесь и сейчас. Хорошо об этом сказал Иоанн Златоуст: «Есть искусство творить, и есть искусство созидать, и есть искусство делать».1

Мне бы очень хотелось, чтобы в этих домашних праздниках труд над восстановлением своего личностного продолжал бы быть совершаем вами, отцами, и благословляем на совершение в своих домашних вами же, чтобы и все, кто пришли, могли бы праздник совместно творить.

Творение праздника и в пении, когда споете так, как никогда не пели. Ну, может, только мелодия та же самая. Но ведь ее же можно петь всегда по-разному, каждый раз с новыми интонациями. Чем отличаются великие певцы? Они поют ту же известную песню, но так ее поют, как никто не споет.

Одним из моментов творения действием являются Рождественские хороводы.

И чем более твоя душа чистая, тем более добрые и удивительные действия ты можешь совершать в празднике и увлекать в это действие всех остальных. Те сценки, которые творят наши братья и сестры за трапезой, за чаевой церемонией, – это же просто удивительные по творческой энергии вещи иногда. Творят какую-нибудь бабку или какого-нибудь дедку. Вот это и есть наше творение жизни действием. Или как например, творение аранжировок: аранжируются, накрываются столы, аранжируется стихотворение. Ты берешь готовое стихотворение, аранжируешь какой-нибудь мелодией или музыкальным произведением, которое идет фоном. Или может быть аранжировка обстановкой. Например, какие-то песни, стихи, или слова произносятся когда падают снежинки, восходит луна, звезды, гасится свет, зажигаются свечи.

А иногда необычность праздника бывает очень явно благодатная, когда Господь взял и внес ее ангельским присутствием, и все услышали и удивились – какая нынче у нас была служба-то необычная! Да, это действительно так, это проявление жизненности, творение жизни для любимых чад Богом Самим.

Поэтому я, например, ни одной праздничной трапезы для себя не вижу и не чувствую, если в ней нет какой-то полноты нового содержания. Одно дело, дать содержание лекционно, на занятиях, а другое дело, дать в самом празднике, причем через труд, новое содержание, когда в нем мы узнаем что-то такое, чего до этого не знали, но это новое все равно было в веках, как сказано в книге Екклезиаста1. Соответственно, взрослые и дети должны над этим содержанием потрудиться, когда готовят стихи или отрывки прозы и потом произносят, лучше всего, заучив наизусть – это же новое содержание приносится, которое должно быть достаточно богатое. Какие же содержания нам нужны?

Это должны быть содержания богослужебных текстов, непременно их надо взять. В них самое высокое богатство смыслов и содержательного значения праздника.

Нужно Евангельское содержание – содержание самого Святого Благовествования, Священного Писания. Это и Ветхий Завет, и Новый Завет. Недаром на праздничных службах паремии читаются ветхозаветные. Что и за трапезой может прозвучать.

Затем берется историческое содержание. Это то, каким образом праздновалось или что было Рождество в жизни народов или в жизни отдельных личностей в истории, какие-то исторические события, связанные с Рождеством.

Наконец, художественное содержание, содержание художественных образов, где раскрываются различные Рождественские события, имеющие самый разный характер. Одни – раскрывающие сияние Рождества. Другие – раскрывающие нравственные события в Рождестве. Вот у Андерсена в Рождественскую ночь – умирающая девочка со спичками вместо свечей. Детская душа особенно сильно слышит, откликается на милосердные нужды, какие-то потрясения в жизни, особенно, своих сверстников, детей. Можно использовать разные художественные рассказы из прошлого про Рождество в русской бедной деревне. Контрасты сердечных переживаний могут быть самыми разными: от торжественно-ликующего до горько-трагического, смотря, во что вы дальше поведете.

Если вы, допустим, хотите вывести в поступок и детей, и себя самих, то, прочитав рассказ Достоевского или Андерсена, пережив это, и даже всплакнув, можно пойти поддержать людей, которые, может быть, в таком же положении теперь находятся, а еще лучше – найти реально страждущего человека и реально помочь ему. Может, специально ради этого – воспитания своих детей – самим наперед разыскать в окрестностях подобных обездоленных детей, которые в бедной семье при бабушке воспитываются, даже в Рождество не имея многого. И пойти туда с подарками и посильной помощью.

Памятуйте, что любой нравственный рассказ или нравственное поучение, если они просто прозвучали и не вылились в поступок, то это есть, наоборот, отсечение от действия. Главное в воспитании христианина – выводить нравственность в поступок. «Добродетель не в словах, а в добрых делах»1.

Каким же образом содержание, которое должно быть не перенасыщенное и в то же время не скудное, вовремя привнести в сам праздник?

Ведь именно содержание возвышает праздник, дает глубину переживаний, но важна и форма – в каком виде это подаваемо. Одно дело, вы просто читаете либо рассказываете. Другое дело, когда это совершается в каком-то действии.

Допустим, в ходе самого рассказа гаснет свет, и зажигаются свечи. Или рассказ начинается после того, как погашен свет, зажгли свечи. Темнота и точка теплого огонька в ней действуют собирательно, и все будут чутко слушать, внимать рассказу. Может быть и другой вариант, когда рассказчик начинает свой рассказ из другой комнаты. При этом тот, кто остался со всеми, приводит их в тишину: «Давайте послушаем тишину, в которой что-то уже произошло, а что-то происходит именно сейчас на Земле». Когда все затихли, пытаясь понять о чем это он, вдруг в соседней комнате начинается рассказ. Одна за другой лампой гаснет свет. Зажигаются свечи, со свечою в руках появляется человек и продолжает свой рассказ. Такие приемы для собирания внимания к рассказу могут быть самыми разными.

Главное, что праздничность – это всегда творение жизни. Одно дело, когда мы приносим в праздник приготовленное: известные песни, которые мы выучили и знаем; уже написанные кем-то произведения, мы их либо рассказываем, либо читаем; и совсем другое – творение самой жизни в ходе праздника. Праздничность переживается тем ярче, чем больше творческих  явлений в самом празднике.

Это может исходить от духовного богатства самих людей, когда вы уже настолько свободны духом и душою. Особенно, в проявлении третьего свойства вашей личности – жизненности. Теперь, попадая в праздничную атмосферу, вы творите. Это происходит у вас непроизвольно и, в конечном итоге, должно стать навыком вашей жизнедеятельности.

А чтобы это развивать существуют различные формы, которые оживляют жизнетворчество человеческое. Такими формами являются, например, разные формы диалогов.

Самые простые из них, например, когда вы первую часть пословицы произносите вслух сами, а вторую часть должны вспомнить и сказать вслух другие присутствующие. Приготовьте, какие-то Рождественские пословицы, Евангельские изречения и какую-то часть просто зимних поговорок, пословиц. Пять изречений, поговорок, пословиц вы одну за другой высыпаете так: первую фразу сказали, вторую должен кто-нибудь вспомнить, вы тут же следующую фразу говорите, а кто-то или все хором отвечают. Либо одним словом завершается, либо целой фразой. Очень много для этого существует прекрасных четверостиший. Вы читаете две первые строчки, а концовку все говорят. Такие диалогичные игры в детской среде для развития очень хороши, да и взрослым доставляют радость непосредственности общения.

Хороши загадки, причем самые простые, которые не требуют большой премудрости. Больше не для того, чтобы догадались, а для того, чтобы оживились. Легкая, яркая загадка – тут же чтобы ответ был, следующая загадка – следующий ответ. Важен сам бисер загадок, который вы насыпите. Рождается сразу оживление, веселость, радость появляется, потому что догадались, почувствовали себя находчивыми.

А находчивость – это всегда проявление бодрости жизни. Это жизненность сама по себе. В находчивости тщеславия нет. Это сама собою живет душа, но не тем, что она перед всеми показалась, а тем, что оживилась. Это разные чувства.

Викторины – это некоторое все-таки соревновательное действие, в котором идет состязательная проверка знаний. Веселость там будет, но именно по поводу того, что «я знаю больше вас». А вот находчивость или смекалка – это оживление, бодрость души.

Концовка песен может быть диалогичной. Когда поется известная песня, Рождественская или зимняя традиционная, устанавливается такое правило – ведущий показывает, кто будет продолжать, причем не по очереди, а в перебой, а тот, на кого показали, немедленно должен подхватить. Песню нельзя уронить, если кто-то уронил, он получает штрафное очко. Поэтому всем не хочется уронить песню. Это тоже очень оживляет.

Диалогичной вообще является традиция антифонов, существующая в Церкви. За трапезою же это может происходить так: первую строчку пропевает одна сторона, а вторую строчку, соответственно, вторая. Третью строчку – первая, четвертую – вторая, и так всю песню.

Любимые известные песни все поют таким образом, чтобы друг дружке вторить. Еще более интересно, когда и сама песня по строю диалогична. И если кто-то говорит, то другой отвечает. Например, русская народная песня с нравственной сутью – «Миленький ты мой, возьми меня с собой».

Интересна диалогичная форма, когда Рождественский рассказ сочиняется всеми участниками собрания. Это очень просто: начинает рождественский рассказ кто-то один, допустим, тот, кто предлагает это как ведущий. И на каком-то месте он останавливается. Любой из присутствующих может подхватить и дальше развить, на каком-то месте тоже остановившись. Сам рассказ поведет, ведь каждый по-своему развивает сюжет. В конечном итоге создается хорошая канва. Только здесь обязательное правило: не портить, не устраивать разные выходки, никого не поднимать на смех. Потому что иногда, дети особенно, когда бывают какие-то неказистые продолжения или же кто-то опрофанится, то вместо того, чтобы реагировать на содержание, начинают реагировать на того, кто опрофанился, что неверно. Это уже более сложная форма, но она тоже работает в творческом плане.

Так же могут быть творимы пожелания. Когда говорят трое одному. Но кто такие эти трое – неизвестно. Например: «Давайте сегодня скажем рождественские пожелания друг другу». Кто-то один начинает это пожелание, и еще двое продолжают. И обязательно одно пожелание должно быть от трех людей, не меньше, причем с продолжением, тогда все активно живут – любой может вклиниться и сказать. Как только возникла пауза, значит, уронили пожелание. Если уронили пожелание, то всем троим штрафное.

Вообще в ходе праздника можно установить разные штрафные, а в качестве штрафного разные наказания могут быть. В семейных праздниках, обычно, это вполне естественная вещь. Тот, кто больше всех штрафных наберет, тот и моет посуду, или, например, на одной ножке доскочит до того угла, потом вернется обратно на другой ноге. Придумывают заранее штрафные-фанты все вместе. А для того, чтобы это фиксировать даются жетоны штрафных, либо выбирается секретарь, который это все фиксирует. Когда я работал в школе мы один раз штрафные записывали в классе прямо на большом листе, прикрепленном к доске.

Награды тоже были в конце праздника – за активное добродетельное пребывание в празднике для общей радости. Допустим, награждение лучшему певцу, лучшему чтецу, тому, кто больше потрудился над игрушкой, подарком. Самому большому молчуну, драчуну, и такое было. Всякие характерные стороны – положительные, отрицательные – все отмечалось шуточными, доброжелательными, поучительными подарками.

Такие творческие эпизоды поддерживают праздничность атмосферы. А праздник-то именно в творчестве заключается. Это самая высота праздника – творение в действии. Наиболее яркие примеры праздничного действия – это детские сценки, спектакли, декламации, диалоги, благотворительность, подарки.

Когда человек от своего лица поступает, то он все время боится себя уронить в глазах других. И эта зависимость от мнения ближних очень велика. А когда он действует не от себя, а от лица какого-то героя, он оказывается свободен, у него оживают все творческие силы. И он может поразительные вещи выдавать! Иной раз в спектакле детям легче играть, нежели жить и действовать реально.

Но стихия ряжения заменяет естественное принесение радости ближним. Все добродетели, которыми мы нравственно живем, – это же служение ближнему, умножение его жизнедействия, его радости. Когда на это не хватает жилок личностных, то стали это делать с помощью масок. Наденут на себя маску – вот уже можно делать что угодно. Но там и вылезало порой всякое непреличие, хамство и разное худое. Потому что свобода получалась без культурных ограничений, нравственного контроля, вот и прорывалось тогда из-под маски не пойми что.

Рождество-– это рождение новозаветного человека в тебе. И все приготовление происходит именно для того, чтобы ты с Рождеством мог свободно от себя творить жизнь. Так делает богодарованная наша личность ближнему. И только через это сама живет. Потому что Бог есть любовь, и пребывающий в любви, пребывает в Боге. (1Ин. 4, 16)

И поэтому вершина твоего Рождественского праздника – это творение жизни для ближних. Это происходит в празднике через то, что именно ты творишь жизнь. И когда все друг другу творят жизнь, то в этом праздничная вершинность и достигается. Эта жизнь должна точно соответствовать содержанию праздника, никак не выскакивать за его пределы.

Ты изучи содержание праздника, проникнись им, пропитайся им так, чтобы когда, заново рожденный, начнешь действовать, жизнетворить, оказался согласным со святыми по содержанию. А для этого ты должен знать основное содержание – стихиры, проповеди. Начитаться, напитаться всеми важными и нужными для тебя мыслями.

Ты творишь не просто слово, и не о творении пожеланий сейчас идет речь, но о принесении славы Христу через творение поступка. Соответственно, этот поступок должен произойти от добра в тебе произойти свободно, а значит, ты должен так любить в этот момент Господа и всех ближних, что, полностью им служа, забыть про себя.

Вот тогда ты перестанешь бояться уронить себя. Ты перестаешь бояться, когда ты весь отдался ближнему – не до себя. А это и есть искренность – полная посвященность ближнему. И ты должен быть таким. Совершенно не думай, что при этом с тобой совершается, и как ты выглядишь.

Главное, чтобы ты подарил радость тому, кому ты ее принес. Вот твой поступок. Вот твоя посвященность ближнему. Это искренность делает так. Когда придешь в такую искренность, до забвение самого себя, тогда начинает быть творчество жизни, творчество поступка.

И тогда тут можно из-за стола вдруг выйти и нечто такое и исполнить, и совершить, и сделать. Именно творческая сила души может повести в поступок, в действия. Это может быть и художественное какое-то произведение, исполненное тобою неожиданно, какая-то импровизация, другие какие-то действия, совершенные тобой. Или действия, предложенные для всех, в которых ты будешь руководить, вести их.

Так происходит творчество жизни и в Рождество, и всегда. Если вы услышите в себе, как это можно творить, и сможете это начать, то выведите всех из-за стола и начните творение новой жизни. На Руси из этого рождались самые разные взаимодействия между людьми, диалоги, возникали игры – люди шли друг другу навстречу, начиналось творение жизни ближнему. Это уже истинная вершина праздника, конечно, когда какая-то часть людей, хотя бы их треть, входит в истинную свободу и Христову радость и любовь.

 

«Празднику честному злат венец, а хозяину многая лета»1.

 Глава 10

 Сход о Рождественском празднике

 

 

Опыт общинной православной жизни представляет особый интерес с точки зрения непрерывности пути спасения христианина. После Рождества Христова православные верующие Волгоградской общины «Сорока севастийских мучеников» собрались подвести итоги праздника.

В обсуждении открылись те стороны праздника, которые характерны для семейно-общинного празднования Рождества Христова:

Каждый говорил о том, как прошел праздник, что ему запомнилось в это Рождество, что стало обретением для его семьи.

Рождественские обретения.

– На Рождество вся наша семья была в Отраде. Ходили по соседям славили, ездили славить и к своим общинникам. Домашние мои представления не имели раньше, что это такое – общинное празднование. Если и были какие-то сомнения, то сейчас они видят: все люди веселее, добрее в общине становятся.

– К сожалению, на службу мы не попали, приехали под утро, когда уже все спали в Отраде, но застали Святки и эту особую праздничную суету. Для меня открылось само праздничное общинное настроение, когда каждый стремился от себя что-то вложить в общий праздник. Поданная Богом благодать перелилась в эту радость, в энтузиазм. Нам открылось, что через участие каждого человека, подготовку, подарки, песни люди и сами преображаются и по кирпичику делают общий большой праздник. Это, как говорят, берись дружно, не будет грузно. Каждый старается для общего блага. Я как мог приобщался к этому празднику, пусть и не знал многих песен. Ходили в гости друг к другу. Получилось так: мы идем к одним, час-полтора проходит, к тебе уже те же самые приходят. С ними еще раз начинаешь славить, их благодарить, угощать. Я увидел в празднике истинную радость: не просто застолье, а когда душа поет и радуется. Когда есть открытость, хотя бы душевность, если не духовность, то проявляется искренность по отношению друг к другу, хорошие эмоции, все доброе, чистое, человечное. Даже как бы со стороны участвуя в этом, я ощутил духовную полноту праздника. Праздник был, действительно, семейный. Правда, мне кажется, что я мало участия принимал в нем сам и не жил полностью этим праздником. Праздник Рождества, это ведь не только один день. Для меня это и какая-то ответственность была, и благодать. В том, что с детьми я был как-то хорошо. Давно я так душевно не был с ними. Тогда, когда я еще не приходил в Церковь, у нас такие глубокие всегда разногласия были. Я тогда не верил и был далек от религии. У меня всегда какая-то злость была: едут в общину постоянно. Они ехали в одно место, я – в другое. А этот светлый, чистый праздник, он должен быть обязательно семейный. Когда батюшка сказал: «Ты – глава семьи, ты должен вести праздник», то я вовсю старался. Не знаю, получилось или нет. Дети на каникулы соберутся, хочу от них услышать, как я себя как отец проявил. Моя дочка старшая нынче сама пригласила прославить. Для нее это, конечно, большое обретение было. Они ведь были нецерковные, а сейчас, слава Богу, изменились. Никогда раньше не удавалось к родным сходить, зато теперь обежал и всех знакомых, и родных, к которым запланировали сходить. Это было для всех нас открытие и обретение.

– Так получилось, что у меня как раз на Рождество день рождения. Праздник моего дня рождения как-то исподволь перехлестывался с праздником Рождества. Я теперь понял, что это во мне самом перехлестывалось, потому что как только я отложил свой праздник, ведь это день Христа, Его Рождества, то все притязания распались как карточный домик, и я для себя на всю оставшуюся жизнь сделал вывод – в этот день праздновать день рождения ни в коем случае нельзя, это даже грех большой, нельзя затмевать такого великого праздника как Рождество Христово своим личным рождением. В первый раз было такое обретение, что дети не приехали – внуки болели, а пришли соседи, тоже верующие. И мы так тепло посидели, попели, Христа пославили, и мне это было более радостно, теплее для души, чем мои личные поздравления, подарки. В нашем возрасте, что за подарки, чем нас теперь можно удивить?! Мы все уже удивленные-переудивленные. И для меня было истинной обретенной радостью на всю оставшуюся жизнь, что я справлять свой день рождения в этот праздник не буду, я прямо освободился в душе.

– Как всегда перед большой радостью бывают большие искушения. Я пережил это искушение. Наряжали елку. Я тоже приношу елку. Хорошая, пушистая. Поставили ее с Пашкой, приходит наша мама и такой скандал устроила, что мне на исповедь идти, а стыдно, что я ее не могу простить за такое отношение к празднику. Но ведь не елка же была камнем преткновения, а ее личные заморочки. Ну как можно было омрачать праздник недовольством присутствия елки в доме, пусть даже лишней?! У нас стояла елочка маленькая, и я поэтому принес большую пушистую елку. Но для жены это был прямо удар, она можно сказать, еле выжила. Она вообще была против елки. Но ведь такой запах поплыл в квартире свеженькой елочки с мороза. Однако, выбрав момент, бес вселился и она понеслась, не разбираясь, по кочкам.

– Но она же в храм-то ходит?

– Да, ходит.

– Храм всегда украшают к Рождеству елками. Что же ей не понравилось?

– Тут другая ситуация – я пришла, а, оказалось, что вы меня не ждали и сами без меня что-то сделали. Страсти человеческие, как известно, особенно у женщин, затмевают. На женский нрав не угодишь. Я себя ругаю, что мало молился в момент этого искушения, и мое неправедное отношение к этой ситуации только все усугубило. Не Господа призывали утишить, мир обрести, а решили все своими силами устроить. И она, и я поддались этому. Говорю об этом просто другим в назидание и себе, конечно. В великие праздники, когда готовишься к ним по-настоящему и хочешь радостно встретить, всегда бывают сугубые искушения. Не поддаваться им! Плохо, когда не ожидаешь такой ситуации, а она прямо под дых, врасплох застигла. Пашка удивился тоже: «Мам, ты чего?» А она как пошла, как понесло ее. Это искушение было не обретение, но назидание, что не ради обычаев собираемся, а ради привычек своих. И нам Господь показал, что не мы тут корень-то весь торжества этого, а то великое событие, которое совершилось две с лишним тысячи лет назад. Нам это искушение и было дано, чтобы мы вразумились. Чем же нас, как не искушениями, вразумлять?! Мы загнемся, если телесные болезни на нас наслать. Раньше люди хоть телами были сильные, сколько они перестрадали, сколько плоти их в страданиях сгнило! А нам чему гнить – ковырни и …. Поэтому я сделал вывод, что это Господь вразумляет нас. К праздникам надо особо готовиться и особо их чтить. В моей жизни это не первое вразумление. Были еще более серьезные вразумления именно в праздники. Теперь, пережив очень сильные искушения, я уверен, что надо чтить праздники, не позволять себе уходить в бытовуху эту, в заморочки суетные семейные: дачи, машины, которые сломаются и надо их ремонтировать именно в этот день.

– Любви мало у нас. Мы вот, хоть и христиане, но это выходит наше отречение от Христа проявляется в непочтении праздников Его. Ведь слова были сказаны великие: «не отрекаются, любя». Что, мы Его не любим?! Любим! А ведь, западая в страсти, отрекаемся. Так получается, прости Господи.

– Я увидел вдруг, что мы два года не приглашали никого к себе в гости. А то до этого у нас гостей много было. И столько было трудов: это надо, то надо, и все надо. Я понял то, что после вот этих праздников я совсем не чувствовал, что мне приходилось с усилием все делать, приготавливать. А ведь говорится, что принес Бог гостя, дал хозяину пир. Действительно, суеты много, но это все в радости растворялось, и одна благодать оставалась внутри: Господи, как хорошо. Когда вообще всю общину ты приглашаешь, вот тогда после этого у меня лично остается что-то сугубо праздничное, радостное для сердца.

– Главное – это просто желание собраться семьями на этот праздник, чтобы это торжество было единое во Христе. С песнопениями хорошо к этому подготовиться. Каждый что-то должен приготовить, чтобы обрестись в полноту этого праздника, когда приготовление и само проведение праздника имеет плоды. Когда человек готовится, стремится, старается и работает на это, он обязательно будет иметь ожидаемый плод. Неужели Господь за труды не одарит плодом?! Он же нас больше любит, чем даже мы сами. Это хорошо, что мы тут собираемся. Но надо обязательно собираться на том месте, где мы живем. Ведь мы знаем друг друга. Что мы не можем собраться у меня? У меня трехкомнатная квартира. Что мы три-четыре семьи не соберемся? Да соберемся! И не тесно будет.

– Это вроде как по хуторам.

– Да, я имел в виду хуторское такое празднование.

– Господь благословил, чтобы в семьях был праздник. А все ведение трапезы на нас ложится, на отцов. А я не готовился и не знал вообще, как трапезу вести, к этому способности, что ли, нет. То стишок раньше какой-нибудь выучишь, то что-то еще там, а тут вообще ничего. А приехали к нам крестные наши, которые крестили детей, они далеко живут, на Дальнем Востоке. Общения, не то что духовного, а вообще никакого не было. И я так думаю: вот приедут – и ты их не знаешь, и они тебя не знают. Расположения как-то нет к человеку: ведь не было перед этим близких отношений. И, наконец, они приехали: Марина, крестная Кирюши, с семьей. И сразу начинаются чудеса. А на Рождество всегда случаются чудеса. Она заходит к нам, поздравляет, а потом встает и говорит: «А где же мой пакет?» Стали искать ее пакет. Оказалось, она ехала в маршрутке и забыла там свой пакет с подарками, которые привезла нам на Рождество. Главное, там были книги очень ценные. Она предвкушала, что порадует нас, а все осталось в машине. Марина стала убиваться, а Нина, конечно, утешать ее: «Ты не расстраивайся: так Господь все устроил, может быть, кому-то нужнее были эти подарки». Марина собирается: «Сейчас я приду». Побежала, выскочила на дорогу. А маршрутка эта проезжает дальше, а потом должна возвращаться назад. И она стала подряд останавливать все маршрутки. Остановила одну: «Вы не видели тут пакет с вещами?» Ей отвечают: «Да нет». Останавливает еще маршрутку, открывает дверь вся в слезах: «Вы не видели пакета?» а водитель: «Да вот он, вот он, – достает – этот?» – «Да». Она в счастливых слезах лопочет: «Спаси Господи вас». Счастливая, и люди вокруг все радуются, что пакет нашелся, никто не взял, не пропал, а кто-то: «С праздником вас, с Рождеством». И, наконец, она возвращается. Мы в это время молились, чтобы нашла, а Тихон у окна стоял и вдруг кричит: «Несет, несет!» Вот такое Рождественское чудо совершилось.

– У нас песнопения славные Рождественские, все время их слушаем. Заслушивали кассету до дыр, настолько часто повторялось. И вот я реально чувствую, как у меня начинает отходить душа, когда спели. А потом, когда поздравляли, дети какую-то песню переложили на свои слова, а мотив остался. И в песне такие добрые слова: и нам пожелания, и нашим родным, и чтоб хлеб родился, и чтоб скотина плодилась. Хотя у нас из скотины – одни кошки, но нам радостно, чтобы и нашим родным была радость на этот праздник. Настолько приятна такая радость. А когда гости уже уходили, вечером, то стали дарить подарки всем. Потом все, тишина, вечер. И вдруг слышим стук во все окна. Кто там может быть? Открываются двери. Заходит наш батюшка Анатолий. Мы такие растерянные стоим. А у нас он еще не был. мы с квартиру на квартиру переезжали, а тут вот 2 года уже живем. Пришли, поют песни, тропарь. К нам батюшка пришел, еще такого не было! Когда все ушли, я что-то вспомнил слова из Евангелия: «И откуда это мне». Такая радость, причем совсем неожиданно. И потому эта радость, что какие бы ни были скорби, главное, чтобы только не собой занимались, тогда мы от веры не отпадем. К любому страданию есть радость – это утешение Господне.

– А нам книжки принесли, там песнопения Рождественские, и мы хорошо пели, на разные мотивы. В Рождество долго пели. Эту книжку нам подарили. И даже наш Тихон, который вообще ничего не пел, сколько помню, на Рождественский праздник стал петь. Он раньше коверкал слова, а теперь перестал. Чувствую от души идет у него. Из сердца таким чистым детским голосом поет. Прямо новый человек на глазах родился.

– В Рождество мы радость праздника обрели в том, что в вере обновились. Вместе с дарами, всегда приносишь Младенцу Христу дар души своей. И обновились мы в вере, опять радоваться стали. И когда ты если уже не хочешь славить, то Он вдруг Сам вторгается к тебе такими событиями, что разрывает твою мрачность, потому что это Его праздник, а ты Его не славишь, хоть и веруешь, ходишь в церковь, а не славишь. И Он начинает Сам, а ты видишь ту радость, с какой люди славят, какие дары приносят, и сам уже приносишь эту радость. Как св.Иероним думал, думал, что принести Богу, а Он святому сказал: «Принеси Мне свои грехи».

– Спаси Господи.

– Какие бы проблемы ни возникли в семье, все равно праздник надо почитать. Потому что в день свят суеты спят. У нас ни крестных, никого нет, все разъехались, и нас семья Мелешковых к себе в гости пригласила. Моя жена у них свидетельницей на свадьбе была. Вот они нас так по родству к себе пригласили. После того, как батюшка был у Мелешковых, а мы тоже там были, все к ним поехали. Наша дочка маленькая еще, 7 месяцев. Мало того, что мы ее с 6-го на 7-е на ночную службу принесли с собой, – она, бедная, там во все глаза смотрела, – а тут еще пришли с ней на праздник в малознакомую семью. Среди множества людей, она совсем растерянно смотрит. Ну ничего, слава Богу, хорошо себя вела. Мы готовились к празднику: песню разучили, приготовили подарки и хозяину, и гостям. Приготовили конкурс не конкурс, а просто для содержательности праздника пословицы народные о семье выписали на маленькие открыточки, всем раздавали: там надо было соединить в одной открытке половину пословицы с продолжением в другой открытке. Надо было прямо за столом найтись: у кого начало, у кого конец. Семьями собраться у нас получилось. Наша семья была и Майнуленко приехали тоже к Мелешковым, они крестные их детей, и батюшка был. Хорошо посидели, прославили Христа. А 9-го мы поехали к своим родителям, там праздник продолжался. Родители у моей жены тоже в храм ходят, и мы старались частичку нашего общинного праздника туда принести: песни наши пели, поздравления говорили, небольшой конкурс с пословицами устроили. Все хорошо было. А потом, 14-го числа, ездили к Шио и к Дине, уже под конец Святок. Рождество же оно целую неделю продолжается. Отвезли им подарочки, что с огорода закручивали. К ним, оказывается, никто за Святки в гости не приходил, как-то они отдельно живут сейчас.

А что обрели мои домашние и мы сами, то бишь я сам? Честно, мы как-то с Пашей Мелешковым не сильно общаемся, жены наши между собой как-то подружились, а вот семьями у нас не получается общаться. И вот, по моему чувству, даст Бог, может мы и семьями подружимся. Такое обретение. А вообще, больше надо брать от общинного праздника. Это главное, что надо обрести на будущее.

– В этом году мы тоже ходили к родным. Не просто так, а песни пели. От души мы там прославили Христа. И все пели песни: мы взяли специально песенник. К концу святок уже все слова выучили.

– У меня, честно скажу, в какой-то момент родилось желание написать крупными буквами на бумаге слова тропаря, повесить на стену прямо в квартире. А то ведь приходят молодые люди: «Я маленький мальчик, сел на диванчик». Какой диванчик?! Вот он тропарь на стене. Петь все как-то умеют. Давайте же все вместе Христа прославим. Так надо встречать православным хозяевам всех входящих. Это будет разумно. Не выслушивать же каждый раз этот детский лепет, несерьезно просто. Какая-то профанация праздника. Я как-то раньше этого не замечал, а сейчас это очень резко бросилось в глаза. Иконочку поставить надо рядышком. «Давайте вместе Христа прославим. Вот икона, вот тропарь». В одну квартиру он зашел и так пропел, в другую пойдет, глядишь, уже наученный.

– Когда мы пришли из церкви и только зашли, разделись, стучатся. С такою радостью две красавицы пришли: «С праздником вас! Христа пришли мы к вам славить. С праздником Рождества Христова!» Ничего не пели, ничего не рассказывали, но на их лицах была сияющая радость. Я не мог смотреть и не улыбаться на таких красавиц. Господь взял и радость нам эту подарил – радуйтесь так, как эти люди радуются. Это тоже обретение было. Мы им гостинцев надарили. Они: «Да не надо. Мы так рады, что вы тоже не спите». Они ходили Христа славить, а все спят. А у нас свет горит, и они вычислили нащу квартиру и с радостью своей к нам заходят. И мы вместе с ними тропарь пропели. Ведь я почему заговорил об этих девочках, мальчиках, которые славить приходят? Ведь они не зря пришли, они пришли не за гостинцами или подарочками, а за радостью пришли. И она, пожалуй, для каждого приходящего будет большим обретением, чем все подарочки и гостинцы, которые мы им даже и от сердца подарим.

– И к нам в этом году приходили три раза Христа славить дети. И мы вместе с ними пропели не тропари, правда, а песни. Они пропели свои песни. Я говорю: «Давайте все вместе споем наши песни». . И вот даже так, хоть ты не будешь этим праздником жить, а Господь тебя призовет жить, расположит так твою душу. Потом приезжали из Отрады, Володя приезжал, отец диакон Анатолий с Валерием приезжали. Ни одного года не было у нас, чтобы так вот приходили прославляли. Ходили сами в гости, а здесь к нам приходили. Два года мы не приглашали общину, и у нас ни праздника, ничего не получалось, а так, видите, как хорошо. День к одним, день к другим. Три семьи так друг к другу в гости по одному разу придут, и это праздник.

– А я могу сказать вам из моего опыта, что навязывать никому ничего нельзя, потому что это, наоборот, отвергает.

– Это правильно, нехорошо заставлять тех, кто приходит. Может можно с кем-то вместе спеть, а кто не хочет петь, я им сам спою тогда.

– Мы так и делали. Дети пришли что-то пролялякали, а моя жена хорошо поет. И как запела, что они даже растерялись.

– Я могу сказать из своего личного жизненного опыта, что даже потерял уважение к себе из-за того, что заставлял. Мои дети стали даже избегать меня одно время, потому что я хотел навязать. А когда я перестал это делать, Господь Сам к ним пришел.

Праздник тоже назидает.

– Что нам надо учесть на будущее, поправить, изменить?

– В этом году я ездил славить Христа на автобусе, и просто хотел посмотреть изнутри. Если всех объезжать – заехать к тем, к другим, которые даже не приглашали, то мы забираем то время, в которое должны были прославить Христа с ближними, а мы к ним не попали. Не по благословению пошли. Надо прежде всего ехать к ближним, Господь же распределил не просто так все. Ведь пообщаться надо, поговорить. Здесь ты уже живешь этим, встречей с ближними. Мне запомнилось, что когда много людей, то тогда радостно. Любовь проявляется, праздник получается. Сколько раз я убеждался, что если не идешь по благословению, то и Господь не будет давать тебе ничего, а делаешь все по благословению, то и благодать приходит.

– Нужно готовиться к праздникам, и готовиться не в том плане, чтобы на столе было. А мы никак пока не готовимся. Даже если бывает хмурое такое состояние, все-таки надо готовиться. Все суетное пройдет, а радость останется. Обязательно нужно самому что-то принести, не ждать, когда Господь, видя твою немощь, придет и подаст тебе эту радость. Надо не потерять ее за этот год, ведь на празднике мы обретаем силу до следующего Рождества. Все эти дары мы несем еще целый год и надо их донести до следующего Рождества, не растерять, не прийти с совсем пустыми руками, а как отголосок принести эту радость, не потерять то, что ты обрел.

 Глава 11

Сложности общения преодолимы душевным трудом

 

Жизненная ситуация порой складывается так, что бывает трудно в общении с женой, с детьми – это отнимает много душевных сил. Как из этого кризиса выйти, чтобы не осталось разделяющих недомолвок в отношениях? На заседании отцовской школы общины разговор закономерно пошел о трудностях во взаимоотношениях в семье, создающих барьеры во взаимопонимании близких людей.

Трудно – спроси совета.

– Многие трудности в общении часто возникают на бытовом уровне. Если моя жена что-то решила сделать, то обязательно так, как она хочет. А начинаешь ей что-то противопоставлять, можно и до истерики довести, до того она на своем стоит. Потом начинаю ее жалеть.

И вот я у отца спросил совета, как из этой ситуации выходить. А отцу своему всецело доверяю, потому что он многого достиг в жизни. Не имея ничего, терпением, трудом он встал на ноги. Раньше над ним все смеялись, свысока на него смотрели, говорили, что мол Саша не умеет жить. Теперь он самый уважаемый человек в семье своей среди своих родственников и со стороны родственников по материнской линии. Поэтому, если он дает какой-то совет, то он всегда говорит не просто так, а исходя из его жизненного опыта.

Он сказал, что в мелочах житейских надо отдавать жене все, а в серьезном брать в свои руки, не уступая ни в чем.

– Какие же  вещи можно считать серьезными?

– Допустим, починить мебель, дверь, водопровод, кран поставить, что-то по электричеству, в общем, технические проблемы. Или вопросы, касающиеся чего-то для семьи важного, стратегического, особенно ее нравственности или безопасности.

Общаясь с ребенком, мне кажется надо войти в образ такого же ребенка, расположить себя к ребенку, чтобы было обоюдно интересно. Вниманием, чуткостью воспринимать, быть в игре, общении не где-то в стороне, а отдаваться этому полностью, не думая ни о работе, ни о других каких-то своих делах. В этом случае происходит полноценное общение с ребенком: будет гармония в этом общении, польза для свободного развития дитя, удовольствие и душевное удовлетворение от этого общения как для ребенка, так и для родителя.

– Наверное, главная трудность в том, чтобы стать таким для ребенка?

– Да. Трудно бывает иногда стать таким, чтобы ребенку было интересно со мной. Бывало, приходишь с работы усталый, а она тебя тянет за руку, старается привлечь твое внимание, а ты своими мыслями в облаках витаешь. Или вдруг слышишь, из другой комнаты мать кричит: «Ты что, не слышишь? Тебя ребенок зовет!», а дочь снова за руку меня дергает: «Папа, посмотри, какая красивая кукла».

– Сейчас в спокойном состоянии можно со стороны посмотреть, и вспомнить, что же нам мешает быть полностью в семье, с детьми и свои дела отставить? Дела-то у нас на работе, а домой приходишь – все же время семье надо уделять.

– Можно много перечислять, а можно трудности общения одним словом назвать – малодушие. Если были препятствия в жизни, то я проблему не разрешал, а скрывался от нее, находя убежище в сигаретах и в водке. Не в книгах, не в упражнениях физических, а пойду, приму сто – двести грамм, а то и еще побольше. Если не напивался, то, приходя домой, опять же требовал внимание только себе: я пришел с работы, я устал – такое отношение было. Пришел, поел и за телевизор. В то же время, когда я хотел с детьми играть, я, не смотря ни на что, играл. Меня прямо раздирало. Дочка сидит, чем-то своим занимается, а я требую: «Нет, пошли гулять». Опять же в угоду себе: папа выспался, позавтракал, теперь надо прогуляться. А дите, допустим, не хочет. Это мешало жить нормальной семейной жизнью.

Еще одна проблема была – удаленность от Церкви, от покаяния и разрешения всех моих грехов на исповеди. Без покаяния все шло как бы само собой и входило в привычку. Я стал думать, что так все живут, и ничего в этом особенного нет.

Когда с семьей жил, отдаленность от Церкви не была трудностью. Я просто не знал, что Церковь может помочь человеку и в семье, что можно просто пойти к батюшке и посоветоваться.

Главное – душу сохранить.

– Да, конечно, годы летят незаметно. Недавно мы отметили с Любовью 30 лет совместной жизни, буквально в позапрошлом году. Оглядываясь сейчас назад на прожитые годы, реально оценивая прошлое, что сейчас есть, что мы действительно имеем, понимаешь, что не зря говорят: конец – делу венец. Так к старости сейчас сталкиваемся уже с проблемами личного характера. Приходится признавать в себе пороки. Долгое время пришлось жить, скорее приспосабливаясь к обстоятельствам. Я на каком-то определенном этапе жизни поставил крест на своей карьере, хотя окончил институт, по служебной лестнице двигался, до старшего инженера дошел. Но в какое-то время вся моя жизнь перевернулась: передо мной встали во весь рост чисто житейские вопросы, мне пришлось выбирать, что же все-таки главное. И я выбрал решение житейских проблем, а не карьеру, потому что годы идут, а ничего не решается: ни с жильем, ни с машиной, ни с бытовым обустройством, ни с дачей. Сейчас приходится испытывать разочарование, какой ценой это все было достигнуто. На поверку вышло, что это все было ничем иным, как иждивенческим духом приспособленчества к жизни. К сожалению, он проник во все фибры моего тела и сознания. Я не могу до сих пор избавиться от этого духа потребительского отношения к жизни. Передалось это и в семейные отношения с женой и с детьми. Как в зеркале все отображается. При всем том, что я их люблю, дорожу ими как отец, тем не менее, дух этот присутствует, очень трудно избавиться от потребительского отношения к жизни, которое буквально сетями ложится на все нравственное.

Живя без внутреннего желания что-то дать своим ближним, именно дать, а не взять, все умение свое приложив к этому, трудно потом сказать что-либо в свое оправдание, потому что его нет. Сейчас у меня постоянно трудности с женой в общении, которое превратилось в какое-то постоянное искушение друг друга. Начинаем общаться и сразу искушаем друг друга, раздражаемся. Она раздражается мной, я раздражаюсь ею. Когда же удается сдержанно относиться друг к другу, поспокойнее, то общение более менее нормальное. Но стоит только пробежать этой волне раздражительности с моей или ее стороны – все летит в тартарары. Это моя не только трудность, но и боль. С детьми, конечно, этого нет, они у меня, слава Богу, как-то поспокойнее, постепеннее. Грех жаловаться, дети у нас хорошие. Но главная трудность какая? – Это неспособность за суетой услышать живую душу жены или сына, дочери. Затмевается все это какими-то заштампованными отношениями к ним, каким-то ожиданием, что сейчас кто-то не так сделает. Как будто я заранее знаю, что сейчас не по мне будет. Этим затмевается желание услышать живую душу сына или дочери. Ну и, конечно, тут собственные личные пороки мешают: несобранность, неаккуратность, невнимательность, нечуткость в общении.

Когда человек не ждет ничего хорошего от другого, живет, как придется, то он и невнимателен, и нечуток, часто неаккуратен в общении словами. Это реальная проблема. С возрастом появилось еще и саможаление. Стала, наверное, сказываться усталость. Приходишь с работы уставший, а тут еще наваливаются личностные проблемы. Выход я вижу в том, что надо пошире смотреть на жизнь. Не умом, а верою прозревать, что вокруг тебя происходит. Человеку много не надо, особенно мужчине. Мужчине надо жить для кого-то, кого-то защищать, кому-то помогать, создать для ближних нормальные условия жизни. В этом смысл всей жизни, я вот лично так понимаю. Если не для кого жить, то надо найти, для кого жить, это всегда найдется, если совесть есть. Сейчас насущная цель – сына подучить, как-то его подготовить к самостоятельной жизни, чтобы он вошел в нее зрелым человеком, а не тем сосунком, которым он сейчас является, – чуть столкнувшись с трудностями, начинает психовать или отчаиваться. Как умею, я учу его эти трудности преодолевать. Для этого больше стал сыну доверять: «Вот такая у нас проблема, решай ее сам. Если будут трудности – обращайся». Например, врезать замок надо: «Бери, врезай, – инструмент есть. Испортишь дверь, придется новую покупать. Ответственность на тебе». Начал проявлять самостоятельность. Вижу, какой-то интерес появился в преодолении трудностей. Прихожу вечером домой – все работает. Но он сам вел все это дело. Я только дал деньги на что-то, сделал закупки кое-какие. Все-таки совместно дверь поставили. Выход в нормальное общение вижу в доверии, в желании услышать ближнего. А жить надо семьей, с заботой о семье. Не теми суетными проблемами, которые кучами на тебя валятся, а теми целями, которые сплачивают семью, делают ее единой. У меня сейчас такое стремление есть – помочь семье своей обрестись полнотой единства нашей жизни, которая обретается ежедневным трудом над собой.

А когда сын школьником был, он не очень был самостоятельный. Я поэтому заостряю сейчас внимание на этом. Мамин сынок – так она все время за ним. Любимчик ее. Дочка больше ко мне расположена была, а он к ней. У нас с женой сейчас общения мало душевного, но у них очень богатое общение. Я даже ревниво к этому отношусь, но сдерживаю себя, никаких эмоций не проявляю, никаких не делаю замечаний. Я понимаю: значит так должно быть.

– Я когда с детьми или с женой общаюсь, то больше общение идет на бытовом уровне – что сделать, что купить. Из разговоров по душам ничего не получается. Это сразу перерастает в споры, в раздражительность. Сейчас, если и вспоминаются, то больше какие-то плохие примеры из жизни. А так, чтобы что-то хорошее вспомнить, этого нет. А ведь было немало и хорошего в жизни, но это не вспоминается почему-то, а всплывают постоянно в памяти взаимные обиды.

Я так думаю, что теперь все-таки идет внутреннее неприятие этих суетных позиций жизни. Ведь все время на жизнь смотрел с бытовой стороны. Считал, что на самом деле так: рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. Не было у меня в общении, с друзьями даже, сердечной искренности. Все больше общение происходило на бытовом уровне, разговоры были о делах, о работе, про машины. А вот такого общения сердечного, душевного, душа в душу не было. Никогда мы даже не пытались анализировать собственное поведение в семье. Я смотрю теперь на доверительные разговоры сына с матерью как на свою потерю. Такой задушевности у нас в свое время с женой не было. Дружили, конечно, перед свадьбой. Сейчас мы, пожалуй, общаемся больше молча. И каждый своим делом занят. Она свою книжку читает, я свою. И нам хорошо вдвоем. А словесное общение сразу вызывает ссоры, надо, значит, следить за словами: несоответствие получается – в душе одно, а на словах – другое.

– Эта проблема, конечно, выходит в семье на первый план – общение. Надо еще увидеть эту проблему, она еще сокрыта, даже не открылась. И только из-за меня все. Я себя в первую очередь виню. Но не бывает, что только один кто-то причина. В ссоре, чаще всего, виноваты обе стороны. Пока с женой согласия не получается. Сталкиваюсь всегда с какой-то стеной и не могу ничего сдвинуть с места. Постоянно она твердит:– «Ты только себе все!» Я в какой-то момент жизни даже перестал доверять жене зарплату. Она как-то поступала опрометчиво с деньгами, у нас сначала первый раз не хватило до зарплаты, потом второй, третий. Я рассердился: «Если ты не можешь деньги до зарплаты тянуть, так и скажи мне: «Я не могу хозяйствовать, у меня ничего не получается». Но ты же молчишь, делаешь все молча по-своему, а потом ставишь меня перед фактом: у нас нет денег. Тогда руководить буду я. Давай выберем компромиссный вариант. Ты получаешь свою зарплату, тратишь, я получаю свою, но мой заработок больше – делюсь с тобой. Или беру на себя, например, оплату квартиры, это самый существенный расход. Но ты по-своему управляйся теми деньгами, которые ты зарабатываешь, а я управляюсь теми, которые я зарабатываю, чтобы не было у нас взаимных обид. Ты, зарабатывая свои деньги, ими дорожишь, а теми деньгами, которые я зарабатываю, как видно, ты не дорожишь». Мы уже лет 15 так живем. Она получает свою зарплату, пенсию получает, все тратит, в семью несет. Несем все в дом. Даже сын так стал жить с нами, он тоже принял такой способ, получает зарплату и что-то в дом несет. Свой бюджет каждый рассчитывает по-своему до новой зарплаты. И все время мы с деньгами, а котел у нас общий: примерно считаем, сколько нужно денег на всех и сразу складываемся на питание и коммунальные расходы. Если у кого-то из нас трудности финансовые возникнут, обращаемся друг к другу. Ведь, как известно подальше положишь, поближе возьмешь. До конца месяца теперь успеваем дотянуть. У кого-то деньги всегда остаются, и каждый надеется на всех, а не своевольничает.

 

Самостоятельность и свобода пребывают в ответственности.

– У нас семья молодая, только три года вместе живем, мы еще в укладе так не устоялись. Трудность та же: когда какие-то вопросы решаем общие, то как-то больше переупрямить друг друга пытаемся, чем другому оставить свободу и какое-то право на самостоятельную жизнь, что ли. Больше идет не душевный разговор, а как-то давление на другого, чтобы он принял именно мою точку зрения, со мной согласился. А вот чтобы я услышал, чем жена интересуется, что ей важно, как-то это пока что сложно. В бытовых вопросах проще: все равно как-то решать надо и приходится общаться, а вот когда касается отвлеченных разговоров или о вере, или о воспитании ребенка, тут мы избегаем таких разговоров. Я часто думаю: как же из этого выйти? Наверное, просто надо как-то самому учиться и жену учить тому, чтобы свободу друг другу давали. Не просто – это твое дело, а это мое дело. А чтобы все-таки и поговорить могли на общую тему, и не давили бы друг на друга при этом, а, наоборот, учитывали бы точку зрения другого, и как-то общее что-то искали. А с ребенком у меня, как у молодого отца, трудность в том, что как-то хочется больше поспать или с книжкой полежать. Да, конечно, жена больше дочку чувствует – она же ее родила, она ее выстрадала. И жена к ней привязана, и дочка к ней сердцем привязана. Я как кормилец – пришел, ушел. Так получается. У меня просто ответственности за ребенка еще мало.

Все-таки за ее спасение, чтобы ее к Богу привести, мы оба отвечаем, и надо наши родительские действия этому посвятить. Одно дело ее покормить, спать положить, пеленки постирать когда нужда есть, или когда плачет – хочешь, не хочешь, а надо идти ее укачивать. Другое дело, с моей стороны тоже должно быть движение к ней: какие-то мои с ней занятия, я так понимаю свою ответственность отцовскую: сразу воспитывать надо.

– Еще надо помнить, что если мы уделяем много внимания разным поучениям, хоть даже и от души, то мы иногда этим лишаем детей Богом данной самостоятельности. Мы не столько внимание уделяем, сколько душим этим вниманием, если без любви оказываем внимание.

Нельзя ребенка его личностной воли лишать и навязывать ему свою волю. А с другой стороны все-таки и попустительствовать тоже нельзя. Если пошел он во двор, то это не значит, что пусть во дворе что хочет то и делает, с кем хочет играет, дерется. Так тоже нельзя. Краем глаза надо всегда смотреть. И мое душевное внимание постоянно к нему должно быть. Чтобы в кружок какой-то ходил или секцию, или играл с проверенными друзьями: когда семью приятеля его знаешь, знаешь, что там не научат его ни пить, ни употреблять наркотики, ни хулиганить. Потворством чтобы не навредить. Безконтрольность со стороны родителей ведет к вырастанию в ребенке безответственности и вседозволенности.

Приемли искушения во спасение.

– После десяти лет, прожитых в вере, я так вижу почему у меня возникли такие трудности в общении с женой. Я все-таки склонен думать, что когда человек с помощью Божией начинает оживать душою своею к Божьему и делать первые духовные попытки, шаги на этом непростом пути духовного возрождения, то искушений в общении, на которые раньше даже внимания не обращал, особенно в семье, становится все больше и больше. Я по своей семье сужу. И поэтому ухудшаются многие отношения, общение само ухудшается, жизнь вместе усложняется. Это может быть потому, что нет совместной молитвы, нет общего духовника, нет единства посещения храма, предстояния Богу на богослужении единого, семейного. И это разъединяет больше всего: пропадает доверие к своему ближнему, когда нет общей молитвы. Я живу по-своему, ты живешь по-своему. Единоверия, единодушия нет. А это обязательно должно быть. Может, я и не прав. Это надо будет с отцом Анатолием посоветоваться.

– Я думаю, что батюшка, конечно, поддержал бы, что семья вместе должна быть, в храм вместе ходить, молиться. Дядя Володя сколько раз на литии хлебцы получал за то, что вся семья в храме собрана была. Хороший какой обычай! Конечно, я думаю батюшка это поддерживает. Но это же взаимное доверие семьи должно быть. Польза от того, чтобы духовник был у семьи один тоже большая. Он же нас как две доски обтесывает, чтобы одна к одной подходили.

– Моя жена и воспитывала детей, и все по дому делала, я благодарен ей, конечно. Я как-то не замечал, чтобы мы сильно раньше ссорились. А сейчас начинаю смотреть на все и думаю: как же все так получилось?! Или она терпела меня, или еще что-то, потому что сейчас у нас в общении возникли проблемы. Хотя и вместе ходим в храм, а проблемы такие все равно бывают. Наверное она не может простить мне то, что я раньше творил: я ведь выпивал и, бывало, буянил. И что характерно, другой раз терплю, терплю, потом взрываюсь и пошел. В результате, можем день не разговаривать. А я без общения просто не могу. Она может, а я не могу, чтобы не поговорить с ней. Помню, когда разогнали их институт, она пошла работать в кооператив «Учитель». А заключалась работа в том, чтобы подписывать конверты и отправлять контрольные работы для поступления в институт по математике, по химии, по всем предметам. Как-то прихожу с работы, она в очках сидит, пишет. И так полгода. Ну, я в сердцах как-то и говорю: «Так, вместе с книгами с шестнадцатого этажа все контрольные твои сброшу». Я уже не мог терпеть: вроде на пенсии, хотелось бы пообщаться, жизнь другую, спокойную начать, мы же столько лет без оглядки работали. А тут приходишь с работы и опять проблемы. Я только теперь понимаю в чем дело было раньше, а в то время за своей работой не понимал, – стирать ей было надо, гладить, готовить, детей надо было из садика забирать. И общения, практически, не было, времени не оставалось Покушали и сразу спать. А теперь ведь, кажется, пенсионеры, ну хоть бы немножко себе бы внимания уделить, но у нас и здесь не получается ничего. Или я своим поведением что-то вызываю, а что – не могу разобраться. Может к ней подойти, спросить, в чем причина. Я могу с ней заговорить, а она, чуть что, тут же развернулась и пошла. И у нас не ладится. Ну я все равно благодарен Господу Богу за такую жену, потому что в одном отношении может быть и так, а в другом она хорошая. Главное – она любящая жена: любящая детей, любящая мужа. Какие я гадости ей преподносил, а все равно любила. Она со мной просто смирялась. Она в то время ничего мне не высказывала, а сейчас общения уже не получается. Мы друг друга не слышим, и это стало как будто так и надо. Иногда я свое начинаю утверждать что-то: мужчина все-таки – глава семьи. Да какой там глава – пискун, получается. У меня и раньше это было, не вмешивался никогда ни во что, с деньгами она всегда занималась, считал, что главное – зарабатывать достаточно. В общем, чувствую, – каяться надо, меняться.

– Вам-то хорошо было за женой, получается. А ей каково?

– Это непростое дело – утверждение в вере. Почему некоторые люди первое время активно в храм приходят, но бывает, что немножко походили и отпадают? У нас с Надеждой было по-другому. Мы только в храм пришли, сразу прочно уверовали. Я был три года прикреплен, а твоя Надежда еще больше.

– В вере, конечно, мужественным надо быть человеком. Ведь она была все время с детьми, с Валерой, он еще маленьким был, ей надо было их всегда с собою таскать. Первый Валерка с ней в Церковь пришел, а потом остальные пошли, она и воцерковляла детей. Господь Бог так вел.

Она мудро как-то все сделала, наша Надежда Ивановна. Валеру так просто попросила: «Ты меня провожай, пожалуйста, к батюшке на занятия». И он ездил ее провожать, сначала был просто как охранник, а там и приобщился.

– Я хочу сказать, что и у меня время было такое. Вроде я в училище первый, потом второй год, прожил. Пообщался с разными людьми, здесь пять лет проучившись, – тоже много встречается своих каких-то заморочек. Пока вера полностью не придет к тебе, так оно все и будет – нестыковка сплошная.

– Вот и получается, что выход из трудностей общения с женой – это время и душевный труд, потому что, во-первых, мы со временем все прощаем. А во-вторых, когда душой переболеешь, если себя переборешь, утихнешь в самолюбии, в притязаниях, то легче получается: просто она подойдет: «Прости меня, пожалуйста», или я могу так сказать,. Вот, например, почему в последний раз мы поссорились, я даже сейчас не могу понять, как это у нас все получается?! Все из-за того, наверное, что накопилась суетная тягота – из-за этого все нестыковки выходят. И вроде я промолчу, когда чувствую, что она меня накаляет, накаляет, хоть уже не могу, но молчу. Промолчал – хорошо, тихо. Потом снова начинает. Опять молчу, молчу. А потом, конечно, все вылезает. Сколько можно молчать?! Конечно, пробивает. Нет, не то чтобы злость или что-то худое такое. Ведь я ценю очень ее любовь. А получается сыр-бор из-за пустяка, из-за глупости какой-то. Или мы не слышим друг друга, или я просто меньше ей уделяю внимания. Все-таки мало, конечно, говорю ей приятных слов. Плохих я вообще никогда не говорил, потому что ее просто нельзя было в чем-то упрекнуть: стирала, гладила, готовила, все делала. Мне не перечила. И вообще, я раньше думал, в семье должен быть кто-то один, который должен править. Оказывается, править-то должен мужчина, заботясь, защищая от нестроений.

– Когда удается поговорить о наших женах, то мы всегда сходимся на одном мнении – наших жен, верующих, надо любить только за то, что при всем нашем беспорядке внутреннем, какой у нас там винегрет живет, они нас спасают. Я считаю, Господь через них нас спасает. Особые упреки на них, злость никак нельзя проявлять. Только любовью. Потому что Господь через них дает нам эту любовь. Как же мы их можем этой любовью бить? Это варварство получается. Если именно духовно смотреть на эту проблему, то так получается.

– Если бы вера полная была, я бы не обращал внимания ни на что. А веры такой нет, и искушение от наших жен идет, а они не могут иначе спасти, потому что сами немощны. Они нас спасают, искушая. Я вспоминаю высказывание святителя Игнатия Брянчанинова из его «Слова о человеке»: «Из слов Иосифа видно его духовное преуспеяние, плод искушений». Но моя голова это говорит, а сердце-то мое еще не может воспринять. Когда мы ссоримся с женой, то знать мы, конечно, знаем, что это все спасительно, что это нам Господь посылает, но жить так мы еще не можем.

– Надо хранить свое сердце, не разжигать его на злость во время этих разборок. Ведь это самое главное. Чего враг добивается? Разжечь наше сердце, чтобы в сердце гнев был.

– Как же из конфликта выйти, чтобы сердце не разжигать?

– Молиться. Мне Господь такой способ подал. Как только начинается конфликт, я начинаю Иисусову молитву читать. «Господи, Ты здесь, Ты с нами сейчас. Ты же видишь, что происходит. Прости нас. В Твоей власти все изменить и вразумить нас». Все меняется. Так меня Антоний Сурожский, покойный, научил. Беседы его о молитве читаю, там все написано. Книга так и называется «Молитва и жизнь». Когда молишься, ссора с женой утихает, и в тебе раздражение постоянно уменьшается, и уже можешь и потерпеть, и малодушие куда-то пропадает, взамен, наоборот, великодушие начинает появляться. Все спокойнее воспринимается. Ты просто всем существом своим понимаешь, что это пришел час искушений, Смиряешься, не распаляешься дальше словами.

– Дети наши пока маленькие были, так, конечно, с женой, в основном, с матерью были. Помогал, само собой, маленькие ведь: и пеленки, и все такое, чем мог, тем и помогал жене. Действительно, ей очень тяжело было. Это не шутка – четверо детей. Я не замечал, что дети мне мешают, или из-за детей у нас что-то не получается, или из-за детей какая-то нищета, нехватка в бюджете семейном – даже мысли такой не было. А вот плохо для меня было то, что в садик. Мне жалко было детей. Они поднимаются, допустим, в 7 часов, в полдевятого ей на работу. Они плачут, одеваешь их, обуваешь. Я восприимчивый сам по себе. Для меня это было действительно трудность. А учились когда, так последнее время на родительские собрания в основном я ходил. Когда дети начали взрослеть, то я сразу сказал, что сам буду ходить, потому что отец должен знать не то, что жена передаст, а что на самом деле было, если ситуация какая произошла. Один раз произошло вот что с сыном, а ему лет 12 было. Он ходил занимался какое-то время классической борьбой. Однажды приходит тренер и говорит, что у них там часы пропали. А Валера ушел с тренировки первым. Я отвечаю: «Хорошо, разберусь, как сын вернется с прогулки». Приходит, спрашиваю: «Валера, приходил тренер, говорит, что пропали в секции часы. Ты первый уходил». Сколько у него было муки все рассказать. А для меня воровство было неприемлемо вообще. Помню, отец мой говорил: «Не дай Бог у кого-нибудь хоть чего-нибудь», для меня воровство всегда большой грех было, и тут вдруг такое – взял украл. Говорю: «Володь, давай разберемся так: если тебе нужны были часы, то ты подошел бы и сказал: «Пап, мне нужны часы». Тогда бы выделили деньги, купили. Почему ты не пришел не сказал? Почему ты взял часы, ведь они же чужие?! Верни часы, извинись за то, что ты взял, прощения попроси у всех ребят и у тренера». Берем часы, идем туда. он попросил прощения. Ну, правда, тренер после этого перестал с ним заниматься. Это его дело. И на этом все кончилось. Такое надо сразу искоренять. Не кричать на ребенка, а просто прийти, чтобы он посмотрел на всех, попросил прощения и сам увидел, что он натворил, осознал в душе степень своего проступка. Такое искушение может с каждым случиться, главное суметь себя укорить, повиниться и исправить свою ошибку. Оступиться просто, а вот исправиться иногда нужны годы.

– Он больше после этого не воровал?

– Нет, хотя у нас все было дома всегда открыто; дети знали, где лежат деньги.

– Вообще-то в этом возрасте, 12 лет, воровство довольно часто встречается. Это надо, действительно, решительно искоренять. Если родители прощают, или делают вид, что не замечают, то это может у человека войти в греховную привычку, или еще хуже разовьется опасная болезнь – клептомания!

– Ущемление в чем-то детей, тоже я понял, чревато. Особенно в теперешнем потребительском обществе. Чтобы не было искушения для детей, у нас всегда они обеспечивались хорошо – Надежда старалась, я-то не вмешивался особо.

А если не понимаем друг друга, так они сразу мне скажут: «Папа, ты не прав» или я им кому-то говорю: «Ты неправильно здесь делаешь». Открытость, откровенность дает ту правду, которую никто не отвергает. Я им, конечно, все-таки мало внимания уделял, так – субботу, воскресенье, летом в основном. А зимой я всегда на рыбалку ездил. Вот что это наша рыбалка?

– Это страсть – оторваться от семьи. Вот если бы это происходило с семьей или вдвоем с сыном, тогда был бы другой разговор.

– Мы ходили один раз с сыном. Но зимой куда повезешь, бывает даже так, что сам до костей замерзнешь. В пятницу уезжаешь с ночевкой, там суббота, воскресенье. Я никогда столько не рыбачил, а как-то, два года назад, поехал на зимнюю рыбалку. У меня все даже внутри замерзло. А когда Надежда начала ездить к батюшке, то Валера сразу отошел от всяких спортивных занятий. А Надя, она старалась – 7 километров за одну тренировку проплывала. Потом выдохлись все эти спортсмены. Я говорю: «Слава Тебе, Господи». Потому что для детей, это искушением было – всякие места первые, призы. Оно и не нужно. А для здоровья они уже научились плавать. Здоровье – это когда до первого разряда. После первого разряда уже, наоборот, вредные перегрузки идут из-за притязаний разных.

Все четверо детей в семье разные и по характеру, и по задаткам, и по наклонностям. С одним нужно так, с другим так. Я помню, как-то идем, а старшей 3 годика было, она сильно рассекла губу себе, но слез я не видел – вот какое терпение. Один единственный раз в жизни я даже ударил ребенка ремнем. Она чего-то начала капризничать – что-то сделать надо было, а она уперлась: «Не буду». Взял ремень и ударил раз, второй раз, третий раз ударил, все равно, – даже не пискнула. Она и сейчас такая осталась. Мы в три года отдавали детей в садик, и вот она с трех и до семи лет все время плакала: «Не пойду в садик». А все-таки мы ее туда затащили. Она до сих пор помнит все, что мы ей при этом говорили. Дети все разные, разное каждому нужно общение, воспитание. Сейчас, слава Богу, смягчилась она, мы все молимся за нее.

*  *  *

Надо всегда помнить, что ребенок от нас ждет любви, защиты, мудрости. Дай нам Бог, все это обрести. Чтобы найтись в сложных ситуациях, которые нередко возникают с детьми, душа наша должна готовиться к этому постоянно без устали.

Потому что назидающее слово и благочестивый пример отца и матери воспринимаются сердцем ребенка и дают ему силы совершать свою жизнь в спасительной благодати христианской любви и добра.

 Глава 12

 Как обрести семью едино

 

 

В семейных отношениях, как показывает современная жизнь, восприятие себя как супруга более серьезное, актуальное и по жизни острое, чем восприятие себя как мать или отца. Видимо это сейчас отодвинуто, поэтому и все разговоры о семье вольно или невольно все равно сходят на супружество и убегают от самого родительства.

Обычная картина нынешнего времени: все наше нецерковное мужское население родительством почти не живет. Только единицы из мужчин реально в себе живут отцовством, и внутренне сами идут в жизни по своему отцовству. Если же говорить о супружестве, о мужнем исполнении в семье, то само по себе супружество в современном человеке принимается как одна из приятных потребностей мужской жизни в той области, которая доставляет некоторую живость или же удовольствие для самих мужчин.

Соразмеряй потребности и обязанности.

Самая важная жизнь у мужчин там, где есть работа, увлечения, но есть еще не менее важные потребности семейные, которые составляют, собственно говоря, супружескую часть жизни мужчины. И по этой причине мужчина остается в семье до тех пор, пока такие потребности у него существуют, и пока эти потребности удовлетворяются. Когда же эти потребности не удовлетворяются, то начинаются ссоры по разным причинам.

Есть естественная физиологическая потребность супружеского ложа, имеющая характер чисто мужской потребности. Это сильно выражено в семьях, где мужчина нецерковен, а жена церковна, там очень сильная физиологическая мужская потребность возникает сама собой. Жена постится, а муж терпит, терпит, а потом либо требует нарушения поста, либо приходит в такую ярость, что уже не хочет такую жену. В семьях же церковных эта потребность удерживается в границах сознания верующего человека. Но и здесь она все равно присутствует именно как потребность мужская, и семья воспринимается во многом именно через эту сферу или в значительной части через эту сферу. Немалую роль играют также потребности домашнего уюта, внимания, заботы, участия, душеного тепла.

Неудивительно, что когда мы заводим разговор об обязанностях супружеских или, тем более, родительских, то такой разговор мужчины обычно избегают. Редко кто из мужчин пойдет на какие-либо встречи, где будет идти речь о супружеских обязанностях со стороны мужчины или о родительских обязанностях.

Поэтому эта проблема очень остро переживается и в школах. Я могу с уверенностью сказать, что зазвать отцов на родительское собрание – это практически безнадежное дело. Сидят на собраниях в основном матери. На общем родительском собрании средней школы, должно сидеть порядка 300-400 человек. Приходят, как обычно при строгом директоре, 200 родителей, причем одних женщин, от силы временами появляются несколько мужчин, всегда разных. А ведь потребность в их помощи, участии в жизни школы очень большая, ничем незаменимая. Но ничего у учителей не получается. Да, согласятся прийти, когда совсем прижали их, помочь сделать физически что-то: просверлить, прибить, передвинуть. А на родительском собрании, на обсуждении вопроса о воспитании детей, которое посвящено самому насущному для семьи, нет ни одного отца. Мам отправят, а сами своими другими «важными» делами занимаются.

Для каждого мужчины есть, как минимум, три сферы жизни. Первая – это его работа, вторая – разные увлечения, и только третья сфера – это супружество и родительство. Можно было бы сказать, что это четыре сферы. Но эти две последние, они зачастую просто соединяются: настолько они крошечные, настолько легко приносятся в жертву двум первым, что мало определяют жизнь для самого мужчины.

Супружеская, она еще да, жизнь. Недаром и тоскуют, и пьют, и даже доходят до самоубийств, когда разводы происходят. Эта сторона мужского общения достаточно серьезная. Но если посмотреть внимательно, то и эта сфера мужской жизни тоже лежит в области потребностей.

Но ведь есть еще область обязанностей. Как правило, мужчина отчета себе не отдает, что есть его мужские обязанности и как мужа, и родительские обязанности как отца.

Если внимательно посмотреть, то получается, что любая мужская аудитория, как правило, разделяется на две категории отцов. Одна категория – совсем молодые, неопытные мужья и отцы. Другая категория – зрелые отцы семейств. Прожившим жизнь говорить и рассуждать, конечно, о жизненных выводах и правдах проще, легче, потому что они уже это все пережили, перестрадали, испытали на примерах собственной семьи.

Я иногда и себя вспоминаю, когда у меня сложности были с матушкой, с Димой. В тот период, если меня начать тормошить о смыслах, о задачах, о целях, на фоне только что произошедшей ссоры, бессонной ночи, или в целом каких-то нестроений по дому, по семье, то, конечно, не до этого тогда было. Ясно одно: тот жизненный опыт, через который проходит молодая семья, в виде чтения книг или посещения занятий не обретешь. Это не знанческая сфера, это сфера опыта реального страдания. Все равно надо переболеть это все. Давно известно, что «Не спрашивай старого, спрашивай бывалого».

Просто прочитав книги или услышав что-то на занятии, лекции, не изменишься, не перестроишься, потому что это все-таки внешнее, пусть и касающееся твоей жизни. Услышишь только лишь направление – куда надо двигаться. Но двигаться-то надо будет. А ведь не всегда даже и начнешь двигаться. Даже если отчетливо услышишь, какие действия надо делать. Пока жизнь не заставит, или Бог не вразумит. Поэтому семейно-нравственное просвещение укрепляет нашу естественную способность с наименьшими потерями преодолевать жизненные потрясения. Наиболее действенно такое просвещение для тех супругов и родителей, которые встречаются с реальными нестроениями, искушениями, сокрушениями в семейной жизни.

Притирка начинается с самоукорения.

Сейчас, если на духовные беседы приходят кто-то из братьев, сестер, то в беседе вдруг выясняется, что причина семейных неурядиц только в одном – человек не начал выполнять действия самоукорения, не начал делать внутренне работу над своим нравом. Но ведь мы же об этом полтора года говорим, более того, в этом году специально даже направили на это всю нашу общинную жизнь. Но оказалось, что ни сестра, недавно побывавшая у меня, ни брат, которые все это слышали, они ни разу, все-таки, этого разумно не делали.

От того, чтобы слышать до того, чтобы начать самому делать, лежит целая пропасть. И только когда уже совсем поджало, край как поджало – дальше невозможно жить, мы вдруг услышали, что единственный выход – начать припадать к Богу по поводу самого себя. Получается это такое совсем непривычное для тебя действие. Но ведь мы уверены,что если «Никто не может, так Бог поможет».

Когда начинаешь подступать к непривычным тебе действиям, к неудобным для тебя действиям, незнаемым тобою, всегда это происходит в некотором смысле болезненно. Потому что делаешь то, что тебе несвойственно. И, может быть, когда совсем припирают жизненные обстоятельства, и ты видишь, что все средства перепробованы и осталось это, последнее, которого ты стараешься избегать, – самоукорение, только тогда, и то не всегда, с усилием начинаешь его делать. Но только начал делать, оно уже сразу дает результат, сразу будет плод. Но само это действие все равно бывает очень болезненно, но именно оно спасительно.

И сколько должно пройти не месяцев даже, а лет перемалывания самого себя, прежде чем происходит то, что мы называем притиркой. Ведь и притирки-то часто в семьях не происходит в основном потому, что в действительности углы характеров натыкаются друг на друга, но не притираются, а бьют этими углами друг друга, пока сами окончательно не разобьются или не развалится семья. Где-то, конечно, супруги притерпятся, примирятся, но в целом, оказывается, без внутреннего самоукорения все равно притирка не происходит. Пока ты эту остроту углов, привычек, взглядов не начнешь использовать для укорения самого себя, для притирки себя, только с помощью другого. Причем очень простым образом: другой только лишь зацепил тебя, и в тебе моментально проснулось то, что в ответ хочет обязательно свое отстоять. Это самолюбие твое вылезает и начинает действовать.

Суть самой притирки не в том, что с другим я с искрами притираюсь, а в том, что я свое худое начинаю изживать, свое самолюбие стану затирать, по отношению к нему сам начну делать действия стирания его. Но можно ли вообще самолюбие свое стереть? Нельзя. Адам впал как раз в самолюбие, и поэтому не мог оставаться в Раю. При всех его нравственных силах, при всей его силе духа оказалось, что он не в состоянии справиться с самолюбием. И поэтому Господь его изгнал из Рая. Это не было отмщение Бога, это не было и наказание Божье. Это была невозможность для Адама в Раю освободиться от самолюбия. И только выпав из Рая, пришел он в глубочайшее чувство страдания от потери Рая, а из чувства потери в покаяние. Покаянием он не сам стал бороться с самолюбием, а Господа в помощь призвал. С Ним же он через покаяние искал примирения: «Господи, прости меня грешного». Ибо именно грехом самолюбия он нарушил мир с Богом.

Вот эта потребность восстановиться в Раю, а значит, в отношениях с Богом и потребность примириться с Ним, она-то и стала покаянием Адама. К кающимся Господь обязательно приходит и прощает. И этим прощением Бог изживает в человеке ту часть самолюбия, по поводу которой человек кается. Только Он может это сделать, а с другой стороны, сам человек должен взять себя в руки и отложить, изжить это пагубное самолюбие.

Или же, возможно, загнать его еще глубже, не дать ему проявиться, хотя так может быть только до поры до времени. Самолюбие потом как сжатая пружина так рванет в тебе, что ничем уже не удержишь, и столько бед наделает в твоей жизни, столько разрушений произведет, что очень трудно будет потом все это восстанавливать. Поэтому какой бы ты силы мужества или властности над собой не был, безполезно пытаться свое самолюбие удержать, зажать или как-то отстранить. Обнаружить самолюбие – вот задача. Обнаружив, пойти в покаяние пред Богом, начать просить у Него прощения и искать помощи Бога. «Покаяние есть вторая благодать и рождается в сердце от веры и страха».  И тогда Господь приходит и, примиряясь с человеком, Он это самолюбие пожигает, больше некому это сделать.

В основном, момент встречи со своим самолюбием происходит в семье, потому что семья может возникнуть и при разности характеров. Ведь существует несколько назначений нашего ближнего в супружестве. Одно из первых назначений, особенно, первого года супружества – это чтобы муж или жена были бы средством в руках Господних зацеплять твое самолюбие. И они это делают, да еще так, как никто другой не сделает. Уж кто более точно может это сделать, как не наш ближний.

Но надо всегда помнить, что человек не в силах сделать все, что бы ему хотелось. Пилат так сказал Христу: «Разве не знаешь, что я волен распять тебя или отпустить?» На что Господь ответил: «Нет твоей власти, если не дано тебе свыше». Происходит точно таким же образом, когда вы видите, что жена зацепила самолюбие до такой глубины, что дальше уже некуда, и это не по причине ее особенной вредности, а по причине того, что эту власть дал ей сначала Бог, это Его Божий промысел сейчас совершился.

Он открыл ее меру какого-то кажущегося для нас чересчур вредного действия, и она по этому действию и зацепила. Не потому, что она сама так хотела, а потому что так Богу угодно на данный момент освободить нас от какого-то глубинного самолюбия, которое раньше в нас никто не зацеплял, а теперь Бог благословил или попустил это нам во спасение.

Конечно, она цепляет и своим самолюбием тоже, значит, это попущение. И она проявилась вдруг в том, чего и сама, быть может, в себе не ведала. Но, зацепив, она свое дело сделала, дальше уже не в ней дело, дальше дело в том, чтобы уразуметь что же это у меня зацепилось. Именно с этим надо сейчас управляться – со своим самолюбием.

Навык самоукорения – очень трудный навык. Не самолюбие само по себе имеет какую-то личностную власть, а человек с личностною силою предался самолюбию. Личностно вложившись в самолюбие, он теперь вырваться из этого может только с помощью Божией.

Проблема единства отцов и детей.

Если посмотреть в целом: какие проблемы в основном возникают в молодости, то в конечном итоге, они могут быть сформулированы в одной простой извечной формуле: проблема отцов и детей. Дети не хотят признавать опыт отцовских поколений, считая, что для тех, кто растет в новых условиях, нужен другой, именно свой опыт жизни. Поэтому в народе замечено, что дети, в большинстве, все время в чем-то противятся отцам и говорили «Сын он мой, а ум у него свой».

Но кто такие отцы?

Для верующих семей отцы – это члены Церкви, которые живут церковным порядком и составляют церковный народ, Божий народ. И для истинно верующего отцом является тот, которому отец – Христос.

Не всякая прихоть мужчины в доме является признаком его главенства или его отцовства. А именно то главное в нем, в его повелениях, благословениях, которое является отцовством от Бога, от Христа. И главенство мужа для жены – главенство от Христа же.

Чем более отцы семейств принадлежат Церкви, своей жизнью исполняют повеления Христа и живут во Христе, тем сильнее в сыновьях, не живущих по Христу, будет разворачиваться конфликт с отцами. Да, с одной стороны, это конфликт с конкретным отцом, потому что каждый отец по крови отвечает за своего сына.

В Церкви мы, старшее поколение, в каждой данной общине отвечаем за младшее поколение и отвечаем именно в той области, в которой идет осуществление самой Церкви. Мы отвечаем именно за эту область, а не за то, как вообще наша жизнь проживется на земле: богато или бедно, по каким-то другим параметрам счастья. Как кровный отец для своего кровного сына, дарованного Богом, я прежде всего отвечаю за то, чтобы осуществилась церковная, духовная область его жизни. И если возникают конфликты именно в этой области при таком облагодатствованном попечении, при такой ответственности, то это конфликт всего нецерковного, бездуховного в молодых людях, в наших сыновьях по отношению к церковному образу жизни. В этом, по сути, вся острота конфликта между отцами и детьми в православных семьях. Чтобы обрести мир и единство в семье в такой период, надо особенно внимательно отнестись к тому состоянию духовного пребывания, в котором находится молодая, ищущая истинную веру, душа.

Только любовь все наполняет жизнью.

Может быть так по жизни, что в человеке угасло чувство любви, затмилось ожесточением на жизнь, людей. Но если наши естественные добрые качества, добродетели не соединяются с любовью, то они превращаются в худое. Например, ревность без любви становится деспотизмом. Когда ответственность бывает без любви, то она превращается в сухой педантизм. Без любви наша доброта становится лицемерием. Честность без любви может обернутся предательством ближнего. Очень многие наши добродетели, которыми мы сейчас живем, особенно по ревности новоначальных людей, если они не исполнены любви, потому что неоткуда нам ее взять сейчас, все превращаются в свою противоположность.

Когда старшее поколение назидает, оно говорит о конкретном нравственном содержании, но при этом всегда из некоторого опыта любви. Нельзя сказать, что мы в зрелом возрасте прямо исполнены все любовью, но все-таки некоторый опыт любви уже приходит, особенно, когда мы живем церковно. Но старшее поколение, говоря содержательно о каких-то добродетелях, не утверждает что эти добродетели должны быть обязательно обеспечены любовью. И тогда на уровне содержания по поводу добродетелей может возникать, конечно, невольный спор. Содержательная правда: жена – помощница, а если нет любви, то она превращается в служанку. А если ты как глава семьи пребываешь без любви, то становишься настоящим деспотом. Исполнение обязанностей без любви делает человека раздражительным: если на него просто возложили эти обязанности, а он еще их сердцем не взял, то вот он и становится раздражительным. Стремление быть ответственным без любви делает человека безцеремонным, он требует всегда для себя зеленую улицу, а не дадут, так по головам пройдется. У него ответственность, ему надо дело делать, и все тут. Соблюдение справедливости человека без любви сделает жестоким. Ради справедливости такой готов всем шею свернуть. Правдивость человека без любви делает попросту критиканом, он всех готов распять на кресте правды. Воспитанность без любви делает человека двуликим – делает одно, а сам думает другое. Ум человека без любви делает хитрым: коль любви нет, умом руководит одно самолюбие, и он ради самолюбия все низвергнет, везде всех обведет вокруг пальца. Приветливость человека без любви делает безразличным формалистом в отношениях. Интересно, что даже компетентность – знание дела, без любви делает человека неуступчивым, упрямым, считающим себя докой в каком-то деле. Ибо «Знание надмевает, а любовь назидает». (1 Кор. 8:1)

Чувство мужской чести отца без любви делает высокомерным. Такой сразу стукнет по столу: «Ты с кем разговариваешь, жена?! Да молчит всяка плоть». Богатство без любви делает человека жадным. И даже вера сделает человека без любви только фанатиком.

Есть только одна великая преображающая сила – любовь. (1 Кор. 13:1-8)

Когда любовь не имеешь, то можно сколько угодно спорить с отцом, приводить разные доводы, и где-то быть правым, но одно только не учесть, что, оказывается, при всем при этом, у старшего поколения есть начатки любви, которая все смягчает, делает все иным. Причем настолько иным, что даже делает обязанности действительно обязанностями, потому что любовь запрещает раздражительность. Ответственность с любовью действительно станет ответственностью, потому что любовь изначально не допускает безцеремонность.

И получается, что если любви нет, то нельзя говорить про добродетели. Они таковыми становятся только будучи исполненные любовью. А наша христианская любовь – это дело наживное. Она через муки и страдания приходит. Из людей редко кто имеет дар Христовой любви сразу, в основном любовь приходит по мере высвобождения из власти самолюбия, ибо самолюбие оборачивает даже нашу любовь к ближним и к Богу в свою сторону. И поэтому восстать из самолюбия – это целая подвижническая жизнь нашего духа, – мучительное, болезненное прохождение через очень много сложных обстоятельств, нестроений, недовольств друг на друга в семье, это жертвенное отложение многих своих притязаний. Ведь «Ум истиною просветляется, сердце любовью согревается».  И в конечном итоге при нынешнем состоянии нравственности до истинной любви не доберемся при жизни, потому как слишком уж наше самолюбивое поколение далеко заходит в прагматизм. Господь дает нам то питание, через которое мы можем в любви осуществиться. В таинствах церкви – питание нашим душе и духу.

 

Ребенок точно отвечает действиям родителей.

У матери и у отца одинаковые родительские обязанности, одинаковые родительские способности и возможности. Только мы говорим по поводу женщины – материнство, а по поводу мужчины – отцовство. И тем самым выделяем, что существует и нечто разное. Причем разное не только по особенностям влияния, но разное по реальным обязанностям и по характеру их исполнения. Характер исполнения родительства мужчины и женщины различается по естеству. Полнота детского развития не может осуществиться, если обе половины родительства, по воплощению разные, но одинаково необходимые по сути, не даны ребенку. Если дана только женская половина родительства, то значит будет перекос развития детей в сторону женских особенностей. Если будет перекос в сторону родительства отцовского, то там иные плоды возникнут, преимущественно мужского свойства.

Почему мы это утверждаем? Потому что, когда ребенок рождается, он несет в себе только задатки личности. Мы же с вами знаем тому естественно-социальные подтверждения, например, Амала и Камала в Египте, которых воспитала волчица. Когда этих детей взяли в человеческую среду, то они не смогли сделаться людьми, не удалось, а «волчицами» они прекрасными были. На четвереньках так бегали, что человек на двух ногах не мог их догнать. И речь не смогли взять человеческую, больше 30 слов так старшая и не освоила. Зато волчий язык хорошо знала и сохраняла до конца.

Получается, что ребенок, после рождения именно через отношения с родителями начинает формироваться в своей душе. И если нет в этот момент человека, то формируется в душе в отношениях с волчицами, которые человека в тот момент заменили. Значит, характер ребенка, его душевные движения есть отклик на движения тех, с кем он вступает в отношения. Вот эти взаимоотношения с людьми, желательно, конечно, с отцом и матерью, и составляют тот отклик детской души, которая в итоге формируется в его детский характер. Тут два процесса происходит. Первый – это процесс напечатления: Амала и Камала волчицею напечатлевались, а ребенок с родителями, естественно, напечатлевает поведение своих родителей. Второй процесс, который является более глубоким и значимым, – это живая реакция на те или иные действия родителей. Именно так ребенок, отвечая, и формирует свой личностный нрав.

Но давайте представим, что родители все время общаются с ребенком из самолюбия. В одном случае они очень гордятся собою через ребенка: они родили красивого, здорового младенца. Из этого горжения они и обращаются к ребенку. Ребенок откликнется на эту родительскую гордость скорее всего невольною своею гордостью, что он удовлетворил гордость отца. Тщеславясь перед людьми за своего ребенка, из этого тщеславия отец говорит ему: «Какой ты у меня красивый, какой ты у меня молодец!» или же: «Будь среди детей лучше всех, чтобы мне не стыдно было за тебя перед людьми». Не перед совестью стыдно, а перед людьми. Такой родитель активно потакает различным тщеславным переживаниям ребенка.

Что же будет ребенок переживать? Чем ответит он на такую заботу отца о нем? Соответственно, ребенок будет тоже тщеславиться, будет подыгрывать отцу, потому как через это он получает наибольшую близость к отцу, ибо отец тогда доволен, а где общее довольство, там глубина общения, там единодушие, мир. Отец доволен ребенком, который в свою очередь доволен отцом и рад ему еще послужить.

И эта удивительная детская служительная способность, она как раз и оборачивается тем, что ребенок точно отвечает по действиям отца или матери, надо это всегда иметь в виду.

Это происходит и там, где родители проявляют свое самолюбие по отношению к вещам и предметам – жадность, корысть разную; либо по отношению к мнениям – тщеславие, гордость; либо удовлетворяют самолюбие через телесность – блуд, праздные занятия, веселость; либо проявляют неудовлетворенность своего самолюбия через уныние: хотел что-либо и не получилось.

Все страсти есть проявление самолюбия через разные предметы, обстоятельства или людей. Даже там, где самолюбие вступает в служение, допустим даже в церковное, то и церковное служение оказывается предметом самолюбивого осуществления, человек все равно самолюбиво осуществляется в церковном служении: в том, другом, третьем тщеславится, гордится. Таким укладом живущий родитель, естественно, возбуждает в ребенке и жизнь такую же.

Нужно ли родителю специально заниматься воспитанием ребенка в тщеславии, в гордости, в жадности, зависти, праздности, унынии? Нет, ему достаточно так жить при ребенке. И ребенок по необходимости общения с родителем вступает в эти реактивные отношения с ним, и отвечает реакцией соответственно тому стимулу, каковой задает сам родитель.

Поэтому, когда мы говорим о нравственном или о духовном развитии ребенка, то мы говорим, прежде всего, о развитии несамолюбивом. Но тогда получается, что недостаточно ребенка к этому призывать или наставлять в этом только словесно.

Если ты при словесном воспитании ребенка остаешься человеком самолюбивым, то тогда и во всех отношениях с ребенком от самолюбия действуешь или возбуждаешь в нем самолюбие. Более того, сам живя перед ним в самолюбивых действиях, являешь для него пример для напечатлений. Ребенок и напечатлевается от тебя как самолюбец.

Ведь какие бы ты хорошие, правильные слова не говорил, все равно придет подростковый возраст, когда ребенок начнет проявляться в самостоятельности. А в ней он весь будет отдан самолюбию, потому что ты в нем это исподволь воспитал – ты в этом его напечатлел. Он и начнет проявлять свои самолюбивые поступки: спорить с тобою, не принимать тебя. Но ребенку может быть уже и 17, и 20 лет. Ты ведь за это время как-то изменился, отошел от того, чем ты раньше жил, пока он был маленький, и сейчас уже хочешь, чтобы и он был бы совсем другим. Сам стал теперь более церковен и хочешь, чтобы и дети твои благодать имели в душе.

А они, наши дети, выдают нам то, что раньше от нас восприняли, когда мы не были еще такими, как сейчас. В результате и возникает этот конфликт отцов и детей, которого в таком случае не избежать.

А может ли так быть, что конфликт поколений все-таки удается преодолеть? Есть же такие семьи, где дети удивительно доброжелательны по отношению к родителям и даже в своем духовном развитии превышают родителей. Очень многие св.угодники Божии превзошли своих родителей. Более того, есть случаи, когда родители грешники, а дети в святости. Отец Варвары великомученицы был большой грешник, а она святая. Если это по дару любви к Богу, то нераздельно всегда при этом обретается дар любви к родителям. Пока Варвара великомученица была ребенком, она в равной степени искала Бога и любила родителей. Маленькая была совсем, сильно любила родителей и постепенно все больше стала искать Бога. И когда вдруг Бога нашла, то отказаться от Него уже не смогла, хотя грешный родитель требовал отречься. Тогда она встала перед выбором между любовью к Богу и любовью к родителям. В конечном итоге она сохраняется в любви к Богу.

Этот случай, когда дар любви к Богу, духовный дар дан изначально означает, что по духу девочка Варвара была изначально свободна от самолюбия.

Может быть такое и по-другому – при правильном воспитании в семье, что значит, прежде всего, при личном родительском высвобождении из уз самолюбия.

Само по себе высвобождение из самолюбия без Бога невозможно, в силу того, что это явление сугубо духовное. Это становится главным аргументом в деле воспитания, потому что самолюбивый отец имеет в себе как произвольные, так и непроизвольные действия по отношению к детям. Оказывается, в произвольных действиях, где он специально воспитывает ребенка, он пребывает одно время и вкладывает сюда определенное количество влияния. А в непроизвольных действиях по отношению к этому же ребенку он пребывает другое время в течение суток, и другой объем влияния затрачивает на это.

Опыт показывает, что непроизвольного влияния в общем объеме воспитания оказывается больше, чем произвольного. В непроизвольном влиянии человек сам, высвобождающийся из самолюбия, постоянно об этом пекущийся, ради этого припадающий к Богу в своем покаянии и окаянстве, все воспитующие действия влияния оказывает особо эффективно. И поэтому часто бывает, что семья верующая, вроде простая, никаких специальных действий в воспитании не применяла, а дети чистые, хорошие, добрые, облагодатствованные верой. Это потому, что родители сами жили церковно, постоянно припадая к Богу ради высвобождения из самолюбия. А дети из потребности общаться с ними естественно входили в отношения с таким укладом их жизни. Там, где идет высвобождение из самолюбия, там открывается постепенно любовь к Богу и ближним.

И тогда, как реальный пример, родитель всегда обнаруживает себя кающимся. А его действующее начало по отношению к ребенку открывается всегда любящим. И конечно же, если ребенок все время по отношению к себе переживает родительскую любовь, а в пример видит родителя кающегося, то такой родитель и составляет основание его собственного личного христианского возрастания, а значит, личного освобождения от самолюбия. С одной стороны, это самолюбие в нем не укореняется, потому что родитель и сам живет, не предаваясь самолюбию, и ребенка в этом не поддерживает. А с другой стороны, то самолюбие, которое в ребенке все равно проявляется – каприз, упрямство, истерика, мало ли что там все-таки возникает в детях, оно со стороны отца не поддерживается такими же самолюбивыми реакциями, а наоборот, нейтрализуется. Родитель умеет своей любовью, великодушием, радушием обойти каприз ребенка и поддержать в нем его естественные добродетели. Такова, на мой взгляд, одна из основных закономерностей нравственного родительства.

Сама по себе ответственность, исполненная любовью, обретающаяся в свое действительное значение благодаря любви, обязательно простирается в будущее ребенка. Противоположностью ответственности в этом случае является использование ребенка для сиюминутного услаждения. Сегодня, к сожалению, у родителей зачастую именно это происходит. Они сегодняшним состоянием ребенка удовлетворяются, любуются нарядным видом его, правильным поступком, красивыми умными словами, – мало ли чем ребенок вдруг удивит родителей и вызовет их умиленное настроение. В результате ответственность полностью растворяется, и у современных довольных мам, особенно у умиленных бабушек, вообще никакой ответственности не остается за дитя. А это означает, что нет другого взгляда на будущее ребенка, кроме как самолюбиво-социального. Конечно, каждый родитель примеряется, как устроить ребенка в обществе, чтобы он был в комфорте, и при некотором довольстве, и положение занял бы в обществе какое-то важное. У каждого родителя свой идеал есть на этот счет.

Но, к сожалению, в современном нашем народе, в том числе и церковном, нет отчетливого нравственного и духовного идеала по отношению к детям. И поэтому, когда я спрашивал многих родителей, даже и церковных, каким они видят своего ребенка через 20 лет, то оказалось совсем мало таких, кто над этим всерьез думал. Сейчас, конечно, все говорят, что хотят, чтобы ребенок был честным, правдивым, совестливым, верующим. А разве это возможно, чтобы он прямо сейчас такой у вас стал?

Если бы свои нравственные ожидания родитель сложил по отношению к будущему ребенка и реально услышал бы, какая же мера и емкость добродетели в ней содержится, то он бы тогда поставил перед собой задачу: все это постепенно и кропотливо воспитать в ребенке. И ясно увидел бы, что сейчас этого в ребенке просто быть не может. Сейчас это возможно только в начатке. В зрелом состоянии все это вырастет в способность при различных искушениях, испытаниях духовно стоять не колеблясь, это приходит по мере приближения к Богу. «Твердость в бедствиях дается непорочною, безукоризненною совестью».1 Главное для родителя – видеть это в ребенке. Ответственность как раз та, которая исполняется любовью и становится настоящей ответственностью, она и видит будущего ребенка в его нравственном осуществлении, а это значит в естественных добродетелях, и в его духовной полноте, которые проявляются в его личных отношениях с Богом. И поэтому есть всегда отношение родительское к ребенку сейчас и внутри этого обязательно отношение к ребенку через 20 лет. И только в этом случае будет обретена правда христианского родительства.

Стратегия – отцу, а тактика – матери.

В книгах свт. Феофана Затворника мы не находим разделения родительских обязанностей на отцовские и материнские. А в то же время в описании особенностей воспитания у Иоанна Златоуста говорится о том, что отцовский склад отношений к ребенку естественно отличается от материнского. Правда, и у Иоанна Златоуста я не встречал, чтобы конкретно назывались качество и признаки отцовства и материнства.

Отцы Церкви нашей говорили, что если родительские обязанности появляются, то отец, естественно, будет их выполнять определенным мужским началом, который ему свойственен, а мать будет выполнять тем женским образом, который ей присущ.

Они, наверное, не предполагали тогда, что придет время, когда мужчины сильно повредят свой мужской образ, и поэтому нечем им будет поднимать детей своих, и женщина не будет иметь в себе должного женского образа, для того чтобы по-христиански воспитывать. Мы сейчас и пришли в то время, когда мужской и женский образы перемешиваются, когда нам нужно снова определиться, а что же такое для нас мужское и что такое женское. Еще в XIX веке этого определения было не нужно, потому что тогда еще было ясно, что мужчина есть мужчина. Он по-мужски устраивал жизнь семьи, и все делал, чтобы обеспечивать ее. Еще не распространились в таком числе мужчины, потерявшие мужское содержание и женщины, утратившие женское. Тогда считалось «У кого девка хороша! – У матки. – У кого сын умен? – У батьки».

А наше поколение как раз потомство таковых потерявшихся людей. И поэтому для нас сейчас снова стоит этот вопрос: как нам надо восстанавливать семью в полноте ее образов? Притом, что в церковной литературе мы объяснения этому почти не находим. И в то же время мы все-таки говорим: отцовство и материнство, а не только «родительство».

Надо полагать, что разность лежит в самом естестве мужском и женском, в самой природе исполнения родительства, которое отцами осуществляется строго по-мужски, а женщинами нежно по-женски. Женщине более свойственна мягкость, ласка, умение создать душевность отношений, уют человеческого тепла в доме. Ну а мужчине более присуще то, что ребенок в минуты опасности ищет защиты именно у папы, он как-то особо затихает в объятиях отцовских и испытывает спокойствие и даже уверенность от отцовской строгости. В один период жизни дети тянутся к отцу, в другой период – к матери, в одном настроении ищут поддержку отца, в другом настроении ждут ласку матери.

Мужчине более свойственно простираться в даль, в стратегическое видение жизни или чувство ситуации, женщина же более тонко слышит сиюминутные чаяния и более точно действует по нуждам данного момента. Конечно, в этом смысле именно отцу более свойственна нравственная, духовная ответственность за ребенка, потому как ему более свойственно слышать, что будет через 20 лет или к чему надо привести ребенка. Отец твердо стоит в этом мужском радении, заботе о будущем ребенка. Мать же вполне готова выполнять свое попечение о сегодняшнем в детях, о настроении на данный момент, о сегодняшних расположениях детских, нуждах именно данного дня, данного месяца, даже нескольких ближайших часов. «Нет такого дружка, как родная матушка».

В этом смысле мать более чутка ко всякому колебанию настроений ребенка. И способность утешить тоже больше исходит из чуткого сиюминутного реагирования ее материнской души, ее привязанности и любви, которыми она может наделить и ребенка.

Отец же, хоть и обладает способностью утешения дитя, однако, не останавливается только на этом, а по отцовской своей сущности всегда простирает ребенка в даль жизни, в ответственность перед Богом, перед обществом, Отчизной, в ответственность перед своею семьею. Поэтому говорили «Как Бог до людей, так отец до детей».  Это как раз более присуще отцу. Отсюда любовь отца может быть исполнена спасительной строгости. Там, где ребенок явно переступает в себе добрые черты своего характера и отдается каким-то соблазнам, именно отец отсекает это как внешние соблазны и как всякие внутренние прихоти или притязательные пожелания в ребенке. Чем это можно разглядеть и отсечь? Только отцовским стратегическим видением будущего, которое требует посвящать ему сегодняшнее. И поэтому, уже сегодня, видя, что его дитя по неразумению попирает будущий свой характер, будущее служение, будущую ответственность, отец решительно отсекает это попирание. А мать, конечно, утешает после этого. Отец может отсечь так, что ребенок будет после этого плакать и болезновать, а мать придет и все равно утешит. В результате дитя примет отцовское действие во спасение благодаря утешению матери. И через утешение еще и укрепится в правде отца. Это сугубая сущность единства семьи.

В сознании отца, в его естественном чувстве ответственности за ребенка, уже в самой его душе лежит образ будущего гражданина общества, будущего члена Церкви, будущего чада Божьего, будущего семьянина, будущего отца. И чем более отец сам в себе хранит эти образы через живые напечатления окружающих примеров, образов именно живых церковных людей, их поступков, поведения, слов, свидетелем которых он был, которым он сам внимал, и чем больше для отца обретены в его душе ценности нравственного человеческого поступка, чувства, мысли и слова, тем более он имеет в себе то, из чего исходить по отношению к воспитанию своего ребенка.

И там, где всего этого не напечатлено, или все это находится в скудости, присутствуя в сознании только на поверхности, будучи не исполнено в душе как ценность, и главное, не исполнено в сердце любовью, там, конечно, в родителе, в отце, все нравственное может лежать мертвым грузом. Или превращаться в некоторую деспотическую требовательность, которая все его добрые пожелания приводит в противоположность.

В результате это будет вызывать только отторжение у детей, их отложение, потому что ребенок будет все время видеть его то раздражительным или жестоким, то лицемерным или хитрым, то неуступчивым или высокомерным и будет, естественно, его отвергать.

А при этом сам отец-то будет чувствовать, что он вроде бы из искренних побуждений, из самых лучших намерений все делал: хранил как мог свои обязанности, хотел быть ответственным, говорил вроде бы из справедливости, чувствовал какую-то правду, шел из потребности якобы нужное воспитывать, желал быть умным, приветливым, компетентным, осуществлял свою власть, держал свою честь, хотел подарить ребенку богатство, которое накопил за всю жизнь, шел вроде бы из веры. К сожалению, он так только думает.

Но ребенок почему-то его будет воспринимать прямо противоположно. Почему? А потому, что, оказывается, не было в отце любви, и его внешние добродетели не стали действительно добродетелями. Любовь ведь может дать только Господь.

Поэтому самый лучший пример воспитания, который может взять отец, будет из того, как Господь его воспитывает, как Сам Господь его лично воспитывает. Если он это лично услышит, услышит промыслы Божии о себе, услышит действие промысла о себе, исполнится чувства любви Бога к себе, тогда этот отец из благодарности к Нему сам исполнится любовью к своим детям. И будет применять к ним то же самое, что Бог применяет к нему. Помимо этого сможет ребенку объяснить, что это ведь сам Бог и ребенка тоже ведет. А как Бог ведет ребенка, отец всегда найдет как раскрыть в каждом отдельном жизненном случае. Вот истинная задача отцовского воспитания. То, что хотелось сказать о единстве семьи, я все сказал. Если о чем не сказал, Бог научит.

«На что и клад, коли в семье лад».

 Глава 13

 Предназначение семьи – спасти каждую душу

 

 

                Нам иногда кажется, что мы проживаем свою жизнь по особенному, но на самом деле испытываем одни и те же трудности. Обретение навыков спасительного общения родителей и детей, происходит всю жизнь. Но важно не замыкаться в рамках одной семьи, а напитывать тот опыт возрастания в педагогике нравственности, который Господь дает нам через ближних.

Вместе быстрее отыщется правильный путь.

– Только недавно через занятия в материнской школе и совместные наши размышления мне открылась моя неправда по отношению к детям. Когда это произошло, то глубокое чувство ужаса и сокрушения стало выливаться в покаяние Богу. Я у Бога просила прощения за свои грехи перед детьми. А в общении с ними стала уже более терпелива к их грехам или немощам: могла их немощи теперь как-то оправдать, связывая, в основном, со своей неправдою, что это я по своим грехам достойное приемлю. Это давало и дает силы быть правдиво с детьми. Если раньше я часто раздражалась, вообще отправляла детей к бабушке, чтобы какое-то время не видеть их, то теперь, наоборот, мне даже хочется быть с ними, чтобы постепенно выправлять сначала себя и потом свои отношения с ними. Благодаря разумному слову, пословицам, Евангельским изречениям наше общение приобрело другой характер. Я стала подходить к этому серьезнее, сосредоточенно находила литературу, подбирала и даже проговаривала многие слова, на которые раньше не обращала внимания. Раньше мне нужно было читать – я читала для себя, по своему интересу, по своей нужде, а сейчас делаю это именно для того, чтобы к детям пойти. И любовь была какая-то другая, хотя я уже в Церкви 10 лет. Даже словами это не могу объяснить. Благодаря материнской школе Господь давал такие минуты, где я слышала, как на самом деле люблю детей. Сердце часто буквально горело в такие минуты, именно на занятиях школы. После школы вдохновленная приходишь, и хочется не просто быть с детьми, а жить их жизнью. Горением сердца я называю то, что Господь меня развернул к детям. Конечно, сердце временами закрывалось – мне слышалось, что оно закрылось. Тогда в печали я опять просила Господа, молила о помощи. Это разворачивание сердца к детям – прикосновение любви, что ли, испытывала я на протяжении года. И в моих детях реально произошли изменения. Матфей, хоть очень трудно было ему и сейчас продолжает быть трудно – ведь он старший, но он идет в заботу, в помощь младшей сестренке Таечке. А она, младшая, во всем стала слушаться его. Более того, я теперь говорю, что он единственный в нашей семье мужчина, что его надо слушаться, помогать во всем ему, Бог даст, священником будет. Так сама разворачиваюсь и всех разворачиваю на уважение, на почитание. Младшая, так та даже не Матфей называет теперь брата старшего, хотя у них всего-то 7 лет разница, а ласково и почтительно – «дядюшка». Дома это еще как-то нормально, но однажды в автобусе она его назвала «дядюшка», так он немного смутился: автобус-то удивленно смотрит. Сейчас уже смирился, что он «дядюшка». Тая капризничает, а он: «Дядьку не слушаешь?!» Это правило сейчас поставлено, оно слышится. Через него я пытаюсь строить отношения со всеми старшими. Женя звонит Матфею, так она уже «дядя Женя» и его называет, – слышит, что старше, значит, больше. А на себя она, что интересно, когда видит совсем маленькую Анфису, говорит: «Я тетя Тая?». Анфиса для нее – ляля, а она для Анфисы – тетя Тая. Понимает, что старший – значит, его надо слушаться; старший – значит, он позаботится. Конечно, бывает так, что не сразу получается, но тогда скажешь: «Бог так велит» и как-то управляешь детей, или если что-то недоброе такое, то напоминаю: «Бог накажет». А отсюда переменился сам дух в нашей семье, утвердилось желание быть в семье. Я говорю: если б у меня был муж, который как-то зарабатывал, я бы не работала, настолько мне нравится быть дома, устраивать наш быт. Дети требуют всей души, всегда в доме столько дел различных. Раньше хотелось идти в школу какие-то внеклассные уроки проводить, чтобы имя твое на педсовете звучало, а вот теперь, наоборот, настолько же хочется быть в семье. Через доброту, почитание, уважение изменяются все отношения в семье. Даже если мы и ссоримся, все равно не хочется бежать из семьи: как-то тянет быть дома с детворой своей. Сложно мне с мамой пока что, потому что внешне я держу, а по-внутреннему иногда западаю и в ропот, и в обиду, и в притязания к ней. Дети, конечно, это слышат, и тогда они выдают мне то, что я бываю не права по отношению к маме. Я, конечно, сокрушаюсь об этом. Но при всем том и бабушка наша как-то во многом подвинулась: она слышит все наши разговоры, знает все, что в общине происходит: я это всегда рассказываю, когда за столом сидим. Какие-то есть небольшие, но сдвиги к воцерковлению у всей семьи. Это произошло буквально на глазах за этот год благодаря материнской школе батюшки. В чем благопричины этой перемены? Наверное, правила сами, как детей поставить в это, и основное, конечно, – это молитва. Я когда стала говорить про испытываемое мною покаянное чувство, то отсюда всегда в душе рождалось обращение к Богу.

– Материнская школа настраивает на покаяние, потому что тебе открывается твоя несостоятельность в вопросах воспитания. Мне отчетливо увиделось, что я постоянно иду не из правильного действия, что не хватает любви. Все это подвигает и задуматься, и сердцем взять определенные моменты на заметку. Очень полезен в этом отношении опыт действия других мам в вопросах воспитания. Для себя лично я взяла спасительную молитву покаянную. Мне над собой нужна большая работа, много чего в себе самой еще не разрешено, поэтому многое еще не получается и с ребенком. Очень большой труд для души – это чтение Священного Писания. Мы подробно вникали с ребенком в духовную литературу. Другую тоже с интересом читали. Я как-то находилась в том, что после определенных действий ребенка сразу приходили на память притчи, рассказы для прояснения ситуаций, изречения, пословицы – все у нас было в ходу и имело свое действие. Без материнской школы это, может, когда-то и бывало, но не было целенаправленной работы над нравом и своим, и ребенка. В нашей семье никак не обретается небходимое единство – наш папа, хотя дело опять же во мне, но он еще не идет вместе со мной. С сыном он практически не разговаривает, не общается, только какие-то дисциплинарные вопросы решает, и то, как говорится, бьет по хвостам. Но вот что реально: когда берешь какое-то действие или правило, то Господь Сам подает обстоятельства, ситуации, это постоянно бывало.

– Я в отношениях с детьми раньше чувствовала себя как с завязанными глазами. И никак ничего не помогало. Одно дело в голове, а другое дело – в сердце. А с материнской школой наступило какое-то прояснение: уже видны четкие ориентиры, и ясно куда идти. Я как-то встретила такую пословицу: «Умом не рыщи, вокруг себя поищи». Пример других мам очень помогает в плане организации отношений с детьми, обретения понимания, что все надо делать с любовью к детям, появляется разумение как выстраивать отношения между младшими и старшими детьми. Своим собственным трудом обретения стало то, что раньше к детям было отношение властное, подавляющее, но когда я попробовала рассказывать сказки, то ясно увидела, что душа детская естеством своим слышит все и не требует давления для того, чтобы все исполнить. Я могу теперь влиять назидательно без всяких жестких средств.

– Работа над пословицами, притчами помогает влиять опосредованно, не входя в личностное противостояние, сохранять добрые отношения и одновременно преодолевать худые черты нрава ребенка.

– Надо замечать и учитывать собственное движение детской души, то, что они от себя совершают – активная же душа! Это очень хорошо, когда дети сами совершают что-то доброе, вот где бы удивиться, обрадоваться. Вот тут для тебя открывается Божья душа в ее деятельных проявлениях. Я сейчас вспоминаю один случай, когда собаки во дворе скулили, а Аня моя говорит: «Они хотят кушать, надо их покормить, давай им дадим чего-нибудь». Если бы она могла, то пошла бы их накормить, но она сама не может. Я удивилась тогда, какое у нее это сильное самостоятельное движение души у такой малышки. Главное – услышать и вовремя поддержать.

– Такие движения детской души – это совершенно четкий ориентир и благодатное основание для родителей в воспитании добродетельных сил детской души.

Делай как трудно – будет благодатный плод.

Когда родители начинают разделять с ребенком свои труды, то, оказывается, детям это даже желательно. Во многих наших трудовых действиях ребенок стремится помочь и сам идет к нам. Другое дело, конечно, дети многого не могут, просто не умеют или мало знают. Но не это же главное, а то, что живая душа добродетелями изначально исполнена. Есть в душе младенца и чувство долга, и чувство обязанности, или она хочет начать осваивать какие-то обязанности. Это естественное движение живой души от добродетелей. Дети с радостью хотят участвовать во всем, причем, особенно, в труде физическом, который им наиболее доступен – гвоздь прибить, воду натаскать, еще что-то, даже тяжелое, это им дает чувство причастности, в отличие от труда умственного. Нужно всегда поощрять и даже организовывать любые стремления ребенка к труду, хоть это иногда труднее, чем сделать самому, но именно в том, чтобы подвигнуть ребенка на труд, сначала маленький, а потом непрерывный и состоит главная задача родительства.

Важно то, что ребенок движим участием. Суть нравственных достояний человека – посвятить свои силы и свое время ближним, этим и питается нравственное чувство. Конечно, человек может это сделать только тем, что в его силах. Для маленького ребенка – это его телесные возможности. Душа-то его и хотела бы посвятить себя труду, но это еще уровню развития детской личности не свойственно, поэтому она и берет соответствующее. Именно это самое актуальное сейчас для развития дитя, а умственное впереди. Ведь развитие детской способности к двигательным умениям – это основа и дальнейшего умственного развития, как утверждает физиология.

Мне кажется, что труд ребенка не столько посвящен тому, чтобы послужить или помочь кому-то, а скорее он рождается желанием не быть в праздности, ощутить свою причастность родителям, семье. Конечно, они с удовольствием играют, но только после того, как «честно потрудились». Пословица «Сделал дело – гуляй смело» для них естественный закон. Не я, родитель, напоминаю, она сама спешит: «Какое мое сегодня дело?». Это же и есть область развития, когда то, что в ребенке уже есть, именно оно развивается.

Если мы берем семечко, сажаем его в землю, поливаем, рыхлим, тем самым мы подталкиваем развитие семечка. Только поэтому ли оно само развивается? Нет. Оно развивается, конечно, потому что есть основания для этого. Сначала оно от солнечного тепла набухает, проклевывается, имея запас для своего развития внутри себя. Даже если на пути асфальт, оно поднимает этот асфальт, ломает его и вылезает на свет. Вот какая дарована свыше внутренняя сила развития! Так со временем и в ребенке, особенно на этих примерах участия в труде, проявляется и богодарованная сила нравственного развития. Там такое семечко нравственное лежит и такая сила, что любой асфальт духовной дебелости поднимет. Но это до определенной поры, а там нужно восстановить питание души и любовью, и строгостью.

 

Дайте юной душе закваситься в нравственном.

С одергиванием детских добрых устремлений надо быть очень осмотрительным, потому что в большинстве семей как раз из-за этого происходит затухание естественного детского порыва. Движущими мотивами к труду являются наши нравственные достояния – чувство долга, чувство обязанности и ответственности. А относительно ребенка – это попечение, где есть и любовь, и чуткость, и отклик на нужду, и подвигаемое попечением деятельное участие в младшем.

Когда эти достояния начинают развиваться, то отсечь, запретить, охладить это очень просто, но категорически не допустимо, ибо в возрасте до трех лет идет это проклевывание души из естественных оснований, прорастают именно нравственные достояния души.

Другое дело – научить, направить в правильное русло, рассказать про большее, чем ребенок владеет, показать и непременно дать в этом действовать и постоянно быть, потому что это же реальная практика – человеческая жизнь, ради которой душа и народилась на земле. В возрасте до трех лет, когда идет развитие души, ей надо обязательно дать в этом как следует закваситься.

Но бывают иногда такие вредные дети, которые с младшими только развлекаются. Лежит малыш в колыбели, а мальчуган подходит и травинкой нос щекочет, тот чихает, а этот рад, и опять щекочет – грудничок опять: «Апчхи», потом в результате такой забавы просыпается и плачет. А такому сорванцу радость – живое развлечение все-таки. Вот это надо отсекать – раз и навсегда отрезать как следует. А естественные движения попечения, деятельного участия в младших надо обязательно поддерживать и поощрять, и по отношению к взрослым непременно добиваться почитания.

Или может проявиться дерзость. С бабушкой, может быть, поведется приказывать – «Иди, принеси мне покушать, бабуля». А когда ребенок сидит все время дома, ему так все надоедает, что даже играть не хочется, тогда у него от этой праздности начинается, как развлечение, дерзость ко взрослым. Дерзость, конечно, тоже нужно отсекать, но более продуктивно замещать ее развитием у ребенка побуждаемого почитания, которое несомненно рождается любовью.

Если ты на детскую дерзость будешь отвечать любовью, то любовь в душе побуждает естественное почитание и тем самым замещает худую дерзость. А если дерзость все время только отсекать, то тогда это вызовет еще большую дерзость, раздражимость или ропотность. А вот любовь, она проходит сквозь дерзость, утишает, напитывает ее, растворяет в себе и побуждает в итоге почитание. Тем более, надо иметь в виду, что дерзость в ребенке не от него самого – это ведь результат наследственный и поэтому от дерзости надо отлагаться совместно.

 

Ребенку нужно родительское покаяние.

Просьба родителя о прощении за промах, невнимание, нечуткость, непонимание побуждает почитание и растворяет дерзость. Когда мама или папа, неверно поступив, просят прощение у ребенка, ребенок размягчается. Даже не столько сам он размягчается, сколько все те явления дерзости, которые по наследству получены по грехам родительским, они-то покаянием и посекаются. Мама, как правило, просит прощения у ребенка как раз за те проявления со своей стороны, в которых она явно слышит, что ребенок их именно наследственно воспринял, и несет эти родительские грехи. Это, например, когда мама не оценила то, что ребенок хочет ей помочь, и с дерзостью сказала: «Кышь», но тут же спохватилась и говорит: «Анечка, прости меня». Этот момент, когда мама сделав дерзость, тут же попросила прощение, он посекает наследственную дерзость в самом ребенке, хотя он дерзости еще не проявил. Но даже наследственный зачаток дерзости, который есть в этом ребенке, сразу посекается материнским покаянием. К тому же для души ребенка очень важно напечатление благодатного образа поведения самого родителя, что именно и воспитует. Образ покаянного обращения едва ли не самое главное для обретения спасительного пути развития детской души.

 

Триединство счастья ребенка.

– Материнская школа мне дала основательный повод пересмотреть свою жизнь. Я для себя впервые в жизни услышала, что когда говоришь с собеседником, то для обретения взаимного расположения обязательно должна быть искренность, честность и правдивость. Если критично оглянуться на всю свою жизнь, то у меня этого не было никогда. Правдивость, может, и была, но какая-то неестественная. Искренности точно почти не было. Было, к сожалению, одно только человекоугодие. Для меня это теперь спасительное открытие. И то, чего от меня батюшка добивался столько лет, я просто не слышала, а здесь я это отчетливо поняла. Господь стал после этого открывать и такой мой грех, как осуждение. Я не могла быть твердой, если, например, с кем-то разговаривала, и в разговоре обсуждали третьего человека: просто даже не знала, как себя вести. Раньше из-за моего человекоугодия, автоматически просто поддакивала. Сказать правду я сразу не могу до сих пор, хотя внутри все переворачивается. Потом тут же прошу у Бога прощения, опять иду к батюшке, на исповедь. Для меня открылось, что грехи одни и те же у всех, и я стала теперь по-другому на них реагировать, уяснив себе, что любая ситуация посылается нам Богом. И если у меня поднимается внутри на Пашу неприязнь, то это, прежде всего, мой грех. И еще я для себя уяснила, что не надо ждать от мужа, чтобы он просил у тебя прощения. Может быть даже, что он и виноват, но я иду теперь первая и прошу у него прощения, чтобы не вводить его в еще большую ярость. Я сама подхожу к нему и говорю: «Прости меня за это», а он всегда сразу: «Да ну, чего там, все хорошо». Так и улаживается с Божьей помощью. И еще открылось то, что если в семье мир в наших взаимоотношениях с Пашей, то и дети другие становятся, как по цепочке налаживаются отношения. Но, конечно, большой труд внутри у меня был, чтобы отношения с мужем наладить, чтобы я могла его слушаться. Особенно при детях я строго была в кротости, в смирении. И на детей не кричала, не раздражалась. А отпустить конфликтную ситуацию, взять паузу, пусть даже на день, на неделю – это в реальности трудно еще. Но понимаю, что даже худой мир лучше доброй ссоры. С мужем научилась советоваться по любому важному вопросу – не принимать самолично решения, а советоваться с Пашей. Сейчас наш Антон уже взрослый, и очень важно, прежде чем наказать его, прийти к единству с Пашей. Рассказываю подробно всегда ему ситуацию, которая требует разрешения, хотя были и такие случаи, что наказать было за что. Но я теперь все равно дожидаюсь Паши, чтобы вместе принять решение. Не я Антону теперь говорю, а говорит отец. Я заметила такую вещь, что если я Антона наказываю, даже иногда бью его – бесполезно. А вот если скажет Паша, как отец, то это больше влияет на него. Это наше единство – и нас, родителей, и ребенка, только оно дает полную правду всей жизни, дает спокойствие, разумение в каждой ситуации и главное – семейное благополучие.

* * *

Всем нам надо понять важный основополагающий момент, что изначально вся педагогика начинается от семейной педагогики. Я раньше сам полагал, что важнейшая из педагогик, из которой рождаются все остальные – и возрастная, и профессиональная, и семейная – это педагогика общая. А с некоторых пор, похоже, открылось, что все педагогики, в том числе и общая, начинают свое развитие с педагогики семейной.

В основании всех специальных педагогик лежит педагогика семейная, которая в свою очередь исходит из того, что дитя несет в себе троическую природу. И это есть причина цельности детской души. Троическая природа жизни ребенка – это ребенок, мама и папа в искреннем, надежном единстве. И когда эта троическая ценность еще и освящена благодатью Божией, то тогда такое спасительное триединство становится уже символом и сущностью детского счастья. И чувство детского счастья – это чувство реальности облагодатствованного, спасительного троического семейного единства. И если это сохранить, то сила этого облагодатствованного союза или сила этого детского реального счастья как раз и питает впоследствии все достояния души ребенка, который во всех своих нравственных добродетелях, и во всех своих дарованиях развивается силою этого счастья.

Там же, где идет раскол троического единства в душе ребенка, то счастье исчезает, и наиболее болезненные, трагические переживания выпадают на его долю, именно начиная с раскола отношений между родителями. Дитя переживает это как свою личную боль, как боль своей собственной души. Тогда из-за потери причастности единству и сильной боли силы детской души начинают таять, и в его душе воцаряется самообращение к себе, которое начинает происходить в ребенке потому, что родители выпадают из его душевного присутствия. Союз родительский, который был надежной опорой, потерялся, и душа скудеет в силах, питаемых от этого союза. Вот тогда худые плевелы начинают прорастать в душе ребенка – самолюбие начинает буйно развиваться в этой пустоте, образовавшейся после потери цельности души ребенка, грех легко проникает в расколотую душу.

Исходя из предначертанного основополагающего значения для личности семейного воспитания, все остальные педагогики лежат, прежде всего, в следовании к достижению этого троического единства, троической цельности души ребенка. Равно как изживание в этом плане каких-то пороков, искупление многих грехов детей и взрослых, порожденных такой ситуацией, обусловлено обязательно восстановлением троической цельности детской души. И если не получается это сделать через родителей, то воспитатель должен стать благоприобретенною заменою в этом троическом единстве, осуществляясь вместо родителя. Если он не обретет места именно родителя в троическом единстве ребенка, то тогда не сможет проявить необходимого благотворного участия в его воспитании.

Получается, что разные педагогические движения, явления, проблемы и обретения по сути все исходят из семейного счастья или, наоборот, из семейного несчастья. И путь от несчастья к счастью изначально исходит из необходимости сохранения троической семейной природы души ребенка, ее решающего значения для сохранения цельности детской души.

 

Как просто – понять родную душу.

– Муж не то, что сам по себе главный в семье, а скорее его присутствие, настроение, – вот это главное, его дела, его какие-то чувствования, что он хочет всем рассказать. И он, и его жизнь. Я сейчас говорю не то, что он – не глава семьи, а то, что его жизнь с его переживаниями, с его делами, с его событиями, чем он хочет поделиться, – вот это, душевное, главное. Бывало раньше: он приходит домой, и хотя его не было полдня или день, пусть даже всего полчаса, а я как всегда уставшая, вся замотанная, вся в делах и вообще не обращала внимания, что он пришел. А сейчас просто в правило поставила – муж пришел, надо радоваться, ведь домой к нам пришел наш отец и муж, как же я и дети не будем ему радоваться?! Если раньше радовалась, то тихо так, очень глубоко, а теперь я эту радость не держу в глубине где-то, не прячу, а изливаю побыстрее наружу и ему преподношу. И сразу изменились отношения – я теперь вижу, что и он также эту радость встречи ждет. По глазам вижу, что он уже привык и искренне радуется этому.

Так продолжалось какой-то период времени. Вскоре я заметила, что, слава Богу, он тоже изменился по отношению ко мне. Если теперь появляется у меня какое-то дело, я знаю точно, что раньше он бы мне не помог в этом, потому что у него действительно много своей, мужской работы по дому, тем более, он больше занят на службе приходскими богослужебными делами, устройством школы, выпуском газет, но теперь он вдруг берет и что-то мне помогает. Как-то я собираюсь куда-то с детьми, а отец наш говорит: «Давай я тебя отвезу. Как ты с детьми в гору поднимешься?» У нас внизу дом, а по делам надо подниматься наверх. Если грязь или непогода, очень тяжело, да еще с сумками – и он увидел и понял наши маленькие трудности. Такая искренняя была наша ответная радостная реакция. Я настолько поразилась, что прошло уже столько времени, а я ее помню, эту радость обретения чуткого сердечного взаимного понимания.

И теперь, когда он говорит: «Давай тут сделаем так». я ему спокойно говорю: «Давай». Хотя мне самой и не нравится, как это будет. Ну вот он как-то захотел старое трюмо отреставрировать и говорит: «Это же дерево, настоящий бук, я его потом приведу в порядок, сейчас оно просто ободранное, я потом все лаком покрашу», – «Хорошо, если ты хочешь, то и мне нравится» – хотя это мне не очень-то, но если ему нравится, то мне теперь тоже действительно нравится. Если ему хорошо, значит и мне хорошо.

Но я сказала «нравится» не лишь бы только сказать «нравится», а самой потом в душе сидеть бубнить. Нет этого, как-то само отошло это, отпустило меня. Хотя раньше у нас могли быть на этой почве стычки: если мне что-то не нравится, то все. Или – «нет», или я снисходительно разрешала. Сейчас я пошла за тем, что если муж так хочет и если ему так нравится, то пусть будет так, что это и мне нравится. Теперь у нас где муж, там и жена.

* * *

Лад в семье идет от единодушия. Церковь наша – это собрание людей единодушием и единством чаяния. Единодушие мы обретаем по причине того, что расположены друг ко другу, живем жизнью друг друга, и еще едины по причине чаяния Духа Святаго.

Единодушие дает каждому чаду церкви большие нравственные силы. А нравственная сила человека – дух его.

И когда сам начинаешь жить другим человеком, то в ответ обязательно получаешь отклик. Если ты единодушен с человеком, то и у него возрастают силы, и твои силы тоже умножаются, потому что слышать душу ближнего и помочь ей во спасение – это сущая благодать.

Это и есть радушие, щедрость душевная то есть. Тебе же не жалко сказать: «Мне нравится, что ты добрый». Но, оказывается, за этим открывается другое, что тебе не только не жалко сил его поддержать, а еще большее – за единодушием обязательно идет радушие, а за радушием открывается духовная высота – великодушие.

 

Естественная самостоятельность – начало родительской радости.

В семье случилась ситуация, что дети утром оказались отпущенными жить так, как их это устраивает: они не убирали постель, не переодевались, не умывались, не причесывались. Вскочив, сразу увлеклись играми, еще какими-то своими делами, прожили целых полдня, даже забыв про еду.

Настолько дети увлеченно жили, что, оказывается, резерв энергетических ресурсов, имеющийся в организме, достаточен, чтобы не вкушать завтрак, поэтому и не было голода.

До обеда они прожили по естеству своего расположения, а потом вдруг встретились с естеством событий. А естество событий – это реальный порядок жизни, когда надо и убраться, и какие-то дела сделать, но это все из-за увлеченности не сделалось. Второе – это реальность мамы, которая сейчас, может они это и не поняли, в немощи пребывает. Но они вдруг еще встретились и со строгостью мамы, с тем, что она, оказывается, порядок-то все равно держит. И еще есть реальность Бога. Оказывается, порядок Бог дал. Дети напрямую встретились со всей этою реальностью.

Дальше появляется необходимость своего личного ответа на всю эту реальность. Для облегчения поплакав и поканючив, они встречаются с внутренним нравственным чувством этой реальности, ее правильностью и пониманием, что противится этой правильной реальности не надо. Этим нравственным чувством правильности реальности дети принимают в итоге требовательность мамы и ее пожелание идти, не пообедав, спать, потому что следующая правильная реальность по распорядку дня – сон. И они идут, спят с этим пониманием, потому что иначе заснуть было бы невозможно. Попробуйте спокойно заснуть, если вы не получили что-то ожидаемое, и это вас сильно раздосадовало. Почему же дети смогли заснуть?

Они заснули потому, что ожила в них реальность детского естества, детской правды, чувство честности. Все это привело к согласию с этой непростой ситуацией. Чувство долга перед мамой, ответственности перед своей совестью тоже привело к тому, что надо послушаться и пойти спать.

И одновременно с этим включилась еще одна реальность – это разумение. Оказывается, все, что произошло, вошло в сознание как разумный порядок жизни. В дальнейшем это будет иметь свое значение как их самостоятельность.

А после сна они снова пошли к маме со своим желанием «хочу есть» – это телесная реальность. Но выше оказывается реальность порядка жизни – надо сначала еще привести себя в порядок.

И, оказывается, что они от себя теперь уже имеют силы пойти исполнить этот порядок, подмести, убрать игрушки. Хотя сначала они все-таки говорили: «Мама, иди, помоги». Но мама нашла в себе силы правильно выдержать все-таки ситуацию, зная, что дети умеют уже убираться – пусть уберутся сами. Дети в конечном итоге чувством правды, правдивого действия идут и убираются уже сами.

Так утверждается тоже самостоятельность, но уже разумная. Утром тоже была самостоятельность, только неразумная, поэтому не совершающая никакого порядка. Про такое можно сказать «Всякий молодец на свой образец».  А после сна дневного еще немножко они покапризничали, но потом, видя, что мама крепко в порядке стоит, включились в самостоятельность по отношению к уборке, но теперь уже в разумную, правильно понимающую этот порядок. И после того, как порядок разумно был исполнен, они были накормлены.

Оказывается, Господь открывал маме течение естества. А в этом течении естества первое, сугубо важное для детей, – это самостоятельность. Помните, что одно из трех основных личностных свойств – это свободно-разумная самостоятельность. В строении душевного естества, а значит в свойствах нашей личности, первое, что свойственно личности – это самостоятельность. Но, будучи неразумной, она часто так неверно у детей проявляется. Но потом, все-таки встретившись с порядком как реальной необходимостью, разумно принимает его, и, приняв, становится после этого разумной самостоятельностью, да еще свободною.

Чтобы открыть маме проявление естества, потребовалось ее уложить в немощь. Пока мама в немощь не уложена, она никакого естества, тем более всего проявления естества, знать не хочет. Она знает только лишь необходимость благодатного естества и непреложность для этого определенного порядка. На первом месте стоит порядок, потому что естество в действительности оправдывает порядок, поэтому мама держится за порядок.

Мы утрачиваем вкус естества, а вот вкус порядка мы хорошо знаем. А дети наоборот. И только разумом дети встречаются с порядком, а потом уже свободою воспринимают его вкус. Что и произошло.

А когда мама снова вошла в силу, то возможности для принятия проявлений естества у них кончились до следующего Господнего вмешательства. Теперь, если у мамы есть хоть какая-то разумность, то она через материнскую школу и насущные рассуждения придет в понимание того, что, оказывается, надо еще услышать вкус естества. Именно детского. Значит, чтобы для себя услышать вкус естества, надо так же как, например, с яблоком: сначала это яблоко надкусить, тогда и почувствуешь его вкус.

То же самое с детьми. Необходимо дать им возможность побыть в естестве. Но при этом нельзя быть научным наблюдателем, который только скрупулезно описывает, что происходит с детьми, а надо быть той мамою, которая любит детей именно в их естестве. Надо слышать, что дети счастливо в нем живут.

Хоть и в неразумном, но они же в естестве, и оно было прекрасное, потому что было живое. Там не было разумности, поэтому не было порядка. Там не было свободы, поэтому личность была неполная, неразумная личность, но живущая одним из трех личностных достояний – естественной самостоятельностью. Так же ребенок этой самостоятельностью крутит педали велосипеда под проливным дождем. Это нам надо услышать.

Это и есть начало родительской любви. Полюбите детское естество, дайте ему проявиться, этому естеству, а потом уже поставьте эту естественную детскую самостоятельность во встречу с разумностью, во встречу с порядком. Когда он этот разумный порядок примет, тогда он придет в свободу, и самостоятельностью будет выполнять уже разумный порядок жизни, и при этом будет в этом свободен, потому что будет уже осуществляться как личность.

Именно формирование, развитие и поддержание самостоятельной, свободной, творческой личности и есть главная задача родительства.

Правда, для этого надо самому стать личностью, но только не самолюбием, которое любит свои порядки, свои ценности, свое естество.

Кстати, обязательно вы увидите и действие промысла Божьего. Как только хочется маме что-нибудь свое утвердить в ребенке, то в этот момент дверь открывается, и на пороге муж: «Есть хочу!» – «Погоди, - внутри что-то настаивает, - сейчас я сначала заставлю подчиняться моего ребенка, а потом соберу ему есть». А муж снова требует: «Есть хочу». И что ты будешь делать, попробуй, не накорми – неприятности еще возникнут. Ребенок их не доставит, а этот запросто – тогда бежишь и скорее для мужа делаешь. А оказывается, это Господь ребенка спасал в его естестве, в его самостоятельности от деспотизма мамы через мужа.

Естественная самостоятельность ребенка – это начало настоящей материнской радости, это первая личностная ценность. Дальше, когда это естество и самостоятельность становятся разумными, входят в порядок, – это вторая родительская радость. А когда это становится принятым, разумная самостоятельность принимает образ порядка, и ребенок живет в порядке свободно, лично – не потому что мама заставила, а потому что он сам это делает как личность, – тогда это третья радость любящей мамы. Давайте молиться, чтобы научиться обретать все это с нашими детьми.

Трудитесь по правилам и с молитвой.

– За год наших занятий в материнской школе я увидела у себя немало пробелов в воспитании детей и в отношениях с мужем. С детьми редко вижусь, мало общаюсь. Польза огромная была когда я узнала про печати – напечатления в детской душе. Сразу оценила по-другому возникшую как-то проблему, из-за которой я однажды, погорячившись, обругала дочку. С Инной тогда были сложные у нас отношения: она была такой своенравной, а я требовала от нее послушания, давила, поэтому у нас были глубокие конфликты. Однажды я в сердцах сказала ей очень жесткие и обидные слова, как-то непроизвольно вылетели они у меня. Я не сумела выдержать, как нужно по правилам, хоть самую маленькую паузу. Она раньше очень любила красиво одеваться, наряжаться, была бойкая, живая. А тут стала в черном ходить и говорит: «Мам, нет у меня желания наряжаться. Я, наверное, должна внутренне поменяться». Для меня это даже горестно было видеть. Потом, конечно, каялась, а отец Анатолий посоветовал: «Ты скажи ей свои слова раскаяния». Слова, брошенные мною в гневе были такие тяжелые, что мне было страшно их даже внутри повторить. Но, «Что посеешь, то и пожнешь». Как только я перед ней покаялась, дочь тут же говорит: «Мама, я ничего не помню. Но все-равно, надо и мне, наверное, покаяться, что я тебя в такое состояние ввела». И она тоже сходила на исповедь. Я как-то сразу увидела, что действительно что-то такое сошло с нее. Теперь снова она достала свои светлые вещи, светлый платочек. Может быть, благодаря именно этому случаю. Спаси Господи, батюшка.

– Я, конечно, рада, что попала на занятия школы. Старший сынишка у меня – мальчик проблемный, и когда Леночка появилась, я думала: Господи, как же мне воспитывать ее правильно, чтобы не допустить таких же проблем. Применяла усердно родительские правила на практике. Пока Леночке не было двух лет, все шло как по маслу. Я раньше слушалась во всем свою маму, которая говорила, что надо так-то делать и так-то поступать с ребенком. Сейчас я вижу, что это было неправильно. Теперь, вникнув и прочувствовав, знаю, как действительно, правильно надо. По весне, недели две тому назад, на даче мы сажали картошку. Я кладу в лунку картошку, и Леночка кладет. А встревоженная мама кричит: «Куда дите-то лезет? Там же удобрения!». Я говорю: «Мама, пусть она помогает». – «Она же глазками вниз кладет». – «Я потом переверну все эти глазки вверх, пусть она работает со всеми. Как может, так пусть и кладет». Мама мне твердит свое – а я теперь знаю, что нужно по-другому. Так я сама изменилась благодаря этим родительским правилам: стала совсем другая, и люди вокруг меня тоже изменились. Те уже люди постепенно отошли, которые раньше были рядом, но появились другие люди. А сынишку старшего я полюбила и таким, какой он получился. Если раньше я его порой прямо ненавидела, то сейчас приняла таким, какой он есть, тоже благодаря нашей школе. А как только я изменила свое отношение к нему, и он изменился. Я ведь до этого с ним столько пережила. Пока ему исполнилось 13 лет, он где только не побывал. Когда же я его приняла таким, какой он есть, он стал приходить и все мне рассказывать: я теперь знаю, где он бывает, что делает. Конечно, невозможно его быстро изменить, я его только выслушиваю и говорю, что в будущем вероятны два выхода: будет поступать, как я ему говорю – будет все хорошо в жизни, а будет делать так, как сам хочет– может быть самый печальный результат. Он сам учится выбирать. Иногда выбирает правильный путь, иногда нет. Но тут я уже безсильна – можно только быть сердцем с ним, молиться и советовать. С мужем тоже отношения стали лучше, я его тоже приняла таким, как он есть. Если он от меня что-то свое требует, то я ему говорю: «Юра, если хочешь со мной жить, тоже принимай меня такой, какая есть. Я стараюсь меняться, может со временем буду лучше, но сейчас я сразу полностью измениться не могу. Понимай и, если можешь, терпи». Сказала ему пословицу, из книги Даля, которая меня поразила: «В милом нет постылого, а в постылом милого». И супружеские правила мне тоже помогают: муж стал мягче. Гляжу, он меня постепенно тоже начал принимать такой, какая есть. Хотя упреки, конечно, слышу, но отношения наладились, и тише дома стало, и спокойнее. Раньше он, например, злился, что я долго по телефону говорю, а теперь если мне нужно кому-то позвонить, и я знаю, что он будет кричать на меня, то я прежде говорю: «Юр, можно я по телефону позвоню?» – «Звони, пожалуйста». Я чувствую, что теперь он хотя и злится, и ему уже надоело, что я по телефону говорю, но все-таки терпит. Правила, конечно, очень хорошие. Спаси Господи, Батюшка, Вас за правила. Вы изменили всю мою жизнь.

– После материнской школы много каких изменений произошло. Прежде всего, немного разобралась в самой себе. Самое главное, конечно, для женщины – быть матерью. Я это много раз слышала, соглашалась внутренне, но никак не могла понять, что это относится ко мне самой. Я была кем угодно, чувствовала себя кем угодно, только не настоящей матерью. Особенно последний месяц я просила Господа подать вразумления, каково же мое материнство на самом деле, потому что не было отчетливого образа в сердце. И вот через вас, моих ближних, духовно общаясь, вижу теперь и понимаю, как другие управляются со своими детьми. Самое главное – это полное отсечение самолюбивой себя, чего сейчас с трудом и молитвой добиваюсь. Постепенно приходит постоянство в своих желаниях, в целях на сегодняшний день. Положительные моменты обнаружила в своем трудном ребенке. Как только я к нему заставила себя повернуться, он тут же тоже повернулся ко мне без всяких уговоров, влияний со стороны. Радуют его слова о своих каких-то хороших внутренних ощущениях: «Мам, знаешь, как стало хорошо, аж от сердца отлегло». Такие слова для него раньше были не естественны, а теперь он искренне радуется пониманию. Ради этого и стоит в жизни трудиться и искать, и изучать опыт других людей в воспитательных действиях. Как-то в последнее время я стала особенно внимательно с сыном обращаться, а раньше совсем не чувствовала сына своего. Почему-то запало в душу, когда сын спросил, а какая я была в детстве, чем жила? И вот я теперь постоянно в какой-нибудь ситуации поневоле вспоминаю, что у меня было в детстве, когда я была в такой же ситуации, было ли у меня в жизни что-то подобное? Если было, то как я себя чувствовала в этой ситуации? Кого из родителей я принимала, почему и за кем шла? Это обращение к своему детству – просто открытие и помощь для меня! Наверное, в этом тоже есть что-то для понимания души ребенка. Стала даже кое-что у мамы спрашивать, если не помню: «Мам, а что у нас тогда-то было?». Многое становится ясным спустя годы и мне самой, и ей тоже. Всем это на пользу идет. В чем-то, я смотрю, мама просто сокрушается от того, что было раньше, и в этом кается. И от этого становится всем легче. Я ее много раньше осуждала за то, что она меня не так воспитала. А последнее время, глядя критически на себя, увидела, сколько в ней добродетелей, сколько в ней такого, чего во мне нет, и как-то другое обращение к маме обретается. Осознала я – отношения с психопатией у меня с ней, увидела, как другие матери обращаются со своими дочерьми, даже взрослыми, где нет психопатического общения. И утвердилось желание узнать – а как должно быть, чтобы не получилось такого с сыном. Большей частью работа идет именно в этом отношении, слава Богу, теперь-то можно трудиться уже по известным нам, проверенным правилам.

– В моем отношении к детям появилось больше терпения только благодаря занятиям нашим в июле, откровенным разговорам и большей трезвости. Иисусову молитву мы с детьми совершали в Пост. Я увидела, что если Дима постарше и как-то может собраться, то Ваня – он у нас помладше, еще собраться не может и этим еще не живет, для него длинные молитвы не совсем ясны. И он постоит-постоит и уходит. Я озадачилась, как же собрать их в молитве. Раз они дети, маленькие, то легче их собрать в какое-то ясное, знакомое действие. Такое действие я увидела в поклонах. А раз поклоны, то с молитвой надо это делать. И приступили к поклонам с Иисусовой молитвой. Подошел Пост. Раньше мы делали по утрам три поклона с Иисусовой молитвой, а в Пост надо увеличивать молитву, значит, и поклоны надо увеличивать, чтобы пересилить себя. А отсюда родилось еще следующее: когда нужно было за кого-то молиться, (кто-то попросил или кто-то заболел, или какое-то случилось несчастье), раньше мы читали молитву о болящих или молитву о путешествующих, когда наш папа уезжал на сессию. Но я видела, что сердечного отклика на молитву не было из-за того, что эта молитва довольно длинная, им не совсем ясная. Мы часто ее не читаем, она еще не взята сердцем. А вот молитва за человека в нужде, и с поклонами она как-то очень хорошо ими воспринялась. И когда папа нам говорил, что у него идет сессия, что будет трудный экзамен, то я детей собирала и говорила: «У папы экзамен. Вы знаете, как он готовился, как он переживал, давайте помолимся за него и положим за него поклоны». Это очень детей собирает, и мы начинаем молиться. Прошение уже не Иисусова молитва, хотя обращение к Богу идет: «Господи Иисусе, Сыне Божий, помоги нашему папе, иерею Антонию, чтобы он собрался хорошо на экзамен, чтобы Господь послал ему Ангела-хранителя, чтобы вразумил бы его, чтобы просветлела память у него». На каждый поклон у меня рождалось какое-то прошение об этой нужде. Или если за человека болящего – на каждый поклон какое-то прошение. Бывало, ничего не рождалось, тогда повторялось предыдущее прошение или я к первым прошениям возвращалась. Я увидела, что у детей сердечный отклик идет, и мы от Иисусовой молитвы перешли к молитве по насущной нужде за кого-либо. По поводу работы с книгами тоже появилась ясность. Утвердился конкретный отбор чтения. В этот месяц особо времени не было, и я читала им только те книги, о которых точно знала, что они нужны и хороши православным содержанием. У меня есть много книг церковных, которые я им не все успела прочитать. И я читала их. Из предисловия к «Искре Божией» я узнала, что до определенного времени, до первого-второго класса, детям можно читать общие детские книги, а после этого возраста необходимо для мальчиков одно чтение, а для девочек другое. Нужно собирать для мальчиков именно книги патриотические, военные, которые силу их духа как защитников отчизны поддерживают. Пословицы и поговорки у нас, в основном, старые укрепляются. Порой дети начинают за трапезой разговаривать, Дима у нас особенно в этом преуспевает: как сел за стол, сразу разговоры о чем угодно, а я сразу напоминаю: «Когда я ем, я глух и нем». И больше ничего не говорю. У нас постоянно идет закрепление поговорок, работа над словом, стараемся изживать проявления площадной речи и переходить к культурной. Тут у нас остается затруднение, потому что у меня уже сформирована определенная речь, сразу перейти в более благодатную сторону мне довольно тяжело: думаю-думаю, а слов нет. Душа неблагодатная слово благодатное родить не может. Слово-то из души идет, надо душу приводить в порядок. Для меня это сложное задание, но другого пути нет и оставлять по-прежнему нельзя. Выход один – трудиться и молиться. Господи, благослови.

Услышать самому и донести другому.

Для всего нашего сегодняшнего церковного народа есть основополагающий служительный критерий – точное изложение святоотеческого содержания. Для этого надо пользоваться точными фразами, точно передавать мысли святоотеческих учений. Но, либо человек порой правильно говорит своими словами близко к содержанию о самом явлении, либо при этом человек, оказывается, формирует свои какие-то понятия: читает книгу и формирует свое понимание. И дальше идет уже не со святоотеческим содержанием, а с тем как он понял в меру своего облагодатствования. Он всю свою церковную жизнь какой-то период выстраивает в соответствии с тем, что несет с собою. Но когда мы начинаем сопоставлять то, что он понял, и то, что написано, оно оказывается разное. Мало того, пусть даже то, что он говорит, совпадает почти точно с содержанием внешне, однако, то, как он это понял, у него все меняет. Тут уж получается, что «Всяк своему нраву работает».  Он сначала понимал это так, носил неизменяемо в себе год. Через год вдруг то же самое, что он знал, вдруг по-новому для него открылось. И он теперь видит, что в том, прежнем его понимании, которое он носил с собою, есть область, которая была для него закрыта и только сейчас открылась. Но он, оказывается, из этого скудного понимания выстраивал свою жизнь церковную целый год, и только сейчас он начал все по-другому, шире, глубже выстраивать, потому что только сейчас что-то новое открылось. А потом, глядишь, его жизнь заставила вернуться к тексту. Когда он книжку снова прочитал, и она открыла ему совсем другое, оказывается, прежде не то он извлек из нее. Такие пересмотры «своего содержания» могут происходить не один раз, поэтому свое понимание святоотеческого содержания просто необходимо поверять в духовных беседах и подкреплять молитвой.

Одна из трагедий сегодняшней нашей жизни заключается в том, что мы не имеем в ценности действительное святоотеческое содержание. Ценным для нас оказывается либо наше собственное впечатление, которое мы второпях обретаем и потом своими словами рассказываем, либо те понимания, которые сложились у нас на основании прочитанного. Получается, что ценно-то свое. А то, что принадлежит святому отцу или же отцу Церкви или же Господу, Евангелию, то не ценно. Но тогда возникает вопрос: почему так? Оказывается, что за этим скрывается страшная реальность неверующего мира. Или только внешне верующего, а внутренне на самом деле не верующего.

Это потому так, что мы за Господом в действительности-то не идем, для нас нет ценности слова Самого Господа. Для нас в таком случае есть ценность нас самих, а чувство ценности себя – это самолюбие. Соответственно этому возникает ценность наших представлений, значит, и наших пониманий, впечатлений, о которых мы своими словами пытаемся что-то говорить.

Тогда, на этом основании, возникает и ценность устроения церковной жизни по нашему видению. Поэтому каждый имеет свой план устроения церковной жизни. В каждом доме он свой. У каждой жены по отношению к мужу свой. У каждой матери по отношению к детям тоже свой. А ведь так будет «Что город, то норов; что деревня, то обычай».

Надо обретать истинное понимание, чтобы план нашей жизни был Христовым. А самолюбие наше радо стараться жить о Христе, потому что через жизнь о Христе самолюбие воспринимает себя как человека верующего, как христианина, в этом себя приемлет и удостоверяет, а Христа Самого не ищет и не хочет. Конечно, если бы мы искали Христа, то, для нас было бы ценностью не наше представление, а сама книга, которая тогда сделалась бы просто настольною.

Читаешь книгу и получаешь какое-то впечатление, тебе кажется, что ты уловил какую-то истину, долго этим живешь и не подозреваешь, что то, что в книге написано, гораздо больше и, может быть, имеет совсем другое содержание. В книге-то истинное, действительное, а ты по своему впечатлению думаешь, что ты уже все об этом знаешь. Ты ведь только-только пришел к вере, тебе открылись только основные истины, но они для тебя настолько глобальны и значимы, что тебе кажется, что здесь и есть вся полнота смыслов.

А потом вдруг заметишь, что не можешь читать книги, возникает чувство пресыщения. Тогда от тебя нужно будет личное, свободное, разумное движение ко Христу. И через какое-то время ты почувствуешь духовный голод, поймешь что ты нуждаешься духовно. Смотри уже тот опыт проживания, как опыт самоотвержения, когда ты не себя реализуешь, а ты Богу служишь.

Через детей тебе волей-неволей приходится себя отвергаться. Господь говорит: «Кто хочет по Мне идти, да отверзется себе, возьмет крест и по Мне грядет» (Мк. 8:34). И тогда ты все заповеди Божии, слова Божии совсем по-другому начинаешь видеть, когда у тебя собственный опыт будет в действии сердечном. «В руководителей поведению нашему даны, с одной стороны разум и свободное произволение, с другой откровенное учение Божие».  Это именно наше действие служительное, оно дает такой опыт.

И теперь, когда ты читаешь, ты вдруг начинаешь уразумевать о чем же идет речь, в какую-то определенную меру, в какую-то маленькую часть. Это будет настолько, насколько ты отвергаешься себя, насколько ты желаешь и трудишься над исполнением заповедей Божиих.

Поэтому, когда с детьми пребываете, старайтесь, чтобы всегда были живые отношения с произносимым, чтобы слова не были бы не подтвержденными вашей жизнью, а лучше, чтобы произносимое было отражением сейчас происходящего живого, реального взаимодействия с ребенком от души к душе, от добродетели к добродетели, от совести к совести, от веры к вере.

Не от знания об этом и самолюбием к самолюбию, не через раздражение от недопонимания, а непременно от живых, Божьих достояний к Божьему. Тогда и говори только о том, что в тебе реально есть, а того, что реально нет, о том лучше не говори.

И обнаружится такая вещь, что если у тебя Христа реально в жизни нет, то ты будешь изъясняться с ребенком какими-нибудь где-то прочитанными, примерными, по большей части своими словами, опираясь на сложившиеся в тебе понятия и представления. А когда ты сам живешь Христом, то, конечно, ты будешь искать именно Его осуществления в тебе.

Ну а как приготовить свою душевную горницу для Христа? Когда Марфа и Мария узнали, что Господь идет к ним, они же побежали вперед Него, равно как и Закхей, когда узнал, что Господь идет к нему, побежал вперед Него приготовить дом свой к приходу Господа. Значит, Господь в любой дом не войдет, надо как-то приготовить. Эти приготовления – правильное твое размышление, соответствующее Богу рассуждение. А если ты рассуждение имеешь какое-нибудь примерное, замешанное на своем собственном ограниченном понимании, значит, горница твоего рассудка не приготовлена для Бога, и Бог туда не войдет – там грязи греховных помыслов много еще, там все еще нечисто. Если же ты хочешь иметь отношения с Богом, то будешь стараться, чтобы все было в чистоте. А когда мы с вами не обращаемся к точным речениям святых отцов, то это признак того, что мы, пребывая в своей нечистоте, вполне довольны своим положением. Такие, получается, мы на самом-то деле перед Богом.

А там, где появляется потребность Христа, там появится и потребность точных выражений, в которых Господь Сам может быть с нами. Отсюда необходимость в точности изъяснений с детьми, особенно в возрасте с 3 до 5, когда начинается восприятие детьми способа изъяснения, словообразования, начинается освоение множественности слов – здесь как раз нужна очень большая точность. С 3 до 5 лет особенно важна точность передачи святоотеческих речей. Не надо высокого богословия, но все, что вы говорите о Боге должно быть точным.

Очень помогает использование в качестве точного речения пословиц и поговорок, этих сокровищ народной мысли, накопленных в веках и появившихся задолго до литературы как таковой. Первые записи пословиц и поговорок сделал еще Аристотель в IV веке до рождества Христова. Через притчу или пословицу можно рассматривать многие поучительные эпизоды нашего родительского воспитания своих чад и супружеских отношений. «Пословица вставляется в живую речь и резко в ней выделяется – выделяется сконцентрированной в художественном образе мыслью, ладностью и звучностью. Пословица – это художественное произведение, полноценное по смыслу и по форме».  По образному выражению В.И. Даля «Поговорка, по народному же  определению, цветочек, а пословица – ягодка».  Они не специально сочиняются, а появляются силою жизненных обстоятельств, как естественная человеческая реакция на эти обстоятельства. Их появление промыслительно помогает людям отчетливо и назидательно осмысливать свою жизнь.

Но обратите внимание на опасность для души разных жаргонных словечек. Произносишь, а сердце в этот момент испытывает особую смачность, сладость оттого, что ты именно это меткое словечко сказал, именно этому ребенку сказал, именно в этот момент. Тогда разумением обязательно посмотри: а в эту смачность Господь благодатью Своей войдет ли? Для Бога эта смачность будет ли угодна? Если ты очень трезвенно на себя посмотришь, то с искренностью содрогнешься, и сразу же от этого освободишься, услышав, что поврежденность слова – это поврежденность мысли, помрачение души. Ведь наша речь – это мостик общения от души прямо к душе.

Не учите детей не ссориться, учите детей мириться.

– За каждым словом что-то стоит. Есть слова, за которыми стоит откровенный грех. Есть слова, за которыми стоит пустота. Есть слова, за которыми стоит человеческая глубина. А есть еще сугубые слова, от которых исходит благодатный свет.

Чтение Евангелия у нас совершалось в Пост. Я не знаю, как младшенький Ваня, что он там слышит, но присутствует, а Диме понравилось, и он у меня теперь просит: «Давай, мам, почитаем Евангелие». Я стараюсь, как бы не уставала, читать. Читаю и думаю, что ему там ясно, а что еще нет. До толкования смысла у нас дело так и не доходит, но Евангелие мы часто читаем. Причем это была инициатива Димы. А Катя уже переросток. Она в Димином возрасте не имела Евангелия, поэтому естественно, что она сейчас его и не будет иметь. Так у нас получается, что кто-то укладывает детей, а кто-то по хозяйству, потому что вечер в нашей семье - очень насыщенное время. И если я читаю детям на ночь, тогда Катя в это время убирается на кухне. Сейчас дети все трое подросли и между ними начались столкновения. Меня очень заботит, когда они начинают ссориться и не могут найти мирный путь. Слава Богу, Катерина Таптыковна, меня научила. Она как-то говорит: «Вы не учите их не ссориться, лучше учите их мириться». Я прямо обрела выход. Мне сейчас это очень помогает во многих конфликтных ситуациях. В частности, если дети поссорились. Например, Дима говорит: «Я играю, а он у меня забрал, не спросил, а взял». Я начинаю тренировать их мириться: «Как нужно попросить?» Он: «Дима, дай мне, пожалуйста». – «Дима, а ты что ответишь?» – «А я еще играю, мне нужно.» – «Ваня, наверное, мы плохо попросили. Как я раньше учила?» – «Димочка, братик мой дорогой, дай мне, пожалуйста, поиграть». Дима после таких слов отказать уже не решается – еще бы, такие слова были сказаны. Мы с Ваней ждем – пауза. Он говорит: «Ваня, но я же еще сам не поиграл. Ну ладно, если ты очень хочешь, то возьми» – «Да, я очень хочу». – «На. Только поиграешь, мне отдашь». Я говорю: «Вань, что надо сказать-то?» – «Спаси Господи, Димочка». Дима: «Во славу Божию». Такой конфликт я стараюсь по мере возможности не пропустить, чтобы дети обвыклись в том, как нужно в таком случае сказать. Или Дима что-то строил долго, выстроил, а Ваня – раз, и все разрушил. Дима, конечно, весь расстроенный, в агрессии, сейчас Ваню он готов побить. Я научилась находить пути замирения. В процессе поиска согласия у них пыл охлаждается, раздражение уходит, они приходят в мирность, увлекаются новым, добрым ощущением, и, более того, сама ситуация исчерпывается, все становится спокойно и ясно. Но бывает, конечно, затягивается конфликт, тогда нужно больше трудиться, искать более действенные воспитательные и речевые возможности окормления детей.

– Говорят, маленькие детки – маленькие бедки, а вот большие детки – большие бедки. С возрастанием детей и вопросы воспитания возрастают – они становятся глубже, надо соответственно и родителям глубже вникать в проблемы детей и учить их своей глубиной. Иногда с первого взгляда конфликты кажутся неразрешимыми. Они могут быть куда-то задвинуты, заглушены, где-то прикрыты, но они сами собой не пройдут, надо решать и решать это надо и детям и родителям. Надо учить наших детей решать конфликты, по возможности, здесь и сейчас, не усугубляя. В связи с этим увиделась наша беспечность, которая в воспитании имеется, что ничего нельзя оставлять без внимания: будь то конфликт, недобрый поступок или неправильный внутренний настрой ребенка, который выражается либо в поступках, либо в словах. На все нужно обязательно откликнуться или сейчас или позже, и всегда дать правильное направление развитию нравственности ребенка, научить его сначала оценивать себя, прежде чем предъявлять что-то другому. Очень помогает, конечно, когда мы делимся опытом друг с другом, рассказываем, как выходить из ситуации, и батюшка нам очень много рассказывает, помогает духовно осмыслить наш опыт. Дома мы практический опыт получаем, а на занятиях школы мы получаем опыт нравственного и духовного осмысления жизни.

– Такая пришла на занятиях школы трезвенность, что дети – это чада Божии. Больше мне хочется сказать про Диму. Он, старший, стал заботится. Младший слушается, а со стороны Вани это не очень четко пока видится. А вот Дима стал заботится о Ване, о младшем, хотя разница у них всего 2 года, но то, что он старший, это уже как-то различается. Бывает, я прилягу отдохнуть или приболела и говорю: «Я очень устала, Дим, ты старший, посмотри, пожалуйста за Ваней». И мне же слышно через дверь, как они общаются. Без моего наказа теперь он сам, как старший, решает, как ему поступить с Ваней. Если тот упал или ударился – он знает, как его утешить, успокоить, как его развеселить, позаботиться о нем, даже весь строй его речи в это время меняется. Он тоже младшего словесно окормляет, чувствует ответственность, и даже сам назидает младшего. Когда в семье между родителями мир, согласие и покой, то это сказывается на всем жизненном укладе и на состоянии семьи. Особенно, когда семья собирается за беседой, и если были какие-то несогласия, то в присутствии всей семьи каждый умиротворяется. Старшей дочке уже 15 лет, у нее уже могут быть интересы на стороне, но она очень любит, когда мы собираемся семьею. Если у нее уроки или дела, то она обычно покушает и отпрашивается, но когда мы вместе садимся пить чай, она заранее просит: «Вы меня, пожалуйста, позовите». Она, может, и не хочет чаю, но то, что мы собираемся все вместе, разговариваем, то что в семейных беседах устанавливается сугубый лад, ей это нравится, и она теперь обязательно просит, чтобы мы ее тоже позвали. А то, какие отношения между родителями, как родители сами умеют ладить, это прямо через общение передается и очень сказывается на детях, на их уверенности в семье, в конечном итоге они обретают привычку находить в жизни со всеми общий язык, жить достойно среди людей.

 

* * *

Книги святых отцов – это тоже опыт, причем опыт такой жизни, которая в итоге приводит ко спасению. Святой отец написал то, что он реально сам пережил, и мы потому всей душой этой книге верим. Ничего не придумывая, он описывал свой путь через искушения и испытания к духовной высоте, и художественного вымысла в таких книгах не может быть. Поэтому мы, обращаясь к этим книгам, уверены, что это реальность житейского опыта духовной личности. Но почему эта реальность для нас такая непонятная? Потому что наш опыт далек от подвижнического. Поэтому его жизненные движения души и поступки и мои, конечно, не сходны.

А когда мы слушаем друг друга, или же когда я говорю близко к вашему опыту, к сегодняшнему состоянию, то, оказывается, что слова о нашем жизненном опыте узнаваемы. А иные слова, тоже о жизненном опыте, но святых отцов, не узнаваемы, потому что мы еще таким опытом не обладаем, можно и нужно только верить.

Спасительно и постоянное памятование о том, что дети даны мне Господом на то, чтобы я какой-то отрезок времени воспитывала их и потом привела бы к Богу.

Только надо вернуть Богу достойное, а то можно преподнести то, что негоже. В результате и Богу не взять, и тебе придется отвечать за то, что получила богодарованное, а вернула такое, что стало даже хуже, чем было.

Дети-то Богу должны быть приведены, они ведь чада Божии, не твои личные дети, не вечно тебе принадлежащие, а данные на воспитание на какой-то земной временной отрезок жизни до совершеннолетия, а дальше ты самая верная спутница их, наставница и помощница в духовном возрастании. А «Кто красен дочерьми да сынами в почете, тот в благодати».

Благодаря чему же в нас происходят благодатные перемены?

Во-первых, конечно, дается это самоукорительным взглядом на себя, какая ты в семье воспитывающая мать, какая заботливая жена. Христианская жена или светская устроительница и прожигательница жизни? А, может быть, язычница, которая начала «естеством законное творить», только начинающая входить в Церковь.

Церковь наша еще атеистически-языческая по колено, совсем недавно в нас Господь пробудил веру. Мы вспомнили о том, что есть Бог. Помимо института, в котором можно чему-то научиться, магазина, где можно что-то купить, министерств, где можно чего-то добиться себе полезного и нужного, появился еще Бог, у Которого тоже можно чем-нибудь разжиться, в Котором можно утешиться, Его участием на всякий случай заручиться. Вот и все. Больше ничего в огромном большинстве воцерковительных случаев не произошло. В этом, в основном, сегодняшний наш воцерковляющийся человек живет.

А о том, что Богу надо принести себя, мало кто думает. Ведь Богу надо принести себя другую, не ту грешную, которая есть сейчас, а новую, которой бы Бог обрадовался, об этом не думаем. Какие-либо благодатные перемены, конечно, происходят, и все говорят о них, но это по большей части ради того, чтобы ребенка правильно воспитать.

Но радение о дитя должно происходить только в радении о Боге. А у нас Господь часто только привлекается, чтобы получить результат, а радение идет, прежде всего, о ребенке. Поэтому какие-либо перемены чаются ради того только, чтобы ребенок как-то переменился, а вовсе не ради того, чтобы пребыть с Господом, чтобы Господь обрадовался. Но разве из этого воцерковляются?! Самое высокое, когда ты воцерковляешься ради того, чтобы Господа иметь в себе, только тогда ты обретаешь благодать и любой миг своей земной жизни ощущаешь, что каждый шаг может приблизить тебя к спасению, к благодатному Его сопричастию.

Христианка – это вместившая в себя Христа, несущая в себе Христа, от Христа изменившаяся. Тогда ты отличаешься сугубым чаянием найти свое место христианской жены. Но для этого ты должна вместить в себя Христа. Сделаться христианкою, не имея в себе Христа, невозможно. Надо сделаться Христовым, а это может сделать только Господь. Только начитанность книгами о Христе может ли тебя сделать христианскою? Нет. А может быть, ты, как-нибудь себя воспитуя, кому-то подражая, можешь сделаться христианскою? Никак. Сколько бы ты не подражала, ты больше чем языческого доброго естества, ничего не обретешь в себе. Чтобы стать чем-то большим, чем ты есть по естеству, сделаться Господу угодною ты можешь только через Него, только вместив от Него частицу. А больше никак. Как может вода в стакане сделаться сладкою сама по себе, даже если будет изо всех сил стараться? Она сделается сладкою, если чуть-чуть положишь сахару.

Так же благодать Божия. Когда начинает она касаться тебя, то она не требует никаких особых действий по отношению к ней, не надо что-то изображать, стараться ухватить побольше, надо только предложить себя для благодати, надо смириться. Ничего особенного не надо делать, наоборот, как можно больше утишься, усмирись, как можно дальше отложись от всего, что в тебе выпирает. Тогда в тебя можно будет вложиться частичке благодати. Господь это сделает, и ты тогда на радость всем будешь называться христианином.

 

Не унывайте, готовьте сердечную встречу.

– Хотя у меня сейчас четверо детей и никакой помощи, но я по материнскому долгу слышу ответственность: что нужно обязательно в семье праздник провести, как следует его подготовить. Просто это все физически трудно. До занятий материнской школы я не могла себя организовать в подготовке к празднику. Подходит Рождество, идет Великий Пост, нужно быть на службах, а тут и подготовка, и готовка. В то же время детей в школу я вожу, и те же самые уроки надо дома делать. А со школой получается так, что как бы где-то изловчиться, и больше, конечно, внимаешь, что Господь дает. По силам уже смотрела, когда что делать, где что покупать, в какой день с детьми елку наряжать. Как-то Бог дал, что в первый же год все хорошо сложилось и более-менее все прошло благодатно. Рождество и Пасха, это два основных праздника, и дети сразу в этом обрелись, и смысл христианский обрелся. Всплыла неожиданная сторона отношений с мужем: настолько в Пост был раздор между нами, настолько было тягостно и тяжело, что мы как бы спустились прямо на самое дно ада. Именно дети и праздник нас буквально спасли. Когда уже муж из дома собрался уходить, я говорю: «Ну, давай хотя бы праздник семьей проведем, ради детей». Не с первого раза, но, вроде бы, согласился. Праздник вместе провели. Стало ясно, что самое главное в семье – это отношения между родителями. Так одно время уже было плохо, что я поехала за советом к о. Владимиру и он мне сказал: «Чтобы в этой жизни быть добрым, нужно быть даже чрезмерно добрым, и вообще ничего для себя не ждать». Эти слова мне запали в душу. И так Господь устроил, что нам нужно было на какой-то довольно большой срок пожить отдельно. И тут как прямо ради нас, я так подумала, прекращается финансирование той стройки, на которой мы работали, и посылают всех в Астрахань на вахту. Ни мне уйти никуда было нельзя, ни ему отлучиться невозможно. А дети его сильно любят, и они его очень ждали. И я перед лицом этой жертвы – разлуки встала. Мне тяжело это было, но зато обретение было великое – семейное единение после разлуки и обыкновенное семейное счастье в итоге.

– Ребенок еще маленький был, мы ходили в церковь, причащали его, исповедовались. Правда, посты мы не держали. А когда приехали сюда, стали, конечно, в Сарепту ходить, там храм Николая Угодника. Стали в воскресную школу ходить. Когда мы ленимся на молитву вечернюю вставать, то муж нас встряхивает и говорит: «Давайте, вставайте молиться. Куда это годится – без молитвы улеглись спать?!» Как-то у нас было, что верх всегда я брала, хотела, чтобы все было, по-моему. Наверное, поздно вышла замуж и родила поздно, а в семье родителей все было для меня, как говорится, на тарелочке. Благодаря батюшке, его материнской школе, в последнее время как-то постепенно стало все по-другому. Мы живем в общежитии, и раньше я часто раздражалась, ругалась, а сейчас раздоров нет ни с кем, и добрее я стала к людям. Не стала обижаться, скандалить и осуждать не стала. В общежитии у нас никто не ходит в храм кроме меня. После храма зайду, закроюсь, попусту ни с кем стараюсь не общаться, потому что там в основном неблагополучные семьи, далекие от Бога. Когда хожу к мужу в тюрьму – батюшка благословил, муж там читает то, что я приношу – батюшкины книги, закон Божий: прямо на глазах стал совсем другой человек. Я к нему, конечно, тоже стала добрее. И он меня не узнает. «Совсем ты была другая: хотела, чтобы все было по-твоему». Сейчас, когда бываю у него, больше стараюсь промолчать, где бы раньше обязательно упрекнула. Он говорит: « Интересно, если я выйду, ты такая же будешь?».

Надо только не унывать, потому что когда все дело в тебе самой, наверное, это значит что Господь имеет надежду на твою перемену, а когда переменишься, то и ребенок меняется, и все обстоятельства меняются. А когда унываешь, то и перемены не жди. Тебе надо самой, прежде всего, меняться. Перемена – это значит, что ты станешь для ближних добрым солнышком. А к солнышку все тянутся. Так вокруг жен собираются семьи: и мужья расправляют крылья, и дети ясный путь обретают. А когда жены такой нет, тогда и собираться некуда, и крылья не над кем расправить. Сейчас, слава Богу я уже стала более терпеливая. Все еще, думаю, хорошее впереди.

Да, конечно, людям очень важно друг на дружку посмотреть, пообщаться, встретиться, увидеть опыт другой, самой поделиться, оглянуться. И окажется, что не только твои 4 стены, а еще и другая жизнь есть, она и такая же и что-то в ней по-другому. Что хорошее – перенимай, а что утебя есть доброе – поделись с ближними.

Это, можно сказать, реальное воспитание и утешение для души. И действительно это тебе силы дает, – ты приходишь домой и знаешь, куда развиваться. В одиночку, как в темноте, а тут обретается просветление и знаешь, куда и как идти. Для меня очень важны были лекции об ученичестве, о жизненности, о разумно-свободной самостоятельности в ребенке. Вообще важно нравственное просвещение как таковое, потому что, как батюшка говорит, человеку рассудочному жизненно необходимо иметь смысл всего, и если я его не имею – то у меня все реальное как-бы расплывается. Много вопросов у каждого из нас постоянно возникает, но мы просто не знаем, где об этом спросить и узнать. Когда вопрос в сердце возник, как тут быть? Как добраться до сути и как ко всему этому относиться, и как себя правильно повести – трудно самой найтись. А когда просвещение души происходит, то заполняются пробелы. На многие вопросы, которые долго в душе носишь, наконец находишь ответы. Для наших семей жизненно важно просвещение, которое происходит и через лекции и через батюшку. Потому что достаточно уточнить, хотя бы чем мужчины от женщин отличаются, и это уже проясняет ум. Муж, действительно, в дополнение к сердечному женскому, своей ясностью, трезвостью, степенностью, многое упорядочивает в отношениях с детьми и самой жене нужный настрой дает. Конечно, мужчина может из своей твердости и разумности твою женскую эмоциональность упорядочить и прояснить, а это очень важно для семьи.

Для меня, например, очень полезна была работа по повышению культуры речи, над правильностью и душевностью слова, чтобы наша речь детей назидала и окормляла. Батюшка конкретно сказал, что нужно работать над своим словом, применять святоотеческую речь и не бояться этого. Для меня это очень важно. Потому что когда я собираюсь в своем лучшем и начинаю применять язык культурный, то и строй души меняется. В суете он какой-то торопливый, порой резкий, а когда появляется добрая тональность души, дети сразу это чувствуют и резонируют в ответ этим же. Надо освобождаться от своего безкультурья, тогда и дети будут воспитываться через наш пример.

Ну вот, например, я делаю что-то бытовое и мне нужно, чтобы дети быстренько пошли помогать, я им говорю второпях, – они не слушаются. Я на это сразу раздражаюсь, потому что уверена, что они должны слушаться. А эта установка – говорить так, чтобы не раздражать, а окормлять – она меня ставит, можно сказать, в обязанность самой сначала измениться, не одним словом скомандовать, не двумя, не бросить на ходу, а сказать воспитующим, дающим положительный настрой обращением. Все это душу остепеняет и дает спокойствие, а в спокойствии рождается разумность. После занятий материнской школы я вдруг увидела, что во многом ошибаюсь, и это порождало невозможность искренних отношений с близкими, которые это чувствуют и тоже глаза отводят, мы не можем душевно друг с другом встретиться. С первым моим ребенком у нас были сильно запутанные отношения. Материнская школа мне помогла через домашние задания услышать ее душу, обратиться к Божьему в моей дочери, освободиться от этой ужасной подозрительности, что моя дочь нехорошая какая-то, что она иногда, возможно, корысть какую-то свою держит. Когда у меня идут такие чувства, и идет ложь мыслью, то я теперь понимаю, что это же от врага. И сразу вижу ее такой, какая она есть, а не какой я себе ее напредставляла, и враг еще мне кое-что навеял. Конечно, отношения у нас высвободились, стали проще и легче. Ульяна, например, была такая истеричная, нервозная, я так понимаю оттого, что я ей мало времени посвящала. Анна же была три года, практически, у меня одна. А когда Ульяна появилась, у меня многие смыслы уже стерлись. За счет доброго словесного окормления, за счет Евангельского спасительного языка, благодаря чистой речи, использованию поговорок, пословиц она и жизнь почувствовала и стала развиваться. Что характерно, она очень быстро все это усваивает. Если она входит в какой-то каприз, например, когда Федя подходит и спрашивает: «Дай мне вот это». Обычно она канючит: «Нет, не могу», но тут я ей пословицу напоминаю: «Ульяна, кто уступает, тот больше что?» – она: «Приобретает». И с легкостью отдает. Это, наверное, какое-то мое новое качество дает и ей жизненные силы. А если нет этого разумного, она сразу западает в какую-то греховность. В моих детях сам их внутренний образ изменился. Муж тоже постепенно меняется, Господь трудится над его душою, и он как-то больше разворачивается. У нас с ним такое теперь единение, слава Богу. Может, потом у него возникнут опять какие-то деловые перспективы и он снова уйдет в деловую жизнь. Но я благодарна Богу за то, что у нас сейчас есть это общение душ, которое и его, и меня живит. Может это вообще итог нашего развития, но это не уйдет, я знаю. Все началось с материнской школы, с того, что я перестала бояться говорить добрые слова. Например, раньше я стеснялась сказать «дорогой» или какие-то другие простые, хорошие слова. Вообще я стеснялась проявляться в своем добром, какой-то такой механизм еще срабатывал, но я теперь понимаю, что это нужно. А когда стала находиться, то мне стало легче проявляться и в своем женском, взрослом. И муж это чувствует, потому что давно, наверное, это ждал. Я думаю, каждый мужчина это ждет, чтобы мы в своем женском добре проявились. И вот материнская школа дает такую возможность – научиться не бояться проявления душевного добра и искренности, в этом, наверное, и есть настоящая свобода нашего духа.

* * *

Для всех нас, может быть, важен даже не столько вопрос, что дает материнская школа, как то, каким путем мы все внутреннее туманное и раздраженное в ясное и доброе поворачиваем. Потому что важнее прочно усвоиться в своих пережитых переменах, не соотнося это с материнской школой, с ее какими-то сугубыми действиями, взяв в центр своего внимания и проанализировав сначала именно свой нрав, свои поступки, потом особенности ребенка, затем уже строй и уклад всей семьи. Фактически для себя раскрыть, рассказать и осмыслить, что происходит, когда мы меняемся. Что с нами происходит при разумении себя – вот что надо отчетливо уяснить, чтобы обретать в себе благодатные перемены. Оказывается, всегда надо прежде всего разумением посмотреть, что происходит в душе в то время, когда нам во имя семьи, всех своих ближних надо сначала измениться самому для того, чтобы в конечном итоге обрести богоугодный уклад в жизни через спасительный православный уклад взаимоотношений.

 

Путь к духовному деланию пролегает через сокрушения.

Действие разумной силы всегда относится только к реальности и как любое нравственное достояние души, любая естественная добродетель имеет дело только с реальным. А все нереальное, мечтательное, фантазийное относится не к добродетелям, а к воображению, эмоциональности. Это уже внешняя сторона души, которая может выходить в эти области.

А внутренняя сторона души, наши естественные добродетели, ничего общего с каким-нибудь придумыванием не имеют, поэтому всегда обращены только к реальному. Соответственно, если разумная сила начинает реализоваться, то она занимается разумением, которое и есть выявление реального.

В нас только две реальности. Одна – реальность Божественного, наши естественные добродетели. А вторая реальность – извращение этого Божественного, извращение добродетелей какими-нибудь неправильными основаниями, худым состоянием духа, какими-нибудь корыстями. «Зрение недостатков наших – вот безопасное видение! Зрение падения и оскудения нашего – вот нужнейшее видение!»  Видение этой реальности совершает разумение, которое всегда дает внутренний источник для нравственного возрастания.

Когда разумение начинает идти глубже, начинается вслушивание разумом духа в состояние самого духа нашего, разум духа входит уже в область духовную. И там он неизбежно встречается с самолюбием. В области духа первое, с чем мы встречаемся, – с самолюбием.

Но как можно встретиться с самолюбием? Конечно, в тот момент, когда оно сокрушается, тогда ты его обнаруживаешь, когда по нему как следует нанесен удар, или ты, попадая в какие-то обстоятельства, сам устроив их себе, вдруг увидишь через эти обстоятельства, что именно самолюбием туда попадаешь. Пока самолюбие не задето, ты его не увидишь. Пока самолюбие не попало в сокрушающие для него обстоятельства, и пока его не обличают, а ты не признал это обличение, до тех пор меру самолюбия просто невозможно увидеть. Ты, пребывая сам в любви к себе, и не можешь видеть эту обращенность к себе, коль ты в этом пребываешь. То в чем пребываешь, это не чувсвуется, пока не начнется движение по выходу из такого состояния. Чтобы полностью увидеть в чем ты пребываешь, надо выйти из него.

Выход из данного состояния как раз и есть моменты сокрушения самолюбия. Или же когда самолюбие хотя бы задето, тогда ты его только обнаруживаешь, – нет другого варианта встретиться с ним.

Каждая неприятная встреча с самолюбием через разумение себя есть фактически выход из области душевной в область твоего духа. И если ты вошел в область своего духа, то возможно начаться духовному деланию.

Когда же ты согласишься с сокрушением самолюбия, и оно, сокрушенное, отодвинется, то на это место и приходит благодать, приходит Дух Святый. Тогда область твоего духа начинает освящаться Духом Божиим и становится областью духовною.

Поэтому неудивительно, что жизненный путь у светских людей идет от успеха к успеху. И чувство счастья и радости жизни они измеряют обилием успеха.

А жизненный путь верующего человека вверх к сокровищу духа идет от сокрушения к сокрушению. Ибо при сокрушении самолюбия освобождается место для благодати, и верующий начинает жить ею, приобщаясь к высоким смыслам и духовному деланию.

А что более всего сокрушает самолюбие? Обличение. Поэтому неудивительно, что чем более люди становятся церковными, тем более они начинают даже любить обличение как развивающую область своей духовной жизни. Как только начинается обличение или появляются обстоятельства, хотя бы утесняющие твое самолюбие или уже сокрушающие твое самолюбие, и ты явно слышишь, как оно сокрушено, ощущаешь его потерянность – потому что жила-то самолюбием, а по нему, слава Богу, дали как следует – вот эти обстоятельства становятся чаянными, потому что это те обстоятельства, через которые ты обретаешь пищу духовной жизни – благодать.

Вспомните монахиню Сергию, которую Матерь Божья повела через тюрьмы, сначала просто через приводы в милицию ни за что, а потом даже через тюрьмы. И когда она это услышала при сокрушении ее самолюбия, конечно, сначала были страх, ужас от всех этих обстоятельств, которые ее охватывали. Но когда она согласилась, когда запереживала, что в ней именно самолюбие так волнуется, то стала припадать к Матери Божией, просить прощение у нее за свое самолюбие. Тогда она вдруг услышала приближение Матери Божией и услышала, что именно тогда приближается Матерь Божия, когда она попадает в обстоятельства сокрушительные и соглашается с этими обстоятельствами как со средством сокрушения ее самолюбия, и она смирилась с тюрьмой. В итоге прошла 40 тюрем за свою жизнь. И чем дальше шла, тем более принимала тюрьму, ее тяготы, а между тюрьмами без этих обстоятельств сокрушения даже чувствовала себя как бы неприкаянной. Все ее муки были за то, что она была верующей и в Советское время. А Матерь Божья ее предупредила, что поведет ее, но поведет через сорок тюрем. Согласилась она на такую судьбу, по ее рассказам, будучи 12-летней девочкой.

Через это же испытание прошли и новомученики Российские. Старец Антоний пишет о том, что верующие были самыми живучими в наших советских концлагерях. В своих книгах он рассказывает в третьем лице про одного священника, – оказывается, он рассказал про себя – которого возненавидело безбожное начальство и подговорило заключенных уничтожить священника. А начальство лагерей устроило такие обстоятельства, чтобы он умер как можно быстрее от непосильной работы и жестокого обращения с ним. Но, проходя через такие испытания, в которых все другие умирали, Антоний выжил. Почему? Оказывается, этот священник держал в сердце образ подвижников-пустынников, которые умерщвляли плоть и изживали страсти с помощью самых тесных обстоятельств, которые налагали на себя. Одни носили вериги, другие держали пост, третьи находили дикие пустынные условия: где и хищные звери, и холод, и мрак, и полное безлюдье, и разные бушующие стихии, которые могут произойти в любой момент, и происходили. И во все это, как сокрушающее их страсти, они себя ввергали. Так, избавляясь от страстей, сокрушая в себе самолюбие, взамен они получали близость Божью. Такой путь подвижники избирали свободно.

Старец Антоний, взглянув на все обстоятельства, которые с ним происходили, как они возникали, увидел, что это Господь Промыслом Своим все именно для него создавал. Все, умерщвляющее плоть было: и голод, и изнуряющие труды, и холод, и жара. Все, умерщвляющее страсти происходило: и издевательства, и поношения, и унижение. Он стал всем лишениям радоваться, принимать это как желаемое. Чем тяжелее было, тем больше он радовался и говорил: «Господи, если есть еще что тяжелее, то пошли мне все». А эти изуверы не могли понять, конечно, просьбы его и благословением Божьим продолжали дальше придумывать всевозможные издевательства, тяготы, лишения, умножая изощренные пытки. Они не подозревали, что делают это по сугубому заказу своего батюшки. Так он несколько десятков лет прожил в самых невыносимых обстоятельствах. Три десятка лет пробыв в тюрьме, он вышел, прожил еще какое-то время весь больной, продолжая старчествовать и окормлять до трехсот человек народа, который тайком ездил к нему, хотя это было время воинствующего атеизма. Он жил, как истинно верующий человек, потому что принимал все лишения как способствующее умерщвлению плоти и изживанию страстей.

Всегда так: светский человек идет от успеха к успеху, а верующий идет от сокрушения к сокрушению, приемля обличение и страдания как свое спасительное средство.

Одно из действенных и самых верных средств духовного движения – это смирение перед обличением и приятие разных узких обстоятельств, сокрушающих наше самолюбие. Главное помнить то, что без опытного делания, ничего не происходит.

Конечно, при получении знаний меняется разумение, меняется мировоззрение. Но реального сокрушения и высвобождения тебя, тем более в области христианства, где ты становишься вместилищем Христа, где Господь с тобою становится личностно общающимся в сердце твоем, этого не будет происходить, пока ты не начнешь делать реальные шаги, обращенные именно ко Христу. «Отсюда ясное следствие: спасение и погибель человека зависит единственно от произвола его, а не от неизвестного ему определения Божия». Надо сделаться чуть-чуть хотя бы христианскими женами и христианскими мужьями, а не язычниками, естеством законное творящими, верующими, правда, язычниками, но не более того. Это будет, когда вы сможете вкушать блюда обличений, сокрушаться, каяться и молиться. И делать все ради вмещения Господа в сердце своем, ради высвобождения Ему своей сердечной горницы. Все духовные делания есть приготовление твоей духовной горницы, наведение в этой горнице порядка, чистоты, уюта, тепла, выстилки там мягких ковров, накрывание добрых столов, – вот что такое духовное делание для Господа. И тогда Господь будет с тобою, Он с тобою будет совершать все отношения с детьми и совершать весь мир в доме. Так что новое основание трудясь, надобно, обрести, горницу свою приготовить для вмещения Господа, и Господь придет и устроит тебе все отношения и с детьми, и с мужем, и со всеми ближними. И тогда на чистое, доброе, кроткое сердце придет Евангельская благодать со словами творца: «Царство Божие внутрь вас есть».(Лк. 17;21)

 Глава 14

Будьте как дети

 

Надеюсь, мы с вами не будем для решения вопросов семейных взаимоотношений и воспитания прибегать к насилию над кем бы то ни было, а прежде чем начать что-то делать, будем пристальными наблюдателями своей состоятельности или несостоятельности в этих вопросах. Для этого, сделав сначала одно из 4-х действий, посмотрим результат, и по нему определим, мы уже состоятельны как супруги и родители или еще нет. Если ты еще не состоятельный, тогда надо оставить всех в покое, пойти поучиться, если, конечно, есть такая возможность; обязательно надо почитать, если найдется что-то почитать или пойти, как минимум, подумать; а главное надо искать пути к сердцу ближнего, ибо ищущий находит. (Лк. 11, 10) И всегда у всякого верующего человека есть возможность пойти помолиться, попросить помощи Божией. Чтобы Господь вразумил и благословил на правдивые отношения со своими чадами и ближними. «Нужен путь Бог правит».

Снимите с себя доспехи.

 

Когда мы о чем-то просим Бога, надо не забывать, что в душевных трудах надобно приготовить и пространство в сердце своем для принятия Его ответа. К сожалению, чаще всего, несостоятельный в родительстве человек может даже вычитать целый акафист Матери Божией «Воспитание», и едва только закрыв книжку, тут же решительно разворачивается к ребенку и начинает его немедленно воспитывать с помощью Матери Божией. Но разве ты услышал Ее помощь?

Труд над обращением с ребенком есть всего лишь труд над самим обращением, больше ни над чем, ибо это еще не есть любовь к ребенку. Этот труд может совершаться с любовью, а может и без любви, но при этом все-таки сам труд обращения будет совершаться, и он вовсе небезрезультатен, хотя любви там будет сильно не хватать. Если вы умеете обращаться с иголкой и ниткой, то вышивка будет хорошая, если старание приложить.

Порой мы на себя надеваем только разные «надо» как доспехи, но от того, что на нас будет навешано несколько доспехов: одни жесткие, другие твердые, третьи колючие, от этого ничего не изменится, только разве что грому будет больше, да больнее будем ими ближних ударять: мы же только ударять будем своими доспехами, этими жесткими требованиями и твердыми «надо». Будучи людьми сознательными и поэтому безсердечными, мы имеем на себе очень много доспехов с различною степенью «надо». Жесткие – одна степень, твердые «надо» - другая степень, если еще и колючие «надо» будут применены, от этого уже никто не упрячется. Мы этими дидактическими доспехами ударяем, в основном, не только ближних, детей, мы же ими даже себя в жизненности совсем задавили. Один закрылся по пояс, другой по грудь в этих доспехах сидит, третий уже до подбородка, а четвертый так влез, что только нос еле видно, поэтому у него и лица своего нет. Было лицо, когда-то, а с некоторых пор совсем нет лица – одни дидактические доспехи.

Если все-таки надо реально своего ребенка на что-то побудить, то вопрос, как побудить, это ведь уже дело искусства. В начале надо суметь различить – я хочу побудить ребенка к делу или же я хочу все-таки любить ребенка таким, как он есть. И тогда важно – люблю ли я при этом само дело, а воспитание ребенка считаю только следствием исполнения моего важного дела, или же я люблю все-таки самого ребенка. Надо еще уразуметь какая моя мера любви к делу, а какая к ребенку. Чаще всего оказывается, что мы любим свои доспехи. Любим дело, любим образ, которому должен соответствовать наш ребенок, примечаем примерные образцы среди окружающих детей и хотим, чтобы мой ребенок был такой же, как понравившийся мне образец. Все любим, но это к нашему ребенку не имеет отношения, это только наши притязания к ребенку.

А тогда хотя бы поспрашивайте родителей, которые на самом деле чадо свое любят, как же им удается любить ребенка во всех его проявлениях и сохранить это чувство даже в таких ситуациях, когда впору ненавидеть.

В ситуации, когда мы узнаем, что с ребенком что-то произошло, о чем мы переживаем, что в нас в это время происходит? Сердце на самом деле сжимается от того, что разрастается предположение о его вине. Но виноват-то он, а чего у вас-то сердце сжалось? Это от жалости к нему, что он такой нехороший. Но нехороший же он, а сжалось ваше сердце. А сжалось потому, что его поведение не поддается вашему «надо». Ведь надо же так, а он делает вот эдак. Вы глубоко в это «надо» влезли, вплоть до страха, что сын в тюрьму попадет. Но в этот момент мы задаемся ли вопросом, чему детей учить или это твердое «надо» в вас хочет его как следует учить? Чтобы стать нормальным хорошим человеком, это задача чья, ваша или его? Вы уверенно пытаетесь сделать все, чтобы до него до самого дошло, что эти поступки плохие. А вы хотя бы пытались услышать, какая же сейчас задача внутри у него? Он воспринимает вас как помощь в решении задачи своей, или только как препятствие всем его задачам?

Детские задачи важны взрослым.

 

Может быть, детские задачи и есть более значимые, чем те, которые вы в своем «надо» имеете. Ведь если обратиться к Евангелию, то Господь там говорит нам, взрослым: будьте как дети. Так значит, дети несут в себе нечто такое, что ставится нам, взрослым, в пример. Мало того, нам еще и благословляется такими быть, а это, видимо, значит положить немало труда для этого. Если Господь что-то благословляет, то явно, что это не только Богу угодно, но и человеку спасительно. И Он нам об этом напоминает. Да еще и дарует возможность приложить какую-то особую силу для осуществления этого.

Так значит, есть нечто в детях столь многоценное в очах Господних, что оно является значительно прекрасней и лучше, нежели все наши с вами взрослые задачи. Вот родители и благословляются самою главною задачей – услышать задачи детей. Необходимо их распознать, изучить, идти в них в согласии с душой, отчетливо разумея эти детские задачи. При этом всегда помните, что мы тоже были когда-то детьми и, значит, тоже имели свои задачи, и в этих задачах тоже совершалась наша жизненность, наша человеческая личная жизненность. И абсолютное большинство наших детских задач не были ошибочными. Большая часть детских задач вполне естественна. Более того, оглядываясь на свое собственное детство, мы вполне оправдываем свои детские задачи. Если бы их не было, то мы бы не стали такими, какие мы сейчас и в социальном, и в личностном плане.

Каждый ребенок имеет право на свои задачи. Более того, если он не будет осуществлять свои задачи, то в нем не утвердится никогда второе свойство личности – самостоятельность. Когда ребенок летит, сломя голову, что-то делать на тот момент нуждается ли он в родителях? Нет, он забыл и про нас, родителей, и про других взрослых: учителей, воспитателей. Бежит и делает. Так ведь это же реально осуществляется в нем самостоятельность его личности. Или если ребенок нарисовал что-то и несет нам. Он же сам рисовал. А когда мы посмотрели на результат, то умиляемся – надо же, как хорошо нарисовал?! Так и в этом тоже проявляется его самостоятельность, что он самостоятельно нарисовал.

Как нам нравятся различные поступки и действия ребенка в самостоятельности, которые порою умиляют, другие приводят в радость, третьи в чувство благодарности ребенку за то, что он от себя сумел так заботливо поступить. Он подошел к тебе сам, утешил или же приласкал, хоть на 2 минуты, но был внимательным. Заметил же твое сокрушение и от себя совершил движение заботы. Это и есть самостоятельность личности, важнейшее ее качество и свойство – совершать самому поступки.

Другое дело, какие поступки совершать. Из самостоятельности можно совершать преступления, а можно самостоятельно совершать благочестивые поступки. Но прежде чем говорить уже о благочестивом и нечестивом и ясно различать это, надобно сначала для себя распознать, а сама по себе самостоятельность детская для нас стала ли достаточно ценна? Иногда, если подойти всерьез, то можно обнаружить, что не ценна.

Нам зачастую сначала ценно благочестивое, а потом уже естественная самостоятельность. И если она не совпадает с нашим определением благочестия, то никакая самостоятельность права в наших глазах не имеет. Оказывается, мы на деле-то естественной самостоятельностью детской не живем, она для нас вообще вне поля зрения, потому что в центре нашего зрения только наша собственная самостоятельность.

Мы самостоятельно требуем от ребенка чего-то. Если это что-то идет с подачи Церкви, духовного отца, папы, мамы, это уже предварительное различение: где благочестивое, а где неблагочестивое. Но требование-то от кого исходит? От нас. В этом требовании все равно проявляется, прежде всего, наша самостоятельность. А там, где живет наша самостоятельность, там другая не может быть. Так бывает, если наша самостоятельность нечестивая, а если она благочестивая, то в благочестивой самостоятельности изначально нашей ценностью в детях будет прежде их самостоятельность как таковая, а уже потом определение этой самостоятельности – благая она или нечестивая.

Пока мы не полюбим ребенка в том, что он есть по природе, до тех пор будем все время пребывать как некий посторонний контроль. Вот и получается, что мы не просто встречаем естество, которое к нам по воле Божьей идет, а мы встречаем только его качество, а до самого естества нам дела нет.

Конечно, если мы в сугубом радении о честивом живем, забыв про самого человека, свойством которого является как раз его естественная самостоятельность, то, конечно, тогда человек с нами редко от души встречается, мы все время с ним только сталкиваемся. Мы иногда так говорим: «Я с ним столкнулся. То есть мы встретились и начали разговаривать» – «О чем же вы разговаривали, какие-нибудь разногласия?» – «Да нет, в общем, мы радовались: столько лет не виделись, наконец-то повстречались, такая радость была.» – «А что ж ты говоришь столкнулись?» – «Я так просто сказал». Виновато заулыбается человек и потом в другой раз скажет: «Когда мы встретились, вот радости-то было!» Настолько, оказывается, слово передает реальность нашего отношения.

Катком не надо никого укатывать.

 

Мы своей самостоятельностью, которую собираемся утверждать, в действительности, просто сталкиваемся с другими в их самостоятельности. Потому что право другому на самостоятельность при нашей нечестивой самостоятельности просто быть не может. Конечно же, поскольку это явление духа человеческого, то ребенок это все и слышит: вы приближаетесь к нему с вывеской «Бабушка твоя приближается», а ребенок уже слышит, что это несамостоятельность его надвигается.

Детям свойственно сердцем реагировать, они же еще не обременены своею нечестивою самостоятельностью. Поэтому и выдают нам то, что есть. Ребенок слышит, что приближается «каток» для его самостоятельности. Иногда это не просто маленький каток, которым вручную прикатывают, иногда это могучий каток, с тремя огромными колесами, который других в их самостоятельности прочно укатывает. Таким образом, самые важные личностные ценности и самое важное содержание его честивого поведения, все полируется, так что ребенок становится «тише воды, ниже травы».

Когда вы прочно укатаете его во внешне честивое поведение, он после этого будет у вас как блестящий асфальт, по которому только на «Мерседесе» и можно будет ездить. Этим вам надо серьезно обезпокоиться. Только представьте, когда на его жизненной дороге «Мерседесы» будут останавливаться, и оттуда будут выходить галантные кавалеры и говорить: «Вы такую удобную дорогу нам сделали!». Но только это могут быть совсем не те люди, которые о душе пекутся.

На самом деле именно ради этого вы готовы сейчас всею мощью давления по нему проехаться. И чем более содержательным будет этот «каток», тем более гладкой станет душа и более твердой. И ради ли этого надо и Евангелие читать, и церковные традиции все усвоить, чтобы потом не только обосновано, но и зарядившись энергией благословений, двинуться на ребенка и укатать его самостоятельность окончательно. Собственно говоря, мы таким укатыванием постоянно занимаемся. Кто-то, профессиональные воспитатели, учителя, чужих детей так укатывают, а вы, может быть, своих.

Имейте при себе мнение, но остерегайтесь мнительности.

 

Может так быть, что ваш ближний или ребенок неудобный для окружающих людей. Конечно, когда вы видите, что он неудобен, естественно, что переживаете за это. А что в вас внутри волнуется? Вы это точно не знаете, и сами такие по натуре, и тоже склонны порой к осуждению людей. Но никогда не идите в догадках, вы реально смотрите, что же в вас заинтересовано в окружающих людях, что переживание рождает: то, что люди будут вас осуждать или то, что он у вас такой. Огорчает поведение сына, что он такой, или осуждение вас людьми, что вы такая предстаете перед всеми – неправильно его воспитавшая. Вам такой в глазах людей не хочется быть? Ну, так и не будьте. Изменяйтесь.

Но ведь вам могут сказать, что вы безтолковая мать, и что это ваша придумка, и что его поведение вполне терпимо. Но вы же точно знаете, что люди, сцепив зубы, его терпят? Если вы все время говорите: «может быть», «как бы», «кажется», то ведь эти слова выказывают наши придумки человеческие, они сразу вызывают вопрос: а откуда вы взяли, что это так? Значит, это просто довлеет над реальностью ваше мнение. А может быть, уже и мнительность. Это происходит тогда, когда у вас есть некоторая запущенность в области разумения себя.

Св. отцы вообще запрещали всякое мнение, пока поведение или слова человека не дадут реального факта, пока человек сам не подойдет и вам не скажет, что он в чем-то не прав. А пока он не подошел и не сказал, что у него трудности такие-то возникли, то не допускаются никакие домыслы.

А если вы имеете какое-то суждение по несказанным или не проявленным действиям, то это всего лишь мнение. Если только эмоционально переживать это мнение, то оно превратится в итоге в мнительность, а потом и в психопатические, самоуверенные осуждающие притязания или высказывания. Поэтому всегда надо помнить: «Говори, да оглядывайся».  Поэтому, коль никто ничего вам сам не высказал и не проявил, то все, что вы полагаете про людей, это лишь ваше собственное мнение. Оно должно сохраняться при вас как можно надежнее, чтобы не вводить никого в грех. Подождите пока Бог своим промыслом подаст вам истинную реальность.

Внимайте доброму в ближнем идите за ним.

 

Не нужно никогда попусту волноваться. А еще лучше – сначала точно уразумейте, что это в вас так наперед волнуется, никто же ничего не выказал еще? Вы просто уже привыкли: учителя жаловались на поведение сына, он всегда был очень неудобным для всех, кругом он получается очень плохой. Но ведь есть обязательно хоть что-нибудь в нем из вашего внутреннего знания о нем, что-нибудь именно доброе. Если поглядеть пристально, то окажется, что внутренне он очень ласковый ребенок и добро понимает и ценит, но куда-то это все девается.

Давайте зададимся другим вопросом: на протяжении последнего времени где-нибудь, когда-нибудь вы с этим добрым имели прямое отношение. Когда-то было же такое, что через какое-то время после ссоры он подходит и говорит: «Мама, прости меня, пожалуйста, я больше так делать не буду». В этом случае в какое-то мгновение вы сначала довольны тем, что он все-таки хоть что-то понимает. Вас это утешает. Потом вы уже видите отчетливо, что все худое – это какое-то мимолетное у него. Вам уже дает надежду то, что он все-таки подошел.

Когда вы идете навстречу ему, то вы от себя уже наперед идите к доброму в нем. Но часто это бывает в требовании от него чувства доброго. Требование и чувство доброго – это не одно и то же. В котором из них сам ребенок, а в котором ваши родительские задачи? В чувстве доброго тогда сам ребенок, когда вы чувствуете, что он просто нуждается, чтобы вы его приласкали. Вы почувствовали, что этот момент у вас наступил – это момент его естественной потребности в родителях. Прежде всего, необходимо выяснить другой вопрос: чувствуем ли мы доброе в нем и именно с этим ли чувством доброго в нем идем к нему? Реальная должна быть у родителей задача: слыша детское доброе, идти к его личностному развитию и воспитанию навыков благочестивой жизни. «Добрых людей через добро получают».

Все остальные задачи по отношению к вашему ребенку будут решать воспитатели и нравственные окружающие люди. До каких пор надо с этой задачей к ребенку своему идти? Всегда. Чтобы услышать доброе в ребенке, недостаточно просто представить, вообразить или сочинить это в нем. Надо это доброе действительно заметить, взять и сохранить. Тогда это доброе будет вытеснять худое.

Доброе есть то, что вы реально когда-то как факт проявления нравственного в ребенке заметили. Не вам рассказали, а вы сами встретились с добрым реальным поступком ребенка. Вы должны всегда обращаться к своему ребенку, как несущему в себе способность совершать нравственный поступок.

Если ты это узнал и в себе, то тогда ты можешь сказать, что твой ребенок тоже должен выполнить это. Слово «должны» - это теперь задача ваша. Доброе в них есть иногда как проблеск, хотя потом и чернота идет. Но для вас ведь вполне достаточно, чтобы только увидеть это доброе. Пусть на один миг благодать вспыхнула, но это же из него самостоятельно вспыхнуло. Даже если дальше во внешних проявлениях снова все помрачится, то внутри в нем все равно останется. Будьте всегда только с этим, а все, что помрачилось, пусть в вашу задачу родительскую входит только как временная помеха, которую надо устранить.

Ставьте задачи трезвенно и вместе.

– У нас никогда в семье нет задачи замечать тучи. Получилось так, что про картошку, которую на кухне надо было на следующий день почистить, я буду долго помнить. Думаю, почищу и приду. Пошла ребенка укладывать, а сын говорит: «Я пойду с тобой». – «Саш, ну там же долго». – «Ничего, я все равно пойду с тобою». Мы пошли картошку вместе чистить: он решил мне помочь. А я ему до этого говорила, что завтра народу будет много, объяснила, что нужно помочь, и он легко сам откликнулся. Получилось так, что мы чистим, и он радуется, хотя ему сказали сразу, что раньше завтрашнего дня не будет жареной картошки. Чистил он сначала плохо, а потом хорошо получалось. А картошка все прибывает. Дело заканчивается тем, что он уже изнемогает. Я теперь вижу сама, что нам надо было какой-то объем взять и выполнить его до конца, и тогда удовлетворенные бы спать пошли. А тут получилось, что он уже просто совсем не хочет больше чистить. Досидели до начала первого, и он говорит: «Все, я больше не могу. Я спать пошел». Тут и я собралась. И не выполнили получается правило – до конца не были в деле. Качество было, можно сказать, что хорошее, а до конца работу не довели. Не получилось ничего воспитательного. По дороге идем, а он все бубнит: «Ты зачем меня сюда притащила?»

* * *

Нам надо, все-таки сохраняясь в условиях реального взаимодействия, а не просто консультации, выделить здесь два момента. Первое то, что, оказывается, есть доброе в ребенке, которое случилось в реальном факте, и мы не просто были свидетелями, а реально пережили это доброе в проявлении заботы. И второе – оказывается, мы способны иметь реальные отношения с этим добрым. Это был всего лишь момент, но это было его естественное состояние, и мы были удовлетворены от того факта, что в нем доброе все-таки есть, и даже услаждались от того, какой он у нас все-таки заботливый.

Задача нашего родительства – выделить эту область благодатного пребывания с ребенком, когда мы можем свободно пребывать с добрым его нравом, забыв, что он в других местах или в других обстоятельствах может быть и недобрым. В это время вы, наверняка, забыли про школьных учителей, которые что-то наговаривали, забыли, что есть еще масса народа, которые тоже могут в чем-то с ним столкнуться. Про все худое забыли. Перед вами было только одно доброе сына. Так в действительности обнаруживается это ваше свойство – быть с добрым естеством сына. Оказывается, мы не совсем все темные, а в те моменты, когда доброе сына реально проявляется, вы сами тоже светлые становитесь.

Другое дело надо еще уразуметь, что, оказывается, держаться в этом добром вы не можете. Как только это доброе начинает помрачаться, то вместе с ним помрачаетесь и вы. И сразу же выплывают на горизонте все недобрые учителя, все злые окружающие люди. Как только помрачается ваш ближний, сразу помрачаетесь и вы, и тут вас обступают разные недобрые силы, с которыми вы соглашаетесь.

Задача постоянная для нас – уметь твердо и последовательно стоять в добром ближнего, даже когда он в чем-то помрачится, и при этом быть уверенным, что доброе-то никуда не делось, оно в нем, хотя и притаилось глубоко в душе. Если вы будете оставаться в его добром, то этим самым его и поддержите. Кто же еще от всего сердца может поддержать ближнего в сокровенном добром? Если сам он себя поддержать не может, воспитатель нужный не всегда вовремя найдется, а вы, слава Богу, постоянно рядом. Вот и будьте не только рядом, но и вместе.

Второе, что надо выделить в этой ситуации – это уже необходимость обретать мастерство обращения с ребенком в его добром, чтобы ребенку помочь в его добром устояться. Для этого требуется педагогическое мастерство. И даже сама мама поняла, что надо было сначала отмерить задание.

Прежде чем взять любое дело, нужда в котором есть для ближних, всегда определяйте сначала его реальные объемы. Причем это надо делать вместе, трезво, разумно определяя возможности каждого члена семьи.

Определяет каждый сам, вы только помогаете. Но каждый должен сам определить объем, сколько собирается сделать, исходя из правильной оценки своих возможностей. Если он уже откликнулся своим добрым, то осталось только самому поставить задачу. Дальше уже надо, чтобы он эту задачу, поставив трезвенно, обязательно выполнил качественно, в срок и до конца, как предполагает уклад жизни православного христианина.

 

Добродетель должна отвечать ситуации.

 

К сожалению, дети еще трезвенно поставить цель, адекватно оценивая себя, не умеют, да и мы с вами тоже не всегда это умеем. Мы вместо трезвенности либо свою задачу, свою роль ставим завышенно, увлекаясь, либо занижено, занимаясь самоедством, умаляя свое доброе, чего делать также нельзя.

И то и другое есть грех, ибо истинная добродетель есть та, которая ни вправо, ни влево не уклоняется, а точно соответствует мере разрешения ситуации. «Добродетель должна быть соразмерною и благовременной».1Добродетель истинная, она всегда точно соответствует ситуации.

Для ребенка его собственная трудовая возможность является ситуацией разумения себя, и он должен ее реально взвесить и сказать: «Я могу сделать столько-то». Надо для начала сказать ему: «Давай сделаем сперва столько, а если, сделав это, ты услышишь, что можешь сделать больше, там следующую задачу себе поставишь». Это уже относится к педагогическому мастерству. Да, плоды труда измеряются в объеме и качестве, в данном случае это объем картошки и качество ее чистки. Задача не была верно поставлена, и Господь маму вразумлял уже самой жизнью.

Нам всем, надо научиться ставить в жизни реальную задачу, а не какую-то желаемую другую. Только таким образом мы сможем вырастить своих детей в возможности личного восприятия и государственных задач тоже. Задачу принесения блага отечеству надо тоже брать на себя, но брать надо добрым в себе, а доброе воспитать, развить и поддержать, может прежде всего семья. Это первое.

Второе, каждому надо освоить такое душевное действие, разглядев самого себя. Не придумывая про себя, не реагируя на нечто кажущееся, не выстраивая какие-то логические продолжения своих размышлений, а пристально посмотрев на то, что в вас реально происходит и руководит вами по отношению к ближним.

Трезвенный взгляд на то реальное, что происходит в тебе по отношению к кому-либо и есть разумение себя. И задача нашего родительства – как можно отчетливее освоить действие разумения себя, потому что реального родительства без него быть не может.

Действия начинайте из реального содержания.

 

Без трезвенного разумения себя каждый из нас сидит в самообольщении, при этом не только не распознает своих реальных действий, а еще и сливается в действиях со своими ограниченными содержаниями. При этом по действию исполняет не те задачи, которые нужны реально, а те, которые подспудно имеет. Задачи, может быть, сознательно и правильно ставит, но вот другие, те, которые подспудно под самолюбием лежат: задачи психологического катка или задачи научного внедрения каких-то идей начинает рьяно выполнять, причем часто этого даже не подозревает. Это дает в действительности то, что мы претворяем совсем иные задачи, нежели предполагаем по содержанию.

Разглядеть это можно через разумение себя. И благодаря этому разумению нам дано восстать из всех своих худых механизмов. Эти ржавые механизмы самолюбия или родительского эгоизма имеют корни в личностном эгоизме. Извращенное родительство происходит по причине зависимости от людей, от их мнения. И в целом получается, коль мы пребываем в греховной зависимости, то мы находимся в постоянном разъединении с Богом. Эта зависимость как липкая паутина преграждает пути к благодатному родительству.

Через разумение себя нам дается услышать, что наше реальное воспитательное действие, т.е. то, что мы на самом деле делаем по отношению к своим детям – каток для души. Оно лежит все за пределами Церкви, это все принадлежит внецерковному образу жизни. Неудивительно, что после такого психопатического пресса в семье дети реально церковными не становятся. Внешне-то они идут в церковь, – как не пойти, мама же пошла. На самом-то деле, именно мама и не хочет отпустить ребенка, ее внутренняя задача как раз такая – дитя должно быть при мне. А дитя нынешнее настолько извращено, что ему это только и надо. И если вдруг мама начнет его внешне от себя отрывать, понесет его отсюда, станет физически отделять, то он сразу начнет плакать. А что ему еще остается делать, когда его собственная жизненность и самостоятельность начинают подавляться мамой? Надо ее вернуть и поставить на место, для этого используя все средства, какими ребенок владеет. Начнет с капризов, перейдет в крик, если надо, будет драться, кусаться, потом подвохи какие-нибудь сделает маме. Это уже какое-то полубесовское творчество в детях. К сожалению, такое повсеместно происходит сейчас со всеми детьми. Надо молиться о спасении таких детей.

Переживешь – станет опытом.

Внимательное разумение себя – это взгляд в реальность всего происходящего в моей душе. Но разумение себя может начинаться и с внешних обстоятельств. Попробуйте какое-то семейное событие, которое недавно произошло, реально описать: произошло такое-то важное событие, я в ходе этого события делал такие-то действия и так-то. Причем описывать надо не всех участников события, а ваше личное участие в событии. При этом описывать его реально, не поддаваясь на желание что-то в себе скрасить, на желание что-то утаить, на желание в чем-то оправдать себя. Разумение себя вы же производите, а не кого-то.

Уразумейте и тот момент, когда вдруг с разумения себя перескочили на действие с чьей-то стороны, а потом и на человека самого, а потом его еще заклеймили и сделали предметом осуждения. Эти моменты надо в себе увидеть, распознать и отметить – до сих пор я занимался собою, а с этого момента я стал заниматься событием. С этого момента я стал заниматься человеком в событии, а с этого момента я просто взял и его заклеймил, окончательно переключившись с себя на него. И в таком случае не происходит того разумения себя, которое должно вести к самоукорению и покаянию.

Шаги падений христианину надо в себе ясно распознавать. Они все равно происходят, мы никуда от этого деться не можем. Не в том беда, что они происходят, – они происходили и будут происходить постоянно – а в том беда, что мы не распознаем их, поэтому не разумеем себя. Задача первейшая – уразуметь себя. На семейных советах попробуйте просто рассказать, что вы сами, как член семьи, делали в этом событии. При этом старайтесь различать, где вы говорите о том, как вы рассуждаете об этом событии, от того, что вы делали в то же время. Тогда вы будете различать, что вы делаете по содержанию от того, что реально делаете.

Очень часто то, что вы делаете по содержанию, это совсем не то, что делается при этом по действию. Потому что чаще всего хотел что-то хорошее внушить своему сыну или дочери, а по действию в действительности наезжал катком на детскую душу, или занимался внедрением своих педагогических откровений, полученных на каких-нибудь лекциях.

А может быть лучше честно себе сказать, что это только я так хочу. Если у вас есть свое хотение, а вы говорите: «Делай, как хочешь», то ребенок все равно услышит, что у вас оно есть, свое хотение. Ну а дальше возможны несколько разных вариантов: либо он из упрямства сделает назло; либо он сильно смутиться и пойдет делать то, что требуют, но будет очень неуверен в себе, потому что будет держать ваше хотение; либо он пойдет делать свое хотение, но на вас обидится, что вы его не освободили, и своим хотением все равно продолжаете удерживать. Если же вы хотение имеете в себе и переживаете по этому поводу – это уже другое дело, но все равно, достаточно того, что вы его имеете.

А задача благодатного родительства – уразуметь, что, оказывается, даже когда я говорю: «Делай, как хочешь», – я в себе все-таки имею свое хотение, а как надо правильно – это оставляю как свое содержание. Получается, что содержание – это ваше знание того, как надо бы. А действие – это ваши реализующиеся хотения. Значит надо и внедрять и хотеть одно и то же. Но тогда вы реальное и внедряйте, а не пускайте асфальтовый каток, чтобы осуществить свое хотение. Вы своим хотением по сути грешите против ребенка. Содержание-то хорошее, а вот хотение – по сути греховное. Провозглашается, да, благочестивое содержание, а реализуется, на самом деле какое-то иное, действие.

В результате ребенок вырастет у вас или противленцем или, наоборот, у него исчезнет всякая инициатива. Потому что он должен выбрать: противиться вашему хотению, чтобы сохранить свою самостоятельность, или свою самостоятельность унять и сделаться непротивленцем.

Если вы слышите, что это верно, то вы с нами, если вы не услышите, что я вам говорю, то вы, скорее всего, запутаетесь. Я прошу вас, займитесь сначала собою. Если по содержанию вы знаете, что сказать, а по действию вас заносит, то займитесь сначала собою, делайте то же самое, что делает знакомый вам благочестивый родитель.

Тот кто не разбирается с собою через проверку реальностью, он окончательно запутается, потому что разумение себя происходит не на уровне содержания, а на уровне делания. Попробуйте всем своим внутренним смочь сделать это по отношению к себе. Рассказать вам другие смогут, а передать они это никому не смогут, потому что это непередаваемо: опыт же нельзя передать, опыт можно только пережить. «Чужим умом жить – добра не нажить».  Передать вам какой-либо опыт не смогут ни тот, ни другой, ни третий, потому что если вы еще не владеете этими вопросами, то значит вы еще только-только сами себя пробуете, только знакомитесь с собой через разумение себя. Да, там надо привычно быть, тем более, если за плечами большая жизнь, наработки, привычки, и отойти от чего-то бывает очень непросто, но запасайтесь терпением и снова трудитесь.

Только внутреннее воцерковление ценно.

Именно разумением себя мы с вами должны освободиться от внутренних падших механизмов и увидеть, что когда мы в них находимся, как бы мы ни пытались воцерковить наших ближних, все наше воцерковление будет только внешнее.

Да, ребенок потянулся за мамою, потому что мама пошла в храм. Но может быть и так, что это произошло не потому вовсе, что он хочет быть с Богом. Проверить очень просто: пришли с ребенком в храм, поставьте его перед собою, а сами отойдите. Если он останется стоять в храме, внимая службе, значит он действительно пришел к Богу, значит в нем есть церковное чувство. А если он тут же развернулся и с возгласом «мама», не обращая внимания на благоговение молитвы Херувимской, несется вон их храма, значит он и не был здесь с Богом. Он был с вами. Значит, длительное воцерковление еще предстоит. Или, может быть, он в 11, 12 лет все-таки согласился исповедоваться, причаститься и усердно прочитал весь список грехов, который вы ему написали, только от этого ровным счетом ничего не изменилось. И священническое «прощая, разрешаю» никакого влияния на него не произвело, потому что там нечего по большому счету прощать и нечего, соответственно разрешать.

Вполне естественно, что по достижении возраста, где его самостоятельность захочет быть независимо от вас, она потеряет внутреннюю привязанность к матери или же потеряет ту внутреннюю обращенность к родителям, которая до 12 лет жива во всех детях. Когда он захочет в самостоятельности жить без вас, то он и будет эту самостоятельность вымерять из своего собственного чувства. А в этом чувстве Бога реально не было. И проявится то, что когда вы были с ним вместе и что-либо делали с ним по вашему представлению доброе, оказывается, хоть вы-то и внедряли это доброе в него, но оно ведь не внедрилось. Он был просто вынужден это делать, но на самом деле делал только внешне. А теперь, получив внутреннюю свободу самостоятельности, конечно он делает так, как велит его собственное реальное внутреннее. А там ничего церковного нет, потому что вы хоть сами сейчас и веруете, но как, оказывается, по своим обращениям с ребенком тоже были не твердо в области Церкви.

И в этом основная причина, почему сейчас Церковь переживает кризис влияния на детей в подростковом возрасте. Наконец-то об этом стали все активно говорить. Просто уже невозможно дальше на это закрывать глаза. Воскресная школа наполнена детьми до 12-летнего возраста, а после 12 лет в школах остаются единицы, и то те, которых батюшкам удается завлечь какими-то иными средствами. В алтаре они чаще всего безчинствуют, а не пребывают в благоговениии. Мало того, часто он из алтаря выходит такой довольный именно потому, что папа и мама не могут войти в алтарь, а он вошел. Чтобы переломить ситуацию прибегают к разным приемам внешнего порядка, которые, к сожалению, никакой пользы для воцерковления подростков не дают.

Это редкость – подростки, которые имеют духовный задел, и, войдя в алтарь, развиваются благодаря присутствию там благодати. Но они развиваются сами не по причине того, что священник их как-то отметил, поднял, наоборот, эти поднятия священнические они, чаще всего, действуют как раз на падшее в подростке. Он хотел бы идти и сохраняться в алтаре в благоговейном окаянстве своем, а тут батюшка его все время хвалит: «Ты у меня лучший алтарник, ты теперь в алтаре будешь постоянно, а другие будут только 2-3 раза». Тут подросток чувствует, что эта похвальба на самом деле его соблазняет, и теряя свое благоговейное чувство, он начинает с этим бороться. Получается, что священник создает ему некие искушения.

Так вот, все это зная, мы видим, что сейчас Церковь в целом терпит катастрофу влияния на детей подросткового возраста. И это не удивительно. При нынешних родителях к подростковому возрасту иным быть просто невозможно. Если только в роду есть молитвенный труд, который стяжал в наших подростках некий духовный призыв, то Благодать Божия пребудет с ними.

Молитесь за ближних – так спасете.

Благодаря духовной одаренности любой подросток, вопреки нашему худому родительству и вопреки, в какой-то мере, антипедагогическому воздействию какой-то части церковных служителей, тем не менее, будет развиваться как духовное лицо. Но это все будет происходить вопреки, а не по причине. Только потому благодать с нами, что кто-то в роду нашем положил эти молитвенные труды за наших детей. Если вы сделаетесь как дите и броситесь к Богу, забыв про все и только живя Богом, как дите бросается к родителям, то сразу чадо ваше начнет меняться.

Когда вы упадете, склонив голову, перед образами, и из самой глубины сердца принесете покаяние за все то, что вы наделали, то этим примирением и разрешением вас от греха Господь одновременно разрешает и детей ваших, и то падение, которое произошло в детях через ваше зло, в котором вы каетесь. И при покаянии, разрешая ваши грехи, Господь одновременно разрешает от влияния этого зла ваших детей, мужей, жен, всех ближних.

Именно поэтому сказано – когда один спасается в покаянии, то вокруг спасаются с ним тысячи, даже не подозревая об этом. Они даже не будут знать о том, что вы, распластавшись на земле, плачете о своих грехах, а в это время чувствуют облегчение на любом расстоянии ваши дети, или ваш муж, ваша жена.

Грехи нераскаянные в нас живут как позыв. А вот совершить или не совершить этот позыв, это уже дело нашего произволения. Удовлетворить этот позыв, значит, совершить грех. Поэтому, если греховные влечения в нас гнездятся по родовому греху, то исполнить или отложить эти влечения – это уже мы делаем своим волеизъявлением, сами. Умножение этих влечений, разжигание этих влечений – это уже наш личный грех. Начальные первичные влечения не так страшны, хотя они могут сильно раздуваться нами же самими, если мы начинаем их удовлетворять. «Грешному путь вначале широк, да после тесен».

 Глава 15

Источник благочестивой жизни в разумении себя

«Человек! Себе внимай, себя рассматривай! Из ясного, по возможности твоей, понимания себя яснее и правильнее будешь смотреть на все, что принадлежит твоим взорам вне тебя».  Современному человеку более свойственно набираться знаний и этим удовлетворять некое чувство ощущения себя способным теперь решить личностные и семейные проблемы. Если внимательно посмотреть на реальную ситуацию как среди верующих, так и среди неверующих, то за последние 20 лет появилось много родителей, которые, начитавшись о разных педагогических методах и наслушавшись разных лекций, посетив множество занятий, думают, что теперь успешно решат свои родительские проблемы воспитания детей и лично преодолеют все семейные неурядицы, просто применив какие-то почерпнутые внешние знания.

Развивайте дарования без вреда для нравственности.

В области развития способностей детей ситуация очень сильно подвинулась, потому что родители, начитавшись и набравшись знаний о том, как развивать способности детей, активно двинулись в разные развивающие дополнительные занятия. Так, например, немало родителей в 80-90-х годах увлеклись системами по Б.П.Никитину, повальным стало увлечение самыми разными оздоровительными системами. Немало родителей сейчас заняты методиками развития способностей у детей, как раннего возраста, так и более позднего.

И в конечном итоге, значительная часть родителей все-таки вполне обеспечивают школьную успеваемость своих детей, потому как сама школа либо по причине своей методы, либо по причине педагогической запущенности детей не может наладить учебный процесс для значительной части детей. Поэтому активно подключаются родители, привлекая множество репетиторов, организуя массу факультативов, кружков, других форм дополнительного обучения и немало в этом смысле помогают детям в освоении физики, математики, информатики, прочих школьных наук.

Когда же мы касаемся благочестивой сферы развития детей, то здесь, оказывается не все так благополучно. И количество родителей, которые реально могут что-либо делать в нравственном становлении детей благодаря тому, что они начитаны и прошли какие-либо занятия, резко меньше по сравнению с первыми, которые успешно занялись приумножением различных способностей своих чад и внешних дарований детей.

Когда мы переходим из области способностей, где можно просто организовать разные занятия по тем или иным увлечениям, привлекая для этого самых лучших специалистов, в область нравственного развития ребенка, то здесь в глубине детских душ должны развиваться все нравственные чувства, важнейшее из которых, – это чувство долга. Долга сыновнего или дочернего перед родителями, долга брата или сестры перед своими родными братьями, сестрами, долга старшего по отношению к младшему, долга младшего по отношению к старшему, долга гражданского по отношению к своему двору, в котором он живет, к своей школе, в которой он учится, наконец, долга перед своей Родиной. Оказывается, что здесь надо прилагать огромные собственные душевные труды, а факультативов таких нет.

Выливается чувство долга и проявляется чувство долга в преданности к родителям, кровным братьям, сестрам, затем своим друзьям-товарищам по школе, по двору. Преданность – первое основное свойство долга. Второе – верность. В результате развития чувство долга потом выходит в отношениях со сверстниками в дружбу, в отношениях с родителями это становится исполнительностью и послушанием родителям, это наша готовность делать для них то, что требуется со стороны сына или дочери. Чувство долга – это наша забота и попечение о младших, если ты старший брат среди своих кровных братьев-сестер. А со стороны младшего к старшему – это почитание и забота.

Все это фундамент того личностного нравственного чувства, на котором держатся и питаются все остальные нравственные чувства, такие как честность, совесть, добронравие, ответственность. Забота и попечение как нравственное чувство, всегда обращено к ближнему, а не к себе. Если ваша забота – действительно нравственное чувство неискаженное, неизвращенное, незамутненное корыстью или самолюбованием, то забота эта прочно коренится на чувстве долга. «Работы без заботы нет, а забота и без работы живет».  И по этой причине, обращаясь в заботе к ближнему, ты обращаешься к его нуждам. Сначала к телесным, но, если это ребенок, то прежде всего, к чувствам нравственным, как к первой жизненной, воспитывающей личность необходимости.

Попечение и забота о своем собственном ребенке, если мы говорим о родительском чувстве долга, будет обращена, прежде всего, к нравственным чувствам ребенка, будет распознавать наличие или же отсутствие нравственных чувств в его душе, и уже после этого будет смотреть на обеспечение в этих целях каких-либо телесных и физических нужд.

Не навредите чувственной сладостью.

Там же, где забота и попечение извращены чувственностью, там забота прежде всего направляется на телесное здоровье своих детей, как основную нужду, а нравственного в детях не распознает и недооценивает его роли в жизни. Такой родитель любит детей в их чувственно-телесных проявлениях и при этом совершенно не может услышать, что такое любовь к их нравственным проявлениям, не слышит в ребенке нужду о родительском попечении его нравственной жизни, которое заключается в том, чтобы распознать в ребенке его детское чувство долга, и развивать его. Родитель этой нужды ребенка не слышит, если он весь помрачен суетной чувственностью в своей заботе о телесном здоровье ребенка. При таком воспитании очень хорошо вырастают дети, которые будут «велики телом, да малы делом».

Забота, сама по себе, есть явление естественно-нравственное, это нравственная добродетель., Но у современных родителей и у современных детей эта добродетель повреждена или помрачена прагматическими чувствами, одно из которых и есть чувственность, которая есть подчинение большинства душевных сил обслуживанию тела. Там, где душевные силы обращены к обслуживанию тела, там они переживаются просто как чувственность, которая ищет своего удовлетворения в общении с ухоженным любимым детским телом, с его здоровой телесностью.

Если мы говорим о родительской чувственности, то это наши душевные переживания телесной близости с ребенком – желание поласкать, прижать, поголубить своего любимчика телесно, наслаждение созерцанием его красивых телесных движений, обожаемого облика, личика, глазок, ручек, особая чувственная сладость от прикосновения к его нежным пальчикам: сладостно даже наблюдать эти пальчики, целовать эти пальчики. У всякого родителя какое-нибудь свое чувственное «извращение»: к чему-либо родитель особо любит прикасаться и от этого прикосновения извлекает особое для себя удовольствие.

Вот это услаждение телесностью ребенка: созерцанием ли этой телесности, либо конкретным прикосновением к ней, либо держанием в объятиях этой телесности – есть всего лишь родительское чувственное извращение, где забота, как нравственное достояние, извращается в своей переориентации.

Забота, как идущая из чувства долга, прежде всего, обращается к нравственным свойствам ребенка: к чувству долга ребенка, пробуждает и развивает это чувство, а вместо этого забота чувственностью обратилась к процветанию только телесности ребенка.

Поворот заботы от нравственности к телесности и превращает заботу в чувственность, а переживается это родителем как некоторое услаждение от своего собственного дитяти. Но чем на самом деле услаждается родитель в дитяти своем, он себе отчета в этом не отдает. Мамы услаждаются в основном различными милыми телесными проявлениями ребенка. Отцовская обращенность к детям тоже имеет телесную чувственность там, где отец по преимуществу чувственно, слепо любит ребенка. При этом и забота его извращена: вместо спасительного нравственного он воспитывает в ребенке его телесное, от которого произрастает греховность. «Деткам не порча игрушка, а порча худая прислужка».

Если у вас детей двое или трое, то обязательно кто-то из них более любим по сравнению с другими. Но что значит более любим? Если вы вслушаетесь в это чувство предпочтения, то услышите чаще всего именно эту чувственную, телесную или душевную сладость от предпочитаемого ребенка и отсутствие чувственной сладости от восприятия другого. Либо вы в созерцании телесности сына или дочери переживаете сладость, либо еще как большую сладость прикосновением или общением сугубо переживаете эту самую сладость, которая в отцах помимо попечительной заботы о детях тоже присутствует.

Я имею в виду обычную сейчас ситуацию среди родителей. Что лично у вас преобладает, вы сами смотрите. Необходимо самих себя испытать: в какой мере что из этих чувствований принадлежит вам и в каком качестве это у вас происходит.

Если возгордишься, то потеряешь любовь.

Вторая неправильная устроенность отцовского чувства заботы и попечения – это перевернутость попечения через гордость. Когда его забота принимает домашних через личное отцовское горжение теми или иными их свойствами. Чаще всего это свойственно душевно-внешнему. Особенно это касается гордости за способности детей – различные научные дарования, математические, художественные, технические, ремесленные. Радость за все эти преимущества, которые отец отмечает в своем сыне, и его так называемая любовь к своему сыну или к дочери совершается не собственно любовью, а гордостью. Это именно чувство гордости и доставляет ему особую усладу от способностей своего ребенка и переживание внутреннего удовлетворения, чувственную усладу от довольства собственным, таким необыкновенно одаренным ребенком. «Я вполне доволен своим ребенком» - говорит отец (или чувствует). Но это гордость, а не родительская любовь довольствуется обладанием выдающимся ребенком. А родитель, переживая гордость, наслаждается на самом деле собой, но только по отношению к ребенку.

Довольно яркое чувство гордого довольства такой родитель может обнаружить, сравнивая даже своих детей. Потому что кем-то из детей родитель более доволен, а кем-то менее. А если есть еще ребенок, которого вы не терпите, он порой просто противный для вас, вот тогда картина будет очень наглядная. На фоне этой неприязни к ребенку, который вас все время огорчает как только появляется, у вас в утробе начинает кипеть раздражение на него, такая гордостная нетерпимость неудачного ребенка, из пупка поднимающаяся в грудь, а из груди уже обуревающая ум. И если на фоне такого нетерпения одного ребенка есть особое довольство другим ребенком, то это чистейшая картина переживания гордости и своих чувственных отношений с детьми. Это именно гордость по отношению к одному, находит чем в нем гордиться, а по отношению к другому, как раз наоборот, не находит, чем гордиться, и поэтому раздражается. Поэтому не любит, поэтому гнушается, поэтому отвращается, поэтому не терпит. Просто этот ребенок ничего мне не дает для того, чтобы мне им гордиться, он меня ничем не удовлетворяет, а моя ненасытная гордость всегда хочет быть удовлетворенной. «Гордый дуется, что лягушка, а скупого давит полушка».

Остаться самим собой – всем помочь.

Нечто подобное происходит и у матерей тоже. Ныне многие жены, потерявшие свое женское, чистое материнское, стали все безоглядно эмансипированные. Это реальность, к сожалению, и ее надо увидеть в себе. И только увидев, можно будет из этого высвобождаться.

Сегодня почти нет жен, которые бы чувствовали себя помощницею своим мужьям. Почти все женщины чувствуют себя вполне самостоятельными и достаточными для осуществления своей жизни без мужа. Может и не всей жизни, но в целом ряде сфер, в которых нынешняя женщина совершенно уверена, что она без мужчины легко проживет. Более того, есть такие сферы жизни, где присутствие мужа просто мешает. Надо его куда-то убрать, хотя бы в другую комнату. Отвела, заперла бы и больше не выпускала оттуда, пока сама живет в той сфере, в которой он ей мешает. Потом, когда она перейдет в другую сферу и ей он станет нужен, она, так и быть, отопрет эту комнату, разрешит ему появиться пред ее очи и исполнить все ее необходимые потребности в той сфере, где он ей все-таки полезен.

Если мы посмотрим на количество сфер, где он реально ей нужен, и где не нужен, то оказывается, что спектр очень разный. При этом – удивительная штука – и область, где он ей нужен и область, где он ей не нужен, это все области женского освобождения, женской самостоятельности, полной оторванности от мужа.

Это все те области, где она не женщина, где она – самостоятельный Адам. Потому что Господь, когда сотворил Адама, он не сотворил мужчину или женщину: не было мужчины, не было женщины, был един человек – Адам. А потом, когда Адам затосковал, когда в нем проявилось мужское, именно тоска мужчины, тогда Господь сотворил ему жену, женщину. И в результате, именно после появления женщины Адам сделался из человека мужчиною. И только после этого Адам стал нуждающимся в женщине как в своей половине.

А женщина изначально была сотворена нуждающейся в Адаме, как в своем личностном целом. Но только попробуй, скажи какой-нибудь сегодняшней эмансипированной женщине об этом. Она сразу возразит: «Вы оскорбляете мое человеческое достоинство». Женщина, конечно, действительно человек, но это по причине того, что она от Адама, а не сама по себе. Поэтому ее человеческие свойства и человеческое чувство, что она – самостоятельная и независимая как человек, оно вторично.

Прежде всего женщина должна чувствовать себя частью своего мужа Адама. Тогда внутри своего женского, она обретет свое достойное человеческое. Если так в жизни устраивается, то начинает быть правда. И тогда права пословица «Муж – голова, жена - душа».

К сожалению, эмансипированное чувство ищет совсем противоположное. Эмансипированная женщина хочет чувствовать себя как Адам, поднимать себя выше, чем женщину. Но в результате она свое женское начала терять, и к дню сегодняшнему потеряла уже очень многое естественное женское. Все женское сегодня превращается в блудное. Пусть это никогда не оскорбляет, я это ради ясности представления нынешней ситуации говорю. А чтобы понять, какова реальность, надо рассмотреть: где в вас женщина хочет быть выше человека, и в какую меру женщина осталась в вас как реальность. Это надо смотреть отдельно каждой женщине самой. Надо, прежде всего, в этом разобраться, чтобы ощутить свое положение и найти верный путь к спасению не только себя, но и всей семьи.

Родительское нравственное чувство на сегодняшний день тоже, к сожалению, перевернулось из-за того, что изменилась направленность этого чувства. Реальное родительское чувство должно опираться на свой естественный фундамент – родительское чувство долга. Это чувство исходит из того, что относительно себя родитель, как человек, притязаний не имеет, оно всегда обращено попечением к тому, кому это чувство долга принадлежит. Родительство обращено к детям, поэтому родительское чувство долга полностью посвящает себя ребенку. В нем не должно быть ничего себялюбивого, никакого эгоистического чувства озабоченности собою. Чувство долга матери способно понести любую болезнь младенца. Когда младенец болеет, то бывает, что мать ночами напролет не спит. Откуда берутся силы у матери ходить за младенцем, не спать целыми ночами, продолжая быть полностью преданной своему ребенку.

Пока ребенок младенец, материнское чувство долга естественно и полностью предано ребенку. В этот момент мать удовольствия какого-то от ребенка не переживает. Когда ребенок болен, плачет, кричит, никак не успокоится, у матери не возникает желания посюсюкаться с его тельцем, перецеловать все пальцы его ножек или ручек. В этот момент мать пребывает в чистом чувстве долга и ничего чувственного, усладительного для себя от тела ребенка в ней нет. Забыв про себя, она бегает, ищет врача, таблетки, прикладывается к иконам, молится, еще что-то делает.

Но может быть и так, что вдруг, прибежав к ребенку, снова увидела его носик: «Какой чудный у нас носик!», давай его целовать, 5 минут целовала, наконец усладилась, потом опять бросилась заниматься температурой. Есть и такие матери. Сейчас чего только не может появиться. Какой у человека нашего сейчас чувственный эгоизм – просто удручающая картина.

Но благо в России, это уж точно, большинство матерей русских имеют православный корень и когда ребенок бедствует, они действительно в чистоте сердца заняты долгом и ничего для себя лично при этом не ищут. По этому моменту вы можете, как лакмусовой бумажкой определить, услышать, что такое чувство материнского долга. Оно доподлинно знакомо каждой верующей матери.

К сожалению, это совсем не обязательно также знакомо всем отцам. Все-таки, прежде всего, Адам первочеловек, может быть по этой причине мужское население более склонно впадать в гордость, по отношению к другим членам семьи, в сугубое довольство своего мужского начала. Конечно, в мужском начале мужчина должен слышать еще и человеческое начало. И когда вот это «Я – человек, а потом я – мужчина» в нем начинает преобладать, и в этом преобладании превращается в сплошную гордость и теряет Адамову от Бога любовь, теряет «я от Бога, поэтому я человек», и тогда превращается это «я – человек» в падшее «я – гордость».

Это искажение очень часто происходит в мужчинах, по этой причине мы особенно-то и не видим мужчин в храмах. Приглядитесь – раз, два, три, четыре, пять мужчин, а шестой, тот и ушел. А женщин, посмотрите, как всегда много. В храмах сейчас повсеместно такая ситуация. В целом горделивость мужского населения, на несколько порядков больше женского, хотя женщины сейчас догоняют мужчин и в этом. Скоро, не дай Бог, все выровняются. Все будут претендовать на звание «я человек», не подозревая, что если это звучит только гордо, тогда это греховно. М. Горький, будучи советским писателем вообще как некий лозунг выразил эту губительную мысль, представляя ее как особое достоинство. На самом же деле, если ощущение себя человеком принадлежит гордыне, то это гибель. Придет гордость, придет и посрамление. (Сол. 11, 2) Вот такой перевертыш происходил в людских душах, может быть и сейчас еще происходит.

В действительности же Адам, человек, сотворен по образу и подобию Бога, но Адам сотворен как любовь и нет ничего гордого в любви. «Любовь не превозносится…». (1Кор. 13, 4) Поэтому, если я – человек, значит я – несу любовь. А если эта любовь обрела еще качество мужчины, то это предполагает и ориентацию любви к женщине.

Значит любовь имеет в своем мужском обращении некоторое качество выделения женщины как необходимости продления жизни, а затем уже, как родительская любовь, она выделяет детей, как любимых чад. Таким образом любовь Адама начинает быть любовью сугубою – выделяет женщин как женщин, среди них выделяет жену как свою часть, а по отношению к детям выделяет детей как отдельную категорию людей, на которых и распространяется попечение в любви.

Видеть ребенка через разумение себя.

Мы-то сейчас детей как выделяем? Дайте для себя ответ, по какому личному критерию вы определяете – это дети, а это уже не дети. Возраст – одно, поведение – другое, незащищенность – третье, искренность – четвертое. Среди людей есть более искренние, но значит ли это, что они тоже дети? А если кто-то их притесняет, то они тоже, оказывается, незащищенные. Да, еще наши дети нуждаются в попечении, потому что не могут себя сами обеспечить. Вот только некоторые основные определения. Так мы выделяем среди всех людей тех, которых называем «дети». Теперь зададимся вопросом: а которое из этих определений принадлежит рациональному уму? Конечно возраст, характер поведения, детскую непосредственность, подвижность мы определяем прежде всего умом и своим житейским опытом, наблюдающим повседневно проявления, характеризующие детский возраст.

Представим такую наглядную ситуацию. Вам предлагают оценить существ, привезенных из неизвесных вам мест, с обратной стороны иной планеты. Эти существа называются люди. Открывают ширму и вы видите этих существ, которые называются люди, они действуют. Вы их видите глазами, слышите ушами, запахи, которые исходят от них, воспринимаете обонянием. Прикасаетесь, начинаете их трогать, включается осязание. В конце концов, увидев, что они имеют такое-то поведение, вы, ничтоже сумняшеся, утверждаете, что это дети: «Да это же никакие не инопланетяне и вообще не люди. Это же дети».

Чем это вы определили? Разумом своим, умственными действиями определили. Научитесь также распознавать и себя. Человек, который не умеет в себе распознавать то, чем он входит в область воспитания, действует вслепую. Человек, который реально не распознает себя, это по сути человек с задержками в нравственном развитии или же воспитании.

Сейчас очень много таких детей – с задержками в воспитании, потому что и повальное число взрослых тоже находится в этом же состоянии. Обычно задержка разумения себя свойственна возрасту 5-7 лет. Если трезвенно посмотреть, то три четверти всех взрослых, в своей способности разумения себя не вышли из 5-7-летнего возраста. Какое у вас разумение себя в возрасте 5-7 лет было, такое оно и осталось.

Такой диагноз всегда ли мы можем поставить? Кто боится решиться искренне посмотреть на себя, у того еще и следующий диагноз для нравственности, уже греховный – гордость, самодостаточность, боязнь быть оскорбленным. Если человеку говорят что-то с укорением, а он оскорбляется, то это явный признак нравственной болезни гордости.

А лечение этой болезни в самопознании, самоукорении, покаянии и молитве. Так лечится любой грех, встающий на пути спасительном, ибо покаянной молитвою надо искать Царства Небесного.

Реально не рациональное, а нравственное.

Родительская забота, как всякое чувство попечения, держится на естественном чувстве долга. Оттуда она исходит. Поэтому обращается прежде всего к нравственному достоянию души. И уже после этого, во вторую очередь, обращена, как тоже насущная забота, к достоянию телесному, физическому. По этой причине родитель может обучать или воспитывать своих детей в такие качества как мужество, самоотверженность, терпение.

В настоящий момент, к сожалению, родительское чувство извращено по причине изменения своей естественной ориентации. А изменение ориентации произошло потому, что родительская забота потеряла укоренение в чувстве долга и по этой причине изменила свою ориентацию заботы: вместо нравственного в детях преимущественно обратилась к телесному и физическому в них. Этому есть объяснение в ужасающей прагматизации общества, в ухудшающемся общем состоянии здоровья детей, причина которого – ухудшающаяся экология и надменное вмешательство человека в природу. А в своих самочувствиях в своем душевно-попечительном забота утонула в услаждении телесными достояниями детей. Так в связи с этими обстоятельствами забота превратилась в преимущественно физическое попечение о детях.

Чем больше такое ограниченное попечение развито в родителях, как якобы их родительское достоинство, тем меньше они способны слышать в детях нравственные качества и духовные свойства: они просто не могут их даже распознать. Сегодня очень много появилось родителей, которые вообще не пытаются распознать, есть в их ребенке чувство долга или нет. Потому что сами отчетливо не слышат что это такое. Умом еще как-то описать, конечно, могут, тем более научных книжек начитались, может и лекций разных наслушались. А когда в беседе, касаясь конкретно его ребенка, спросишь: «Назови какое-нибудь проявление чувства долга в ребенке. Дай меру этого чувства. Есть ли в твоем ребенке почитание?» – Большинство родителей теряются в этом и начинают называть нечто такое, что относится больше к уважению.

Но для родителей самое важное – распознать четко, есть ли в ребенке попечение или забота как нравственное чувство, которое держится на чувстве долга. Обычно, называют, что ребенок как может, заботится о маме, папе, имеет заботу о своем братике, о своих куклах. Но в какую меру это действительно забота, а в какую меру чувственное услаждение от мамы или куклы – это не распознается.

Современному человеку более свойственно много о воспитании иметь знаний и при этом конкретно ничего не делать, хотя и спокойно испытывать чувство, что он теперь вполне хороший воспитатель, хорошая мама, хороший папа. Современный человек сильно перемещен в область телесного услаждения друг другом, и почти полностью погружен в область рационального восприятия жизни. Признаком этого и является оценка или самовосприятие себя как личность через меру накопленных знаний, опытных или рациональных, неважно. Поэтому и опытные знания тоже выводят нынешнего человека в некоторую сумму выводов. Самодовольно он формулирует их все равно в рациональное мировоззрение.

Восприятие себя в рациональном объеме знаний становится ведущим для современного человека. Рядом с этим существует еще восприятие себя в комфортной чувственной сфере – услаждении от еды, от близости, от общения с любимыми детьми, животными, игрушками, предметами, так называемые потребленческие приятности, атрибуты развитого общества потребления. Вот все составное современного человека: некоторые самоудовольствования собою; рациональное восприятие себя как знающего; чувственное восприятие себя как имеющего массу приятностей и удовлетворяющего или еще неудовлетворяющего себя в этих приятностях; наконец, некоторое чувство достаточности себя или недостаточности себя, некоторая область переживания себя как такового. Это, зачастую, все, что сегодняшний, пребывающий вне духовного делания человек из себя внутри представляет.

К сожалению, приобщение к вере порой мало что меняет. У современных людей, которые стали верующими, все равно положение остается таким же, потому что базисное самочувствие себя, человека, остается то же самое. Только теперь в области себя знающего добавляется еще знание веры, а в области себя чувствующего добавляются приятности от освящающих действий – приятно в храме побыть на службе, приятно помолиться.

Умом человек остается все равно в области приятностей, а в области самодостаточности появляется еще новое чувство – «Я христианин». То было «я человек, и это звучит гордо», а теперь добавилось «я христианин, и это звучит сегодня неплохо». По сути ничего не изменилось в таком человеке с обретением веры. Конечно, течение его жизни, уклад изменились. Он теперь по субботам вместо того, чтобы сидеть в ресторане, прилежно стоит в храме, а вместо того, чтобы с друзьями гостевания какие-нибудь субботние устраивать, теперь всем изменил, они его назвали отщепенцем и обозвали всяко разно, а он все-таки упрямо стоит на службе. Все едят мясо, он не ест, по средам и пятницам постится. Вот все, что изменилось. В области течения внешней жизни какие-то перемены произошли, а в области ощущения себя внутреннего никаких перемен не произошло.

Так вот, увидеть, что внутри никаких перемен не происходит, хотя внешне что-то меняется – это первая задача христианина. Противиться этому будет наше внутреннее чувство – неправда, хоть что-то, но ведь произошло. Заниматься этой областью, где сидит это чувство, признающее, что в тебе все-таки что-то происходит – нет смысла, оно только убаюкивает и расслабляет. Есть, конечно, такая область реальности в каждом из нас, может быть и немаленькая, но ее и так достаточно, зачем ей еще специально заниматься. Постепенно вы все равно убеждаетесь, что внутренне чего-то да стоите. Вы ведь этим будете заниматься до самой могилы.

Внутренняя брань – нужда верующего христианина.

Потому что когда человек, наконец, освободится от бренного тела, только тогда он откроет сам себя таким, который есть на самом деле. Первая адская мука – это ужас от самого себя, после того как человеческая душа выходит из бренного тела. Я имею в виду человека верующего.

А неверующий человек, который не имел внутренней брани, он, наоборот, переживает крайнюю прелесть, обольщается, начинает чувствовать, какой он весь чистый, какой он весь светлый и какие чудные к нему выходят люди, чтобы встретить его там: все в белых одеждах, все прекраснейшие. Чего только не описывают сейчас в так называемых «фэнтази» неверующие, неправославные люди, о том, что испытывает человек, выходя посмертно из своего тела. Это все попытки заполнить вакуум души нынешнего человека. Они описывают разные приятные прелести: то, чего здесь хотелось, они там начинают еще сильней переживать до тех пор, пока это не приведет их в самый ад, где враг рода человеческого уже полностью овладевает людьми. И тогда открывается для человека вся мерзость его реального существования.

Первое же, с чем встречается человек верующий в своем раскаянии – это с самим собою, какой он есть на самом деле. И первое реальное чувство верующего – это оторопь, ужас от того, что ему было дано многое изменить еще на земле, а он не изменил. В чем-то было дано покаяться, а он не покаялся, что-то должен был оставить, а так и не оставил. Это все полностью открывается в разумении себя, и тогда огнем адским разгорается страх перед ужасом за греховно прожитую жизнь.

Надо заняться ныне этим страхом, а не тогда, когда он откроется и уже будет безполезно его переживать: надо будет держать отчет. Именно здесь, на земле, нам дана возможность что-то сделать для спасения своей и детской души. Поэтому мы должны решительно оставить область довольства собою в целях обретения благочестия.

Разумение себя – повод покаянию.

Пока есть время, займемся той областью, где мы себя мало разумели. Эта область в любом человеке есть, даже в святых, потому что весь труд святых есть сугубый труд все большего разумения себя, трудного обретения внутреннего света и под этим большим светом различение, какой же я на самом-то деле.

В результате обретения этого, все больше разгорающегося света, который в полноте дается человеку в святости в результате обретения света Христова, который Духом Святым смещает человека внутренне, и открывает внутреннему взору реально человека в своем падении.

Только этим можно объяснить покаянные молитвы святых угодников Божиих на одре смерти. Ефрем Сирин в своих творениях изливает скорбное покаянное чувство. И в каком же возрасте? Оказывается, в возрасте степенного святого угодника. Он был уже аввою многих и многих чад, и вдруг много страниц, описывающих себя грешного и искренне плачущего по поводу себя окаянного. И там же святой Ефрем вспоминает, что в юности таким себя не слышал, и в среднем возрасте не слышал, а в старости, когда уже покрылся сединами, после многих аскетических подвигов, теперь слышит свое окаянство.

Так вот, труд разумения себя оказывается самый важный для нашей души труд, и он нигде не прекращался, пока жили святые люди на земле. Именно поэтому Антоний Великий сказал в смертный час: «Господи, прости меня, не знаю, положил ли я начало покаянию». С этими словами он и умер.

Положить начало покаянию это и есть положить начало разумению себя. Чем глубже ты разумеешь себя, тем более ты будешь каяться. Чем более ты будешь каяться, тем более твое покаяние будет иметь характер плача. В эту область важнейшего внутреннего труда, надо теперь направить весь наш христианский душевный труд.

Общий диагноз – задержка разумения.

Диагноз сегодня у всех нас общий – задержка развития личности в плане обретения разумения себя. Для сравнения давайте вспомним, что дети до 5 лет с чистой душой, еще могут разуметь себя. Ты им скажи: «Ты плохо себя вел». – «Бабушка, прости меня, я плохой, нехорошо себя вел». – «Что ты делаешь нехорошо?». – «Я вот здесь соврал, здесь не послушался». Но когда приходит возраст 6 лет, и скажите ему те же самые слова, он теперь в ответ: «Мама, ты не права, я хороший». А в 6,5 лет скажите эти же слова, так он уже ответит: «Мама, я тебя продам на базаре, ты мне такая не нужна, я пожалуюсь папе, или еще, хуже бабушке».

Если при разговоре малыш семилетний говорит: «Мама, я на тебя пожалуюсь бабушке, она из тебя котлету сделает», то это означает, что видимо бабушка часто говорит своей дочери: «Я из тебя котлету сделаю, если ты с моим внучеком будешь так поступать». Вот внучек и выдает бабушкины слова.

В общем, в семейных отношениях катастрофа. Катастрофа по причине того, что задержка в развитии разумения себя происходит во всех нас взрослых. Мало того, из поколения в поколение происходит усугубление диагноза. Положение осложняется довольством и самодостаточностью, человеческой гордостью, мера которой у всех разная. Есть некоторые с очень большим самомнением, поэтому задержка отягчается мощным панцирем гордости, и пробиться к разумению себя будет очень трудно.

В нашем случае, на православном поселении это будет происходить таким образом. В начале процесса обучения народу сидит много. До конца занятий первого дня дойдет лишь вторая часть, а до конца занятий в поселении, т.е. к третьему занятию родительской школы, дойдет лишь треть идущих в этот нелегкий, но жизненно необходимый для семьи труд. По опыту, две трети тех, кто встает на нелегкий путь разумения себя, обычно отсеиваются. Отсеивается именно та, самодостаточная часть. Я это говорю вовсе не в укор кому-либо, а говорю потому, что из этих двух третей, если в самом начале люди правильно сориентировались относительно себя, какая-то часть все равно доходит до конца занятий. Но кто-то из вас, начинающих разумение себя, уже сейчас принадлежит этим двум третям, которые не дойдут до третьего занятия. Но среди вас православных христиан из двух третей, есть и какая-то часть, которая может все-таки остаться и на третьем занятии. Это те, которые начнут мало-мальски задачу разумения себя выполнять, пока еще пыл-жар есть некоторый – ради чего-то ведь начинали.

Есть, наверное, и некоторое доверие батюшке. Вот на эту некоторую презумпцию доверия можно ведь опереться и, вдохновляясь этим свежим дыханием, выполнить то действие, которое я предлагаю: разумения себя, т.е. распознания в себе своих действительных внутренних механизмов, по определению св.Феофана Затворника. Он говорит, что есть в человеке внутренние психические механизмы, а именно механизмы души.

Вот надо научиться распознавать в себе эти механизмы. Если мы начнем это делать хотя бы начально, то это и есть уже некоторая гарантия дойти до конца наших занятий по разумению себя.

Разумение себя – путь воцерковления и спасения.

Момент возникновения недовольства своей нынешней жизнью есть определенная гарантия того, что дальше вы продолжите это занятие разумения себя как важнейшее действие, ведущее в воцерковление. Это важнейшее действие воцерковления. В конечном итоге, это то самое действие, которое даже на одре смерти святыми угодниками продолжало непрерывно осуществляться. Сказать про себя: «Господи, не знаю, положил ли я начало покаянию», может только до конца разумеющий себя. А все остальные так сказать не могут, они уходят с разными другими словами. Поэтому, положить начало разумения себя – вот спасительная для души христианина задача. И далее не менее важно продолжать этот труд разумения себя, не потерять его.

Чтобы не было путаницы, скажу, что нельзя отождествлять это с современным понятием сознания себя. Свт.Феофан тоже говорил о сознании себя, но он это говорил как человек позапрошлого века и говорил не столько своим современникам, сколько людям, которые в себе внутренне сохранили прошлые века.

Потому что люди, которые были современниками свт.Феофану и не сохранили в себе свойства людей XVIII века, а были людьми XIX и XX века, в итоге пришли к революции и сделались народом, получившим название советский. Их было на начало советского периода 130 млн. Такое огромное количество людей XX века не способны были услышать слова свт.Феофана, сознать себя так, как он говорил и подтвердили это своей новой жизнью. Люди советские и жили в советском образе жизни, который отрицает внутреннее делание и отдает предпочтение внешнему.

При этом другие 60 млн, которые могли услышать слова его, их услышали. Потому что они, находясь в XX, на самом деле несли в себе человеческое содержание прежних веков, когда люди считали гордыню грехом и верили в Бога. Они услышали, и все были уничтожены, 60 млн. верующих людей было уничтожено целенаправленно. Почти все епископы были уничтожены воинствующими атеистами, осталось только 4 епископа – чудом сохранил их Господь, а ведь их было около 200 к 1937 году. Вслед за ними были уничтожены девять десятых священства, 99 сотых монашества, только один процент монашества остался, и почти 95% верующих было уничтожено, а 5% только осталось. За что они приняли мученическую смерть? За то, что спасали душу православную. Это была искупительная жертва верующих за великий грехи народа – богоотступничество.

Почему же остались эти? Ленин ведь поставил жесткую резолюцию – до последнего уничтожить. А Хрущев отдает еще секретный приказ, после которого губительный смерч снова прошелся по Церкви, уже в 60-х годах. И, тем не менее, эти 5% остались. Почему? Потому что Господь обещал, что врата адовы не одолеют церковь.

И Церковь не одолена будет даже тогда, когда антихрист начнет действовать, уж он-то теперь с помощью современных средств спутникового слежения и с помощью целой сети разлагающего влияния, которая активно разворачивается у нас в стране, будет всех уничтожать, до последнего будет улавливать. Тем не менее до второго пришествия Христа истинно верующие спасутся, ибо так наш Господь сказал: и врата адовы никогда не одолеют Церковь.

Разумейте себя разумом духа, побуждайтесь совестью.

Когда говорит свт.Феофан «сознание себя», он имеет в виду разумение себя. Когда же мы говорим о сознании себя, мы подразумеваем рассудочное определение себя. Поэтому я рассудочное сознание себя отлагаю, мы не об этом должны говорить и не этим должны заниматься.

Кто из вас не умеет заниматься рефлексией? Да все умеют. Рефлексировать – это не просто оценивать свое психическое состояние и знать некоторые поведенческие ошибки за собою. Разве вы не умеете какие-то ошибки признать за собой, особенно когда вас крепко прижали к стенке?! И еще поставили условие: «Не признаешь, дальше тебе зарплаты не будет». Тут же легко скажете: «Конечно, полностью признаю свою ошибку». Так вот рефлекс – это рациональное, рассудочное распознание того, что во мне происходит. Этому мы все научены хоть чуть-чуть. Хотя немало из нас настолько сильно остались в задержке развития самопознания, что даже и этого, может, не умеют делать.

Чем же достигается разумение себя? Прежде всего, разумною силою нашей души, в конечном итоге, разумом духа. Поддерживается и побуждается совестью. Постоянно развивается и возрастает благодатью. Производится разумом души, трудами восходит в разум духа, побуждается в движении совестью и достигает плода благодатью. В учении святых отцов разумение себя называется еще трезвением.

У Феофана Затворника то же самое слово обозначает восстание над собственными механизмами души и тела, когда человек личностью, своим духом, восстает над этими своими механизмами, распознает их, а потом владеет ими. Это и есть разумение себя или трезвение, или владение внутренними механизмами.

Мешает разумению себя чувственность – ориентированность человека на восприятие приятности от телесности ближних и телесности своей. В силу этого душевное переживание телесностей особенно выразилось в родителях по отношению к детям и приобретает крайние свои формы в XX и XXI веке. Как наглядный пример, аудитория семейного поселения по причине того, что сюда съезжаются именно так выраженные люди. Но, правда, при этом подвигнутые и благословленные Богом на высвобождение из этого своего крайнего состояния. Происходит это в том случае, если прибывшие на поселение Отрада принимают условия этого поселения и начинают трудиться над разумением себя. Неэффективным оказывается поселение для тех людей, которые отлагают разумение себя и не желают участвовать в занятиях и в тех событиях, которые предлагаются на поселении. Вредным даже является поселение Отрада для людей гордых, потому что они приходят в крайнее расстройство своей гордости от обвинения, обличения и всякого ругания и, бывает, не закончив поселение, собирают свои чемоданы и уезжают, ругаясь и обижаясь на весь свет и поселение.

Задача родительской школы в Отраде – заняться разумением себя, различением его от рационального сознания через отделение от рефлексивных действий, и на этом основании прийти в продолжение для одних и в начало для других своего воцерковления. «Всяк про себя, а Господь про всех».

 Глава 16

Внутренние механизмы разумения себя

Жизнь нашей души и духа нуждается в определенном укладе, требует того, чтобы ей мы посвящали необходимое время, уделяли много личностных сил. «Кто хочет принести плод духовный, – да совершит с терпением продолжительную, преисполненную различных переворотов и бед войну против греха».  На летнем православном поселении мне доводилось слышать об этом разные высказывания.

– Мы всегда с суетою весь день, а потом вечером устаем, поэтому не получается, чтобы сил осталось на дневник совести. Но на суету-то весь день хватило же сил?! А что такое наша суета? Это же дела разные. Вот среди дел этих надо всего лишь сделать еще одно дело – это не забыть про дневник совести. Чтобы делать дела, разумеется, нужно иметь волю. Так вот, воли хватает, чтобы в этой суете носиться, но не хватает почему-то на то, чтобы сесть за дневник совести. Сесть за стол, поесть – хватает; встать за плиту, сварить – хватает; говорить подолгу по телефону – тоже находим время. А совсем элементарное действие – сесть за дневник, посидеть, подумать о душе всего лишь 10 минут – вот тут воли не хватает.

Нормальные объемы устроения христианской жизни.

Если мы с вами посмотрим на устроение нашей земной жизни, то увидим, что ее составляют, можно сказать, три области. Одна область – это наши знания, вторая – наша реальная жизнь, и третья область – наше разумение себя, как взгляд живой совести на наши поступки, наши слова, даже на наши мысли.

В нормальных объемах и то, и другое, и третье соотносится вполне определенным образом. Если мы представим себе треугольник и разделим его на одинаковом расстоянии двумя горизонтальными линиями на три части, то в верхней части этого треугольника будет один объем, в основании – другая по величине часть и в середине, в промежутках между ними, – третья часть. По объему получается самой большой нижняя часть треугольника. Это наша реальная жизнь. То, что происходит как жизненное действие и составляет нашу жизненность. Верхняя часть – это объем наших знаний. А середина – это объем или мера нашего разумения себя. И в целом все вместе – это есть полная личность человека.

Личность христианина имеет в сознании своем евангельское знание и знание христианской мудрости святых отцов, а в реальной своей жизни – обычаи, порядки церковного уклада жизни и обязательно имеет еще разумение себя и своей жизни. Так должно бы пребывать нормальному, неповрежденному христианину.

Три запрета нормальных объемов нашей жизни.

К сожалению, мы с вами люди поврежденные. У нас, оказывается, есть повышенное самомнение, есть своенравие и есть своеволие. И вот эти три, будучи греховными, запрещают быть нормальному объему каждой составляющей нашей жизни. Если посмотреть на нас сегодняшних, то мы в основном-то люди рациональные, поэтому у нас объемы всех трех частей совершенно иные.

Представьте теперь эту картину как треугольник перевернутый. Вершина находится внизу, а все основание сверху. Самый большой объем в этом случае занимают знания. Маленький объем внизу треугольника – это исполнение жизни соответственно этим знаниям. А средняя часть все равно остается приблизительно одинаковой – таким должно бы быть разумение себя. Но вместо разумения себя у такого перевернутого человека преобладает осуждение других, причем в огромном объеме точного знания: что делает эта сестра, что делает тот брат, что делается в соседской семье и чем кончилось какое-либо событие в стране и даже в мире в целом. Это оказывается на месте разумения себя. Когда собой займется такой человек, то занимается он, преимущественно, психологией, научается всякой рефлексии и умом сверху вниз себя подробно рассматривает.

А если он еще и церковный, то с помощью церковного знания он вполне сможет от ума, – не от совести, разумение-то от совести, а здесь от ума, – всего себя разглядеть и целую простыню грехов к исповеди написать. А когда рядом с собою раскроет книжку «1300 грехов человеческих» и по всем колоночкам пробежится, везде всего себя найдет, и несколько сот грехов понапишет, и принесет на исповедь. Но «Греха добыть можно, да избыть его тошно».

Упомянутые мощные искажения личности разрушающим образом действуют на этот устойчивый, правильный треугольник нашей жизни, разрушая нашу цельность, повреждая нашу собранность и христианскую полноту. Святоотеческое знание в чистоте мы содержать не можем, потому что работает механизм самомнения: мы читаем, но не приемлем, потому что слышим читаемое самомнительно, а не то, что святые отцы имели в виду, не то, что Дух Святый совершал в святых угодниках. Наше мнение по поводу Евангелия, по поводу какого-либо смысла просто складывается через самомнение.

А что происходит с нижнею частью этого нашего треугольника? Наша реальная жизнь не происходит по Евангелию потому, что там работает своенравие. И поэтому мы своенравием делаем так, как мы привыкли по себе жить. Своенравие очень любит свой порядок жизни, свой характер, свой нрав, и уж если что-нибудь не по нам делается, так мы уж точно катком по всем препятствиям проедем, но по нашему хотению все-таки устроим. А если оно через наших ближних не устраивается? Если муж не хочет, ребенок поперек? То тогда все равно какую-нибудь истерику или какой-нибудь скандал устроим. Но от своенравия мы не отойдем, нет, ни в коем случае. Своенравие, оно держится за свое. Поэтому и получается, что жизнь-то по Евангелию не совершается. Она в таком случае совершается по своенравию, а не по Евангелию.

И что тогда происходит с нашим разумением? А наше разумение все заключено в треугольник, где своеволие разуметь себя не собирается. Потому что, если воля вдруг откроется на самое себя, что она привыкла жить в суете и делать так, как она сама хочет, то своеволию придется тогда умереть и воле перестроиться на евангельский лад. Поэтому, естественно, что своенравная воля будет противиться разумению себя, которое схвачено своеволием и не собирается выйти. Но наше сознание, та самая вершинка треугольника все-таки усвоила, что надо для спасения дневник совести вести. Сознанием взяло, а воля греховная нет, не собирается. И поэтому своеволие устраивает день таким образом, чтобы дела наши разные, суетные, какие угодно, все были бы сделаны, в том числе даже двух-трех часовой продолжительности отдых, а на 10-минутные труды по дневнику совести непременно, чтобы не хватило сначала времени, потом сил и, наконец, обоснования не нашлось. Множество разных причин тут найдется, а если человек умный, так он даже точные причины скажет. И разумением себя, в итоге, мы заниматься никак не будем.

Вот и оказывается, что это все по причине своеволия мы бегаем от дневника совести. Потому что, если ты приступишь к дневнику совести, а через него к покаянию, то это уж точно конец твоему своеволию. Это значит, что ты должна будешь, трудясь внутренне, измениться. И отложиться от своенравия, умереть в нем, а потом, в конечном итоге, придется умирать еще в самомнении. И, наконец, стать нормальным церковным человеком. Сделаться нормальным церковным человеком – это для сегодняшних детей тоже не нужно, так как они любят сейчас такую маму, какая есть. Придется сделаться совершенно неузнаваемой мамой, которой ни покрутишь, ни повертишь, ни истерики не закатишь; ни поиграешь так, как они привыкли играть: себе в удовольствие, себе в самоугодие. Да мама такая им сейчас не нужна. Мама-христианка – это же несовременно. И потом, как это я выйду вдруг среди всех вот так как христианка? Да ведь засмеют тут же, и вообще откинут, отвергнут. Фактически, это же и происходит зачастую.

Когда рефлексия, а когда разумение себя.

Когда мы говорим: «Я отслеживал в сознании», то обязательно надо проверить, что в нас происходило на самом деле. Потому что мы, к сожалению, все время занимаемся рефлексией вместо разумения. Как определить разницу между разумением и рефлексией? При рефлексии тоже можно контролировать себя. Как разведчики держат себя в руках? Как йоги управляют собой? Ведь это все делается силами рефлексии. Все современные люди, вообще, именно так держат себя за пределами квартиры. Они постоянно рефлексируют и поэтому не позволяют своему худому проявляться, сдерживают себя, ловят на ходу любые отклонения в своем поведении. Это все рефлексия хорошо обеспечивает. А взять всякие программы нравственного совершенства, какие они мощные сейчас. Какая-то часть людей занятиями по книжкам нравственного совершенствования серьезно увлечена. Они рефлексируют, держат и направляют свой труд над собой.

Но разница существенна между рефлексией и разумением себя. Рефлексия – это увидеть самое себя умом либо знаниями. А вот разумение, оно не рациональным умом смотрит, а разумом духа, который «состоит в познании Истины верою…, которая Христос» .

Разумение себя трудится в сердце.

– Я когда к мужу прихожу, он мне говорит, что у меня сердце вообще не во внимании, что мои сердечные расположения не всегда адекватны ситуации. И действительно, я вижу каждый раз, что совсем не у сердца стою.

Дело в том, что когда я начинаю слушать свое сердце, то попадаю в страх, в смятение. Поднимается желание вообще все слушания отложить. Я знаю, что мне надо кучу дел сделать, хлопотать по дому – на мне четверо детей, знаю, что мне некогда сидеть. Но когда начинаю слушать свое сердце, то у меня там сразу страх и смятение: я чувствую, что сейчас совсем не то делаю, сердце у меня чувствует, что получается не то. Но делать-то надо. Часто получается, что я говорю необдуманно и делаю необдуманно.

 

* * *

Когда мысль идет без сомненья, что «я правильно все делаю», то это происходит как раз от ума. А вот когда сердце все-таки чувствует, что что-то не то делаешь, это как раз и есть начаток разумения. Когда сердце заговорит, то сердце, прежде всего, подсказывает. Сердце настолько тонко реагирует, настолько тонко предупреждает, что нет сначала даже ясности что же это «что-то», и нет никакой точности что именно «не то». Но это значит, что наверняка, все-таки оно действует, наше сердце – это уже начинается разумение. Но разумение еще не развитое, поэтому еще не способное изнутри ясно и точно открыть, что на самом деле происходит. Над разумением начинает трудиться сердце, а в сердце в этом случае действуют проявления нашего духа, совесть, жажда Бога и страх Божий. «Венец мудрости страх Господень».

Дух человеческий, он изначально разумен. у человека ведь есть рассудок, а есть и разум. Разум принадлежит духу, а дух – это совесть. И поэтому разум, в совести совершающийся, он и подсказывает, что человек, что-то не то делает, не так как-то расположен, не оттуда вообще живет.

И если ты к этому станешь прислушиваться, то совесть тебя начнет корить, она будет подсказывать, что надо было делать, а ты не сделала, какое внимание надо было иметь, какое расположение надо было обрести. А личности твоей, с чем надо отождествляться, с умом или с сердцем? Совесть корит и говорит, что надо с сердцем отождествляться, ты как личность должна от сердца жить, а не от ума. Дальше совесть указует какое именно расположение сердца должно у тебя быть, а его нет и поэтому ты сейчас согрешаешь – так совесть тебя корит. Это и есть разумение. Когда мы уже разумением видим, что мы что-то не то делаем, то тогда совесть скорбит, в сердце скорбит.

Если сердце верующее, оно будет само по себе скорбеть Богу. А если сердце не верующее, – ты, может быть, сама-то верующая, по призыванию верующая, но сердце твое еще не устроено в вере, – то ты полностью не поворачиваешься к Богу, хотя и начинаешь скорбеть. Скорбеть-то скорбишь, потому что совесть скорбит, но скорбишь сама в себе. Но для того, чтобы тебе полностью повернуться к Богу, надо еще вспомнить, что ты, оказывается, еще и верующая, что у тебя есть Бог и какое-то усилие надо еще применить, чтобы эту свою скорбь к Богу направить.

Основополагающая разница в том, что там, где мы рефлексируем себя, мы рассудком узнаем, что что-то не то делаем. Там, в лучшем случае, будут какие-то эмоциональные переживания: досада на себя, какое-нибудь недовольство собой. Но это остается внутри нас, и оно становится вообще разъедающим в конечном итоге нас. Если в этом недовольстве какое-то время оставаться, то это выльется в какое-нибудь самоедство и в общее опадение сил, полную апатию к любой деятельности и вообще состояние растерянности – «не знаю теперь, как жить». Расстройство произойдет по всем личностным характеристикам. Если же мы не огорчимся, в основном, потому что мы очень умные, то, конечно, легко увидим, что мы не то что-то делаем, но останемся при этом равнодушными. Если мы не только умные, а еще и волевые, то при этом дух гордости у нас сильно проявляется в воле, тогда мы, видя, что не то сделали, все перестроим, переделаем, всех заставим в доме вообще жить по-нашему и наведем свой порядок.

Значит, все-таки разумение-то нам свойственно, но не развито. Почему? Да потому что мы сами его не развиваем. А как же его развивать? Вот для этого надо собраться, сесть и начать писать дневник совести. Ведь дневник совести – это и есть фиксация разумений укорения совести, которые я подхватываю. Потом мне надо это выписать, чтобы на них сосредоточиться. А когда ты начнешь выписывать, то тут вдруг и обнаружится, что можно вынести на бумагу какое-нибудь тревожное чувство, которое сигнализирует, что что-то ты не то делаешь. Но прямо ведь так не напишешь: «что-то я не то сделала». Вынуждена тогда будешь собраться внутрь к совести, в разум свой и, скорбя к Богу, будучи верующей, писать сквозь слезы, а то и буквально роняя капли слез на эту трудную строчку свою, записывать уже разумно, что же ты конкретно не то делала, и в каком неправильном расположении сердца ты реально пребываешь.

Хотя это и будет производиться в записях на листочке бумаги, а на самом деле будет разуметься скорбью сердца Богу. Через это начнется твое оживание. И ты становишься действительно христианином: в тебе знания евангельские начинают проникать в жизнь через это разумение. Так наши знания начинают уразумеваться. Вот что будет реально происходить.

Но этот путь очень трудный, потому что тут часто поперек разумения стоит своеволие.

Что такое воля? Это же хотение наше, наше желание. И в конечном итоге исполнение этого. А если воля привыкла жить по-своему и паче огня боится разумения, то мы и не можем к нему приступить. Пока мы своевольны, так и будет.

Но если ты личность, ты же можешь и разотождествиться со своей волей, и подняться над своей природой. Своеволие, воля – это же природа, это наши составы: тело, душа, дух. Личность, она разумением поднимается над природой и отождествляется с тем в природе, с чем хочет отождествиться. Любишь ты себя очень умную и от ума все время действуешь, значит, твоя личность живет от твоего ума, как преобладающего состава твоего.

Когда ты очень самолюбивая и своенравная в своем порядке жизни, то тогда и личность твоя в этом выражается. Потому что твоя личность отождествилась в природе твоей с самолюбием и со своенравием. И через это, и от этого действует. Когда ты говоришь гордо: «Я это знаю», то все вокруг говорят: «Какая самолюбивая и какая своенравная». Но ты так себя не чувствуешь, ты-то говоришь: «Я умная», любя же себя, чувствуя, какая ты особенная, а вокруг почему-то говорят: «Глупая гордячка». Потому что своенравие ведь противоречит еще и простому уму. А ты оскорбляешься: как это так, за что меня оскорбили? Просто надо разотождествиться. Для этого и есть личность твоя Божия, которая ищет триединства с Богом. Духовного или, как минимум, хотя бы нравственного триединства, когда она начинает обретаться в том, что принадлежит Богодарованной природе нашей.

Своеволие человека к богодарованному не принадлежит, это порождение греха. И если мы действительно мимо своеволия начнем внутри себя жить, как-то внутренне мимо своеволия к воле своей обратимся, чтобы от нее начать жить, то во что это выльется с дневником совести? Тогда он станет желанным.

Бывает же так во дню, что ты много чего делаешь, а все время только об одном помнишь, что это вот непременно надо сделать. Допустим, перекусить чего-то. Бывает же так: ну хочется. И ты все-таки обязательно находишь время и перекусил. Все, главное сделано. Дальше можешь все, что угодно легко сделать, ведь главное сделано. Вот таким образом будет у тебя вместо «перекусить» стоять «дневник совести». Это значит, что ты правильно устроился, что главное ухватил.

Кто ходит – глаза долу.

Сугубо разумейте прямые укорения совести, где совесть сама говорит, что ты здесь неправильно поступал, и другое, – где совесть тебя направляла в правильные действия, а ты взял и все равно сделал по-своему. Чтобы действительно идти к разумению, есть очень простое правило, но очень, правда, трудное: ходите глаза долу. Наши же глаза, как обычно, сверкают прямо в потолок. Это же признак того, что ты все время погружаешься личностным сознанием своим в рассудок и оттуда вытаскиваешь ответы. А должен погружаться в сердце. И признак этого делания – глаза долу. Особенно это благословлено женщинам, женам, потому что хранительница очага в нашей жизни все-таки жена. Но разве можно только из рассудка хранить очаг?

Женщина должна быть хранительницей очага, конечно, из сердца благоразумного, потому что разумение себя – это благоразумие. Из сердца благоразумного надо хранить мир в доме. Папа приходит, а тут радостные, благообразные, благонастроенные дети и жена такая же. После трамвайного безобразия, уличной толчеи, после всей этой суеты, он входит в дом, где одно благообразие. Вот ведь как должно быть в христианской семье.

Когда идет благословение мужа, то это подается помощь извне. А совесть же трудится внутри нас. Совесть, она не внешняя сила, а внутренняя. Нечто подобное испытал израильский народ. Когда Адам был изгнан из рая, то какое-то время целое поколение потомков Адама жили, не нуждаясь во внешнем законе. Потому что у них был еще живой внутренний закон, была живая совесть, которой они во всем руководствовались. Но когда совесть начала помрачаться, тогда для ее поддержания потребовалось, чтобы извне назидалось то же самое, что совесть в неповрежденном человеке говорит изнутри. И тогда Господь дал закон Моисея, уже словесный закон. Закон от Моисея все равно как от мужа сказанное благословение.

В нем внешнее, соединяясь с внутренним, поддерживает человека и дает ему возможность быть несомнительным, уверенным. Совесть, услышав извне данный закон и порядок, легко в это входит и перестает сомневаться внутри себя. Собственно говоря, это и есть упражнение. Дневник совести позволяет нам всегда держать во внимании свое сердце и внутри сердца сохранять совесть свою в чистоте. Еще, оказывается, есть великая помощь нам – это наш супруг, к которому надо всегда прислушиваться, и держаться его слова. Тем более, что когда ты приходишь к нему и спрашиваешь о чем-либо благочестивом: он же вынужден собраться в лучшем своем. Если он у тебя верующий, он, конечно, соберется к Евангелию, соберется к Церкви, к святым отцам. Если, не сейчас, так позже, может быть через день, – так или иначе, но это произойдет. Ты изначально ждала благочестивый совет, спросив как быть там с Ульяной или еще с кем-то, с Дарьей, например, или с Николаем, или с Сашенькой. Супруг тебе в ответ: «Давай я переживу твой вопрос и скажу тебе как надо». – «Скажи мне как надо, как Бог хочет». – «Ну, тогда давай до завтра. Ты мне позволь в книжках посмотреть, или позвонить кому-то из мудрых старших, или пойти у батюшки совета спросить» – вот что-то такое обязательно начнет быть. Пусть не сразу, не с первого дня, но так должно быть в православной семье.

Томление совести.

Когда что-то не получается, ты берешься, а оно не получается, ты тогда Богу скорбишь об этом. Скорби так, как есть. Но, если легла тяжесть на сердце, тогда это значит, что совесть тебя томит. Она-то томит, а ты навстречу ей делаешь какие-то шаги или нет? Ты сам скорбеть начинаешь ли?

Это значит, что совесть живая, но пробиться сквозь твое нежелание что-то делать и дебелость она уже не может, поэтому она упирается изнутри как бы в плиту и томит сердце. А действия не происходит потому, что ты не сливаешься с совестью. Ты не идешь за нею и вместе с нею не начинаешь скорбеть Богу. Одна только лишь на пути плита и томление под нею. Благо, томление совести еще теплится. Надо обязательно разобраться, это явление благодатное или неблагодатное. Это очень важно.

Если мы обратимся к святителю Феофану, то он упреждает нас о том, что в движении к совести надо иметь правильное, благодатное отношение с нею. А есть ведь и неблагодатные, чисто душевные переживания совести. Благодатное, оно всегда обращает к Богу, даже без нас оно сразу томит к Богу. А если безблагодатное томление совести, то оно неопределенно, и к Богу обращения не происходит. Эти состояния надо распознавать. Нельзя оставлять себя в этом без труда разумения. Обязательно надо помогать себе, даже зная, что природа наша вся помрачена и перехватывает движения совести. Ты, как личность, своей природе должен помочь тем, что в момент неопределенного томления совести надо начать обращать это томление к Богу.

А это требует навыка, это требует труда. И тут опять надо пересилить свою волю, потому что там, где разумение, там, где действие совести, там против нее действует своеволие, как некоторый навык жить так, как ты привыкла. Вот эти все навыки придется уразуметь в себе, и затем переступать, перестраиваться. Для этого есть правило дневника, еще какие-то другие правила, которые подчинены содержанию совести в чистоте.

Когда ты берешь в труд все правильные расположения, то, обязательно, этот труд возьмет и твоя же совесть, если все эти расположения действительно Божии. В тебе, прежде всего, откликнется на это совесть. Но если ты сам при этом не откликнулся и не делаешь этого, то в тебе будет об этом все время напоминать и укорять тебя тоже совесть. Эти укорения совести – одно, а с другой стороны – есть еще и подвижки совести, когда совесть тебя подвигает делать, она тебе прямо открывает, что надо делать и куда делать. «Совесть добрая есть глас Божий».

Вот эти положительные движения совести, развивающие тебя нравственно и духовно, надо обязательно поддерживать в себе. Это надо всегда учиться делать. Для этого важно, конечно использование пословиц, правильной речи, общение, которые окормляют. Если бы вы были прилежными учениками в этом плане, то какие счастливые были бы ваши дети, и какой вообще импульс к развитию они бы получали. Какой сразу открывается для них простор и какую быстроту, глубину и богатство развития они бы имели. Развития нравственного, развития духовного, и отсюда уже развития по способностям.

Только здесь вот какой момент: когда вы возьметесь за дневник совести и начнете описывать ситуацию, вы можете увлечься. А, описывая ситуацию увлеченно, вы уже уклоняетесь от совести. Совесть в любой ситуации сразу же говорит про ваши неправильные действия. Или же потому корит вас, что одновременно знает как правильно. Именно зная как правильно и направляя вас в правильное, она корит за то, что вы делаете неправильно. Когда вы начнете прислушиваться к совести, то вы обязательно услышите все свои достоинства и недостатки. Если только худое вы слышите, то это значит, что что-то там нечисто, и надо до конца уразуметь себя в этом. Только на фоне доброго худое будет обнаруживаться, а вовсе не само по себе. Совесть сразу обращает вас внутри ситуации к правде и обличает неправду, а если вы в этот момент начнете саму ситуацию описывать, то отвлечетесь от самой совести, – тут враг легко может подыграть, – и можете даже очень подробно расписать только саму ситуацию: что делал ребенок, что делали вы, как в итоге вы поступили, как ребенок. Вот и получится литературный рассказ, не более того.

Разность нужды в родителях дает полное триединство.

Когда мы говорим о триединстве семьи, то касательно родителей речь идет не об отождествлении их между собою – когда жена становится все равно что муж, а муж все равно что жена. Если муж все равно, что жена, то это феминизированная личность, а если жена становится все равно, что муж, то это значит, что произошла ее «мускулинизация» и женщина приобретает какие-то мужские черты. И в том и в другом случае триединству наносится ущерб.

А речь идет о единстве двух, но разных, Во-первых, разных полов, во-вторых разных характеров. Но все это должно соединяться в гармоническом единстве. И поэтому, конечно же, и влияние на детей, оно различное, но единое. В единстве совершаемое. И тогда в чем различие? Женщина по своей природе, а соответственно мать, тем более, идет по сердцу. И потому дети льнут к ней любовью. А отец по своей мужской природе пребывает как главная опора и защита в доме, поэтому дети к нему обращаются из почитания. И очевидно, что в меру, насколько мать сама чтит отца, в ту же меру она, естественно, будет обращать детей к почитанию отца.

Если же мать ни во что не ставит мужа, а сама где надо и не надо руководит, то тогда дети не смогут почитать отца. Тогда происходит «мускулинизация» матери, а дети начинают от триединства отходить. Мать более всего это переживает. Отец даже может этого не заметить, а мать прежде всего увидит, что дети вообще становятся неуправляемыми, потому что нет для них никакого объединяющего авторитета. Этот авторитет пытается брать в свои руки жена, мать. Но это вообще худший вариант, если так установится.

Когда отец твердо держит свой авторитет, там веское слово и строгость, которые могут быть применены, сыграет свою объединяющую роль. Задача матери в этом случае, оставаясь сердечно с детьми, обрести в них правильное отношение к этому, чтобы они смирялись перед отцом, чтобы они в этом смирении почитали бы его требования. Это может сделать только мать действительно любящая, христианка, потому что только в этом случае она обретается едино с детьми. Сердечно едино. А они, естественно, с ней. Мать по своему дорога, а отец по-другому. Эта разность нужды в родителях, она-то и дает полное триединство с ребенком: у матери одна часть, а у отца другая часть единого целого. Через это единение ты направляешь семью в благодатное русло.

И духом, и телом.

Начинается подготовка к Великому посту. Всегда возникает вопрос: а как быть детям, вообще надо ли им поститься или не надо. Я так думаю, что надо просто обратить внимание на самих себя и решить, надо ли воцерковляться дальше? Спасаться – это значит мы должны и внутренне освободиться от страстного и восстановиться в своей Богодарованной природе. Когда мы это начинаем реально делать, то выходит, что это просто невыносимо трудно.

И дневник совести потому не получается, что мы, оказывается, своевольны; нас не тянет уже читать святых отцов или Евангелие, потому что мы самомнительны; мы вообще не можем как-то свои обращения с детьми и мужем выстраивать по благодати, потому что мы своенравны.

Помните слова святителя Феофана о том, что надо быть не душевными, а духовными и уметь различать, где ваши отношения имеют безблагодатный характер, а где ваши отношения начинают приобретать благодатные свойства. Мы как-то вообще это пропускаем, нам просто это кажется неважным. Когда мы начинаем читать, нам это не входит в голову, вообще не касается сердца, а потом быстро забывается, а если все-таки мы начинаем озабочивать себя этим, то оно никак не хочет восприниматься: настолько затвердела почва души, что духовному ростку не пробиться сквозь дебелость.

Ведь если этот вопрос: благодатно или безблагодатно ты живешь, не актуален сейчас, то это же признак того, что ты точно живешь безблагодатно. Мало того, ты так уверенно и спокойно в этом живешь, что тебя даже вообще это не волнует. Если бы волновало, ты бы уже давным-давно открыла нужную книжку. Она же у нас у всех стоит. Ничего подобного не произошло, и даже страницы еще склеены. Но это же означает, что мы с вами не спасаемся. Откуда в нас такая самодостаточность, такая отрешенность от благодати и нежелание ее вообще обретать?

Налицо же при этом полнота жизни со всеми ее разными проявлениями: истериками, ссорами, нестроениями, переживаниями радости и горя, еще чем-то. Душевная жизнь не то что полная, бурная даже. Но при этом вся безблагодатная. И это нас, к сожалению, не волнует.

Надо учитывать, что дети в трикрат усиливают в себе худые состояния родителей, и если этому семейная ситуация никак не противопоставляется, то они в трикрат усиливают и все худые свойства родительские. Если мы сами теперь в таком состоянии, то в каком же состоянии будут тогда наши дети? Мы же такими сделались, потому что наше детство прошло так, что сегодня все напечатленное крепко держит нас в том порядке жизни, в каком мы сейчас есть. Мы то реальное семя, которое однажды проклюнулось в побег, потом обрело ствол, ветви, и в итоге мы сейчас выросли как то дерево. Но мы же выросли из того самого семени, не из какого-то другого. Если мы сейчас такие, то это точно значит, что, во-первых, семя такое было, во-вторых, оно в таких условиях прорастало и так питалось и развивалось.

Значит, наша сегодняшняя туга, она, оказывается, имеет самое прямое отношение к нашему безблагодатному детству. Если из этого исходить, тогда, непременно, ты задашь себе вопрос: на что я обрекаю своего ребенка? На подобную же безблагодатную жизнь? Или же ты желаешь ему, по возможности, благодатной жизни? Но чтобы он в 30 лет у тебя хотел благодати, он должен вкус благодати услышать в детстве. До 7 лет обретенный вкус благодатного жительства это такой вкус, без которого, как говорит святитель Феофан, и жизнь уже не жизнь.

Без мамы и папы, потеряв нравственное триединство семьи, ребенок уже скорбит, томится и плачет, он готов повиниться, он готов все исполнить, лишь бы только снова мир в полноте восстановить. Хотя перед этим мы так его ругали, может быть, даже отшлепали в сердцах, может быть, безобразно его укоряли, даже в сердцах проклинали. Если бы взрослый получил от вас такое, то это была бы неприязнь на всю жизнь. А ребенок-то нет, он буквально через несколько часов опять к вам бежит, он сразу все простил. Почему? Да потому что ему очень надо быть с вами едино. Это нравственное триединство детское, оно и вольно, и невольно происходит, а вот триединство духовное, благодатное единство с Богом, его ребенок переживает в такой степени, с такою же силою, если только вы что-нибудь сделали для того, чтобы он это переживал.

Правда, из этого не может вдруг произойти такое, что теперь, поняв уже свою материнскую ошибку, засучив рукава, прочно и точно введу свое чадо в триединство духовное. Это надо будет так совершить, чтобы при этом не поломать маленькие ростки духовного триединства. Что уже имеется надо развивать в нем, если триединство нравственное получает свои внешние выражения в виде сугубого примирения с мамой, папой, в виде этого удивительного чувства собранной, единодушной семьи. Например, когда вся семья за столом собирается за трапезой или вечером, когда мама рассказывает сказку или что-то почитает, или когда папа смастерит давно желанную игрушку. Такие живые выражения триединства обязательно бывают в каждой семье.

В какие же видимые, явственные, осязательные выражения выходит триединство духовное? Да, в молитовку, вот то, например, как дочка целовала иконочки на ночь. Очень хорошо помню девочку Катерину, сейчас она уже взрослая. Все время, когда ездил в Петербург, я останавливался у одной бабушки, с которой внучка жила. Мама отдавала ее бабушке и Катерина подолгу жила у нее. С шестилетнего возраста она до 13 лет, по-моему, жила с бабушкой. Шестилетний ребенок в своей детской комнате на коленочках стоял у тумбочки перед одной-единственной иконочкой. Я увидел, удивился, потом через полчаса смотрю – опять она стоит. Я спрашиваю бабушку: «Это она у вас столько молится?» – «Да, с какого-то времени так повелось. Сама Катерина, а это иконка ее святой, теперь со своей святой каждый вечер обязательно беседует. Все ей говорит: как день прошел, попросит у нее прощения, попросит благословения на ночь, на завтрашний день и после этого только идет и ложится спать». Вот, это и есть естественное проявление духовного триединства в ребенке. Надо заметить это и обязательно поддержать. Потом бабушка стала монахиней, постриглась, а девочка тогда вернулась к маме.

Второй момент, посмотрите, во что играют дети дьякона и дети священника? Естественно, в жизнь. Отец Дмитрий мне рассказывал: «Подхожу к калитке дома священника, калитка открывается, моему взору предстает 3-х летний карапуз, в руках консервная банка, на веревочке подвешенная, он раскачивает ее и лопочет: «Мир всем». Конечно, и в исповедь, и в службу, и еще во что-то церковное, обязательно, эти игры происходят у детей священнических. А дети не священнические, они, может быть, так и не играют, хотя тоже в храме стоят. Это о чем говорит? О том, что подражательная сторона детской души восприемлет взрослую жизнь своих родителей.

Если в этот момент начать пресекать детские игры, они вероятно от этого отпадут. Точно также, когда мы, допустим, отложили их от того, чтобы мыть посуду, потому что вода холодная. Но когда уже ребенок отпал, вот тогда попробуй, позови его – нет, вода-то холодная, – не будет мыть. И здесь так же.

Дети, играя, почти всегда подражают взрослой жизни. Это означает, что если взрослые сами держат пост, то дети непременно будут иметь подражательное следование посту взрослых. В естественном детском движении за взрослыми обязательно есть подражательная сторона. И если вы вдруг в этот момент начнете их пресекать и говорить, что взрослым надо поститься, а детям можно есть скоромное, или же можно сегодня немного сладкого поесть, потому что они дети – вы сразу пресекаете возможность подражания посту взрослых.

Совсем будет иное, когда ребенка, подражающего постящимся родителям, наоборот, вы еще и поддержите. Сели за стол, и просто обращаетесь к ребенку, что вот сейчас пост, все постятся, а ты как? Вы всегда услышите ответ: «И я тоже». И только иногда из вредности, если уж ребенок сильно самостный такой, он может сказать: «А я не буду». Оставьте его в этом. «Ну не будешь, значит, не будешь. Мы все церковные, а ты как хочешь». Оставшись один в таком положении, он сразу забезпокоится. Если вы, не придав этому особого значения, просто оставляете его на попечение этой подражательной потребности, то, скорее всего, увидите, что он скоромное взял и отложил. Вот эти самостоятельные движения ребенка, как раз и имеют значение. За ними-то и надо идти. И доверять ребенку, когда он на самом деле хочет быть так, как вы в каких-то действиях поста. В свою детскую меру, но обязательно быть в этих общих для всех действиях.

Пост это не только воздержание в пище, но и самое главное, что составляет духовный момент, – это молитва. В старину говорили: «Испостился, измолился в нитку».  В стоянии на службе дети смогут быть благодатно, только если вы поставите их правильно в это: «Мы идем на службу, а ты?» Тут будет подражательно: «Я тоже пойду». Нужно в самом начале дать настрой: «Сегодня пост и постовая служба большая, надо будет много класть поклонов». – «Я буду тоже поклоны класть». – «Ты сможешь». – «Смогу». – «Мы будем стоять на службе столько-то времени. А сколько ты будешь на службе стоять?» – «И я столько». – «Ты столько не сможешь, давай определимся, сколько тебе нужно стоять, а если ты это сможешь и потом еще сверх этого, то тогда уже сам смотри по силам». Пусть в какой-то маленькой мере, которую он должен, он сам определится и поставит ее, а вы ему помогите эту меру найти. И он ее будет держать.

В описаниях всех древних путешественников, которые на Русь приезжали из разных стран и оставили воспоминания, все они отмечают, как поразительным образом русские крестьяне соблюдали себя Великим постом. Тогда в народе родилась пословица: «Великий пост всем прижмет хвост».

Один греческий архимандрит путешествовал по Руси в конце 16 века. В своих записках он пишет, как удивили его русские крестьяне именно тем, что они все эти долгие великопостные службы стояли от начала до конца, причем и мал мала меньше, все тоже со взрослыми, обычно в холодном храме, да еще с непокрытыми головами. На одухотворенных лицах их никакого движения, свидетельствующего, что они сколько-нибудь обращают внимания на все неудобства. Они стоят как свечки и кладут до 1000 поклонов в день, некоторые и побольше.

А постятся они до третьего часа – и взрослые, и младенцы с ними. Сила их духа давала такие возможности.

Из нравственного триединства восходят в триединство духовное.

Это происходит от ревности по Богу в родителях: взрослые так живут Богу, и дети подражательно идут за ними. Если хотя бы на какой-то момент родители ревностью своею вдруг ослабятся ради жалости к ребенку, то и ребенок моментально подхватит и тут же начнет ратиться. Но если родитель четко держит ревность по Богу и нисколько не ослабляется в ней, даже когда поворачивается и обращается к ребенку, то ребенок, естественно, по своей подражательной способности, а еще больше по своему нравственному триединству предрасположенный следовать за родителями, обязательно пойдет так же. Только надо быть в триединстве.

К сожалению, мы сегодня видим, что даже если ты вытянешься в струнку и будешь призывно звенеть, то ребенок все равно не пойдет за тобой. Все потому, что нравственное триединство сейчас теряется. А еще сравнительно недавно это могло свободно быть. Потому что нравственное единство было такой полноты, что детям хватало сил, в этом триединстве нравственном пребывая, восходить в триединство духовное.

Нравственное триединство дает силы восходить в триединство духовное. По-другому быть не может. Только лишь крайне одаренные дети, примером тому преподобный Сергий, Серафим Саровский, они изначально имели потребность духовного триединства или дар духовного триединства больше, чем нравственного. Но это единицы, а остальные-то дети того времени в нравственном триединстве пребывали полно потому, что тогда родители были в триединстве нравственном и отсюда в триединстве духовном.

Вот и получается, что сегодня пост непременно должен быть для детей. И должен быть непременно добровольным, потому что помните, что воцерковляет доброволие, а значит, свободная детская самостоятельность. А самостоятельность свободной становится благодаря разумности. Вот именно в этом плане не только воспитывайте своих детей, но будьте и сами в этом с ними.

Доброволие вообще у детей по триединству, оно тоже приходит через триединство нравственное. Ребенок в триединстве уже доброволен, он по любви следует за родителями. А вот уже где что-то колеблется, там разумностью надо подкрепляться. Первопричина единства – доброволие, а разумностью оно укрепляется. Поэтому, если дитя еще не разумное, и до года, до 2-х лет пребывает в каких-то капризах, в чем-то своенравном и своевольном, то сильно не упирайтесь и не напирайте, потому что оно разумностью постепенно с годами с Божьей помощью встанет в норму.

А если детям уже восемь или даже десять лет, можно ведь их на три дня хотя бы в Великий пост поставить на службу? Как-то надо опять же здесь очень благоразумно делать. Там, где это возможно, это, конечно, хорошо, учитывая, что наши чада в какой-то степени уже неправильно поставлены в церковную жизнь. Они слишком закрепились в отвержении строгостей церковной жизни. Хотя разумно они ее и считают необходимой, но сила отвержения уже достаточно большая и закрепленность в этом тоже достаточно упрочилась. Главное, чтобы это не получилось борением с ними, насилием, а когда они придут в церковь, чтобы это не обернулось на службе каким-нибудь развлечением, – доверьте их в руки Божьи.

Глава 17

Триединство семьи обретается верой в единой Церкви

 

«Вся семья вместе, так и душа на месте» .

 

Основная учеба в плане изменения семейных взаимоотношений, вообще характера общения – это как раз главное в семейной жизни, и там, дома, с ближними это все и должно совершать. Собственно, родительская школа и происходит в семье, в жизни. Вполне естественно, что она совершается и там, где жена, восприняв какое-то содержание, через то в определенную меру меняет свое отношение как к мужу, так и к ребенку, ее собственная домашняя жизнь становится уже жизнью обучающей ее. К этому надо еще добавить разумные наставления со стороны мужа, которые должны быть непременно.

Такой уклад присутствует, фактически, только в пятой части семей. А в остальных семьях должного наставления отцовского вообще просто нет. То ли по причине состояния отца, который не знает, какие наставления нужно делать, то ли по причине самости жены, которая не хочет никаких вразумлений слышать. Такую неожиданную картинку мы выяснили на сходах материнской школы. Обнаружив ее, крепко призадумались, что же такое происходит в семьях, как в православно, так и в неправославно устроенной семье. Либо по состоянию мужа она не устраивается, либо по состоянию жены. Получается, что «Без мужа, что без головы, без жены, что без ума».  Есть над чем задуматься. Учеба, школа для жен совершается именно в семье, если есть к этому не только наставления мужа, но подается и наставление Божие. «За мужнину жену есть кому вступиться».  Промысел Господень каждое мгновение совершает таким образом домашнее устроение, если человек способен этот Промысел слышать.

Церковно должно быть само присутствие отца семейства.

В связи с этим верою надо соотнестись, что место отца в семье – это сугубо серьезно со стороны Церкви, потому что церковно должно быть даже само присутствие отца в доме. Это обретается так, если он трудится для устройства семьи, чтобы она стала малой Церковью. Поэтому его труд – это уже труд, по сути, наставника всех домочадцев, это созидающий труд человека, который духовно должен опережать всю семью и быть ответственным перед Богом за тот труд спасения, который в семье вообще происходит. Детьми усваивается этот труд спасения, а женою совершается. Отец семейства полностью отвечает за этот труд. Вплоть до того, что даже семья к духовнику может обращаться не вдвоем, жена и муж вместе, а обращается только муж, а потом духовное руководство ложится на него: и женой руководит он, и детьми руководит до определенного возраста. Такая иерархия, когда духовник наставляет мужа, а муж назидает жену и детей, она возможна только в том случае, если сам муж перед Богом принимает на себя обязанности по очищению и воцерковлению своих домочадцев. Эта одна сторона, она касается внутренней жизни семьи.

Эти расположения благословляет Господь.

С другой стороны неизбежно возникает и такой вопрос: а как состояться мужу членом Церкви в православной общине, как части вселенской или же поместной Церкви? К сожалению, сейчас так чаще всего складывается, что муж полагает себя в семье как зарабатывающего: он же входит в социальную жизнь, там зарабатывает и приносит в дом деньги. Но его пребывание на работе связано ли каким-нибудь образом с Отечеством? Сознание у современного человека чаще всего никак не связано с Отечеством. Если было заложено развитие какое-то гражданское и гражданское сознание сформировано, тогда он еще как-то связывает свою работу на данном предприятии с пользой, приносимой всему Отечеству. Особенно это проявилось в период войны, когда все тыловые предприятия снабжали армию, и все люди, которые остались в тылу, явственно слышали себя как граждане, которые получают не только лишь свою зарплату на этой работе, а прежде всего, самоотверженным трудом в тылу отвечают за Отечество, которое надо спасти. Потом, когда война закончилась, то человек тоже приходил на работу, не только воспринимая ее как средство зарабатывания денег, а уже как труд ради восстановления страны. Вот если такое сознание гражданина есть сегодня у отцов, то оно будет и у детей. Не только у мальчиков, но и у девочек тоже. Если же у отцов этого сознания нет, то у дочерей и сыновей этого, соответственно, не будет.

Судя по нашим детям, которые сейчас приезжают на летнее поселение, а на семейное поселение уже приезжают дети школьного возраста, мы видим, что ни о каком гражданстве в семье вообще речи нет. Но это означает, что отцовство-то безгражданское. В таком случае как отец соотносится с Церковью-общиною? Какие отношения у него складываются с самой общиной? Это вопрос серьезный, – насколько церковен отец, потому что у святителя Феофана Затворника мы можем почерпнуть, что личность церковная развивается в нескольких направлениях. Как в направлении к телу Церкви в целом, Вселенской Церкви, так и в направлении церкви ближней, т.е. приходской общины, в которой он находится – и там, и там должны развиваться определенные расположения сердца.

Если они не развиваются, то значит на этих местах сердечного устроения человека стоят какие-то корысти и присутствует какая-то неправда. В результате человек не воцерковляется – просто он несет какую-то корысть, которая ограничивает его пределами своей семьи. Немаловажен вопрос о его расположениях сердечных по отношению ко всем членам данной общины. Т. е., к общине вообще – это одно расположение, а еще к каждому отдельно члену общины должно быть расположение сердечное. И это именно те расположения, каковые благословляет Господь.

Противятся этим расположениям другие расположения, которые Господь не благословляет и которые противны Богу, но которые, тем не менее, в человеке могут быть. И тогда он по этим причинам либо не входит в отношения с телом Церкви в лице данной общины, а внутри общины с конкретными членами общины, либо он входит только в какие-нибудь корыстные отношения, либо в лучшем случае отношения симпатические. Но симпатические отношения – это душевные, чувственные отношения, и пусть это будет даже и искренняя дружба, они не являются церковными, это отношения за пределами Церкви.

В этом плане роль отца, вообще его значение становится уже достаточно серьезным для каждого в семье, если мы действительно воцерковляемся.

Если же мы в Церкви просто ради утешения себя вообще живем, в основном, по своим основаниям, какие сейчас имеем, по своим смыслам, чисто земным, корыстным, а Церковь нам нужна для того, чтобы еще и дополнительное утешение иметь, то тогда, конечно, речи никакой нет вообще о серьезном размышлении над своей христианской жизнью.

Но если мы действительно воцерковляемся, если мы сами ищем спасения, то тогда эти вопросы становятся сугубо важными. И, конечно, это естественное развитие всякого из нас как мужа в зрелости своей. Потому что иначе ты остаешься тогда ребенком, подростком. Тебе уже может быть 40 лет, а ты до сих пор по сознанию своему можешь быть подростком. И кроме чисто денежных результатов от своей работы ничего другого не желать, а кроме симпатических отношений в общине больше ничего и не обрести. Может и так быть.

Когда мы организовали отцовскую школу, то оказалось, что отцы не готовы к этой ответственности, они не готовы полностью и серьезно за свою семью отвечать и ради этого приходить на отцовскую школу и серьезно заниматься семейными проблемами. В силу этого всегда полезно и матерям в этом быть, убеждать отцов, что надо все-таки отцам тоже духовно развиваться.

Семья – место подвига христианина.

Когда разница между матерями и отцами обозначилась, то оказалось, что она сама по себе и составляет как раз тот самый конфликт, который неизбежно произойдет. Он будет сначала между женами и мужьями, а потом, в конечном итоге, возникнет между отцами и детьми, причем он может быть не замечен до 12-тнего возраста детей. Отцы просто не будут подозревать о том, что дети уклонились куда-то совсем в другое развитие, в другое устроение, нежели то, которым сами отцы живут и развиваются. А вот уже после 12 лет, когда дети начнут жить внутренним своим самостоятельно и свободно, и будут это открыто заявлять и проявлять, когда уже просто так не прикрикнешь и не отодвинешь, и от них не уйдешь, там этот конфликт явно откроется.

Поэтому, чтобы этого не произошло, надо нам вполне определенно и очень ясно услышать, что, образовав семью, мы приняли новый уклад для себя и своих близких на всю жизнь. Что сама по себе семья – это место подвига христианина. И чтобы действительно ее сохранить, надо каждый день ваять ее, а ваятелем должен быть отец. Это огромный труд, в своем попечении опережающий всех ближних. И тут не могут быть никакие снисхождения по поводу того, что нынешнее мужское население в целом в душевном и в духовном плане свободнее от обязанностей, чем женское, что, как физически более сильные, мужчины должны зарабатывать деньги, приносить их домой, а уж все остальное обустройство дома пусть происходит со стороны жены.

Сейчас, фактически, так выходит, что душевное и духовное устроение мужского населения оказывается на порядок ниже. Но тогда как можно такого отца уважать, как можно такого мужа вообще представлять выше себя? Естественно, вольно или невольно приходится со стороны жены как-то управить его, она больше в духовном плане видит, она дальше предполагает и поэтому начинает, конечно же, двигать своего мужа и отца своих детей. Что ей остается делать? Она же нравственно ответственна, а отцы, наоборот, не ответственны.

Основой триединства должна быть равная ответственность. И при равной ответственности большая духовная дееспособность у мужа, нежели у жены. Именно в плане воцерковления, церковного руководства семьей. В это сознание всем нам сейчас надо вырастать. Если мы сейчас в это не вырастем, то придется обязательно встречаться с Промыслом Божиим. А это всегда разные испытующие, очень сложные отношения в доме, всякие трудности, проблемы, которые неизбежно начнутся. А потом все пойдет как снежный ком: маленькие детки – маленькие бедки, а большие детки – это большие бедки.

Самое главное и важное мужское дело.

В любом случае, когда начинаются супружеские конфликты, то сила замирения должна быть у мужа. Это, конечно, сила любви и мудрости. А мудрость истины откуда возьмется, если не будешь встречаться с церковной мудростью и не будешь ею напитываться? Чисто практическая житейская мудрость – это очень относительно, мы сейчас пожинаем плоды ее преобладания. Последнюю цифру, которую я помню касательно состояния нынешних молодых семей: из 1000 браков 900 распались. Вот вам и мудрость житейская. Значит, мудрость сегодняшняя житейская только лишь сто браков из 1000 может сохранить, а 900 она разваливает. Получается, что без церковной мудрости удержать семью нечем. Ее, конечно, надо обретать в душевных трудах. И тогда это уже необходимость полноценной жизни в Церкви – школе нашего духа. Освоение церковного порядка есть усвоение основополагающего смысла: и любви, и мудрости. Любовь дает Господь, но и мудрость тоже дает Господь. Именно воцерковлением Он открывает этот путь к обретению в трудах и того, и другого в содержании церковных учений, в правилах церковных обращений и отношений. Тем более, что надо иметь ввиду, что если я поступаю так, как действительно учит Церковь, то со мной еще действует великая сила, которая невидима, незрима, но на уровне души ощутима очень мощно – это сила благодати, сила Бога. И если Господь созидает семью, то тогда она уже действительно будет крепкой и сильной, слаженной и единодушной.

И мы в Церкви будем всегда учиться, потому что вера христианская – истинная школа благочестивой жизни. Но одно дело – это содержать Церковь в области знаний, и отсюда действовать, а другое дело – содержать Церковь в области сердечных расположений и следующих потом действий духа и воли. Тут и оказывается, что жена не может сразу сделаться благочестивой. То, что она приносит какую-то церковную правду, это должно быть всегда приветствуемо. А то, что она эту правду не может осуществить в деле, потому что у нее есть свой характер и характер весь земной, это есть ее беда, ее несовершенство, ради которого Господь дал жену тебе в руки. Эту ее неспособность осуществить церковное в своей жизни надо как-то оспособить и привести в возможность. В этом самая ответственная задача мужа. Конечно, можно с этой ее неспособностью просто отодвинуть ее, укоротить, но вместе с нею отодвинется все церковное содержание. А можно ей помочь в трудах это церковное содержание воплотить в своей личной жизни.

В воцерковленной семье задача этой помощи воплощения лежит как раз на муже, а не на духовнике или священнике. Не пойдет же священник в семью, чтобы в конкретных обстоятельствах, ситуациях помогать твоей жене обретать вразумление в действие. Священник может только вразумить словом, а дальше это слово воплотить в дело и в жизнь – это задача мужа.

Причем, это осуществление в разных формах может быть: муж может приводить в жизнь то, что исходит от него, как от воцерковленного мужа, а может привносить в личную жизнь жены то, что исходит от Церкви. В основном, может так потом и оказаться, что где-то на каком-то этапе жизни ты вдруг увидишь, что да, ты трудился над женою, ты ее всю внутри переделал вообще – вошла в дом одна, и сделалась другая всего за 10 лет.

Но может оказаться, что она переменилась только относительно тебя, потому что, живя с тобой и ища мира, она вынуждена была сделаться такою, как ты требовал. Но для этого ей пришлось отодвинуть одно церковное содержание, потом другое, мало того, ей пришлось отодвинуть за это время и какие-то свои дарования, с которыми она пришла в семью, какие-то добрые свойства. Пришлось с чем-то расстаться, отодвинуть в заботе. Она принесла это в семью в желании что-то осуществить, но когда начала осуществлять, то столкнулась с характером мужа и ради единства тоже отложила. Она, действительно, сейчас в мире и едина с мужем. Уже 15 лет супружества муж доволен своей женой. Но оба в итоге вне Церкви.

Слушать обязательно надо, что говорит жена, а затем помочь жене сделаться так, как она говорит, сугубо ценя то церковное, что она приносит. Если жена опережающе церковное схватывает, слава Богу. В семье всегда есть тот, который опережающе схватывает церковное. Но и тогда все равно у тебя сохраняется обязанность мужа – чтобы ты помог ей это церковное осуществить. Тут, конечно же, появится много всяких трудностей, потому что, как оказывается, просто ударом по столу ничего не сделаешь. Церковное невозможно внедрять кулаком. Церковное невозможно внедрять криком. Оно силой не внедряется, оно просто противоположно недобрым способам.

Надо искать самому церковный способ осуществления. Задача многотрудная, по своему опыту скажу. Порою, касательно каких-то особенностей характера жены, ну просто невозможная. Приходится годами, даже десятилетиями выжидать, пока внутри человека что-то произойдет, и на это произошедшее можно будет тогда опереться, это произошедшее можно сориентировать и направить в церковное содержание. Семья, она на то и создана, чтобы за эти 30-40 лет супружества, а то глядишь, и все 50 лет совместной жизни, научится этому главному мужскому делу. Нет более сложного и важного мужского дела, чем созидание. Чем созидание и домостроительство семьи, чем соработничество Богу в этом устроении семьи как малой Церкви.

Спасительная взаимосвязь происходит в теле Церкви.

Конечно, это правильно, что дети до 5 лет, в общем-то, и по велению Церкви должны быть в лоне материнском прежде и больше всего. И мать с ними занимается в этом плане хорошо. Но вот когда дети уже переходят возраст пяти и дальше шести лет, тут уже начнутся сложности. Здесь без отцов никуда не деться.

Собственно, сама православная родительская школа была устроена именно тогда, когда явно было видно, что начинается просто повальное обмирщение в семьях составляющих общину. Молодые семьи, только-только возникшие, совсем недавно горели церковными смыслами, благодатно шли церковным развитием, и вдруг, с рождением ребенка, с появлением забот чисто материального и психологического характера, пошло просто активное обмирщение, началась потеря в семьях церковного строя, церковного дыхания. Ради этого и была устроена родительская школа, чтобы какими-то отдельными моментами восстанавливать в семьях смыслы и содержания церковной жизни.

Надо всегда с обеих сторон держаться. Начинает гаснуть жена – мужья любыми путями вытаскивайте и воодушевляйте. Гаснет же она только по причине обмирщения. И вот этот микроб обмирщения надо выталкивать. Начинают гаснуть мужья, жены будут их вытаскивать. И сами непременно прислушивайтесь, поддерживайте духовное стремление. И так вот, глядишь, друг дружку-то восстанавливая, не мытьем, так катанием, не катанием, так мытьем и будем двигаться вместе. Потому что нет другого пути воцерковления в реальной жизни – если не подвигать друг друга, то и не будет ничего. А потом еще и детей тоже надо будет продвигать.

Пока детки малые, они по естеству открыты ко всему. Но тебе самому еще неведомо что вообще вложится в детей. А что именно ты вложил, насколько ты нравственное вложил, опережая материальное, и насколько ты духовное вложил, опережая нравственное, это ты узнаешь только после 12 лет. Но когда что-то начнет уже явно досаждать тебе, то будет поздно. С другой стороны, именно там придется детьми заниматься всерьез. Потому что управляться дома вполне с детьми не будет получаться. Нужна будет помощь со стороны Церкви.

Мы все в семье и в церкви друг с другом тесно связаны. Духовник с чадами, жены – как матери сыновей и дочерей, мужья – как отцы своих детей и ответчики за семью. Вот эта тройная взаимосвязь, она-то и заложена Богом в устроении человеческом. И этой связи нельзя избегать, надо, наоборот, ее держаться. Хотя она иной раз и бывает обременительной. Жена может так подступить, что лучше бы задвинуть ее в чулан, да запереть двумя замками. Но она подступает так именно по причине вот этой триединой взаимосвязи. В какой-то момент и вы подступите к ней так, что она будет думать: лучше я разведусь с тобой, чем ты будешь меня так связывать и ограничивать, и, тем не менее, она вынуждена будет с этим смиряться, потому что иначе это вообще неизвестно во что разовьется. Придется подступать с той или с другой стороны, может быть, и со стороны детей иной раз.

И если не будет разумного смирения перед этою взаимосвязью, то мы не сможем друг другу помочь и в целом не сможем совершить организм, тело Церкви. Организм единой Церкви как раз и есть эта спасительная взаимосвязь.

Господь разных собирает.

Что касается разности нашей, то у старца Паисия в его последней книге есть поучительный пример по поводу того, что «мы слишком разные». Одна матушка старцу говорит: «У меня такой характер, у него совсем другой, батюшка, что с этим делать?» А он ей в ответ: «Да это же как раз то, что и требуется. Господь именно разных-то и собирает. Потому что именно там, где разные становятся едиными, и появляется полнота семьи». Это естественно, что один хорошо умеет делать это, а другой – иное. У каждого душа одарена по-разному, а в целом полнота получается, если только вы имеете одну общую цель – воцерковление и одно чаяние – быть во Христе, тогда вы этим богатством только лишь дополняете свою семейную жизнь до полного единства. «Естество во всех едино и тожественно, но отличительные свойства раздельны».

Хуже, если супруги будут совершенно одинаковыми. Трудно представить себе, что будет, если один нудный и второй. Когда два зануды собрались вместе жить – это вообще большое занудство будет. Два истерика доведут друг друга до греха. Что будет с двумя упрямцами? Разругаются напрочь, но каждый останется стоять на своем.

Согласие разных в единстве чаяной цели.

Как говорит старец Паисий, Господь промыслительным образом так устраивает, чтобы в семью встретились разные по характеру. Другое дело, конечно, если при разностях характеров возникают разные цели. Стремление к разным целям – поистине для семьи трагедия. Но в Церкви так не может быть. В Церкви цель всегда одна. И поэтому, если вы люди церковные, но у вас разница есть какая-то в целях – это просто признак неполной воцерковленности. Значит, надо истинно воцерковляться. В воцерковлении самое первое – это обретение единой цели. Воцерковляясь, вы должны в семье найти и обрести эту единую цель. Об этом должны быть все разговоры, ради этого должен быть общий труд и об этом должно быть спрашивание и самой Церкви, и святых отцов, и своих духовников. Там, где эта цель обретется, там начинается единство и разность приходит в согласие. Тогда появляется согласие разностей. Если нет разности, то вместо согласия будет однообразие. А ведь только согласие дает богатство полноты.

Сейчас много издается литературы по проблемам семьи, в том числе по проблемам православной семьи. Там можно найти много интересных практических случаев на уровне просто конкретных житейских рецептов. Если душе дать узнаваемый образ, то все эти конкретные примеры душа сама слышит. Они будут рождаться сами, ответ на ту или иную ситуацию вы сами найдете, только для этого нужно дать душе закваску для произведения ответа. Причем не уму давать, а душе, воле и сердцу. Давать же надо возможность, при которой, попав в ситуацию, вы либо в самой ситуации найдетесь что сделать, причем это будет точно и правильно; либо по совершению ситуации вы ясно услышите, как надо было к этому отнестись и уже в следующий раз сами все, что нужно, сделаете. Такой подход к обучению, мне думается, наиболее результативный. Потом вы каждый в своей семье что-то осуществите; найденные решения, которые родятся у вас, они будут выноситься уже на рецептурный уровень со стороны друг друга. Это и происходит на родительской школе, когда появляется больше реально-практического насыщения содержаниями именно для возможности самим продуцировать какие-то обучающие поступки и воспитательные действия с детьми. И причем это все настолько интересно, настолько ярко, жизненно, настолько реально узнаваемо как раз потому, что все говорят уже из той реальной практики, которую они сами совершают. Появляется действительное взаимообучение. На этот уровень усвоения разного опыта нам всем нужно выйти, чтобы это было воплощаемо и реализуемо в конкретных ситуациях родительской жизни.

Триединство личности человека – дар Господа.

Когда ребенок рождается, у него совершенно отчетливая обращенность как к матери, так и к отцу. И если мать и отец ссорятся между собою, то не столько родители переживают эту ссору, сколько ребенок. Если вы вслушаетесь в свое собственное детство, то в памяти, конечно, есть эти моменты: когда родители ссорились, то это всегда было для вас переживанием. Ребенок не может остаться равнодушным к этому.

Причина в том, что он одинаково приемлет мать и отца как часть себя. И, естественно, себя он воспринимает только в триединстве: мать-отец-я. Это та внутренняя духовная сила, нравственная природа человека, которая с самого детства начинает совершаться в каждом из нас, и которую, собственно, Господь вложил в природу самого человека.

Потребность быть едино с мамой и с папой – это живая, жизненная и абсолютная потребность, вплоть до того, что ребенок готов поступится за это всем своим, и если произошла ссора с мамой, то он готов принять вину на себя. Любую, какую угодно, лишь бы восстановить мир с мамой, лишь бы мама опять приняла его обратно. Если произошла ссора с отцом, то ребенок все готов сделать, от всего себя отказаться, только он один будет виноватый, а папа ни в чем не будет виноват, лишь бы только папа снова повернулся и был едино с ним, чтобы снова душа в душу были – настолько мощная эта сила потребности единения с родителем. В детстве она совершенно абсолютно проявляется. Дальше она должна не только сохраниться, но и усовершиться, и умножиться. Ведь надо не потерять в детстве то, что от Бога тебе дано, а умножить это единство со своими родителями.

В конечном итоге из этого единства у каждого взрослого человека произрастает потребность единства со своей женой или мужем, а потом, когда родятся их собственные дети, единство с их стороны, как родителей, по отношению к детям – это все одна и та же исконная потребность человеческой души. Это главная черта церковного человека. Она начинается с потребности быть едино с мамой и папой и в конечном итоге происходит у взрослого человека во всех его отношениях со всеми близкими ему людьми.

К сожалению, если мы сейчас посмотрим на нынешнюю ситуацию, как сейчас в семьях происходит, то увидим совсем другое, увидим, что не сохраняется эта потребность единства. Став взрослыми, и теперь имея семью, имеем ли мы потребность в жене такую же, какую когда-то имели в маме и папе в возрасте 2-3-х лет? Вот той потребности единения, которая с самого начала дана была нам, как Богом дарованная потребность?

Если бы мы эту потребность сохраняли, то ни одна семья не распалась бы. И глубокая ссора, какая угодно обида, какой бы ужасный скандал ни произошел, они все равно будут преодолеваемы этой потребностью. Из нее все равно муж подойдет к жене мириться или жена побежит к мужу – у кого потребность сильнее, тот и побежит раньше. В таком случае развод просто невозможен, охлаждения отношений и какие-нибудь отвращения друг к другу вообще неприемлемы.

Теперь, когда родились дети, то эта потребность уже становится родительской потребностью, которая обращена к детям. И так как ребенок, обращаясь к папе и маме, не только хочет быть с ними едино, но и от папы и мамы узнать как жить, то теперь родительская потребность должна быть обращена к ребенку, но уже в движении. Потребность быть едино должна быть настолько же большая как у ребенка к родителю, так и у родителя потребность наставлять, научать и взращивать ребенка. Когда ты был ребенком, вспомни, какая была потребность к маме и папе: «Научи меня», «Скажи что делать», «Что есть то, что есть это», «Что есть хорошо, что есть плохо», «Скажи, как узнать». А теперь эта потребность становится родительскою потребностью, которая хочет непременно научить, наставить. При этом потребность быть едино с ребенком сохраняется большая, нежели потребность наставления. И если это сохранится так, если грех это не разрушил, то возможна ли вообще какая-нибудь ссора между отцом и детьми?

Разногласие происходит только там, где родитель больше, сильнее хочет наставить, нежели быть едино со своим чадом. Ребенок не сделал, не совершил, забыл, еще какая-то неурядица, ну и в результате отец приходит в такое негодование, что вообще расстраивает все, какие только были, отношения. Он теперь не хочет видеть сына или дочь до тех пор, пока они не повинятся. И он, родитель, неразумно стоит на этом как скала. В конечном-то итоге мир приходит, но с чьей стороны? Со стороны сына. Дети сами первые приходят. Но когда-то же ты, будучи сыном своего отца, так же приходил и, не смотря ни на что, примирялся с отцом. Куда же ты девал и потерял вот эту силу потребности единения? Почему она теперь тебя, как родителя, не поворачивает с такой же силой к сыну? Ведь «Как Бог до людей, так отец до детей».

Значит с этой потребностью единения что-то произошло. Если есть единство, то тогда потребность быть едино с сыном должна быть сильнее, а потребность наставить его занимает второе место.

Тогда в ситуации, если ты наставляешь, но сын не сделал, то вот эта радость единодушия, чувства единения с ним, она дает тебе возможность не яриться, не раздражаться, а от любви, от терпения, от великодушия, от радушия дальше с ним заниматься, и, если он чего-то не понял, еще раз объяснишь. А если он чего-то просто не умеет сделать, то ты тогда легко откажешься от своего требования – это он пока не может, ты это увидишь, услышишь сердцем.

Потребность единения, она дает такую силу ценности быть в мире сближними, что ради этого мира ты не только спокойно будешь отказываться от своих требований, но и в своих требованиях что-то начнешь менять, при этом изменяясь сам.

Что мешает триединству.

А если ты эту потребность единения потерял, то требования для тебя окажутся абсолютными, ты будешь требовать исполнения во что бы то ни стало, даже через ссору с сыном, даже через его уязвление и обиду. Вплоть до того, а бывают же и такие случаи, что когда отец поставил свою задачу – обязательно сына научить, то он вот это «обязательно» в любом случае применит, даже выкрутив ему уши, насадив ему синяков. Да, сын, в конечном итоге, научится, но с великою болью и обидою, которая останется в душе. С этой обидой он пойдет ли теперь к отцу в потребности быть едино с ним? Там, в душе вместо этой потребности быть едино с отцом появилась сильная обида, которая разделяет все и всех. Или же просто в таких случаях часто возникает страх, который подавляет всякую самостоятельность личности.

Когда я работал в Москве социальным педагогом микрорайона, ко мне приходили в основном подростки. Их у меня порядка 40 человек было. Самое главное, чем я с ними занимался – это постоянно разбирал их ссоры с родителями. И было видно, какие страшные трагедии в семьях происходят. С одним парнем пришлось особенно долго разбираться: ему в 15 лет захотелось вешаться. А почему? Его отец, армейский майор, твердо решил, что сын должен быть у него обязательно военный, поэтому и дома по-военному жестко все поставил, – по первому приказу все надо делать. Сын не может так, но отец со всею властностью военного требует, чтобы только так было, и в своем упрямстве так загонял сына, что бедняге никакого продыху вообще в доме не стало. Надо было его учить, как при этом все-таки прощать отца и какими-нибудь путями налаживать отношения с ним. И с отцом тоже пришлось неоднократно разговаривать, чтобы найти область взаимопонимания.

На сегодняшний день все эти проблемы, особенно для детей в подростковом возрасте и особенно с отцами, они очень велики и по глубине, и по объему по одной простой причине: утрачена потребность единения. Она начинает теряться сначала в отношениях между супругами, когда свое оказывается важнее общего, и потребность доказать свое, свое донести, свое сделать и осуществить оказывается большею потребностью, нежели потребность единения. Когда мы говорим об этой потребности единения, мы как раз имеем в виду стремление к триединству. Это основа естественной нравственной природы человека.

Но, к сожалению, сейчас дети уже рождаются поврежденными, двойственными: не только эта потребность триединства в них есть, но еще и та самая потребность на своем настоять, которая разрастается исподволь от грехов. Поэтому вы сегодня очень часто можете встретиться со своевольным характером детей: один капризный, другой упрямый, третий непослушный и прочее.

Но при этом, все равно, триединство в детях большая потребность, нежели потребность проявить свое. Время до 5 лет – это тот золотой период детства, в котором естественная, чистая потребность триединства – папа, мама и я – это центральная потребность, и она должна быть сохраняема в детях. Хотя постепенно, питаясь грехом, сквозь это триединство начинает пробиваться двуединство. Вместо триединства начинает утверждаться двуединство. Например, – это уже двуединство, когда начинает преобладать «я хочу куклу», вместо – «мы хотим пойти сейчас гулять». Ведь если отношение с родителями в триединстве, то должно бы тогда послушаться. И пошла бы дочка в мире гулять с папой или с мамой. А вопреки этому миру с папой и мамой начинается двуединство с куклой или двуединство еще с чем-то: «я хочу то, я хочу это», когда ребенок вдруг с каким-то предметом, удовлетворяющим его чувственность, начинает быть един до истерического состояния: ничем не свернешь такое «двуединство». Это значит, что дети рождаются уже с какими-то пристрастиями. Их источник – нераскаянные грехи родительские, а еще возможны нераскаянные грехи бабушек и дедушек, которые тоже начинают проявляться исподволь в страстных движениях детей.

Цельная, чистая душа ребенка не должна бы проявлять антагонизма с родителями, но если в этой цельности есть действие нераскаянных по роду грехов, оно будет разбивать это триединство как единый живой благодатный организм. Из этого раскола будет появляться совсем иное. Будет являться то самое самолюбие детское или самость ребенка, которая в том или ином поврежденном характере проявляется. Значит, получается, что по нераскаянным грехам рода дети уже несут в себе эту способность раскалывать собственное триединство. При этом ребенок внутренне ведь чувствует, что он сейчас теряет самое ценное для него – отношение единства с папой и мамой, а с другой стороны, он не может отделиться от того двуединства, которое в нем возникло. «Я хочу это, я хочу то», «я этого добьюсь» таким способом, скорее всего,– истерикой, упрямством, еще чем-то. И вот эту связку со своим худым характером ребенок не может преодолеть. Вы знайте, что эти родовые греховные проявления настолько сильны во власти над дитя, что он сам справиться с ними не сможет. Он начнет в них проявляться, разрушая свое исконное триединство. Но закрыть эту брешь в раскалывающемся единстве, восстановить эту благую сферу сам не сможет без Божьей помощи.

Что же в таких случаях происходит в семьях? На упрямство ребенка родитель теперь отвечает тоже от своего расколотого единства. От своего самолюбия, а вовсе не от триединства. Ведь триединство родительское – это потребность быть едино с ребенком. Но ребенок не хочет одеваться и идти гулять, а хочет играть в куклу. А у тебя есть потребность, чтоб быть едино с ребенком. И она настолько большая, что ты от всего своего откажешься и будешь едино с ребенком. Вот тут, конечно, вопрос: от триединства ли ты идешь в это согласие с ним? Потому что можно в это согласие пойти с ним и не от триединства, не от потребности единения с ребенком, а просто от разумного согласия с его требованием: требует ребенок и ты согласился, лишь бы спокойно тебе было, лишь бы не капризничал. Но может и так быть, что ты держишь потребность единения с ребенком и, в конечном итоге, приходишь в это единение с ним, но это же не ты пришел в единение с ним, это ребенок пришел в единение с тобой. Если ребенок пришел в триединство с родителем, то сфера, восстановившись, закрылась и то, что оттуда лезло, раскалывая все, оно ушло, его, слава Богу, уже нет.

А ребенок, пребывающий в триединстве с родителями что будет делать? Конечно, то, что хочет родитель. Потому что он не может не делать этого, он просто не может этого не делать. Это и есть тот самый мир, в котором ребенок следует за родителями. Все дети, к великому нашему счастью, просто по природе так устроены, что до 12 лет вот эта потребность быть едино с родителями у них больше, чем собственная личная потребность. И поэтому они ни на чем настаивать до конца не будут, и всякую возможность восстановить триединство с родителями будут использовать, и придя в это, пойдут все-таки за родителями. Если есть обратное, то это признак того, что ребенок потерял триединство, это признак детей, которые живут вне триединства. С детьми, которые в триединстве, такого просто не происходит.

Триединство в переходный период.

Есть переходный период в развитии детей, это предопределено. До 12 лет ребенок, в триединстве пребывая, идет за родителями и постоянно держит это триединство со своей стороны. Поэтому иногда бывает так, что родитель в сердцах до того наругался и накричался, что все, он больше теперь не хочет даже видеть ребенка, которому всего 11 лет. А ребенок этот от всего своего откажется, потому что ему дороже быть с родителями. И придет, и сделает все, что они требуют. Требует родитель «повинись», – повинится. Требует родитель «выполни в наказание», – исполнит в наказание. Все сделает, лишь бы только вернуться к родителю. Потому что «Матерни побои не болят».

Ребенок изначально имеет отношения с триедино пребывающим родителем, который сам тоже идет в единство с ребенком. Выходя в возраст 12-ти лет, когда начинается его собственная самостоятельность, ребенок в этой своей самостоятельности действует тоже от триединства. Если при этом еще родители тоже в триединстве с ним, то какие же там конфликты? Никаких конфликтов быть не может.

До 12 лет он непроизвольно был в триединстве с родителями, а после 12 лет он разумно и самостоятельно пребывает в триединстве с родителями. Это и есть то послушание, которое до 12 лет послушанием как таковым не было. Оно было непроизвольным. А вот после 12 лет при сохранении триединства оно становится разумно-личностным и от него самого свободно совершаемым. Но уже по потребности триединства. И он растет дальше как послушный подросток, послушный юноша. До такой степени послушный, что ему даже в голову не приходит, чтобы кого-то выбирать себе в жены без родительского благословения. А родители благословляют того, кого Бог пошлет ему в жены. А «Детям не жить, коли не умом да благословением родителей».

Но если ребенок не триединый, то это ребенок, который все время только одно ищет – триединство, и не обрелся в этом триединстве. Значит, родитель в грехах потерял это триединство. Значит, на каком-то этапе подростково-юношеского периода началось отхождение от триединства в ссорах с родителями, в личных притязаниях к родителям. И поэтому начала угасать первая заповедь почитания родителей. Как только начала теряться заповедь почитания родителей, то сразу начало разрушаться триединство. До тех пор, пока не восстановится снова чувство почитания родителей и, в конечном итоге, чувство почитания старших вообще, до тех пор триединство не восстанавливается. Только тот, «Кто родителей почитает, тот во веки не погибает».

Собственные требования взрослого будут всегда более ценны, нежели потребность единства с детьми. Это всем знакомо, потому что если сейчас оглянуться, порыться в своих отношениях с детьми, обязательно есть такой момент, где преобладает чувство неприятия детской самостоятельности, потому что к моменту, когда это слышно, был и такой момент, когда вы были едины с ребенком.

Это именно на уровне чувства единства: ребенок легко идет за всем, что бы вы не предложили, а вы идете легко за всем тем, к чему ребенок стремится.

Легкость в стремлении идти друг за другом показывает, что ребенок достаточно активное лицо в этом двуедином процессе. Вы и ребенок в равной степени совместно творите жизнь. И как она сотворится в итоге с обеих сторон, невозможно предвидеть.

Важно еще учесть другой момент, особенно, когда ты будешь заниматься с детьми на их уровне и просто будешь так, как они: если шалят, и ты шалишь, как бы потеряв даже свою взрослую мудрость. Но в каких-то местах ты вдруг видишь, что он зашалил куда-то в страсть. И сразу же твоя взрослость бдительно подсказывает: «не делай этого». Если ты все равно остаешься в триединстве с ним, то это будет иметь силу, – ты скажешь, и ребенок обязательно послушается, потому что это триединство дает возможность тебе легко его поправлять, а ему также легко быть послушливым.

И здесь важно, что мы хоть и возюкаемся с ними порой на их уровне, но, однако, не теряем себя как отцы. Бывает и так, что в момент, когда он что-то явно не то начинает делать, мы можем мудростью своею, старшинством своим поправить это, но при этом еще имеет значение то, что наша поправка не становится подавляющим акцентом. Т.е., мы все-таки не теряем это триединство с ребенком и не начинаем настаивать на своей поправке. Иногда, наоборот, человек начинает строго настаивать на своей поправке: вот ты теперь делай так, а не иначе. Особенно, это бывает, когда что-нибудь вместе делаем, а ребенок захотел не так, и тогда становится очевидно, что он сейчас сделает какую-нибудь глупость, ошибку или дерзость.

Если ты пребываешь в триединстве, то ты позволишь ему и ошибку. А если ты триединство теряешь с ним, то будешь настаивать на своем: «нет, делай так», и, в конечном итоге, доведешь до какого-то ступора, после которого ты уже не сможешь даже снизойти до ребенка. Да, ты все-таки настоишь на своем через его рев, плач, скандал и ребенок сделает по-твоему. Но ценой этому будет потеря триединства. Надо подумать в этот момент, что более ценно – чтобы он что-то сделал или чтобы быть с ним едино? Ценно дело или же единство? Если ты дело делаешь, и остаешься в мире с ближним, тогда нет почвы для конфликтов. Когда появляется слово «выводит», то что это такое? Потеря триединства! Поэтому получается, что ты, как отец семейства, начал уже развиваться в потерю триединства, которую надо срочно остановить, а триединство сделать абсолютно ценным.

Единодушие всегда предполагает поддержку.

Независимо от дел, независимо от событий просто быть с ближним единодушно, радушно, вместе – вот это сделай естественным и нормальным состоянием, ничего другого не вноси в это, сохраняй это совершенно ценным для себя. И если ради этого придется пойти на расстройство дела, оставь его, и пусть дело расстроиться. Зато ты останешься с ближним единодушно. Мало того, видя, что он расстраивает дело, ты весь душою болеешь за него, если ты в единодушии, а за дело ты нисколько не болеешь, хотя дело-то на твоих глазах прямо откровенно разрушается. Сохраненное единодушие даст возможность восстановить это дело и идти в новые дела.

Другой момент, остановись, когда ситуация ясна. Если ты с ближним единодушен, то при этом запрещает ли что-нибудь тебе дать ему совет? Единодушие запрещает ли дать совет, запрещает ли предупредить, что результат будет плохой?

Так вот, если ты будешь, оставаясь в единодушии, давать совет или же предупреждать, то происходит очень простая вещь – один раз он не послушался, получил то, что ты и говорил, второй раз не послушался – опять получил то, что ты говорил. Но у него все-таки думка-то прежняя: «Я все равно обойду, а по-своему сделаю, мало ли, что там папа говорит. Я найду такой выход, который родительского совета все равно будет еще лучше». Опять сделал, опять не получилось, он третий раз столкнулся с тем, что получилось то, что папа и говорил, но он при этом остается в единодушии с тобою и ты с ним в единодушии, т.е., он любит папу и папа его любит, он в покрове папином, это твердо в его душе сохраняется.

И вдруг ему становится ясно, что вот эти осечки, которые показывают, что папа-то прав был – это настолько серьезное умудрение и благодарность отцу, что, в конечном, итоге он обязательно приходит и говорит: «Да, папа, ты, оказывается, был прав». Сначала, может быть, это будет с некоторой уязвленностью, а потом от раза к разу созреет уверенность – да, отца надо слушать. И если ты хотя бы год только лишь побудешь в этом правильном отношении с ним, то сформируется совершенно точное разумение, что отца надо слушаться. И на это дает силы триединство.

За пределами триединства возникает беда.

Как только ты начинаешь триединство терять и свои требования делать более значимыми для себя, тогда за пределами триединства ты со своими требованиями рано или поздно наткнешься на то же самое. Ребенок поначалу будет все-таки от своего триединства тебя прощать, возвращаться и возвращаться, но ты-то продолжаешь настаивать все равно только на своих требованиях, а он не всегда может их выполнить. Иногда это бывает по характеру, иногда по незнанию, а иногда просто так обстоятельства сложатся.

Господь попустит так, чтобы ты сам увидел, что твои требования не выполнимы. Но если ты не уразумеешь этого, то с какого-то времени ребенок тоже начнет реагировать на тебя уже не с триединства. Потому что ты же его не поддерживаешь. Ты все время требованием своим проезжаешься катком по этому триединству. И однажды ты так проедешься, что триединство расколется, и оттуда явятся обида или же упрямство, что именно явится, даже трудно предположить. И когда он начинает этим худым с тобою дальше взаимодействовать, то уже так получается, что из него начинает лезть его самость. Ну и тут уже кто кого. Вплоть до того, что сейчас уже стали нередки случаи, когда сын в семейном конфликте побил отца. Или дети вместе с мамой и бабушкой скрутят своего папу. Недавно мне и такой случай рассказали. Пока он лежал, они его назидали. А когда согласился с ними, то развязали. Есть даже сейчас случаи, когда отцов убивают. Так может окончиться семейный конфликт, когда бывает потеря триединства. В последнее время все чаще такое происходит.

В триединстве же, пребывая едино с ребенком, будучи разумными, родители его ведут. Они имеют и любовь, и жизненный опыт, и церковную мудрость. И этому всему учат. В триединстве ребенок легко это все берет, потому что там ему все время придаются силы брать либо что-то от папы, либо что-то от мамы. Бывает порою, что ребенок уже на такой грани, что взять ему ничего хорошего невозможно. Но если ты подбодришь его, а подбодрить можно, только будучи в триединстве с ним, он все равно возьмет то доброе, что Господу угодно.

А если ты не в триединстве, то ты идешь в требовании, и, конечно, подбодрить-то не сможешь, а вместо этого начнешь ругаться. Или же стучать по столу. А там, где ругань, там, где стучание по столу, там же, наоборот, ребенок теряет силы. Только триединство силы придает.

И неудивительно, что в триединых семьях в детях пробуждаются все те резервы, какие присущи ребенку в данном возрасте на данное время и в данных условиях. Все дарования раскрываются в нем, потому что даже слабым резервам, слабым росткам всегда подается сила участия, заботы, терпения со стороны родителей. Это же через триединство ты все время его подбадриваешь, напитываешь. Если он не может сейчас что-то проявить, спокойно оставляешь до нужного срока. Ты в триединстве действуешь более пластично, потому что не упираешься в свои требования: «Давай это сейчас не будем, завтра сделаем, послезавтра, когда время придет, а сейчас сделаем другое». Так легко можно перейти к более насущному для семьи.

А вот в требовании, где ты триединство потерял, там уже ты не так просто сможешь к чему-то благоприобретенному перейти, ведь надо обязательно требуемое доделать, обязательно именно сейчас, обязательно именно так, как ты хочешь.

Наказание в триединстве.

Без наказания, сказано в Домострое, не будет нормального сына. Наказание органично входит в триединство. Ребенок, когда пребывает в триединстве, то хочет быть в мире с папой, но в какой-то момент характер его начинает пересиливать и он невольно начинает упрямиться и капризничать. Папа его и так, и так, причем, все время с добром, с лаской, и все время с расположением. А иногда и строго, ведь строгость в триединстве тоже во благо расположена. А ребенка завело: либо каприз пошел, либо упрямство, потому что свой характер тоже есть. Ситуация стала пересиливать личность ребенка. И это злое его захватывает, но в то же время он не хочет терять триединство, потому что оно сердцу дороже, – это для него жизнь. Благо, если папа вовремя увидел, что ребенок уже начал выпадать из триединства в свой характер.

Мы в своих требованиях иногда настолько бываем глухи, что не распознаем, что на самом деле ребенок слышит. Точно так же, когда супруги ругаются, они не подозревают, что в это время страдает больше всех ребенок. И если ты вдруг резко и строго наказал его, то ты этим наказанием отсек в нем этот его характер. В этот момент он от неожиданности, от боли, или еще от чего-то, конечно же, среагирует чисто физиологическим: вскрикнет, расплачется, сожмется, убежит. Но при этом, реагируя на боль, он будет внутренне слышать, что злоба его, она исчезла, она растворилась. Его триединство восстановилось. А после этого, утерев слезы, буквально через несколько мгновений он придет к вам совершенно свободный. «Вспыльчивый нрав не бывает лукав».  Именно это же постоянно со стороны детей и происходит.

Куда ведут договоренности.

Возможна в отношениях и договоренность. Но только не делайте это постоянно, потому что там, где идет договор, там ребенок выходит в уровень рассудка, и уже не прямые отношения триединства начинают быть, а отношения договоренности. Договорные отношения выводят нас за пределы триединства. И тогда семейная взаимосвязь начинает теряться. Это как раз то, что сейчас в современных семьях происходит, когда вот эту договоренность очень часто стали использовать в разных интеллектуальных неверующих семьях. Там возникает масса всяких вариантов договоренности, вплоть до того, что даже пишется договор между родителями и детьми. Буквально письменный, деловой контракт какой-то заключается. Еще самые разные игровые варианты договоренностей сейчас устраиваются. Они работают, причем работают настолько эффективно, что все делаются формально счастливые.

Но это, фактически, потеря всякого живого триединства, это потеря сути человеческих отношений. И поэтому иной раз лучше подзатыльник дать, чем бездушно, формально договориться. С другой стороны, договоренность совсем не отменяется там, где она нужна, на это надо разумно смотреть. Пусть будет договоренность, но договоренность не в том плане, что, если он будет принятый порядок нарушать, то тогда будет ему наказание. На этом уровне договоренности, если ребенок все-таки себя и пересилил, – плакал, а все-таки по договору принял наказание, – это произошло за счет самолюбия. Договоренность в данном случае держит дух гордости, а это неразумное движение. После 7 лет, там уже можно в это выходить. Но до 7 лет ребенок разумно подняться над собою не может. И если он все-таки поднялся, пересилил, то он сделал это своею самостью. Пересилить то пересилил, а в сердце в лучшем случае остается осадок, а то может произойти и обида. А обида – это уже раскол в отношениях, триединство нарушилось.

Если ребенок обижен, он уже не пребывает в триединстве. Поэтому простые методы соразмерного физического наказания будут действенными, но они должны быть обязательно внутри триединства исполнены.

Если же вы сами, выйдя из триединства, начинаете наказывать только потому, что требования ваши не удовлетворены, то вы находитесь в требовании, а не в триединстве. И когда будете настаивать на своем требовании и применять наказание, то уже происходит не наказание, а истязание. Потому что разумное наказание, обычно, имеет меру и точно определяет, что надо-то всего лишь выгнать из него каприз, отодвинуть его упрямство. Для этого иногда бывает достаточно одного-двух, максимум, трех шлепков. Но это должно быть чувствительно, потому что тебе же надо выгнать, так возьми и выгони. Крепко и решительно. «На то и бьют, чтоб больно было».  И оно, худое, и выскочит.

Характер не должен быть в наказание.

Если ты в требовании, то ты в истязании не остановишься на двух-трех шлепках, ты будешь колотить до тех пор, пока и сам не обессилишь. Многие в таком состоянии остановиться не могут. Это слепое требование, потеря всякого триединства.

Или же еще с отцами иногда такое бывает, что отец приходит сразу в раздражение, в ярость и так наказывает, что потом будет хорошо, что ничего не случилось с ребенком. В слепом требовании ведь человек теряет контроль над соразмерностью своего действия.

Бывает такая у отцов внутренняя заморочка – некоторые даже сами обижаются. Возьмет и обидится на свою трехлетку. Да еще и использует эту обиду в качестве воспитательной меры. «Я теперь обиделся, все, не подходи ко мне», – и неделю может в таком состоянии ходить. Это потому что такой навык напечатлен у самого отца. А «Спесь в добро не вводит».  Иногда отец так придет в ярость, что все время ярый ходит и эту ярость свою возводит в ранг воспитательного средства. Он теперь полдня будет ярый, попробуй только к нему подойти – от ярости его будешь все время ни за что получать. Его характер будет тебе в наказание. Это и есть как раз то самое безрассудство. Поэтому «На сердитых воду возят».

Нынешняя церковная семья – зачастую это люди, которые совсем недавно верующими стали, а по характеру остались те же самые. Сейчас в церковных семьях столько всякой неразберихи происходит, - диву даешься! Вообще живут, просто подчиняясь своему характеру в открытую. Благо, все-таки община более-менее воспитывает, каждый друг дружку поддерживает.

Это идет на всю жизнь.

Думаю, что это очень эффективная методика воспитания личности, когда оставляют свободу для проявлений ребенка. Т.е., ты говоришь, а все равно предполагаешь, что ребенок поступит так, как он решил. Ты показываешь, а все равно знаешь, что сделает ребенок так, как он сделает. Удивительная штука, оказывается, что в 70% случаев ребенок делает так, как воспитатель сказал. И исполнит то, что ты показал как пример. Потому что оно от естества – триединство. А что-то он все-таки сделает по-своему, потому что есть родовые нераскаянные грехи. Куда ты их денешь? Но в православии достоинство старшего, достоинство родителя стоит высоко и поэтому оно должно быть всегда хранимо и исполняемо. И это надо воспитывать, прежде всего, в православной семье.

Когда мы даем ребенку до 7 лет, особенно мальчикам, свободу самостоятельности, тогда этот ребенок действительно свободен в личностном развитии, у него идет развитие именно личностной самостоятельности. А если еще эта личная самостоятельность возрастает в церковной среде при постоянстве церковной жизни, Причастия, молитвы, то, конечно, это сугубо благодатно. Когда это происходит при благоразумных маме и папе, которые могут правильно подсказать, правильно наставить, правильно предупредить, то ребенок, в конечном итоге, наткнувшись два-три раза на свои ошибки, все-таки смекнет и примет на свои ошибки родительский совет. Глубина усвоения идет порою на всю жизнь. Он же весь в этой ошибке, когда делает что-то. Он весь в том деле, и вдруг ошибка. А потом снова он весь в этом деле, и опять ошибка. И именно в этот момент вложилась разрешительное родительское поучение.

Если же вы не позволяете сделать ребенку ошибку и все время твердите одно и то же, то, в конце концов он это усвоит, потому что иначе наказание будет, но это не на всю жизнь. Это не идет в глубину развития личности. Это никуда не идет, потому что ошибку-то совершает самостоятельность.

Раньше, например, мое еще поколение, они, будучи уже взрослыми людьми, почтительно говорили: «Отец мне так сказал. Мать так велела». Человек в 30-40 лет вполне весомо для себя вспоминает материнские и отцовские какие-то назидательные, напутственные фразы. А сейчас это встречается редко. И то, что сейчас уже не могут так поставить, чтобы современная молодежь что-то понесла в себе, это только вина родителей. Триединство теряется, и слова в душу не ложатся.

Не надо не на кого пенять.

Если ты все время будешь пенять на общество, – тогда от тебя для семьи ничего не потребуется. А если ты все-таки будешь ставить ситуацию ответственную именно для себя, ведь это же твои дети, твоя жена, это твоя семья, тогда независимо от того, какое бы общество не было, ты сделаешь все вопреки этому обществу, чтобы здесь, на этом островке, вот в этом уголке земного шара, где Бог собрал всех твоих ближних, все-таки совершилась бы какая-то правда. Если ты так возьмешь социальную ситуацию, то она обязательно будет благодатно совершаться. А тогда и нечего на кого-то пенять. Об этом не только думать не надо, даже произносить эти фразы ни к чему. Ты просто пресекай себя и закрой эту тему для себя и для всех ближних. Мало ли там что в обществе происходит. А здесь этого не будет происходить, потому что здесь твое триединство с домочадцами. Зло действует только в области потери триединства, запомни, только там, где ты потерял триединство, только в этой области оно действует. Внутри области триединства это не действует, Слава Богу.

Как раз именно из триединства появляется нормальный гражданин. Вообще гражданская позиция рождается из триединства, потому что когда триединство нравственное, то оно выходит уже на смыслы гражданства церковного чада, жизни народа Божиего, потому что мы же еще этими людьми должны становиться и достойно пребывать, а также чтить отца и мать, а соответственно, тем более, родителей твоих родителей, как нам Господом заповедано.

Корни триединства.

Если взять в идеале, то мы, как сыновья своих родителей, происходим из триединства с ними. И тогда мы живем тем законом, каким живут наши родители. Соответственно, если дети мои в триединстве со мною, то они живут теми же законами, какими я живу. И тогда нет никакого разногласия: что бабушка сказала, что мама сказала, что дед сказал, что отец сказал. Конечно, вот такое в идеале должно быть триединство – как минимум, три поколения триединства. И все поколения должны быть с Адамом. Тогда это получается исконное триединство. Ребенок так и должен это воспринимать. Ведь совсем недавно так это и было. Мало того, четырехпоколенные семьи нередко были. Структура современного общества на это не рассчитана, но нравственно это надо хранить.

Если семьи являются христиански едиными, если цель одна – жить во Христе, по благодати и закон Божий один – тогда никакой разногласицы между дедом, отцом, сыном и внуком не может быть. Между бабушкой, матерью, дочерью и внучкой будет все богатство преемственности.

Почему же сейчас эта проблема возникает? Только по причине того, что бабушка и дедушка по советской безбожной традиции не церковные, а дети сделались церковными. Эта действует разница в мировоззрении, она-то и приводит к расколу триединства. Поэтому, если бабушка и дедушка тоже сделаются церковными, тогда в области христианства бабушка и дедушка будут едины с церковными своими детьми, тогда и внук их будет  в триединстве пребывать с ними. А если бабушка и дедушка противоречат в семье родителям церковным, то тогда и внук не может быть в триединстве с бабушкой и дедушкой. Хотя сам-то ребенок приемлет триединство не рассудочное, не на уровне знаний и мировоззрений, а на уровне душевной потребности. Он все равно хочет быть с бабушкой, хотя бабушка, может быть, и язычница. Но для ребенка-то какая разница, он же все равно бабушку слышит сердцем. Он все равно с нею в триединстве. Другое дело, что это триединство должно быть еще и единогласием, и единоволием. И тогда для нас становится важным такой момент: где мы-то сами сегодня?

Кто разрушает триединство.

По своей греховной страстности ребенок разрушает иногда триединство там, где его страсть перехватывает. К сожалению, очень много разрушений происходит в семьях и со стороны родителей. Для ребенка мир с родителями предполагает и мир родительский между собой, ибо в этом неотъемлемая часть триединства для ребенка. И если родители начали ссориться, то ребенок, переживая за родителей, ищет пути их примирить, и обязательно соединить. И может так случиться, что результатом его жизненных детских потуг примирить родителей станет срыв. Он не сумеет этого сделать. Тогда эта неудача раскалывает триединство души ребенка. Эта осечка в восстановлении родителей в единстве сразу ослабляет внутреннюю собственную цельность самого ребенка. Он становится нравственно слаб по отношению к своим страстям.

Поэтому неудивительно, что в семьях, где много ссорятся, дети бывают сильно раздерганные страстями. Хотя сами родители, между собою ссорясь, могут относиться к ребенку очень хорошо, а тем не менее, ребенок все равно весь в страстях. Просто та сила, которой он мог противостоять личным страстям, в нем расслаблена из-за родительских ссор и разногласий.

Еще более тяжелая возникает ситуация, когда родители начинают перетягивать ребенка каждый на свою сторону. Например, мама требует поддержать ее сторону в споре и вместе с нею пойти против отца. Но ведь для этого ребенку, пребывающему в триединстве, надо разрушить свое триединство, отложить, отодвинуть отца и войти в двуединство с мамой. А это сразу ведет к расколу его внутреннего триединства, это разрушает его нравственную природу. На этот раскол что подвигает, – нравственное ребенка или его самолюбие? Самость ребенка или же нравственная личность ребенка пойдет на это?

Нравственная детская личность в это пойти не может: сколько бы мама ее себе на «помощь» не звала, сколько бы папа не перетягивал на свою сторону. Если ребенок сохраняется в нравственном триединстве, то он ни ту, ни другую сторону не выберет как преимущественную, он все равно будет одинаково к обоим относиться. Например, бывают такие случаи – родители разошлись, а в семье двое детей. А потом, в конечном итоге, отец вернулся. И после этого отцу неловко, неудобно, он пытается себя восстановить, что-то объяснить детям, а дети уже взрослые – 15 и 17 лет. Он говорит им, что был вынужден: «Такое нестроение было между нами и я, не стерпев, ушел. Но, не смотря ни на что, я же вернулся». И вдруг он с радостью понимает, что его сыновья вообще не слушают этих объяснений. Ни пятнадцатилетнему, ни семнадцатилетнему это просто не надо – папа же вернулся, значит, все нормально. Дети вообще даже не вникают в родительскую ссору, не вдаются в причину папиного ухода, потому что они как были, так и остались с папой так же, как с мамой. Они целый год прожили только с мамой, но они не потеряли папу ни на йоту, поэтому ни разу за этот год ни одно мамино слово, направленное против папы, высказанное вгорячах, не легло в их душу. Ни разу собственная уверенность в папиной неотъемлемости от семьи не поколебалась, потому что они продолжали по естественному триединству оставаться верными папе и маме. И поэтому, когда папа приехал и начал пытаться объяснять причины, то дети даже его не слушают. «Зачем нам все это?! Нам не надо причин. Было, но ведь ушло». Вот что такое триединство для детей – основание всей жизни.

Но бывает, что кому-то из родителей удается все-таки перетянуть на свою сторону ребенка, что сейчас часто, к сожалению, происходит теми или другими способами: уступками, подкупами, даже обманом. Родители развелись или же ссорятся, и в этой ссоре мама перетянула дочку на свою сторону, а папа перетянул сына на свою сторону. Это означает, что разрушилось триединство в самом ребенке и он самолюбием или по какой-то корысти склонился к маме. А другой по какой-то корысти, склонился к папе. Когда родители, будь то отец или мать, начинают против другого супруга искать подход к ребенку, то он на самом деле ищет в ребенке корысть, чтобы потом через эту корысть соединить ребенка с собою. Нет другого способа соединить ребенка двуедино с собой. Но это означает, что отец или мать в этом случае просто откровенно развращают ребенка. Они выискивают в нем безнравственное, самолюбивое, потом это самолюбивое удовлетворяют и через это привязывают к себе. «А худые прятки портят и доброго человека».

В крайнем, трагическом варианте это происходит, когда семья развелась. Теперь мама согласна, чтобы папа все-таки приходил раз в месяц. Папа, чувствуя себя виноватым, думает, что загладит этим свою вину и подкупает своего ребенка: он его забирает на целый день, приходит обычно всегда с полным карманом ассигнаций. После этого ребенок возвращается весь наигравшийся, накатавшийся, наевшийся – напившийся, в общем, довольный – с папой побыл, порадовался. А на самом деле, побыло с папой не его триединство, а потешились страсти. После этого мама обычно не может сладить с этим ребенком. Если еще мама церковная, а папа не церковный, то в итоге потом она его и в церковь не может привести.

Или же другой случай: мама категорически закрыла всякую дорожку папе в дом. Все, – разошлись, и никаких разговоров. Ребенок только начнет вспоминать про папу, как мама тут же расходится: папа такой-сякой, вообще надо забыть про папу, папа совсем у них плохой. И однажды ей удастся это внушить. Если мама все-таки, добилась того, что ребенок подхватил какое-нибудь противление папе, то значит, она окончательно разрушила в нем триединство. Тогда какие отношения у этого ребенка будут с нею? Триединства-то уже нет, оно разрушено ее же собственными руками. И когда ему станет 12-13 лет, то вот это двуединое отношение с ним, уже не из триединства, не из нравственного основания повернется к ней с такою же силою и властной неприязнью как и против отца. И начинается конфликт уже мамы с дочерью или мамы с сыном. «Напряталась матка от батьки – напрячутся и детки от матки».

Возможно, что мама смогла подчинить дочь с такою властью, что в итоге не единство, а зависимость возникла между ребенком и мамой и эта зависимость дальше пойдет. Это самая что ни на есть психопатическая зависимость, в которую благодать уже войти не может. И пока эта зависимость есть, мать активно воюет против благодати в отношениях. Потому что при такой зависимости мать все время держит, отслеживает дочку только в подчиненном единстве с собой или удерживает сына только едино с собой.

Даже если сын вдруг повернулся к Богу и повернулся к Богу всерьез – это же он развернется от мамы, выйдет из психопатической зависимости от нее. Она это чувствует сердцем, буквально, вплоть до инфаркта, вплоть до того, что даже жизненная трагедия разворачивается. Человеку уже 43 года, а семья у него не состоялась, потому что мама не захотела, профессия не сложилась, потому что мама не дала, хотя он уже был почти кандидат наук. Закончил физико-математический Московский, да еще блестяще. Тем не менее, когда мама начала чувствовать, что он уходит от нее, она особенно жестко привязала его, а он не смог вырваться из этой зависимости. Теперь он 43-летний, полностью привязан к маме. Она как-то изнутри психопатически соединила его с собой так, что у него все зациклилось в голове. И он сейчас просто не способен разумно вообще быть где-либо, кроме как дома. Даже когда он приходит на работу, он и там разумно не может быть – у него сил для этого душевных нет. Вот когда придет домой, тут силы возвращаются, потому что здесь мама. Уйдет куда-нибудь, далеко отъедет от мамы и начинает терять ориентацию в жизненном пространстве. Возвращается домой, и опять возле мамы ему становится нормально.

Это подобно компьютерной болезни, когда мышление человека так перестраивается, что уже только компьютер и компьютерные игры могут собрать его внимание. А когда он от компьютера отходит, то внимание не может удержаться. Вплоть до того, что пальцы рук такой человек не может удержать прямо, и глаза начинают бегать, а вся окружающая жизнь кажется серой без компьютера. Когда же сядет к компьютеру, то там такая стремительность и яркость событий, что это сразу собирает все его внимание. Компьютерная болезнь именно в том заключается, что она забирает человека в виртуальную реальность. Вот это же самое происходит и в этой психопатической привязанности к маме.

Как видите, триединство детское может быть разрушаемо как действием страстей самого ребенка, так особенно сильно разрушаемо со стороны родителей. Начинается это с семейных конфликтов, когда родители конфликтуют между собой и, страстно желая победить в схватке, перетягивают ребенка на свою сторону. Тогда в семье начинается трагедия.

Восстановить же триединство довольно просто – не настаивай на своих требованиях, а потребность быть едино с ребенком сделай для себя высшей ценностью. Вот и все, а остальное опытно испробуется и найдется, где в каких ситуациях, что и как делать, Бог управит. Конечно, чтобы обрести это умение не настаивать на своих требованиях, придется в притязаниях очень жестко себя ограничивать и останавливать, особенно когда твой нрав распаляется.

Домашнее задание благочестивому читателю.

Возьмите для себя свободным произволением насущное домашнее задание. Ведь мы всегда учимся. Первое – научитесь в триединстве со своими домочадцами трудиться и жить. Это, фактически, задача номер один на всю жизнь. Потому что, если это удастся устроить, совершить в семье, то семья сохранится до конца жизни. Да, простое правило сейчас вам даю: единство и мир, сохраняемый с ребенком и с ближними превыше всего. Держитесь всеми силами этого правила.

Важно обрести для себя и такое умение: будучи един с ребенком, останься мудрым, даже когда нужно играть на детском уровне.

А критерий готовности к пребыванию в условиях триединства: будь готов к тому, что и в триединстве события с детьми не предсказуемы.

Ваши отношения, в триединстве совершаемые, ваше единодушие, ваш общий мир – это всегда как речка: дважды в одну и ту же воду не войдешь. Это будет как истинная любовь, которая всегда творит и никогда не повторяется. Именно в этом смысле сами отношения с ребенком будут непредсказуемы, они будут всегда свежими, они всегда будут новыми. И когда результат будет достигнут, все равно, отношения с ребенком будут всегда новыми.

И второе задание – трудитесь над дневником совести. Вести дневник совести можно так: в полдень и после ужина, два раза в день, надо будет открывать дневник и записывать в нем укорения совести в ваших отношениях с ближними. Это потребует большого душевного покаянного труда. Не надо описывать саму ситуацию, не надо что-то расписывать и дневник превращать в литературное произведение. Только одной строчкой запиши само укорение совести. И непременно, два раза в день открывай эту страничку. Там могут быть и такие записи: укорений нет. Просто закрыть нельзя, ты должен написать: укорений нет.

Это должно быть не просто душевное состояние или появившееся настроение, мы говорим не об этом. Речь идет об укорениях совести, где она, совесть наша, прямо говорит, что не благословил на что-то сына или дочь; ушел, не сказав доброго слова жене. Ну, а как же?! Укладывающихся спать детей отец должен обязательно, уходя, благословить, а жену непременно приласкать. Если ты этого, самого простого и нужного для доброго христианского уклада не сделал, то совесть должна тебя укорять. Если ты ее так позабыл, что она тебя не укоряет, тогда жди искушений.

 

 

Ответы на вопросы православных читателей

 

О чувстве долга.

 – Можно ли обидеться или прийти в раздражение чувством долга?

 – Нельзя. Чувством долга можно только умножить свое служение тому, по отношению к кому существует твой долг. Если родители очень сурово с тобой обходятся, то это будет не обидно тому, у кого есть сыновнее чувство долга. А совесть не позволит раздражаться на недовольство роди-телей. Так же и родительским чувством долга в обращении со своими детьми мы порой не замечаем их баловство, дерзость, неправильное поведение. Чувство долга заметить этого не стремится. Замечает это только наш ум.

А почему же тогда мы сердимся на своих детей? Во-первых, потому, что мы должны их воспи-тывать, а во-вторых, потому что ум наш связан с самолюбием, и раздражается-то в нас самолюбие. Задеть можно самолюбие очень легко.

Вот если нарождается седьмой ребенок у внутренне верующей мамы, то этот ребенок имеет цельную троичную душу, так что никакое зло зацепить ее не может. Мы отчасти имеем дыхание этой троичности. Например, бывает же такое, когда мы пребываем в хорошем, добром расположе-нии духа, и в этот момент муж, жена или наш ребенок делает что-то не по нам. Можем же мы это спокойно перенести, ответить шуткой, оставаясь в добром расположении духа. Вот это и есть дыха-ние троичной цельности, Ах, если бы это дыхание было свойственно нам во всей полноте души нашей! В любых обстоятельствах. Тогда мы были бы теми людьми, которых называют праведника-ми. А если праведники живут в Церкви Христовой, то они становятся святыми. Святого человека нельзя потому задеть, что в нем нет самолюбия.

К сожалению, в общении мы иногда представляем собою как бы некую речку, из которой все время что-то выуживают. Каждый рыбак непременно хочет поймать большую хорошую рыбу, гото-вит самые лучшие снасти и наживку, с надеждой забрасывает свою удочку. Начал поплавок тонуть, поклевка, он дернул – что-то очень большое попалось. Тянет-потянет, наконец, выдернул, глянул – на крючке дырявый башмак. Эх, досада! Снова пытается, закинул удочку, что-то опять клюнуло, дерг-дерг, выдернул, а там тряпка старая. Так вот, сколько людей с нами ни обращается, это как бы рыбаки. И как только они ни стараются, из нас то дырявый башмак выскочит, то старая тряпка, то еще что-нибудь худое вылезет. Так и пропадает желание получить что-нибудь хорошее, доброе.

Оказывается, самолюбие человеческое настолько в нас многообразно, что у одних в душе раз-ного свойства старых «башмаков» даже трудно перечесть. У других «тряпок» всяких самолюбивых тоже напихано. А у третьих и того и другого полно. Самолюбие различно выражено, и поэтому лю-бого можно зацепить только так: обращаешься, ожидаешь что-то доброе встретить, а вылезает по самолюбию нашему какое-нибудь худое, покрытое тиной грехов, сокрытое в глубине нашего нрава свойство.

О цельности души ребенка.

– Что же мы имеем ввиду, когда говорим, что тот ребенок, который стал седьмым, име-ет цельную душу?

– Ребенок, который идет по жизни с великодушием, радушием, он со всяким человеком, всту-пая в отношения, пребывает в единодушии. Злитесь вы на него, – а он вам так улыбнется, что ваша злость тут же растает. Вы на него с претензиями – а он так вам скажет кротко и тихо, что вы, оторо-пев, остановитесь и начнете сами просить у него прощения. Вот эта цельность и есть то, ради чего человек рождается на земле. Ведь мы с вами рождаемся не для того, чтобы в старости сделаться злыми людьми. Хотя, если у многих из нас сравнить детство и сегодняшнее состояние характера – вреднее мы стали или лучше? Оказывается, мы стали все-таки хуже нравом своим: разных худых проявлений у нас стало значительно больше, чем было в детстве. У нас ведь было время, чтобы все это преодолеть, измениться, покаянно пребывая в церкви. Но очень многие, наоборот, к старости становятся сварливыми, мелочными, раздражительными, притязательными, сплетничают, осуждают молодежь. Получается, что в течение жизни мы постепенно накапливаем различные проявления са-молюбия, худые навыки – мы их столько насобираем к старости, что самим на себя смотреть невоз-можно.

Попробуйте такое сделать – откройте семейный альбом и посмотрите на себя в детстве. Ах, ка-кие там чудные лики! Как светятся глазки! Какая чистота детства! А после этого повернитесь к зер-калу. И вы, конечно, увидите эту разницу. Упадите тут же ниц пред иконами и скажите: Господи, помилуй мя!

Ведь в лице отражается наша душа. Лик младенца и нынешний наш образ в зеркале – разница великая, и она уличает нас в накопленности грехов в душе, которые накладывают свой отпечаток. А если взять фотографии последних трех лет, заметна ли в них какая-нибудь существенная разница? Вроде бы и незаметно. А ведь мы эти два или три года пребывали в церкви. Так ведь должны были произойти изменения. А их нет. Значит, мы так крепко держимся за свои греховные навыки и при-вычки, что никакой перемены в лице не происходит. Когда же мы смотрим на фотографии монахов праведников, то видим удивительно одухотворенные лица, фактически, лики. Каков источник этой удивительной внутренней светящейся красоты? Это душа. Конечно, и монахи не все такие. Но там, где праведность есть, мы видим такие озаренные духовным светом лики.

Это свидетельствует том, что сущность воцерковления – это очищение души, а значит, высво-бождение нашей внешности в состояние лика. Так ведь должно быть. Какие удивительно благооб-разные верующие бабушки бывают! Все внешнее выказывает уже возраст – и морщинки, и общее усталое выражение лица, а через все это светится дивное бабушкино настроение, чудное настроение верующей, кроткой, смиренной и любящей души. Откуда она такая? А она была в церкви и, приоб-щаясь Христа, внутренним существом своим совершилась в Господа.

Обретение Господнего нрава, обретение Господней чистоты и ясности в душе своей непременно отражается в лицах. И я уверен, что если срок вашего воцерковления уже десять лет, и эта церковная жизнь искренняя, то вы, посмотрев свои фотографии 10-летней давности и сегодняшние, увидите эту разницу. Там, где было искреннее воцерковление, там обязательно эта разница будет видна. С переменой души непременно меняется и внешний облик. Возрастные признаки все равно будут, потому что по причине смертности человека мы приходим к старости. А в то же время то, что светится в глазах и запечетлевается на наших лицах – это отражение состояния нашей души. Оно показывает или то, что идет действительно воцерковление, или то, что грех продолжает гнездиться в каких-то уголках души.

Чему предназначена жизнь народившегося ребенка? Чтобы с возрастом обрести благодать в своем лике или же утратить чистый Богодарованный образ? Смысл человеческой жизни, конечно, не в том, чтобы мы накопили грехи и в самолюбии своем сделались неистощимыми, и какую удочку ни закинь, – обязательно зацепишь что-нибудь худое. Жизнь христианина – преодоление греха.

Мы рождаемся для того, чтобы глубины нашей души к концу жизни сделались бы такой про-зрачности, что, несмотря ни на что мы бы ощущали сквозь толщу лет все благодатное, что вокруг происходит. Такая ясность, такая чистота души присуща церковному человеку. В это и мы назначе-ны, и для этого нарождаем детей. В возрасте от рождения до 5 лет очень важно, чтобы мы дали им серьезный и чистый пример исполнения долга, поэтому нужно очень внимательно относиться к себе, когда мы становимся родителями. Тогда к седьмому ребенку мама, внимательная к себе и готовящаяся к каждому очередному нарождению прежде всего покаянием, она, конечно же, подарит своему ребенку и чистую душу, и добрый пример, когда он народится на свет Божий.

Ребенок изначально несет в себе две родительские души и имеет поэтому троичную природу – папа, мама и он сам. Можно ли говорить, что пример кого-то из родителей имеет большее значение? С самого зачатия равнозначимы и отец, и мать для ребенка. И когда ребенок развивается в утробе матери, его внутренняя потребность в общении обращена равно и к матери, и к отцу. К сожалению, в наше время отцы утрачивают в значительной степени эту способность чувствовать душою нарож-дающееся дитя. Мама не может не слышать. Если она порой и отвлечется в сторону, то ребенок, не получая материнского внимания и общения с ее стороны, начнет тревожиться, волноваться, и в ка-кой-то момент мама сразу почувствует, как он толкается ножкой своей изнутри, стараясь вернуть внимание матери к себе. Подобным же образом воззвать к отцу ребенок не может, хотя потребность в отце не меньшая, чем в матери. Об этом надо отцу ребенка знать. И если у матери в утробе дитя, а отец его не слышит, но все-таки осознает, что никаких отношений со своим ребенком на уровне сердца не происходит, то это важный повод покаяния и первая причина исканий глубоких, сердеч-ных отношений с Богом. Вероятно, что-то греховное нераскаянное лежит на сердце и не позволяет слышать свое дитя как уже народившееся, существующее, развивающееся в утробе. Будучи еще только зачатым, дитя уже живет через родителей.

О причастии младенцев.

 

– Как быть если ребенок капризничает во время Причастия?

– В последние три года, особенно много занимаясь в семейном поселении родителями и деть-ми, я обнаружил: если ребенок во время богослужения, особенно во время евхаристического канона, начиная с «Херувимской», плохо ведет себя в храме, кричит, рвется из рук матери, и этого ребенка мы причащаем, и он на какой-то момент как бы успокаивается, то потом снова выдает истерику и творит безобразия. Естественно, возникает вопрос: во что же идет причастие? Все родители, которые состоят в нашей волгоградской общине и в училище постоянно окормляются, они знают все необходимые правила церковной педагогики, знают все условия, которые надо соблюдать им, родителям, для того чтобы ребенок был в мире и, будучи еще младенцем, искал бы Христа, искал бы Причастия. И если, все это зная, они принесли его в храм, а ребенок непрерывно кричит, то я в этих случаях не причащаю ребенка. При этом родителям объясняю, что он капризничает потому, что они неправильно прожили сегодняшнее утро и даже, возможно, вчерашний день и вечер. Именно по этой причине они принесли ребенка не в его мирном единении с ними, а в каком-то раздраженном или же разъединенном внутреннем состоянии. Это разъединение и раздражение вошли в детское самолюбие, и дитя от него теперь безпокоится на службе.

Если маловоцерковленные дети начнут капризничать в церкви, то это надолго. Для церковных же детей характерно то, что они капризничают всегда в определенных местах службы. Например, начинается чтение Евангелия – ребенок шумит. Или начинается «Херувимская» – он дергается, рвется из рук мамы, возится или начинает ходить по храму. Это признак того, что именно в эти благодатные моменты его детское самолюбие, раздраженное родительскою неправдою, борется против благодати и восстает, вот таким образом себя проявляя. Можно ли такого ребенка причащать? Вот уже три года, как я принял для себя правило – не причащать. Благо, у нас мамы все воспитанные, особенно-то не ропщут на некоторые строгости, которые я иногда проявляю, но в этом случае, некоторые мамы проявили непонимание и недовольство. Но потом, постепенно, наблюдая за своим ребенком, они увидели прямую связь между своим родительским состоянием и состоянием ребенка. Теперь приготовление ребенка к причастию родители ведут с двух сторон. Во-первых, как-то надо приготовить самого ребенка внешне – помыть, причесать, приодеть, а второе, что очень важно, – приготовить ребенка собою. Это значит, что родители должны эти три дня особо блюсти мир в семье, проявляя особое расположение к ребенку.

Когда эти правила вошли в уклад жизни, и приготовление семьи к причастию ребенка стало делом очень серьезным, то в результате сугубого внимания к детям пошло более быстрое воцерков-ление родителей. Оказывается, при таких правилах в храме, которые я стараюсь строго держать, ма-ленькие дети очень помогают родительскому воцерковлению.

Об отношениях с невоцерковленным мужем.

– Как при невоцерковленном и властном муже не стать безвольной личностью?

– По этому поводу вспоминается один интересный случай. Молодой наш прихожанин читал много церковных книг, прямо запоем. И с какого-то времени я вдруг стал замечать, что он сделался в общении совсем безвольный, как кисель. Я долго не мог разобраться, в чем дело. Пытаешься как-то восстановить его в нормальное состояние: даешь одну рекомендацию, другую, советуешь что-то – ничто не помогает. Но как-то в одном из разговоров он вдруг случайно обронил в запальчивости: «Так ведь все святые говорят, что волю свою надо отложить! Послушание превыше поста и молит-вы». Я сразу ухватился за это: «Как же ты это понимаешь – волю отложить?» – «Ну вот взять и от-ложить». И только в этот момент я понял, что он действительно свою волю просто отлагал. Но ведь он отложил то, чем человек может вообще что-либо делать. «А что же у тебя осталось, – спрашиваю. – Душа-то состоит из ума, сердца и воли. Волю ты отложил, что же у тебя осталось?» – «Ум и серд-це». – «Но если ты отлагаешь волю, то и сердце тоже с ней отлагается. Потому что все сердечные настроения становятся сразу размякшими и безвольными. И только один ум продолжает торжество-вать и твердо держать: «Послушание превыше всего». Он всего послушается, отложив свою волю». Так душа его из трехчастной сделалась двухчастной, а в конечном итоге одночастной: остался толь-ко один ум, подхваченный самостью, самолюбием или гордостью… Получается, что как-то по-своему восприняв эти слова святых отцов, он по-своему и поступал.

Так вот, когда святые отцы говорят об отложении своей воли, они говорят об отложении своего себялюбия в воле, когда мы хотим чего-то своего. В то время как послушание – это есть приведение воли в самую что ни на есть живую активность, в деятельное, стремительное и живое присутствие. Ведь волю в человека вложил Господь не для того, чтобы ее отлагать, а чтобы своей волей совершать волю Божью. И совершать самоотверженно силою. Значит, воля должна с детского и до старческого возраста развиваться, чтобы постепенно прийти в разумную способность совершать благие волевые действия, то есть волевое делание добра, совершение разумной и благовременной добродетели.

Какие же важнейшие добродетели воля должна научиться совершать? Первое – она должна научиться совершать самоукорение, совершать волевые усилия, чтобы укорять себя через ум и серд-це. Второе – она должна научиться смирению. Совершать смирение – это ее, воли, действие. Третье – она должна совершать кротость. Чувство кротости будет на сердце, а совершается кротость воле-вым усилием. Вот поэтому Священное Писание нам говорит: «Царство небесное силой берется». (Мф. 11:12).

Там, где муж невоцерковленный, властный, там в борьбу с ним вступает тоже невоцерковлен-ная и властная воля. Хотя при этом жена может быть в церкви уже пять лет. Но ее церковность по сути будет внешней. Она по сознанию своему верующая, по эмоциональности верующая, а по воле властная и противящаяся мужу. Если она однажды услышит или прочитает, что надо, оказывается, быть послушливой мужу, и начнет свою властную волю отлагать, она же вместе с властностью от-ложит и саму волю. Тогда и родится безвольная личность, с которой муж сначала будет делать все, что хочет. Потом эта безвольная личность станет ему противна, и тогда он начнет ее гнать от себя, потому что начнет ею пренебрегать. Нет ничего более гибельного для семьи, чем безвольность.

Надо через покаяние и молитву уйти от безвольности и прийти в свою собственную волю, Бо-гом данную, которая разумеет кротость и смирение. Придя в такую волю, вы услышите еще одну удивительную способность, которая дана жене. Это благоразумие. Когда вы будете кроткою и сми-ренною, вас будет невозможно ничем задеть. Муж нагрубил, а жена не ропщет, не гневается, не обижается, не раздражается. В досаде, в раздражении разве можно благоразумно отвечать мужу? А благоразумно поступать? Нет, у нас все перемешалось. Тем более, если жена не только сделалась совсем безвольною, она еще и на глазах поглупела. Но это вообще для невоцерковленного мужа ужас, катастрофа. Он возмет такую жену за руку, приведет к батюшке и скажет: вот ваше произве-дение! Речь ведь идет о невоцерковленном и властном муже. И придется батюшке заниматься этим своим чадом, которое совсем не туда забрело и запуталось.

А если жена идет в воцерковлении правильно и действительно обретается в своей богодаро-ванной воле, в своей человеческой личностной природе и приходит к кротости и смирению, то ды-хание веры пробуждает в ней благоразумие. Ни один, даже самый властный муж не сможет ничего противопоставить кротости, смирению и благоразумию жены. Об этом говорит вся двухтысячелет-няя история нашей Церкви, об этом говорит нам христианское учение. Другое дело, конечно, как прийти к этому, как сделаться такой женой.

О воспитании уважения к матери при невоцерковленном отце.

 

– Как при таком муже воспитать у сыновей уважение к матери?

– Благоразумие матери формирует нрав сыновей. И поэтому, если вы сможете все-таки остать-ся не ропщущей на мужа, а хотя бы просто уравновешенной и мирной по отношению к нему или же будете полагаться на чувство супружеского долга, – мы ведь знаем, что чувство долга не несет в себе раздражения, не имеет досады, – и если прийти в чувство долга по отношению к своему мужу, такому, какой он есть, то вы будете оставаться мирными и спокойными. Будучи такими благора-зумными и мирными, вы сможете подсказать сыну, что его отец таким отношением к жене и матери своих детей грешит, не должно быть этого от отца семейства. Во всем остальном он для сына отец. «Помни, ты его сын, но неправедные поступки отцовские ты не должен перенимать, напротив, ты должен быть твердым в праведном, правильном порядке жизни. И поэтому останься по отношению к родителям сыном».

Казалось бы, простые слова. Но если они сказаны в благоразумии, то имеют вес и силу. Надо быть уж совсем плохим сыном, чтобы этих слов матери не услышать.

Я думаю, что при любом муже возможно правильное воспитание детей. Нужно только для это-го иметь благоразумие.

В силу троичности природы детей, они имеют равную потребность уподобляться как отцу, так и матери. Причем, потребность уподобления – это потребность не столько внешней души, сколько, прежде всего, внутренней. Собственное чувство долга ребенка и чувство почитания родителей – это тоже внутренняя душа, которая ищет уподобления. И если вы, как мать, сможете всегда обращаться к его почитанию и к его чувству долга, то этим самым вы поддержите в нем троическую потребность цельности детской души, восстановите в нем детскую, личностную природу. Влияние матери очень серьезно, особенно, до пяти лет, потому что в этом возрасте дитя по причине того, что чаще и дольше бывает с матерью, лучше ее слышит. Более того, чувственное отношение или общение с матерью у ребенка до пяти лет более глубокое, нежели с отцом. И по этой причине влияние матери благорасположенной и благоразумной может оказаться сильнее, чем влияние невоцерковленного отца.

О воспитании в детях благочестия.

 

– Что делать – ребенок невнимателен, гиперактивен, неусидчив, не может долго сосре-доточиться на чем-либо. Он не разумеет свои грехи, не контролирует свое поведение, а ему уже десятый год.

– Для воспитания очень большое значение имеет упражнение. К сожалению, христианские се-мьи, начиная воцерковляться, почему-то совершенно перестают приучать детей через упражнения к правилам. Довольно часто встречается такое неправильное восприятие церковности воспитания – что в отношениях к ребенку должна полностью преобладать любовь. И вот родители всеми силами стараются любить ребенка. Но из этого получается то, что они только стараются во всем ему попус-кать. Всегда именно церковные дети были самые смышленые, самые трезвые, самые крепкие в ха-рактере своем, самые строгие по отношению к себе и ближним. А сейчас они вдруг стали самые раз-болтанные, самые рассыпанные в своем нраве. Не во всех семьях, конечно, но у очень большой ча-сти. Это признак того, что родители неправильно разумеют слово любовь. Любить – это не значит попускать или терпеть все, что ребенок ни вытворяет.

Грех в ребенке терпеть нельзя. Более того, родителям Господь вручает ребенка для того, чтобы ребенок, получивший при рождении два начала – доброе и злое, то есть греховное, в руках роди-тельских до 18, и уж точно до 24 лет научился бы управляться с грехом и, отсекая его от себя, не жить по греху. Это должны обезпечить родители, это главная задача родительская.

А если вместо этого, наоборот, родители, как бы любя, попускают ребенку жить во грехах, то знайте, что внутренне ребенок справиться сам с давлением греха часто не может. Греховное влече-ние, страстное настроение часто оказываются сильнее, чем доброе начало в ребенке. Поэтому, если оставить ребенка один на один с грехом, проявляющимся в греховном поведении, то грех преобла-дающе будет развиваться в нем. Страсти захватят ребенка. Сначала он у вас чуть-чуть покапризни-чал, а через год – два он будет пребывать в капризах подолгу. Потому что он развился в них, а вы попустили, потакая ему.

Любовь в действительности, дана человеку как милосердная любовь Божья. Но любовь Божья потерпит ли сатану? Не потерпит! Божья любовь допускает ли сатане войти в благодать? Нет. Божья любовь никак не соприкасается с сатанинскими настроениями. Подобным же образом родительская любовь не может терпеть греха в детях. Можно терпеть ребенка, поступающего плохо. Но это не значит, что вы терпите грех. Всегда должна идти работа по изживанию, отсечению греха. Да, она должна совершаться из любви, но из спасительной, трезвенной любви, которая есть истинно любовь. Чувственное желание сделать приятное для ребенка, конечно будет и для ребенка приятным. К сожалению, неразумные матери часто именно из этого идут, они хотят быть для ребенка всегда избранницами.

Все дети должны быть вводимы в христианские правила, правила благочестия. Они должны их все точно сначала знать, потом навыкнуть в них и исполнять всегда, при любых условиях и при любых людях. В этом разница между ребенком верующим и неверующим, или же между ребенком честным и лукавым, лучше так сказать, потому что и среди неверующих есть честные дети. Здесь речь идет именно о честности. Воспитать ребенка в честности – это значит, что он везде, в любой обстановке, с любым человеком будет соблюдать правила. Но для этого эти правила надо ему дать. Правила благочестия уже с самого рождения должны быть усваиваемы ребенком. Начиная с того, что он должен войти в правило режима питания, и кончая правилом поведения по отношению к людям. Дома, в храме, на улице, на природе – везде должны быть христианские правила. Они могут быть простыми, минимальными, но они должны быть. И то, что ребенок к десяти годам такой несо-бранный, это признак того, что он к правилам не приучен.

Когда ребенок начинает упражняться в правилах, то это значит, что упражняется его воля. А за волею упражняется дух ребенка. Даже если ребенок родился капризным и расслабленным в воле и в духе, много болел и по этой причине сделался совершенно слабовольным, то, постепенно, вводи-мый в правила и понуждаемый их выполнять, он будет упражнять и волю, и дух. К десяти годам он должен бы быть вполне уравновешенным по состоянию воли и духа. Но и в десять лет, все равно, можно начать работу с правилами, обязательно он постепенно соберется. При выполнении правил сначала соберется внутреннее внимание, а потом и внешнее.

О смирении перед детьми.

– Поясните, как понимать выражение, относящееся к родителям: нам надо смиряться перед детьми, потому что мы над ними властвуем?

– Смирение – это ведь тайна веры. В нее надо войти. Начальным смирением святые отцы называют отложение своей властности, своей воли. В отношении родителей это значит, что если ребенок упрямится, то вместо того, чтобы вступать с ним в ссору, лучше отложить свою властность. Это не значит, что надо потакать ребенку. Властность – это и раздражение на ребенка, и гнев или, если родитель слабый, то и обида на ребенка. В любом из этих настроений властность противоречит благоразумию. Правильно вести разговор с ребенком с таких позиций уже невозможно, поступки по отношению к нему правильно выполнять тоже не получится. В этих случаях будет происходить борьба двух самолюбий – родительского задетого самолюбия и самолюбия ребенка, который тоже упрямится и настаивает на своем.

Ведь самолюбие ребенка чем упражняется? Только самолюбием родителя. Если вы преодолее-те свое самолюбие, отложитесь от него, то ребенку своим самолюбием задевать не за что. Он пока-призничает три минуты и утихнет, потому что нет отклика. Мама-то ничего не противопоставляет, папа тоже ничего поперек не делает. Не с чем бороться, а самолюбию необходимо чему-то себя про-тивопоставлять. А когда в ответ идет, наоборот, расположение и любовь или же почитание в ребенке всего доброго и игнорирование его самолюбия, вот тогда самолюбию и нечем жить. Оно без подпитки угасает.

Смиряться перед ребенком – это разумно отлагать все то, что во мне возмущается его проявле-ниями или досадует на него. Правда, это очень трудно, потому что это же эмоциональные проявле-ния. Отлагаешь, например, досаду, а она опять лезет, потому что досаду рождает самолюбие. Поэто-му надо отлагать самолюбие досадующее. Отлагайте и раздражающееся самолюбие. Вот когда вы все это отложите, то с ребенком уже можно взаимодействовать, с ним можно поговорить по душам.

О тех случаях, когда смиряться перед детьми нельзя.

– В каких случаях смиряться нельзя? Поясните на примерах.

– Смиряться нельзя в тех случаях, когда ребенок может услышать ваше повеление. Если ребе-нок не может услышать вашего повеления, то в ответ он просто отвернется, обиженный, либо раз-драженнный, либо, что совсем плохо, обманет. Если такая реакция ребенка предполагается и вы знаете, что он именно так отреагирует на ваше несмирение, то в этих случаях нельзя настаивать на своем. Лучше от своего отложиться. Если вы слышите, что на ваше повеление ребенок ответит самолюбивой реакцией, то не смейте повелевать. В этом случае лучше отложитесь от своего требования, значит смиритесь.

Но если вы слышите, что ваше повеление ребенок примет и сделает по нему, то повелевайте. Если побурчит и все равно сделает, тоже повелевайте.

А если согласится, но сделает по-своему, то это значит, что он не согласился. Он просто вы-вернулся из ситуации, только и всего.

Дети должны быть воспитаны в послушании. А это значит – принимать родительские повеле-ния – когда вы сказали, а ребенок сделал. Там, где я сказал, почитая и любя ребенка, он всегда сде-лает. А там, где я сказал от самолюбия, если и сделает, то только потому, что деваться некуда.

О телесных наказаниях.

– Можно ли применять к ребенку телесные наказания?

– Еще царь Соломон сказал, что ненаказанное дитя потом накажет родителей. Это правило знает и практика древней Церкви нашей, особенно, русской Церкви. В «Домострое» сказано, что дитя должно быть наказано, ибо если оно не узнает наказаний, оно не постигнет премудрости Гос-подней.

Прежде чем физически наказывать ребенка, необходимо знать разницу между наказанием и истязанием. Наказание происходит от слова наказ. В старых книгах часто встречается: «Отец мне наказал жить честно». Или же: «Дед наказал мне быть послушным». Под словами «наказать», «сделать наказ» подразумеваются как минимум два действия. Одно – это наказать словесно, то есть сделать увещевание, наставление, а второе, как крайняя форма увещевания, – наказание физическое.

Причем, физическое наказание всегда является по значению для воспитания действием второ-степенным, потому что перед ним обязательно должно быть действие словесное. Потому что, если словесного внушения не произведено, то физическое воздействие не будет правильно воспринято. Такое действие вызовет оскорбление. Но если ребенку уже говорилось, что он должен делать так, и он знает, как надо делать, но все-таки сделал по-своему, то можно его наказать физически, чтобы было чувствительно. Скорее всего, он поймет правильно, потому что ему предварительно было наказано словесно, как надо вести себя, а он не справился со своим греховным, которое возобладало. А ведь «На добре – спасибо, а за грех – поплатись!».

А что такое истязание? Это когда родитель применяет физическое наказание, выйдя из себя. Схватил что под руки попало, и давай лупить без всякой меры. Истязание прекращается обычно то-гда, когда горе-воспитатели выдохнутся.

В наказании, особенно до семи лет, никогда не должно быть более трех внушительных шлеп-ков. Но они должны быть действительно ощутимы, чтобы решительно отсечь от ребенка худое.

О разнице между наказанием и истязанием я рассказываю уже много лет. Но были всякие слу-чаи. Одна мама слушала-слушала и решила, что будет дитя наказывать. И что же она делает? Когда ребенок начинает баловаться, она тут же берет хворостинку: «Я сейчас тебя накажу!» Ребенок все равно балуется, хотя на нее и поглядывает. Она подходит и легонечко по попке охаживает его три раза. Велено ведь три раза, не больше. А ребенок, так ничего и не поняв, посмотрел, посмотрел, и давай опять за свое. Мама-то, оказывается, себя блажит, а вовсе не выполняет того, что требуется. Трезвенная и благоразумная мать в этом случае должна была чувствительно наказать ребенка, а она играет с ним. Себя ублажает, что она хорошая мама, чтобы сохранить свою привлекательность для ребенка из-за чувственных материнских привязанностей к нему. Мать ради этой привязанности не хочет ссориться с ребенком и боится его действительно наказать. Но это не благоразумная мать, она не знает материнской трезвенности.

Наказание – это реальное действие против греха, против греховного влечения, которое захва-тило детскую душу. Прежде чем физически наказать, ребенку ведь говорят: не делай так, это нехо-рошо, неправильно. Он слышит это и разумно приемлет, но если сила греховного влечения такая, что разум его не совладает с этим влечением, то он все равно по влечению делает грех. В этот мо-мент надобно ребенку помочь. Попытки сделать это словом не помогают, – влечение-то уже в силе. Вот тогда шлепните его так, чтобы это греховное желание выскочило в один момент! Так и проис-ходит. «Каков грех, такова и расплата».  Если греховное желание отсечено, то поплачет ребенок всего лишь одну минуту, потому что ошпаривание действительно крепкое больше минуты-двух не ощущается – такова физиология детского организма. Быстро успокоившись, он будет уже без этого влечения, но зато остались слова наказа. Теперь ребенок счастливый бежит к маме: «Мама, я буду делать так, как надо!» Правильное наказание не требует более трех ударов. Обычно бывает, что и одного достаточно. От любви наказание бывает жесткое – каждый удар очень горячий, потому что нужно любимому ребенку помочь избавиться от греха. Когда мы наказываем ребенка по любви, то есть чувствительно, жестко и горячо, то достаточно бывает одной хворостинки, одного шлепка рем-нем.

Народная мудрость говорит, что надо наказывать ребенка не до определенного возраста, а до тех пор, пока наказ не принесет пользу. Поэтому бывало так, что и тридцатилетнего сына отец нака-зывал как следует.

 

 

Об отношении к отцу, ушедшему в другую семью.

– Как подготовить ребенка к следующей ситуации. Развод. Отец ушел к другой женщине, и они уже ждут ребенка. Как подготовить 14-летнего сына к этому известию?

– Здесь два обстоятельства. Во-первых, сыновнее чувство к отцу должно быть сохранено. Во-вторых, не должно быть потворства греху. Исходя из этого и надо действовать.

Всегда надо помнить о том, что человек должен взойти в почитание Отца небесного. Но не имеющий почитания отца родного не знает, как чтить Отца небесного. У него не будет правильных отношений с Господом. Ведь «Чтить Отца небесного будет тот, кому Я волен открыть, – так гово-рит Господь. Знает Отца токмо Сын, и Сына знает токмо Отец». И никто другой знать не может. Для Господа нашего Иисуса Христа отцом является Отец Небесный, и Отца Небесного знает только Его Сын. Мы с вами чада по духу, но не сыны, каким является Сын Божий. И поэтому Отца как Отца знает только Господь Иисус Христос. Мы же знать Его не можем. Но Сын, Господь Иисус Христос может нас усвоить Себе, и тогда кому хочет, тому волен открыть Отца. То есть Отца мы можем узнать только через Сына, и только тогда, когда Сын хочет открыть. Вот это хотение Сына открыть или не открыть зависит уже от того, кому можно открыть, а кому нельзя открыть. В апостольском послании Павла к Римлянинам говорится о том, как Господь призывает людей к Себе. Кого предузнал, тем предопределил (быть) подобными образу Сына Своего…, а кого Он предопределил, тех и призвал, а кого призвал, тех и оправдал; а кого оправдал, тех и прославил. Это все путь воцерковления.

Предуведенье, предузнавание – это наличие в нас того, что способно быть облагодатствовано. А если мы не обретаем в трудах этого, то тогда и призвать не за что, тем более прославить. Что такое прославить? Это значит, что благодать сочетается с нашим естеством, и мы совершаем такие поступки, которые неверующие люди совершить не могут. А из верующих могут совершить только те, которые имеют такую освященность благодатью, что совершают поступки христианских добродетелей, которыми мы прославляем Господа. И Господь прославляет нас пред людьми.

Когда почитания родного отца нет, что же тогда может сочетается с благодатью, чтобы почи-тать Отца Небесного? Потому и говорит Господь: кому волен Сын открыти. Поэтому сыновнее, до-чернее чувство должно быть всегда сохраняемо.

Если отца нет, тогда обязательно должно быть почитание по родовой памяти. Почитание как раз и есть причина родовой памяти, оно обращено прежде всего к родителям, далее простирается к дедушкам-бабушкам, прадедушкам-прабабушкам, и так по роду. Почитание лучших людей рода, к сожалению, сегодня в семейной традиции утрачивается, сейчас и альбомы с фотографиями редко уже встретишь. Бывало, в детстве зайдешь в какой-нибудь дом, даже в городе, – висит рамочка, а в ней деды, прадеды, бабушки, тетушки. Вольно или невольно ребенок проникается любовью к дедам и бабушкам. Одно то, что их фотографии висят в квартире, их помнят и чтут родители ребенка, уже развивает чувство почитания ребенком родителей, бабушек, дедушек, словом, всех старших род-ственников. И если нет сейчас реального отца, то обязательно воспитывайте родовое почитание, пусть не самого отца, то по его линии кого-нибудь.

Параллельно с этим, конечно, должно быть развиваемо почитание вообще ко всем старшим, которое начинается с почитания родителей, родных и развивается и сохраняется в течение всей жиз-ни. При этом надо увеличивать количество чтимых людей. Особо чтимыми должны быть в роду люди наиболее нравственные, в нашей Церкви – сугубо благодатные, и, конечно, святые. Но если мы будем чтить только святых, то будем стремиться к какой-то далеко светящейся наверху звездочке. А ведь ребенок-то живет вот здесь, в семье. И надо дать ему примеры людей, рядом живущих, которые в церковной жизни проявляют какую-то святость, пусть малую.

Кто-то проявил благоговение перед иконами, и входя в храм, мы можем сказать ребенку: «По-смотри, как тетенька к иконам подходит». И ребенок, может быть, впервые увидит, как к иконам трепетно подходят, – так и мама не подходит, и он, ребенок, не подходит. Что-то особенно благого-вейное есть в ее обращении к иконе, чего нет ни в нем, ни в маме, ни в папе. Мама должна обращать на это внимание ребенка. Образ этой богомолицы теперь будет всегда почитаем им.

А кто-то имеет какое-то особое расположение к людям. Кто ни подойдет, он всегда удивитель-но расположен и всегда радушен. Мама обращает внимание ребенка на это: «Посмотри, какая душа у этого дедушки!» Так он обретет навык присматриваться, вглядываться, видеть благочестивых лю-дей вокруг и начнет слышать всякую благодатную душу.

Сколько в храме в воскресенье народу! Неужели среди такого множества людей не найдется хотя бы десяток примеров проявления благочестивости? Наверняка есть. Только надо присмотреть-ся. И тогда вы обязательно увидите, что все эти люди достойны почитания. А святые на вершине. Они светятся как звезды на небе – не дотянуться.

Если воспитывать только на примере святых, то большинство современных детей в этом плане останутся не воспитанными. Потому что распознать поступок святого в сегодняшней жизни ребенок не может. По своему состоянию он его не может исполнить, а среди окружающих такого примера просто нет.

Ну где вы встретите такого дивного человека, как митрополит Филарет! Однажды, возвраща-ясь из леса с прогулки, он увидел, что у дверей его домика кто-то возится. Владыка подходит ближе и видит, что кто-то запихивает в мешок его, Филарета, вещи, которые уже успел вынести из домика, но тут вот споткнулся, уронил мешок, и вещи рассыпались. Что делает владыка? Он подходит к это-му незадачливому вору, помогает ему запихать все в мешок, затем взваливает ему на плечи, благо-словляет его и отправляет. Таковы поступки святых. И он делает это не назло: помянешь, мол, меня. Он делает это совершенно искренне, по святости своей. Хотя о таких поступках мы читаем, расска-зываем детям, но ребенок все равно сегодня их не распознает. Поэтому надо обратить внимание ре-бенка на благочестивые поступки окружающих нас людей, которые он мог бы тоже совершать, обя-зательно искать среди окружающих прихожан тех, которые совершают нравственные и христиан-ские поступки.

Когда мы совершаем паломнические поездки, то всегда у нас есть две возможности. Одна – это, конечно же, обращение к святым, а вторая, более значимая для детей, – это встреча с людьми Церкви. В паломнической поездке обязательно произойдет встреча с удивительными по силе духа и благочестивости поступками и проявлениями души людей. Там можно и такое увидеть: какой-то калека на коляске совершенно преображается, когда к нему подводят ребенка: он так лучисто улыбается и принимает на руки дитя, как редко кто из здоровых, крепких людей это делает. Разве это не встреча со святостью? Живою святостью, реальной, доступной для ребенка, с которой он общается не по книжке, а получает живое впечатление об этом.

Приобщение детей к живым примерам святости является чрезвычайно важным в воспитании благочестия.

Так вот, чтить отца и чтить мать в горизонтальном развитии, – это расширять количество лю-дей чтимых, а в вертикальном движении – умножать число встреч с явной, живой святостью. И, наконец, есть в нашем личностном движении почитания еще и долгота. Это закрепление в ребенке почитания на длительный период жизни. В долготу, в даль годов. Чтобы не только сегодня, но и завтра он был чтущим. Не только при моей жизни, но и без меня чтобы он был чтущим.

Конечно же, сыну необходимо будет говорить, что к отцу он должен сохранять сыновнее чув-ство. Не обязательно сохранять общение. Ведь может оказаться, что общение будет как раз вредным, и его надо, наоборот, прекратить. А вот сыновнее чувство к отцу надо сохранить и напомнить сыну, что через это чувство сыновнее он потом войдет в отношения с Господом, а в нем в отношения с Отцом Небесным. Потеряв это сыновнее чувство, можно потерять и Отца Небесного.

С другой стороны, нельзя замалчивать родительский грех, потому что, если один из родителей грешит, то другой должен сказать об этих грехах. Нельзя матери умалять отцовские грехи. Если мать будет, желая воспитать в сыне сыновние чувства, закрывать глаза на отцовские грехи, то у сына смешается внутреннее различение добра и зла.. Добро и зло всегда должно быть для христианина различимо. Если отец совершает какие-то худые, злые поступки, конечно, сыну нужно сказать, что это зло. Но при этом воззвать к его сыновнему чувству, чтобы он вымаливал отца, чтобы он подавал милостыню нищим за него. В свою очередь отец не должен сокрывать вредные, противные поступки матери. Он должен сказать: «В этом мама согрешает, но ты не должен так согрешать, молись за маму, давай вместе помолимся».

Особенно часто это приходится делать по отношению к отцам или матерям неверующим. От-цовство или материнство не оправдывает их неверия. О том, что они неверующие, детям надо гово-рить, как об их беде. И надо просить Господа, чтобы Господь дал им веру. Надо вместе просить! И мама с сыном в отсутствие отца становятся на колени и молятся. По детской ревности можно и не-верующего отца вымолить.

Помню, однажды пятый класс московской православной гимназии поехал в паломническую поездку в Оптину Пустынь. Поездка была первая, и из всего класса – 25 детей – двое мальчишек оказались особо ревностными: как вошли в храм, стали на колени, так всю службу на коленях и простояли. Пять дней длилось пребывание в Оптиной пустыне. За это время дети побывали везде: на послушаниях, на экскурсиях, вдоволь свободно побегали по лесу, а эти двое ни одной службы не пропустили. Что вечерняя, что утренняя – войдут в храм и стоят на коленках. Такая ревность неожи-данно открылась в этих двух ребятах, а до этого ничего особенного в них не замечалось.

Когда группа вернулась обратно в Москву, то через некоторое время прибежал в школу разъ-яренный отец – полковник по званию. «Вы мне испортили сына! Что вы сделали с моим сыном?». И громыхает в школе: «Зачем вы научили его называть отца неразумным? Я что, по-вашему, неразумный что ли?» – «С чего Вы взяли, что Вы неразумный?» – «Так мой сын говорит! С чьей подачи он может так говорить? Это вы его так научили!». Ругался, кричал, пригрозил: «Заберу сына из школы!»

В чем же была причина этого? Однажды этот папа проснулся около трех часов ночи по нужде и, когда шел мимо дверей детской, увидел слабый свет. Заглянув в щелочку, он обнаружил такую картину: на тумбочке иконка, перед ней лампадка, стоя на коленях его сын тихо шепчет: «Господи, вразуми моего неразумного папу! Господи, вразуми моего неразумного папу!»

По военной привычке он решил проверить: ничего не сказав, весь кипящий ушел к себе. Ко-нечно же, до утра он уже спать не мог. А на следующую ночь он уже караулил. Поднявшись в час ночи, идет к дверям комнаты сына – тишина. В три часа ночи снова подошел, – опять свет, опять горит лампадка, – сын молится за отца. И второй раз он выдержал. Но когда он в третий раз ту же картину обнаружил, то ворвался и учинил сыну разнос. Конечно же, после этого он уже не пустил его в школу, а прибежал туда сам в совершенно разъяренном состоянии. Ему пытались объяснить директор, батюшка, потом учителя вразумляли – он ни в какую. Так все-таки и забрал сына из школы, и они исчезли из поля зрения.

Прошло около полугода, и кто-то из учителей встретил на улице этого мальчика. Он был про-сто счастливый: «Вы знаете, какая у нас радость!» – «Какая?» – «Папа крестился!» – «Как?! Твой папа крестился?» – «Да, мой папа крестился!» Через год мальчик, к общей радости, вернулся в шко-лу.

Такова сила детской молитвы. Папа, наверное, все это время ходил за ним с хворостинкой, но ребенок все равно нашел время, когда папы дома нет, и вымолил своего отца.

Когда родители неверующие, то детям надо говорить, что отсутствие у них веры – это беда их, что надо таких родителей вымаливать, и даже брать какие-то детские подвиги на себя за родителей.

О грехе осуждения.

– Как побороть грех осуждения?

– Этот вопрос связан с воцерковлением.

Кто читал книгу «Пути и ошибки новоначальных», тот, наверное, знает, что можно выделить несколько этапов воцерковления.

Первый этап – когда призывающая благодать касается сердца человека, и он начинает верить в Бога. Он искренне молится, часто ходит в храм, ревностно выполняет все правила. Например, приготовление к причастию – ведь многие не три дня готовятся, как положено, а делают все перед самим днем причастия: вычитывают все три канона, вычитывают все правило ко причащению с ка-ноном, псалмами, со всеми молитвами и потом еще вечернее правило. А некоторые еще и из Псалтири вычитают кафизму, да еще и акафист вычитают, совершая целый подвиг молитвенный. Все это человек легко делает, потому что им движет призывающая благодать Божья, которая воскрыляет человека. Призывающая благодать носит человека на крыльях недолго. Примерно, три-пять лет человек переживает воскрыленное состояние.

А потом начинаются уроки Господни. Потому что в Рай человек должен войти не воскрыле-ным благодатью, а движением собственной воли. Добровольно он ушел из Рая, и добровольно он должен войти в Рай. Только доброволие может совершить человека в святость и привести в райскую обитель. Для этого человеку необходимо услышать свою собственную волю, ее реальное состояние. После того, как Господь призывает человека, Он дает ему возможность встретиться с самим собою. И тот как блудный сын, расточив в заморских краях отцовское имение, оказывается среди свиней. Ведь пока у него было имение отцовское, он жил, сокрываемый и поддерживаемый благодатью.

Так и мы с вами: имея эту призывающую благодать, ревностно молились, постились, и службы стояли. Если после десяти лет церковной жизни оглянутся назад, то можно удивиться: ведь почти как святой жил! Подвиги часто совершал. Действительно, мы – те самые блудные сыны, которые, получив наследие отцовское, уехали в заморские края. Прежде жили как все, а тут вдруг ушли в церковь. Это же в заморские края мы уехали от своих товарищей, сотрудников… И теперь в этих заморских краях легко живем благодатью.

Но с какого-то момента Господь ставит нас на свои ноги: оказывается, все отцовское имение уже расточено. Наступило время переходного периода, когда человек узнает себя самого, каков он на самом деле, когда осталось только свое. А своего, оказывается, хватает только на то, чтобы пасти свиней.

В нашей церковной жизни это выражается в том, что мы начинаем чувствовать, что никаких сил нет совершать вечернее правило. Совсем недавно было, что и правило сделаю, и кафизму почи-таю, и акафист, а теперь: «Господи, нет никаких сил! Прости меня!» – вот все, что сумел человек произнести и заснул мертвым сном. Начинаем готовиться к причастию. «Господи, как мне это оси-лить! Три канона – не могу. Один канон прочитаю покаянный, Господи, прости меня! Не могу и все правило к причастию осилить, прочитаю только один канон. Господи, прости меня!» Пришел в храм, причастие вынесли – падаю на колени: Господи, не готовился, как надо, прости меня! Допусти причаститься! Руки крестом, и пошел причащаться.

Оказывается, наших собственных сил, жажды Бога и желания идти к Нему вот сколько, совсем мало. Бывает и так, что месяц проходит, полгода без причастия. Ведь пять лет усердно ходил в цер-ковь, а теперь именно в субботу находится столько дел… Ну, сейчас вот это доделаю и побегу. А служба началась… уже она на середине. Наконец, бросил все, прибежал к концу службы. Сначала, глядишь, одна суббота пропущена, незаметно прошло без духовной пищи воскресенье, потом и во-обще все подряд пропускаем.

А с постами что? Как я постился первые пять лет! А сейчас? Поехал к родным. Хотя ехать-то всего один день, но ведь я в пути. Пятница. Господь на кресте. Но ведь говорят же, что в пути все можно. А тут еще спутники рядышком разложили аппетитную снедь. Ну ладно, как путешествую-щий, поем немного. Теперь всякий раз такое происходит, а когда-то это было невозможно. Крепко держал пост и среду, и пятницу. Бывало, даже ссорились со мной, а я все равно держал. А сейчас только и жду, чтобы кто-нибудь уговорил меня поесть.

Переходное время – это встреча с собой реальным. Насколько мы успели измениться и нако-пить навыка за пять вдохновенных лет призывающей благодати, только это одно-единственное бу-дет нас вести. Кто сейчас живет в первых пяти годах своего воцерковления, используйте каждый день, чтобы стяжать важнейшие навыки. Они сохранят вас, когда дыхание благодати не будет уже окрылять. И только этими навыками вы сможете сделать усилие к тому, чтобы дальше воцерков-ляться. Придется волю свою и дух свой упражнять постоянно. Тогда и узнается своя воля, и свой дух. Оказывается, и воля слабая, и дух немощный. Все это откроется.

Именно в это время начинаются действия, которые приведут на третьем этапе, к собственно воцерковлению внутренней души и духа. Мы много говорим о духовной жизни, а о жизни собственно духа вообще не говорим. Духовная жизнь – это общение со Святым Духом. А общается со Святым Духом наш собственный дух и наша собственная душа. Душу свою мы слышим потому, что это наши чувства, наша память, наша воля, наш ум. А дух чаще всего не слышим. Если мы не слышим своего собственного духа, то мы пребываем в периоде переходном, где еще предстоит встречаться с самим собою, предстоит разуметь свой дух.

Поначалу, когда мне говорят про мой дух, я сам его не вижу. Если мне говорят: «Ты такой вредный!» То я возражаю: «Я не вредный, а справедливый. Это вот вы делаете все по-своему и ни-как не хотите делать как надо. Поэтому я настаиваю, чтобы вы делали как надо». – «Нет, ты не настаиваешь, ты придираешься. И поэтому ты вредный по характеру!» Долго я не буду с этим со-глашаться. Но однажды все-таки услышу, что когда я начинаю требовать, чтобы все делали пра-вильно, как надо по-церковному, то у меня напрягается внутри что-то, которое хочет своего и все тут.

Услышать то, что, оказывается, желая правильного, я ищу своего, и есть встретиться со своим самолюбивым духом. Первой встречей со своим духом обычно бывает встреча с самолюбивым или самоугодным духом, который только свой интерес везде и всюду ищет и блюдет. Обнаруживается, что мне не просто нравится читать акафист, а я очень люблю себя, читающего акафист, люблю свои настроения, и готов переругаться со всеми, кто будет мне мешать читать акафист. Но самоугодия я не слышу.

Американский местночтимый святой Серафим Роуз рассказывает историю, которая приключилась с его чадом. Кто-то из его чад, осваивая Иисусову молитву, искал в своем доме место, где можно было бы молиться. Везде ему мешали. Наконец, нашел балкон и стал там молиться. А жили они на втором этаже. Он читал до шести тысяч Иисусовых молитв в день. После этого выходил такой благостный, такой счастливый! И надо же было так случиться, что в какой-то день их сосед решил ремонтировать свою машину и, поставив ее прямо под балконом, давай ее то включать, то выключать. Наш молитвенник, терпел, терпел, – не утерпел и побросал все вещи с балкона на его машину. А потом еще выскочил и подрался с этим соседом. Самое поразительное, что это случилось на пятитысячной молитве Иисусовой! Возникает вопрос, если душою он молитву принял, то чем по духу своему он эту молитву осваивал? Он, оказывается, осваивал ее по духу тем, что можно в нем зацепить. И сосед его зацепил. На самом деле зацепил его не сосед, а Сам Господь. Это же Господь хотел поправить Свое чадо и искал, каким способом лучше показать ему, что он не оттуда молится. Молится-то правильно, душою, но не оттуда. Не из самолюбия надо было молиться, а из смиренного духа. Но для того, чтобы из смиренного духа молиться, надо сначала обнаружить, что дух-то на самом деле у одних самолюбивый, у других самоугодливый, у третьих и то, и другое. С этим же надо встретиться самому. А пока самому, к сожалению, встретиться не удается, и когда все говорят: ты вредный, ты отвечаешь: нет, я ревностный за церковные правила. Тебе говорят: ты злой, или упрямый, властный, или зануда, а ты свое: нет, я просто ревную обо всем, поэтому вынужден защищать святость Церкви перед вами.

Оказывается, встреча с самим собою возможна там, где ты применишь первую добродетель христианскую, которая непременно должна быть освоена. Это добродетель самоукорения. Как же укорять себя? Если только ты что-то делаешь, то это естественная добродетель. А если и ты делаешь, и еще благодать с тобою, то это уже добродетель христианская. Но чтобы благодать начала с тобою что-то делать, сначала должен ты сам делать.

С чего же начать делать самоукорение? Существует всего лишь три простых действия, с кото-рых оно начинается.

Первое – когда тебя обличают, услышь, повтори, и проверь – то ли ты услышал. Признаком того, что ты услышал, будет способность твоя повторить слова укорения. А если ты, повторяя, иска-зишь, значит, ты не услышал. Слушал одно, а воспринимал что-то свое. Очень трудное, кстати, дей-ствие. Когда мы в училище начали со студентами работать над этим первым действием самоукоре-ния, то оказалось, что никто его не может исполнить. Это наши-то студенты! Которые прошли под-готовительные годичные или двухгодичные курсы, выдержали целых три тура испытаний по прие-му, после которых в училище только одна четверть поступает, которые уже проучились у нас по не-сколько лет. Даже они не смогли! Оказалось, что даже какое-то время пребывая церковными людь-ми, начать делать простое действие самоукорения трудно.

Действие второе – прими обличение. Если действительно принял, то следствием этого будет то, что ты сразу попросишь прощения, тебе ничто уже не будет мешать просить прощения. А если ты понимаешь, что надо попросить прощения, пытаешься, а у тебя не выходит, то это значит что об-личение не принято. Значит, ты себя внутренне оправдываешь, считаешь, что тебя несправедливо обличают.

И тогда третьим действием будет покаяние Богу, а следствием покаяния будет исправление. Потому что, если ты действительно покаялся, то ты уже больше так делать не будешь.

Как только вы начнете работать над самоукорением, грех осуждения от вас отойдет. Но на опыте наших сотрудников и студентов, достаточно хорошо воцерковленных людей, мы увидели, что трудности возникают у всех. Если мы не будем над этим трудиться, то тогда к собственно воцерковлению подойти не удастся, потому что мы не узнаем своего духа. Мы будем душою становиться как бы церковными, усовершаться, в общем, быть благочестивыми, а по духу мы будем оставаться самолюбивыми.

Что это действительно так, говорит один ужасный факт. Предстоит время, когда будет некто, выдающийся по своим душевным качествам. И будет являть душевные добродетели, такие, каких у многих из нас близко нет. Но только кто это будет такой по духу? Вот куда все идет.

Если ты не начнешь работать над самоукорением, то не распознаешь состояния своего духа. И хотя по душевным своим дарованиям будешь очень даже благочестив, но в итоге окажешься по духу слугою антихриста. Об этом состоянии нам Господь говорит в притче о десяти девах. Все они были монашествующими девами. Но пять из них были юродивые, то есть жили внешнею церковностью, а внутренне себя так и не уразумели. Они, как и остальные пять мудрых дев, тоже исповедовались, причащались, молились. Но при этом на исповедь они приносили не самоукорение, а только одно сознание грехов.

Мы же образованные, слава Богу. И все, наверняка, читающие. Нам ничего не стоит прочитать описание грехов, и потом с высоты своего ума критически посмотреть на себя и на свои поступки. Мы это и делаем. Взяв лист бумаги и выписав целую простыню грехов, несем ее на исповедь, чтобы прочитать там. Но будет ли это действие покаянием? Пока мы от ума смотрим на себя, покаяния нет.

Покаяние начинается там, где наши поступки, действия внешние и внутренние рассматривает наша совесть. Вот когда совесть, верою освященная, начнет видеть наши поступки, тогда начинается покаяние. Тогда совершенно иное настроение переживает сердце. Одно дело, чувством вины перед Богом верующий наш ум, начитанный по книжкам, разглядел в себе массу разных грехов. И поэтому вину действительно чувствует, приносит это и исповедует. Хорошо это? Хорошо. Достаточно? Нет. К каким это девам относится? К юродивым. Это не есть действие мудрых дев. А что же делали мудрые девы? А мудрые девы трудились над самоукорением и этим самоукорением доходили до покаяния. Ведь покаяние – это дыхание совести, исполненной верою и видящей, что я на самом деле делаю. Изнутри видящей, совесть-то изнутри смотрит. А поскольку совесть – это глаз Божий, то значит, Господь в совести нам открывает нас самих. Открывает наше падшее состояние, открывает то, чего мы достойны.

Прийти к покаянию без самоукорения нельзя. Поэтому действиями самоукорения непременно надо овладевать. А за самоукорением открывается следующее действие, за которым врата бла-годати, то есть врата церкви. Ты входишь во врата церкви, а значит входишь в собственно воцер-ковление. Когда происходит покаяние, оно всегда исцеляет. Глубина покаяния может быть разной, но на глубину, на которую покаяние будет совершаться, ты будешь уже исцелен и этих грехов совершать не будешь. Вот действие покаяния.

Но страсти имеют в нас настолько глубокие корни, что покаяние сожигает их постепенно. К моменту пробуждения совести мы вообще не знали, что у нас есть какая-то страсть. Много ведь лю-дей считает, что у них вообще нет никаких грехов. Тем более, какие-то там страсти. Пустяки! Есть у него радости в жизни, но это же не страсти. Да и грехов-то нет – он не ворует, не прелюбодействует, не убивает. Такой человек вообще не ведает ни о страстях, ни о грехах. Это у нас, верующих, сплошные грехи.

Призывающая благодать нам уже открыла, что мы грешим. Но потом сокрылась в нашем серд-це. Теперь в переходный период, надо своими собственными трудами открывать свое настоящее состояние. А когда начинаешь открывать, то самоукорением, наконец, приходишь к своей совести, ею движимый в вере, начинаешь разуметь, что ты делаешь перед Богом, и тогда тебе открываются страсти, которые, как оказывается, имеют очень большую глубину. И чтобы эти глубокие корни постепенно покаянием сожигать, вся жизнь человеческая проходит в покаянном труде. Земная жизнь нам на то и дана, чтобы, страсти поборов, преодолеть грехи.

Можно уже не грешить, а страсти все равно будут искушать. Состояние, когда ты уже не гре-шишь, не совершаешь внешних поступков греха, это уже праведность. А внешне – это благочестие. Эти удивительные люди, конечно же, не грешат, они добродетельны, они всегда радушны. А внут-ри у них происходит борьба со страстями, потому что страсти все равно влекут согрешить. В этих страстях он кается, и покаянием он продолжает все глубже сожигать и сожигать корешки страстей.

Можно ли вообще сжечь все страсти за земную жизнь? Нет. Церковь говорит, что страсти пол-ностью не сожигаются. Они сожигаются только Самим Господом в момент смерти святого. Если святой умирает, то Господь, принимая такое чадо, сожигает остатки страстей в нем Своими страда-ниями, за него положенными. У всех остальных это сожигание происходит прощением Господним. Часть людских грехов прощается на частном суде, на 40-й день. Поэтому на самом деле мы не все идем в глубины ада, к которому назначены за грехи в момент смерти, а в иные глубины, потому что на 40-й день происходит прощение. Господь, прощая, очищает нас от каких-то нераскаянных грехов, а затем, когда мы находимся в аду, Он продолжает нас прощать за молитвы верующих на земле. Эти молитвы собираются к Богу, и Господь постепенно прощает за них находящихся в аду, которые там все выше и выше перемещаются. И так какую-то часть грешников Господь прощает еще до Страшного суда и изводит из ада по нашим молитвам, особенно в дни Пасхального торжества, когда открыты врата Рая. Почему в эти дни ад торжествует? Потому что какая-то часть верующих людей, нами вымоленных и Богом уже прощенных, восходит в Рай. Поэтому в торжество Пасхи так играет солнце и расцветает природа. Окончательно Господь простит какую-то часть пребывающих в аду на Страшном суде.

Труд очищения и вообще начало воцерковления совершается нами покаянием. Если нет покая-ния, то не будет и воцерковления. А пока мы исповедуемся разумом, мы находимся в переходном периоде. Выход же в третий период, который и есть собственно воцерковление, совершается посто-янным самоукорением и покаянием. Вот почему надо работать над этими двумя добродетелями.

О корнях греха осуждения.

– У меня появился опыт: кого осужу – сама впадаю в этот же грех. Этот грех очень муча-ет меня. Где, в чем корни этого греха?

– Корни осуждения в самолюбии. Потому что самолюбие всегда хочет показать, что я достой-нее чем другие, а для этого надо других принизить по отношению к себе. Непроизвольные действия по принижению других – это и есть осуждение. Если мне говорят, что кто-то особенно благочести-вый, а я тут же засомневался, то я сразу его принижаю. Мне бы возрадоваться, радушием своим встретиться с ним, а самолюбие стремится обязательно принизить – сразу поднимается сомнение, а потом еще начинается выискивание каких-нибудь грехов и, в конечном итоге, осуждение. «Конечно, она, наверное, добрая, но ты знаешь, она кое-что неправильно делает». Так и осудили.

А ведь единодушие, как говорит авва Дорофей, это матерь всех добродетелей. Можно ли, раз-глядев худое в ближнем, сделаться единодушным с ним по добродетели? С худым ближним можно сделаться единодушным по греху, это будет единодушие греховное. Так двое решили ограбить квар-тиру и очень единодушно пошли и сделали это. А потом, когда награбленное легло на стол, один у другого забрал все. Вот и кончилось их единодушие тем же, с чего и началось. Или бывает, что хо-дит, ходит какой-нибудь парень за невестой, а потом решается: «Хватит, наверное, ходить друг за дружкой, давай поженимся». – «Давай!». Какое единодушие на свадьбе! Прошло всего два с половиной года, и она выгнала его из квартиры, как самого ненавистного человека. Он забрал свои вещи и ушел, тоже ее ненавидя. Но ведь они на свадьбе-то были счастливы. И были, значит, едино-душны. Что же это тогда за единодушие было у них на свадьбе, если результатом его через два с половиной года стала ненависть? Это была влюбленность, то есть чувственное восприятие ближнего в собственное удовольствие. Там, где чувственная влюбленность собирает двоих – там быстро происходят разводы или тянется плохая и трудная жизнь семьи. Там, где чувственное самолюбие, там единодушие греховное.

Чтобы прийти в единодушие, о котором говорит авва Дорофей, надо обрести добродетель еди-нодушия. А добродетель может ли быть единодушна с грехом? Добродетель открыта на доброде-тель. Это означает, что я, полюбив добродетель единодушия, буду все время желать разглядеть в ближних добрые проявления, которые будут меня все время радовать и оживлять. Как только с доб-рым повстречаюсь – я живой. Но вот встал утром хмурый до невозможности. Никакого настроения и желания жить вообще. Вдруг на улице встречаю приятеля, а он ко мне с радушием – через три минуты моего хмурого настроения как не бывало. Теперь и я иду дальше добродушный. Смотри-ка, даже с соседом, который мою квартиру залил, и с тем поздоровался. Только сейчас замечаю, что я с ним уже месяц не здоровался, а сегодня поздоровался. Это потому, что у меня такое настроение на душе. А кто мне его дал? Да встреча с радушием человека. Оказывается, в этой встрече моя душа тоже пробудилась добродетелью. А пробудившись добродетелью, захотела быть в единодушии со всеми.

Конечно, если все так естественно происходит, то это счастье, надо только в себе это поддер-жать. Но, к сожалению, так редко происходит. Поэтому надо над единодушием специально трудить-ся. Эту добродетель надо обязательно в себе обретать. А значит воспитывать в себе ревность о доб-ром в ближних и все время располагать свое сердце навстречу их добрым проявлениям и свойствам. И встретившись с ними, никак не умалять их и не сомневаться в них. Всегда радоваться этому и са-мому делаться более радушным к ближним.

О детях, рожденных вне брака.

– Скажите, какова судьба тех детей, которые рождены вне брака? Ведь у них не сможет в душе воцариться триединство.

– Триединство совершается уже в самом зачатии. Потому что из двух душ, мужской и женской, образовалась третья – детская душа. Триединство присутствует. Чего же тогда не будет? Не будет поддержки этого триединства, потому что сразу после рождения, еще в утробе, ребенок должен быть поддержан в этом триединстве с обеих сторон. А если отца нет, то желательно, чтобы по мере роста ребенку была оказана поддержка каким-нибудь другим мужчиной. Допустим, родным дядей, либо дедушкой, учителем школы, воспитателем какой-нибудь секции, клуба, кружка. Но никак не приходящим ухажером. В жизни любого ребенка обязательно должен быть благочестивый вариант присутствия мужчины. Если этого не будет, что, к сожалению, сегодня часто происходит, то не будет нормального развития ребенка – мужественности в мальчике и женственности в де-вочке.

Ведь Господь сначала сотворил первочеловека – Адама. Он стал мужем, когда появилась Ева. Когда Господь взял часть Адама и сотворил из нее Еву. Ева изначально была сотворена как жена. Кто же знает жену? Только муж. И мужа как мужа знает только его жена. Если девочка рождается как будущая жена, значит, в ней есть уже это достояние жены. Кто ей может это открыть? Жену мо-жет открыть только муж, а пока девочка еще маленькая и его нет, значит, только отец. Здесь появля-ется эта великая тайна. Тайна семьи, тайна троичности, в которой сокрыто то, как вырастает из де-вочки нормальная полноценная жена, а из мальчика – нормальный полноценный муж. Тайна отцов-ства по отношению к девочке в том, что отец с дочерью обращается из мужского и, будучи отцом, воспитывает в ней девичество. Девичество воспитать в девочке может только отец. При этом мать является примером, образцом жены, от матери девочка приемлет и ее материнский способ бытия. Девичество же матери в ее целомудрии начинает развиваться после 25 лет супружества. 25 лет мать идет к целомудрию, если она в церковном браке. А если она не знает, что такое церковный брак, то она и не придет ни к какому целомудрию. Поэтому девочке взять девичество от матери не-возможно. Только в отдельных дыханиях материнской благодатности от матери может исходить девичество. Девичество в девочке рождается прежде всего из отношений с отцом. Там, где отец чтит именно целомудренную и нравственную чистоту, там в девочке пробуждается ее девичество. Из девичества рождается истинное чувство жены, которое не повреждено грехом, а в чувстве жены проявляется чувство матери.

По закону триединства человеческой личности девочка пребывает в своей душе в триединой цельности, где отец и мать имеют равное значение для ее становления.

Задача отца по отношению к сыну заключается в том, чтобы воспитать в нем юношество – осо-бое состояние светлых устремлений ко всему чистому через почитание в мальчике этой юношеской чистоты и, обращаясь к будущей его чистоте, поддерживать его чистые устремления. Может ли эту задачу выполнить мать? Нет, потому что у нее нет мужского, и поэтому никакая мать не сможет воспитать в своем сыне юношеское.

В силу этого, если дети растут без отца, то желательно, чтобы они не были обделены мужским обществом. Для этого надо создать условия.

Юношество же в мальчике сделать мужеством, осуществить это пробуждение в нем должна мать. Потому что мужеское слышит, прежде всего, жена. Юношеское в сыне слышит отец, а муже-ское в сыне слышит мать. Будучи пробужденным матерью в мужеском, для возрастания в нем сын будет обращаться к отцу.

О правильном расположении к подростку.

– Получается, что за подростка нужно только молиться и не пытаться что-то понятно ему объяснить или показать.

– Нет, речь идет о другом – там, где вы слышите, что входите в конфликт с подростком, в этих обстоятельствах нужно молиться. Значит, надо искать те обстоятельства, где не будет конфликта. Более того, необходимо свои отношения с подростком сделать такими, в которых вы будете и объ-яснять, и показывать, и наставлять. Для этого необходимо иметь правильное расположение к под-ростку. Это расположение предполагает почитание в нем Божьего, почитание в нем личности. Помните, что Бог вдохнул в человека личность, и он из животной души сделался душой человече-скою. Поэтому почитать в ребенке личность первостепенно для родителей. Если вы это будете де-лать, то тогда внушайте необходимое – все подросток примет. Более того, даже повелевайте, – всего подросток послушается.

О строгости в православном воспитании.

– Слышал, что главное в православном воспитании – строгость, так ли это?

– Это так. Потому что любовь всегда строга. Только она строга к чему? К греху. И всегда бла-горасположена ко всему доброму в ближнем. А когда ребенок грешит, то есть ли в нем доброе в этот самый момент? Он грешит только одним проявлением, а другая, значительная часть души, остается все равно доброй. И вот как раз благочестие родительское и почитание родительское – это способность в момент даже самых ужасных проступков ребенка слышать в нем доброе, и обращаться к этому доброму.

Некоторым учителям и воспитателям задают такой вопрос: «Как это так, Мария Ивановна, Вы все время такая спокойная, а они же буквально на головах стоят. Но когда Вы к ним обращаетесь, то они почему-то Вас слушаются». Да потому, что когда они стояли на головах, она спокойно это наблюдала, видя их человеческое. Почитание видело в них детей – естественных, искренних, энер-гичных, чудных, добрых. Да, он сейчас стоит на голове. Но он искренне стоит на голове. Да, он сей-час мутузит другого. Но он это делает по-детски, хотя грешит. В нем и грех есть, и богодарованная природа тоже есть. Она никуда не девалась. Никогда ребенок, даже в самых препротивных проявле-ниях, не перестает быть дитем Божьим. Слышать, что ребенок всегда остается дитем Божьим, и есть почитание.

Надо видеть, что всегда Божьим человеком остается ваш муж. Какой бы он ни был вредный и препротивный, и что бы ни вытворял, он только частью своего нрава все худое вытворяет, а боль-шею частью себя он все-таки человек Божий. Это всегда слышит почитание жены. А если почитания нет, и вы только умом воспринимаете своего ближнего, то тогда и будете натыкаться только на его безобразия и на эти безобразия сердцем кипятиться. Подобным же образом всегда, при всех ее безобразиях и капризах, при отвратительнейшем характере, человеком Божьим остается для мужа и жена.

О супружеских отношениях во время беременности.

– Можно ли спать с мужем во время беременности?

– Ответ здесь непростой, и надо всегда исходить из апостольского отношения к таким ситуациям. Для ребенка это всегда вредно, потому что уже в утробе идет формирование его телесности, которое осуществляет его Божья душа. Само по себе тело сформироваться в такой сложный организм не может. Клеточка, которая образуется при слиянии мужской и женских клеток, называется зиготой, она делится на две клетки, потом образуется 64, 128, 256 и так далее клеточек. И все они одинаковые, потому что делится одна и та же клеточка. А потом, повинуясь замыслу Творца, они начинают двигаться и превращаться одни в голову, другие в туловище, третьи в руки… Одна рука чего только стоит – посмотрите, сколько в ней разных устроений. Попробуйте придумать такой компьютер, который мог бы такое сделать. На вопрос: кто же отвечает за процесс образования человека в утробе матери, наука до сих пор ответа не дала, а Церковь знает, что это делает наша Божья душа. В утробе происходит формирование сразу и тела, и души. Формируя тело, душа сама развивается.

Так вот, если в это время происходит близость, то выбрасываются половые гормоны. А мать единой кровяной системой соединена с ребенком, и эти гормоны попадают в кровь к ребенку, по-этому его физиологическое состояние в эротическом смысле начинает быть возбужденным. Тогда развитие физиологии ребенка происходит под влиянием этих гормонов, и в физиологии ребенка уже закладываются некоторые склонения к блудной жизни. А целомудренное соитие мало у кого происходит, к этому ведь надо еще прийти. Если супруги все посты, все праздники чтут, то по-степенно с годами они приходят к целомудренным соитиям, когда нет услаждения ближним, а есть одно лишь только дарение себя ближнему – жена дарит себя мужу, муж дарит себя жене. И тогда в этой преданности, всеотданности, сердечной расположенности супругов происходит целомудренное соитие. Оно освящено в некотором смысле святостью, благодатью Господней.

Но это происходит только по мере того, как супруги, соблюдая посты, преодолевают то чув-ственное, что в них хочет нарушить эти посты. Таких соитий сегодня, практически, нет, поэтому при любом соитии душевное состояние родителей все равно греховное – блудное по своему настроению. Господь в таинстве венчания покрывает соитие. Поэтому в момент зачатия детей у людей, живущих церковным образом, и сохраняющих таинство венчания, Господь сокрывает блудность родительскую Своим прощением.

Но если родители сходятся, когда ребенок уже развивается, то здесь венчальное сокрытие от-сутствует. Когда ребенок развивается, пребывая в утробе, в общении с душами родителей, то он воспринимает и блудность. Всплеск эмоций, который происходит в этот момент и который ребенок воспринимает своею душою, очень большой. Для будующего целомудрия ребенка это всегда вред-но.

Но, к сожалению, эта ситуация решается не всегда однозначно. Ведь не всегда муж может со-владать с собою. Поэтому апостол Павел и ввел это правило. Это правило не Господнее, а апостоль-ское, как совет: не жена владеет своим телом, но муж, не муж владеет своим телом, но жена. Иногда муж не может вытерпеть поста или же беременности жены, и от того, что он постоянно получает отказ, он приходит в полное раздражение, порой даже в гнев или злобу, иногда может даже происходить повреждение характера мужчин. Чтобы этого не происходило, и должно включиться это правило: не жена владеет своим телом, но муж. Из двух бед выбирается меньшая, и поэтому соитие должно произойти по благоразумию жены. Равно и наоборот. Хотя это бывает реже, потому что беременная жена обычно не имеет такой жажды и может это спокойно преодолеть. Значительно тяжелее это желание переживается мужчиной, поэтому ради сохранения семьи, чтобы нарождающееся дитя имело троичную цельность, есть необходимость идти навстречу мужу. Хотя надо стараться сначала вымолить его терпеливость, как-то убедить его, поговорить с ним, помочь ему в терпении своем укрепиться. Но если ничто не помогает, то тогда жена не властна.

О молитве за умерших от пьянства.

– Можно ли молиться о муже, об отце, если он умер от пьянства?

– Церковь дореволюционная запрещала эти молитвы. Потому что смерть от пьянства – это все равно, что самоубийство. Эти грехи приравнивались. Сегодня же за таких людей тоже молятся, по причине того, что в пьянство сегодняшний человек приходит после трех поколений безбожного жи-тельства. Одно дело – дореволюционный человек, у которого все родные были церковными, а он все равно ударился в пьянство – это явное самоубийство. Другое дело – человек сегодняшний, у которого в роду два поколения безбожных отцов. Кроме того, есть такое наблюдение, что в пьянство впадают в тех родах, где когда-то совершилось прямое преступление против Церкви. Такое наказание Господне этому роду – пьянство в третьем и четвертом поколении. Тогда это тяжелый случай, конечно: он умер от пьянства, а кто-нибудь из его дедов в 20-х годах разрушал церкви. Поэтому здесь в каких-то случаях и можно, и нужно молиться.

О возможности почитания пьющего отца.

– Если отец пьет, избивает жену, детей, не содержит семью, как заставить сына его по-читать?

– Чти отца как человека. Только из этого можно исходить. Прими, услышь, что пьет он, пото-му что горе у него – душа не устроена, и дух не знает выхода из этого состояния души и не может выправить себя. Поэтому отец требует к себе милосердия. За пьянством погибает его Богом данная душа. Как в тебе душа Божья, так и в нем. И эта душа скорбит от пьянства. Изнемогает и ничего не может сделать, потому что пьянство – это такой недуг, с которым сам человек справиться не сможет. Например, только таблетками приходится ангину подавлять, – а иначе она тебя подавляет. Как и высокая температура – силой воли ее не подавишь. Это то, что сын сам пережил – темпера-тура, ангина, значит, он поймет, что бывают такие явления, которые в себе не преодолеть. Пьянство отца – это такая болезнь, такое горе его души, которое он сможет преодолеть только с помощью Божией. Для этого надо Бога призвать, поэтому скорби за него, молись за него, болезнуй о нем – так и сохранится почитание и правильное отношение к отцу.